До ближайшей железнодорожной станции Миллерово Григорий Шелехов добирался пешком и на попутных подводах. Бог миловал и рыскавшие по степи малочисленные патрули красноармейцев не заинтересовались одетым в старый зипун странником. Дорога оказалась долгой и трудной.
- Вот раньше бывало, мог за день до сотни вёрст отмахать на коне, - с горечью думал он, - а нынче тащусь, как старый вол.
Когда вечерело, Григорий унижено просил осторожных, приученных за войну ко всякому жителей верхнедонских станиц, пустить переночевать. Соглашались они, естественно, неохотно. Путник не обижался на частые отказы. Слишком часто проходили здесь войска, и сам он в прошлом неоднократно беззастенчиво пользовался имуществом напуганных жителей.
- Пустите, Христа ради! - заучено пробормотал он на третий день пути, когда медленно открылась перекошенная дверь крайней хаты придорожного хутора. - Я спокойный, не больной, рано утром уйду…
- Входи, раз пришёл, - молодой женский голос выдал разочарование хозяйки. - Не того ждала…
Шелехов быстро, пока казачка посторонилась и не передумала, бодро прошёл в темноту сеней. Низкая горница освещалась коптящей, самодельной керосиновой лампой. Он быстро снял мокрую верхнюю одежду и бросил её на жаркую лежанку печи. Только после этого посмотрел на стоящую посреди комнаты ладную молодицу.
- О, Зовутка! - удивился он, узнав мимолётную знакомую. - Да уж, встреча…
- А, дяденька! - отозвалась весёлая солдатка. - Довелось же сызнова встретиться.
За прошедший со дня прошлой встречи год, она заметно пополнела, обабилась, но не утратила природной живости и привлекательности. Не прекращавшийся поиск женского счастья отразился на её лице дополнительными морщинками.
- Спаси Христос! - Григорий поздоровался со зло зыркнувшей пожилой женщиной, вероятно свекровью хозяйки.
Та, ничего не ответив, ушла на другую половину дома.
- Ты не обижайся, - усмехнувшись, сообщила знакомая. - У неё сына зарубили красноармейцы.
- А я здеся причём?
- Так ты жив и в красноармейской форме…
Она оценивающим взглядом рассматривала фигуру покорно стоящего мужчины и сказала:
- А ты всё такой же бирюк!
- Какой есть…
- Ладно, проходи.
- Благодарствуйте.
- Голодный, небось? - хозяйка двинулась к кособокой печи.
- Дюже голодный… - согласился он, хозяйским взглядом оглядев бедную обстановку комнаты. - Мужика по-прежнему нету?
- Нет.
- Как живёшь?
- Так и живу… Где зараз доброго казака найдёшь?
- Аль в хуторе никого не осталось?
- Моего возраста половину поубивали, половина давно женаты.
Гость коротко кивнул головой и понимающе замолчал. Григорий в охотку съел сноровисто поданную холодную кашу и блаженно прикрыл уставшие глаза.
- Хорошо у тебя, - с благодарностью сказал он, - тепло и сытно.
- Женщины для того и нужны…
Хозяйка погодя вышла в другую комнату и зашуршала бельём. Судя по доносившимся оттуда звукам, она стелила постель.
- Неудобно как-то, - подумал Шелехов и закурил самосада. - Даже не знаю, как её зовут…
Он вспомнил, как впервые встретил сегодняшнюю хозяйку. Она тогда так и не призналась, как её зовут, откликаясь на смешное прозвище. Тогда он спешил со службы в Первой конной армии к Аксинье и с трудом не поддался неприкрытому зову молодой плоти случайной знакомой.
- Как тебя звать-то? - незнакомка успела переменить повседневную кофточку на праздничную и, подойдя к нему вплотную, гордо стала, подбоченившись полными руками.
- Григорий, - мужчина почему-то замялся. - Шелехов…
- А меня Лизавета… Будем знакомы!
- Будем, коли не шутишь! - гость пытливо посмотрел на неё тёмными и влажными глазами.
Хозяйка слегка стушевалась, но не подала вида. Григорий курил, отдав инициативу в руки бойкой бабёнки. Та, быстро выполнив нехитрые хозяйские заботы, вновь подошла к нему, вытирая о фартук мокрые руки, предложила:
- Пойдём спать!
- А как же свекровь?
- Она мне не указ, - просто и спокойно сказала Лиза. - Поздно уже…
- Пойдём…
Спать им, однако, не пришлось довольно долго. Истосковавшись по отдельности в отсутствии физической близости, они неистово ласкали друг друга, утоляя накопившийся голод.
- Ох, и хорош окаянный! - каждый раз охала Лизавета, на минуту отлипая от казака. - Всё душу вынимает...
Привыкнув к сильному телу любовника, Лизавета раз за разом начинала целовать его, как только он слегка восстанавливал распылённые силы. В коротких паузах заслуженного отдыха она донимала его вопросами:
- Куда направляешься?
- Иду на Донбасс искать лучшей доли.
- Почему один?
- Жена умерла, а сынок пока с сестрой остался.
- Где же твоя зазноба, к которой так поспешал тогда?
- Погибла… - не вдаваясь в подробности, сказал Шелехов.
- Погибла? Вона как… Так ты свободен зараз?
- Как ветер! - хмыкнул невесёлый любовник. - Который никому не нужен.
- Хочешь, оставайся со мной… - бесхитростно предложила Елизавета. - Наладишь хозяйство, детишек тебе нарожаю!
В первородных словах молодой женщины выражалось столько потаённого желания простого человеческого счастья, что Григорий, молча, отвернулся к стене. Он не смог, глядя ей в глаза сказать, что не останется с ней. Она, подперев голову правой рукой, долго смотрела на его повёрнутое в профиль лицо, потом сказала:
- Молчишь… Пожалеешь опосля! - обиделась Лиза, по его молчанию поняв ответ.
- Не пугай, я не из пужливых…
- Да это я сдуру ляпнула! - испугалась молодая женщина. - Не обижайся Гришенька!
- Ладно, давай спать…
- Как скажешь.
Вскоре она, шумно засопев, удовлетворённо и крепко заснула. Григорий сам немного подремал. Когда едва-едва рассвело, тихонько собрался и, не попрощавшись, ушёл.
- Зачем нам лишние слова? - рассуждал он, шагая через оттаивающие буераки. - Встретились на ночь и разошлись навсегда…
***
Через два дня он добрался до долгожданной станции и, подождав десяток часов, уехал на переполненном поезде в юго-западном направлении, на сытую манящую Украину. Шелехову несказанно повезло, в переполненном вагоне его пригласил к себе на полку незнакомый статный мужчина.
- Извините, - спросил он, когда они вышли покурить в пустой тамбур. - Вы случайно не офицер?
- В нонешнее время такие вопросы опасны! - внешне небрежно ответил Григорий.
- Вы не обижайтесь, я спрашиваю без всякого злого умысла.
Мужчина смотрел в глаза собеседника честным и открытым взглядом.
- Я сам вышел в офицеры из унтеров в германскую, потом служил в Белой гвардии… - добродушно пояснил он. - Закончил «гражданскую» в Красной Армии.
- У меня примерно такая же история…
Попутчики сразу потянулись друг другу, как бывает с совершенно незнакомыми людьми, случайно оказавшимся в одно время и в одном месте.
- Вы бывали на Донбассе? - Шелехов интересовался любыми сведениями о новом месте жительства.
- Приходилось воевать, - отвечал словоохотливый собеседник. - Если хотите, расскажу интересный случай, произошедший как раз в тех местах.
- Сделайте милость.
Люди в вагоне уже давно спали, поэтому они могли курить и разговаривать почти спокойно.
- Случай произошёл в 1919 году. Перед нашей частью располагался богатый купеческий город Славянск. Бои за него приняли затяжной характер, но город был взят, благодаря нюху нашего пулемётчика, поручика Антохина…
- Как это?
- Он неожиданно исчез с позиций и вдруг появился на шикарной тройке белых лошадей. В пулемётном тарантасе было несколько ящиков с бутылками водки. Поручик радостно сообщил нам: «Там громадные склады спирта, но красные рядом!».
Рассказчик радостно хлопнул себя по круглым коленкам и продолжил:
- Новость распространилась молниеносно. Казаки атаковали город как львы и захватили его и в первую очередь винные склады. Мы выбросили все вещи, кроме патронов и снарядов, и погрузили ящики водки везде, где только возможно. Вечером я был вызван к полковнику Шапиловскому, который сказал: «Генералу Топоркову нужен офицер, который не пьян и прилично выглядит»...
Григорий заинтересовался историей и сидел вполоборота, повернув голову влево. После контузии он лучше слышал правым ухом.
- Я выдвинулся к генералу. Топорков встретил меня и велел: «Штаб армии находится в Горловке. Красные как будто отошли и путь свободен… Я просил дать патронов и снарядов. Возьмите паровоз, несколько вагонов и отправляйтесь за ними». Я сдал лошадь и карабин, взял с собой непьющего казака-старовера, два ящика водки и двинулся на вокзал. «Хочу уехать через 20 минут!» - сказал я первому попавшемуся железнодорожнику.
- Ох, тяжело с ними разговаривать… - покивал головой собеседник.
Бывший офицер всплеснул белыми руками и мелко затрясся от смеха:
- «Все хотят, не все могут…» - ответил мне машинист, по виду явный большевик. Я показал ему бутылки водки. Тот побежал бегом готовить состав… От враждебности ничего не осталось. Мы оперативно отправились, а по дороге я братался с машинистом и кочегаром. Выпить пришлось много… В Горловку мы прибыли в два часа ночи. Я отправился в штаб и доложил генералу, начальнику тыла: «Мы взяли Славянск. Нужны патроны и снаряды». Он намекнул: «Я слышал, что…».
- В нашей стране любят выпить и прощают пьяных, так как каждый мечтает оказаться на их месте! - сказал Григорий одобряюще.
Серые глаза рассказчика от таких слов разгорелись, и он вдохновенно вещал дальше:
- Я побежал в свой вагон и принёс четыре бутылки, всё же генерал. Без всякой волокиты получил 100 тысяч патронов и 100 снарядов. Под вечер следующего дня мы еле нашли свою дивизию. Я явился к генералу Топоркову, отрапортовал и сдал пакет. Он налил мне стакан из трофейной бутылки и сказал: «Вы быстро выполнили поручение!.. Что я могу сделать для Вас?» «С водкой в России возможно даже невозможное, Ваше превосходительство!» - заплетающим языком ответил я. - «Дайте мне только огурец…»
До самой станции весёлый офицер рассказывал подобные истории, и Григорий не заметил, как закончилась незнакомая дорога. Только под утро он неожиданно помрачнел и сухо сказал:
- Революция слишком дорогое удовольствие для России!
- Кто знает, сколько мы ишо заплатим?! - скорбно ответил спутник.
Шелехов сошёл на маленькой грузовой станции, а добродушный попутчик поехал дальше. Только стоя на загаженном булыжном перроне, Григорий вспомнил, что так и не спросил его имени.
***
Угрюмый Донбасс встретил гостя не совсем дружелюбно. Вокруг лежал мартовский уходящий снег. В отличие от белого снега родных мест беглеца, здешний был грязно-серого цвета.
- Неужто здеся завсегда так убого и уныло, - размышлял он, прикрыв один глаз, словно прицеливаясь. - Как люди живут в этакой серости?
Не знал казак, что потемнел тот от въедливой, неистребимой угольной пыли. Григорий полдня добирался пешком до посёлка, где жил армейский знакомый Михаила Кошевого.
- Никита ишо служит в Красной Армии, - сообщил его отец, назвавшийся Сергеем Никаноровичем Хрущёвым.
- Жаль! - расстроился он.
- Осенью обещали демобилизовать.
- Видать не судьба...
- А тебе, зачем мой сын?
- Его сослуживец по Царицынскому фронту привет передал.
- Тогда лады, - хмуро сказал коренастый мужчина и взглянул с явным подозрением, - а то шляются, кто ни попадя.
Спросив напоследок, где работает гость и, получив ответ, что пока нигде - Хрущёв посоветовал гостю идти на другую сторону речки Кальмиус.
- Там шахт много, - сказал Сергей Никанорович, - авось, где устроишься.
- Пойду туда! - согласился пришелец.
Хрущёв пообещал сообщить, когда Никита демобилизуется.
- И на том спасибо! - поблагодарил расстроенный Шелехов.
- Иди, с Богом!
Когда он вышел из приземистого дома Хрущёвых, всё вокруг представилось ему ещё более чужим и нерадостным. Не представляя, что же ему делать дальше, Григорий долго шёл, не соображая, куда и зачем.
- Куда зараз приткнуться? - гадал он и ускорял шаг, словно убегая от приставучих проблем.
Прошагав приличное расстояние, он обратился к первому попавшему навстречу шахтёру. Они выделялись среди жителей Юзовки чёрными, будто накрашенными ресницами. Тот оказался бригадиром смены горняков, назвался Ефимом Точилиным. Был он мужик хозяйственный и сметливый. Коротко спросил новоприбывшего:
- Фамилия?
- Шелехов.
- Откуда?
- С Дона! - Григорию не хотелось распространяться на неприятную тему. - В войну все родные погибли от тифа… Подался сюда, терять всё одно нечего…
- Понятно… - Ефим был из догадливых. - Меня твоё прошлое не касается.
- Вестимо...
- В коногоны пойдёшь? - солидный, седой мужик испытующе посмотрел на новичка. - Лошадей любишь?
- А как их не любить?
- Точно! - засмеялся матёрый горняк и высморкался двумя пальцами. - Они по любому лучшее людей будут…
- Верно.
Разговаривали они во дворе небольшой шахты, куда беглый казак зашёл наугад. Обычно Точилин с незнакомыми людьми вёл себя сдержанно-официально.
- Главное, чтобы пил в меру и за конём смотрел! - хмуро сказал он.
- Даже не сомневайся! - обрадовался Григорий и посмотрел прямо в глаза благодетеля. - Мне бы зараз устроиться…
- Дело это не такое простое, как кажется на первый взгляд, - продолжил нравоучение опытный шахтёр. - Я сам свидетель, что лошадь, прожившая безвылазно в шахте лет пять, отлично умела считать до пятнадцати и никогда не ошибалась.
- Быть такого не может! - не поверил Шелехов.
Он пристально посмотрел на бригадира. Люди этого типа обращают на себя внимание победительным острым взглядом, который воспринимается, как будто они осматривают поле предстоящей битвы перед принятием важного решения.
- На заре моей горняцкой юности я сам работал коногоном, возил по рельсам вагонетки с углём и прочими грузами… - важно продолжил тот. - Норма у нас была 15 вагонеток, иначе кони быстро надрывались, даже если жили на овсе. А ты знаешь, что сдвинуть с места железнодорожный состав, если все вагоны находятся врастяжку, не под силу даже паровозу?
- Не знал…
- Ведь гигантский груз надо целиком стронуть с места. Поэтому машинист сперва сдаёт состав немного назад, чтобы большинство вагонов стояли впритык друг к другу, тогда у каждого вагона в сцепках есть зазор, позволяющий не весь состав сразу тянуть, а выдёргивать по одному вагону: стук-стук-стук буферами. И пошло – поехало.
- Ишь ты! - неподдельно удивился Григорий.
- Лошадь в шахте делает то же самое, поначалу по воле коногона, но уже на пятый день своего шахтёрского труда лошадь так поступает даже в случае, если коногон пьян или заснул. Она быстро соображает, что так состав стронуть с места в 15 раз легче. Поэтому любая подземная лошадь, внимательно считает стук буферов, и больше 15 стуков не повезёт, хоть ты её запори кнутом. Встречаются, конечно, и глупые лошади или малообразованные, но в большинстве случаев происходит именно так.
- Я завсегда знал, - признался Шелехов, - што лошади поумней иного человека будут!
Точилин ещё раз окинул оценивающим взглядом ладную мускулистую фигуру новичка. Ему нравился его твёрдый и открытый взгляд тёмных, как украинская ночь, цыганских глаз. Ранняя седина выдавала нелёгкий и бурный жизненный путь, пройденный им.
- Не подведёшь? - спросил он.
- Гутарить тут не об чём и так ясно! - Григорий разучился просить. - Так берёшь аль как?
Мужчина неловко переминался на месте, по-бычьи уставившись себе под ноги. Чувствовалось, что он предпочитает не показывать своих внутренних эмоций. Бригадир махнул рукой в сторону приметного двухэтажного здания и твёрдо сказал:
- Отправляйся в контору. Скажи, Точилин прислал.
- Лады! - обрадовался бывший казак.
- Документы какие есть?
- Имеются...
- Пусть пока оформят «провожатым» к Степаненко, а научишься управляться, примешь Орлика. - Точилин внимательно посмотрел в сгорбленную спину уходящего работника и крикнул: - Могу сдать тебе угол для жилья… Если захочешь, найди мою хату на крайней улице посёлка, крытого железом, со стороны балки. Лучший дом в округе, мимо не пройдёшь.
Шелехов на ходу обернулся и кивнул головой в знак согласия. Так по воле слепого случая начиналась его новая, подземная служба. И заодно непривычная шахтёрская жизнь в привлекательном для донских беглецов Донбассе.
продолжение http://proza.ru/2011/10/20/1334