Красивая молодая женщина лет тридцати, с облегчением опустилась в кресло салона бизнес – класса. Временно остались где-то в другой жизни проблемы и заботы, было приятно побыть наедине с собой, подумать, помечтать. Быстро закончилась обычная предполетная суета. Свежая, как утренняя роза, стюардесса, улыбаясь и млея от любви к пассажирам, попросила пристегнуть ремни. Лайнер набрал скорость, в иллюминаторах замелькали огни аэродрома. Все было знакомо и привычно для Юленьки, много раз в своей жизни, путешествующей воздушным транспортом, но взлет непременно вызывал неприятное волнение и, когда самолет выровнялся и монотонно загудел, Юленька успокоилась, отстегнула ремень, удобнее устроилась в кресле и предалась неторопливым воспоминаниям.
Все складывалось удачно: за неделю до командировки Вадика приняли в воскресную школу, возить далековато, зато очень престижная школа, детей тщательно подбирают, а Вадик поступил сам, не понадобились никакие связи и знакомства. Вспомнив о сыне, Юленька сладко зажмурилась, представила его пухленькие щечки, оттопыренные ушки – забавное, смешное, веселенькое, до изнеможения родное существо. «Кузя второй» - так ласково называли чадо в ее семье.
Вспомнила, как вроде бы совсем недавно ходила с большущим, острым животом, казалось, что этому уродству не будет конца. Было известно заранее - будет мальчик. Как все ждали его появления: и ее родители, и родители мужа, а уж сам – то Кузин, как будто догадывался, что родит она его полную копию. И все же, какие загадки преподносит природа: женщина носит в себе ребенка, полностью повторяющего не ее внешность, а другого человека.
Юленька представила круглое с оттопыренными ушами лицо мужа. Они познакомились на первом курсе института, в какой именно день Юленька не могла припомнить - просто он всегда находился где-то рядом. Она равнодушно догадывалась, что он влюблен в нее, он же не был назойлив, как будто ждал своего часа, знал, что никуда она не денется. Юленька обратила на него внимание, когда кто – то из ребят назвал его Петросянчиком, не зло, добродушно. Увидела, как резко Кузин повернулся и остановил твердым, полным достоинства взглядом, приготовившуюся было прыснуть хохотом аудиторию. Она отметила тогда, что он действительно забавно похож на известного артиста, разница была лишь в том, что у Кузина, в отличие от черноволосого, гладко причесанного Петросяна, были светлые, с рыжинкой, плохо поддающиеся укладке волосы.
Сходство с известным артистом обманчиво предполагало в Кузине черты характера, которыми он вовсе не обладал. Окружающим казалось, что, круглая, ушастая голова Кузи битком набита байками и анекдотами и вот-вот он что-то скажет - и будет смешно, весело, но ожидания не оправдывались: Кузин уверенно сыпал цитатами из Канта на семинарах по философии и с кем-то непринужденно болтал на чистейшем английском по редкому и престижному тогда мобильнику.
Кузин был из интеллигентной московской семьи: мама по образованию была театроведом, отец, сделав блистательную карьеру в одной из областей промышленности, как – то смог приглянуться новой, постперестроечной власти и стал министром прочно и надолго. От всей их семьи, так и веяло непреодолимой прочностью и надежностью.
Сладкоголосая стюардесса ворковала где то рядом, разнося напитки, и Юленька, слегка вздрогнув, вдруг обнаружила, что воспоминания заманили ее в сон. Сердце ныло тревожно и сладко. Хотелось немедленно припомнить короткое сновидение, но женщина решительно и безоговорочно убедила себя, что это сделать уже невозможно и взяла из рук стюардессы стаканчик с минералкой.
От Москвы до областного Уральского города был всего час лету. Юленька была не против окунуться в неизвестный ей мир, где жили незнакомые люди со своими заботами, проблемами, жаждущие счастья и избегающие бед. Она летела в этот город с очень серьезной миссией: необходимо было установить контакт с местным руководством, выдвинуть ряд выгодных ее фирме предложений, убедить принимающую сторону, что и ей тоже очень выгодно и просто необходимо предложение москвичей. От Юленькиного профессионализма и личного обаяния зависели многомиллионные притязания ее корпорации, надежды многих коллег и сотрудников. Времени на переговоры было отведено немного,
За что она совсем не беспокоилась, так это за свой имидж, за безукоризненный внешний вид благополучной деловой москвички. Вкус и умение носить дорогие вещи были особым, высокоценным достоинством молодой женщины и были дарованы ей самим богом, со всеми необходимыми этому достоинству приложениями: состоятельностью семьи и щедростью мужа. Она любила и умела подобрать дорогую ткань одежды так, чтобы она служила оправой ее прекрасной коже, крой же костюма был всегда предельно прост и изящен. Такие же «простые», дорогие аксессуары и обувь завершали и подчеркивали неотразимость ее внешнего вида.
Уже через три часа Юлия Николаевна Кузина, отдохнувшая, свежая после гостиничного душа, одетая с особой столичной элегантностью, сидела в просторном, но очень скромном, на ее взгляд, кабинете главы области. Здесь же находились, приехавшие из Москвы несколькими днями раньше, сотрудники ее фирмы, так называемое техническое сопровождение. Все шло так, как много раз она себе представляла, просчитывая каждый шаг. Мгновениями, обманчиво казалось, что это уже было, что все давно состоялось. Все решено, предсказуемо в своем дальнейшем продолжении. И уже появился легкий налет скуки в настроении Юлии Николаевны, но вдруг все встали и отправились в ресторан на обед. Строгая и деловая Юлия Николаевна сбросила утомившее ее напряжение, похорошела и снова стала милой Юленькой.
Потом были еще какие – то встречи, нужные и не очень знакомства, приятные, ни к чему не обязывающие комплименты. Вечером она позвонила мужу, сдержанно доложила об успехах. Хотелось заливисто смеяться, хвастаться, рассказывать подробности, но за семь лет жизни с ним она хорошо усвоила, что излишние эмоции ни им самим, ни его семейством не приветствуются, приняла такую сторону отношений и смирилась с их несвойственностью для своей персоны.
Предстояло провести ночь в гостинице, выспаться, а утром - в аэропорт. Но какое – то, едва угадываемое чувство, какая-то скрытая интуиция подсказывала, что не все закончилось, что-то еще произойдет с ней в этом красивом, мудром, но чужом городе.
Утром все ночные ощущения прошли, она сосредоточилась только на том, что едет домой. Так, что же ей вчера говорила администратор по поводу доставки в аэропорт? Что за ней приедет водитель на белой «Волге», так как остальные москвичи отдыхают за городом, и будут выезжать в аэропорт оттуда. Что она еще говорила? Что–то про водителя «Волги»? Хороший мужчина, сестру выучил в институте, замуж выдал, сам не женат, хотя за тридцать уже. Кому она это рассказывала? Почему так притягивал чужой разговор? Почему это запомнилось? Юленька не желала ничего знать, ей не нужна была лишняя информация, голова и так перегружена, надо все отбрасывать. Но было тревожно… Скорее домой.
Она выскочила из подъезда гостиницы возбужденная и обиженная на свою эмоциональность, быстро подошла к белой «Волге», припаркованной неподалеку. Водитель, одетый в камуфляжную куртку и натянутую на брови вязаную шапочку, уточнил, ее ли он должен доставить в аэропорт, и услужливо отворил дверь автомобиля. Она коротко ответила, взглянув мимо него и, уселась на заднее сиденье.
Ехали молча. Раздражение прошло, она успокоилась. Поглядывала то в окно, то на затылок водителя, уже снявшего свою шапочку. Этот затылок с иссиня черными, как ночное небо, волосами притягивал, не хотелось отводить от него взгляд. Юленькина рука шевельнулась, движимая инстинктивным желанием погладить эти волосы, она с усилием сдержалась, чтобы не сделать этого. Стало душно. Юленька расстегнула ворот пальто, снова и снова вглядываясь в знакомый затылок. Гладко выбритая щека, жесткие усы. Нет, усы ей не знакомы. Нет не он. Юленька приготовилась облегченно вздохнуть, но водитель слегка повернул голову, взглянув в боковое зеркало… бороться с собственным разумом, больше не было сил: Саша.
Это был он, Саша. Она знала, что Саша живет в этом городе. Знала и не хотела этого знать. Стало обреченно легко, как преступнику, который долго ждал приговора и вот узнал. Приговор может быть и страшным, но неизвестности больше нет. Предъявили улики, и вертеться больше нет смысла, надо признаваться. И она сдалась. Воспоминания мгновенно прорвались в ее закрытую для сильных эмоций душу.
С Сашей они познакомились в школе, в десятом классе. Его отец был офицером, служил в Германии. Карьера отца закончилась, когда стали выводить войска из Германии. Ему очень хотелось, чтобы сын учился в Москве. Но в Москве жилье не обещали, и он, оставив Сашу у дальних московских родственников доучиваться в десятом классе, принял решение поселиться на родине. Квартиру на Урале дали, помогли найти работу. Казалось, что все утряслось.
Саша пришел в класс, где училась Юленька. Поначалу его спрашивали, где он жил, на что Саша отвечал: «В Потсдаме», странно делая ударение сначала на первом, а потом на втором слоге. Рассказывал про Бухенвальд, про Сан-Суси. В него было влюблено все женское население класса и Юленька - больше всех.
Неожиданно она обнаружила, что пользуется взаимностью. Все закружилось, понеслось в ее юной жизни с огромной скоростью. Они окончили школу и оба поступили в престижный московский вуз. Все было так легко, гладко и счастливо. Весь первый год в институте они не расставались: вместе готовились к экзаменам, бегали на дискотеку, тусовались со студенческой братией, до изнеможения целовались и ласкали друг друга, оставшись наедине.
Вопрос об их будущем браке подразумевался сам собой и, когда они объявили родителям, что намерены пожениться, те отговаривали, но как-то вяло, скорее, для порядка, дескать, рановато, надо бы хоть пару курсов еще закончить. Но быстро сдались. Решено было делать свадьбу в конце августа, когда все вернутся из отпусков. Юленька прекрасно помнила тот летний день, когда они с Сашей, совершенно обалдевшие от жары и собственного счастья, подали заявление в загс. На обратном пути до метро их настиг короткий и такой же обалдевший, как они сами, проливной дождь - они промокли до нитки. Сквозь мокрую ткань Юленькиной блузки просвечивали торчащие розовые соски и совершенно распоясавшийся от собственного счастья, мокрый и лохматый Сашка все пытался поцеловать эти соски на ходу.
Отправиться с Юленькой и ее мамой в Сочи Саша не мог: необходимо было повидаться с родителями. И, проводив женщин на самолет до Адлера, Саша этим же вечером укатил на поезде на Урал. Предположить, что Саша больше не вернется в Москву, невозможно было даже в самом страшном сне.
Саша беспечно и счастливо спавший на полке в ночном купе, не знал, что не застанет отца в живых. Так и не сумев адаптироваться в гражданской, такой жестокой и не поддающейся логике привыкшего к дисциплине военного, жизни, отец Саши, зачах, впал в депрессию и умер. Просто, не проснувшись по звонку будильника.
Дома Сашу ждали почерневшая от горя мать и растерянная и заплаканная младшая сестра. Отца похоронили. Надо было как-то устраивать жизнь в ставшем вдруг холодным и жестоким городе. Ни дня не работавшую при живом отце мать, нигде не брали на работу. Не было ни знакомых, ни друзей, к которым бы можно было обратиться в трудный час. Привыкшая всегда жить с мужем и всегда полагаться на него, мать отчаянно нервничала, час от часу теряя силы. Решение пришло само собой: надо содержать семью самому.
Юленька реально осознала, что свадьбы не будет только тогда, когда наступил назначенный день. Потом начались студенческие будни без Саши. Общались по электронной почте, но почему-то Саша сообщил вдруг, что у него больше нет компа, звонил, писал нежные письма, утешал ее, просил быть стойкой…
Так прошел год, родители очень осторожно начали намекать Юленьке, что у нее своя жизнь и надо привыкать к мысли, что теперь она потечет без Саши, что она еще очень молода и полюбит человека, который сможет обеспечить ее и будущих детей. Все лето она рвалась к нему, чтобы увидеться, но родители отговаривали, да и Саша пообещал, что при малейшей возможности приедет в Москву.
Такая возможность появилась в начале октября. Саша позвонил и сообщил, что днем он будет в Москве. Он просил Юленьку не пропускать занятия, сказал, что с вокзала приедет к главному корпусу их института, и будет ждать ее там же, где они всегда встречались: у третьей колонны справа.
Лучше б Юленька не ездила в этот день в институт. Все равно на лекциях она ничего не слышала и не понимала. Едва дождавшись назначенного часа, она устремилась к месту встречи с Сашей. Было промозгло. Ветер уже не кружил опавшие листья, они были мокрыми и прилипали к асфальту.
Она увидела его издалека. Он стоял у облупившейся колонны, не-то в пальто, не-то в каком-то старомодном плаще с чужого плеча, не покрытая голова втянута в поднятый воротник. Юленька приблизилась почти вплотную. Замызганные, стоптанные кроссовки. Сизый нос, слезящиеся от холодного ветра глаза. Еще шаг, и он обнимет ее… Юленька сделала этот последний шаг, и жалкая, замерзшая фигура юноши осталась стоять за ее спиной, удаляясь, все дальше и дальше.
…Затикал, словно часы, сигнал поворота, «Волга» развернулась и плавно затормозила. Водитель вышел, открыл ей дверцу. Она вытянула наружу стройные ножки в дорогих изящных сапожках, невольно-привычно залюбовавшись этой картинкой, и выпрямилась перед водителем.
На нее уверенно и прямо смотрели дорогие, любимые, желанные глаза.
Сердце взметнулось ввысь и застряло в горле.
- Ты, вы…,ты узнал меня? – удивил Юленьку ее собственный голос.
- Узнал.
Секунду он смотрел на нее.
Коленки предательски дрожали, губы рвались прилипнуть намертво к его губам.
-Узнал, - спокойно повторил Саша, - мы с вами учились вместе. В Москве.
Он отвернулся и отошел от нее. Она услышала за спиной резко хрипнувший звук закрываемого багажника. Кто-то из подбежавших москвичей уже принял ее дорожную сумку из рук водителя. Хлопнула дверца, послышалось легкое шуршание удалявшегося автомобиля.
Позже Юленька не могла вспомнить ни ожидание самолета в аэропорту уральского города, ни сам полет до Москвы. Очнулась она от сухих, изматывающих душу слез, только тогда, когда увидела бегущее к ней на встречу в съехавшей набок шапочке с помпоном забавное лопоухое существо. Благодарно и нежно она прижала его к своей груди и улыбнулась.