Сидя на холодных, абсолютно непригодных для сидения камнях, едва чувствуя окаменевшие от холода пальцы ног, я думал о том, что пережитое нужно тут же вылить на бумагу.
В эту ночь я не просто морозил ноги и отсиживал жопу за пару сотен метров от Границы. Точнее, просто, но из этого вышло нечто большее, затронувшее самые бесчувственные фибры моей души.
После очередной передислокации (тут, типа, вау! – какое военное слово), я сидел, тщетно пытаясь задремать, чтобы эта грёбанная ночь прошла как можно быстрее. И плевать я хотел на всех террористов мира, способных нагло обхаркать наш суверенитет. Сон – лучшее лекарство от омерзительного холода в ногах и боли в заднице. Шестьдесят часов на горном воздухе, надеюсь, мы так больше не будем. И вот, натянув шапку на глаза, я почти было задремал, как вдруг, справа от меня, метров в пятидесяти раздался беспардонно развеявший мой сон шум. Что то вроде пробирающегося в плотных кустах дикого грёбанного кабана.
Кабан? Ну и хер с ним! Что же мне теперь, из-за каждого кабана снимать шапку с глаз, тем самым, подвергая лицо неприятному холодному ветру? К чёрту кабана!
Только почему эта тварь не хрюкает, и какого хрена она делает за пятьдесят метров от вооружённых людей и за сто метров от Границы. Причём, как раз, между нами и Границей.
В общем, заняло несколько секунд, чтобы в моём мозгу замигала красная лампочка, которая гласила, что это никакая нахрен не свинья, а, мать его за ногу, сволочь террорист. От лампочки в мозгу резко пошли инстинкты, выработанные с годами. Через секунду я уже разглядывал недоумка, крадущегося по кустам в зелёный глазок прицела ночного виденья. Тело сгруппировалось так, что целясь с колена я был стопроцентно устойчив. Большой палец гладил спущенный холодный предохранитель, а указательный нервно подрагивал на не менее холодном курке. Красная точка заняла положенное место на подбородке падонка.
Я где-то читал, что, попадая в подбородок, пуля пробивает находящийся за подбородком, на шее, ключевой нервный узел. Так стреляют снайперы спецподразделений в случаях, если террорист угрожает заложнику гранатой. В таком случае все нервы жертвы профессионала сокращаются, мышцы напрягаются, и граната оказывается в смертельной хватке горе-террориста. Почему я целился именно в подбородок? Не знаю. Но, по-моему, всё это крайне прикольно. Хотя никакой гранаты, как в прочем и любого другого оружия, я у чёрного силуэта на зелёном фоне не разглядел. Поэтому терпеливо ждал, пока эта сволочь сделает глупость, и шёпотом предупредил остальных.
Тем временем, подозреваемый мной в терроризме силуэт пробирался подозрительно громко, неуклюже пиная камни, и ломая кусты. В его движениях я даже узнал черты кого-то из моих знакомых, но вот никак не смог вспомнить кого. И одет он был как-то не по террористски. Неужели у них в моде наши комбинезоны? Впрочем, глупости это всё. Эта мразь на сто метров нарушила суверенитет нашего государства и приговор здесь один.
К счастью, в тот момент, когда указательный палец окреп и был готов уверенно вжать курок, я услышал о том что «Элик недавно ушёл срать».
Я почти чувствовал, как палец вдавил курок. Уже предвкушал, как приклад слабо ударяет в плечо, извещая о выстреле. Как по ушам ударяет волна звука. Как пуля, разрезая воздух, врывается в небритую бороду кавказского парня спящего на кровати, напротив, в моей комнате вот уже два года. Дробя челюсть, разрывая мышцы и выбивая зубы, четыре грамма натовской стали ломают не тонкую шею долбанному засранцу, переростку под два метра ростом с добрым лицом, которого я безмерно уважаю и чертовски к нему привязан. БАЦ и нет Элика! И всего того, что с ним было связанно. Ни его тупых шуток, ни дебильных добрых улыбок, ни до скрипа зубов подробнейших рассказов о планах на жизнь после армии! Да и всеми планами теперь можно подтереться! Интересно, а он успел подтереться? Я уже представлял, как буду мяться с ноги на ногу на его похоронах, а потом подойду к его маме и скажу что-то типа «Здравствуйте, это я тот самый мудак, что выстрелил в вашего сына. Простите, но он был на себя не похож этой ночью, с лунным освящением в один процент, и мне показался в нём враг. Дело в том, что он пошёл покакать и почти никому об этом не рассказал. Да, я действительно считаю, что ваш сын виноват! Да, он, мать его за ногу, просрал свою жизнь не успев даже подтереть свою жопу!!!»
Я откинулся назад на камни и отложил автомат в сторону. Сердце билось пытаясь выпрыгнуть из груди. Я чуть было не застрелил долбанного падонка. Интересно, как бы я с этим жил? Наверное, из-за своей впечатлительности, я бы сошёл с ума. Повесил бы дома его фотографию. Каждое утро молился бы на его лик, и шёл к нему на кладбище. Создал бы Фонд Помощи Кавказским Евреям имени Элика. Даже, наверное, сделал бы обрезание, и вечно брился бы на лысо в знак траура.
Дурные впечатления бились о стенки мозга, вытворяя там первоклассные виражи. Я по настоящему не успокоился, пока не записал всю эту хрень. А этот неотёсанный ублюдок вернулся с места своей почти-что-смерти с довольной, удовлетворённой от удачного срача, улыбкой.