Урок физики в гуманитарной школе

 
Посвящается памяти моей близкой подруги Лены Кулик...
В рассказе она - Лена Чайка.


Класс у нас был замечательный.

Как же нам было хорошо, как нам было здорово вместе!
Можно сказать вполне,что мы просто любили друг друга, жили дружно и радостно, как одна большая семья.
 Всё-таки в школе мы находились с восьми утра  до семи часов вечера, только ночевали дома.

Были среди нас и звёзды, и даже "гении" , были и с довольно средними способностями, и даже откровенно " недалёкие ", но таких мы не задевали, снисходили.

В нашем классе было даже  пять "математиков",которыми мы восхищались. Такие были редкостью для школы будущих филологов и переводчиков. Как вороны белые. 

Одну девочку, Марину Новгородцеву, мы так и называли (и до сих пор называем) - "Мозги" . Она озвучивала  ответ задачи до того, как она была написана на доске.
Но какая же она была зануда,  эта Маринка!
Мы только что не плакали от неё!
 
Пристала как-то к директрисе, преподававшей историю, зачем, мол, ввели войска в Чехословакию?! Ну, в общем, прямолинейная очень была наша Новгородцева, не гибкая нисколько. Что думала, то и лепила. Мы-то уже соображали, что это был глупый вопрос, тем более, заданный директору школы! Кто ж такие вопросы-то  задаёт?! Во, чудачка Маринка была! А ещё "Мозги!" Так это ж смотря в чём быть "мозгами"...

Был у нас и свой "гений" – Саша Антонов. Он мог сделать доклад на латинском языке, учился только на пятёрки, даже четвёрок не имел. Всё музыку сочинял, да ещё со словами. Мучил нас своими песнями, бегал по коридору и требовал, чтобы послушали, хоть кто-нибудь. Попробуй поморщись – вмиг окатит презрением,назовёт " ограниченностью",  да ещё какую-нибудь обидную эпиграмку присочинит, да и на доске её напишет. Не дано, мол, гения понять,  нам -  недалёким и туповатым одноклассницам.Его героем был Александр Рагулин. хоккеист, потому что весил столько же, сколько и Саша - ровно 100 килограммов.

Физику у нас не понимал никто. Учителя менялись, как кадры в мультфильме, мы имена не успевали запомнить. Обычно на первом уроке они все сорок пять  минут  рассказывали нам о своих поразительных заслугах в области просвещения ,о том, как их умоляли (на коленях, разумеется!) взять нашу непростую школу, о том, как они исключительно из уважения к администрации пришли сюда работать, как в омут с головой бросились и уже завтра на работу не придут, и не мечтайте... ( А мы, конечно же, только об этом и мечтали. Но помалкивали.)
Мы, по мнению этих, с трудом  откладывающихся в нашей памяти учителей,  вообще  должны были  икать от счастья, что у нас уроки физики хоть и худо-бедно, но проводятся.

Мы всё это вежливо выслушивали, не перебивали, задумчиво глядя куда-то вниз,под парты, на раскрытые страницы  увлекательнейших произведений  мировой классики,  изображая  притворное сочувствуе, но и не забывая при этом следить за тем, чтобы не быть уличёнными в лицемерии.
Не очень удобно всё-таки совершать два действия одновременно: читать интереснейшую книгу и изображать  сострадание к человеку, ненавидящему свою профессию.  Только на следующем уроке учителем произносились какие-то слова, какие можно было обнаружить в учебнике физики.
 
Мы старались напряжённо вникать в их смысл.

 В нашем классе девочки были очень разными.
 Одна, например, Галя Фомина, мечтала стать балериной.
В балет её не взяли – слишком мала была ростом. Только в этом, конечно, была причина. По её словам. Всё остальное было более, чем подходяще. Она сильно расстраивалась. Я  срисовала ей балерин с шоколадных обёрток и коробок конфет и она очень благодарила. Однажды даже расплакалась и сказала, что я наверняка буду великой художницей. Какая же она была добрая девочка!  Её желание поощрять меня таким образом производило на меня очень сильное впечатление и я старалась вовсю. .
На уроках  ритмики нам ставили её в пример, всё-таки лучше неё никто в классе не танцевал. Особенно полька у нашей Галочки получалась хорошо, все налюбоваться  не могли и даже желание танцевать пропадало - куда нам до неё! Куда ножка- туда и носик, просто отлично!
 Только вот с учёбой у Галочки были трудности. Когда Фомину вызывали к доске, она ставила ножки в красивую,  третью позицию, грациозно прижимала головку с тонюсенькой косичкой к плечику  и начинала  медленно-медленно наклонять свой кукольный лобик... ниже... ниже...

Глаз оторвать от неё в эти минуты было невозможно!

Лебедь белая! Уточка луговая! Голубка мира! 
Наверное, на сцене представляла себе.
   Из её носика, начало капать, как из пипетки. Прямо на паркет. Эх!
То ещё зрелище. Мы её так и называли - «Пипетка».

Моя подруга и соседка по парте, Лена Чайка, толкала меня локтем: «Вальк,  смотри, Пипетка закапала. Время засекай. Сейчас будет умолять, чтобы ей двойку не поставили. Типа, во всём доме уже второй месяц как электричество отключили  и двоюродная крёстная специально приехала с Таймыра как раз для того, чтобы Галочку подтянуть по физике, потому что она работает там, на Таймыре,  как раз по линии балета.
 
   Я презирала все эти сцены.

   А ещё у нас была девочка Тоня Глочко - «Глочко-Молочко.»
Её бабушка  пришла однажды к нам в класс. Сильно напудренная, в чёрной бархатной шляпке с вуалью из капроновой сеточки, с малиновым  потёртым ридикюлем, вышитым то ли бисером, то ли стеклярусом, просто какая-то "дореволюционная" бабушка, и начала скорбно, с трагическими нотками  в голосе допрашивать нашу классную руководительницу:
"Почему-почему детям в школьной столовой не дают горячее какао?!"

 Мы очень внимательно, забывая прикрыть рты от изумления, вслушивались в этот интереснейший диалог бабушки Молочка и учительницы, переглядываясь украдкой, тяжело дыша от подступающего смеха сквозь слёзы  и удалялись  "гусиным шагом", изнемогая  от хохота.

  Похоже, что дореволюционная бабушка Тони никогда не бывала в нашей школьной  столовой. А наша прелестная Тонечка, как выяснилось, всегда по утрам пьёт горячее какао... и носит фильдеперсовые чулочки. Я потом в словаре специально посмотрела, что означает это интересное слово.

 Увы, подростки бывают очень безжалостными в своих насмешках.

Глочко-Молочко была необыкновенно старательная, до отвращения. С воображением у неё было туго,да и ещё она обладала врождённым отсутствием чувства юмора и фантазии. Подруг у Глочка-Молочка не было.

Школа наша жила в атмосфере непрекращающихся праздников. Мы периодически выступали  с  хором на школьной сцене, пели замечательные пионерские песни и  французские -  детские,  народные,  антивоенные.

Так вот,если на сцену вместе с классом поднималась Глочко-Молочко, мы следовали   установке "по умолчанию" не смотреть в её сторону,потому что слишком велик был риск оскандалиться и сорвать выступление.

И никто бы не разбирался,почему да отчего так произошло.

А дело было в том, что она пела с такой одержимостью,так отдавалась этому процессу,  так старательно  раскрывала рот уточкой, что смотреть на это было просто опасно.

От хохота можно было дать такого петуха, что весь  концерт провалился бы с треском и грохотом в ту же секунду.

Итак, когда Глочко-Молочко выходила «на публику», все старались не вертеть головой понапрасну  ни в коем случае. Как начнёт звонко выводить  «Не крутите пёстрый глобус…», так все начинали задыхаться, то и дело сбиваясь с ритма то ли слов, то ли мелодии, даже глаза зажмуривали от страха.
Что касается автора рассказа, то я была той самой «душой класса» непонятным образом чугадывающей, чего больше всего хочется "народу"  в текущий момент и иногда даже выполнявшей прихоти своих друзей, шедшей  "на поводу у коллектива".

Например? Пожалуйста.
 Увести класс в кинотеатр "Форум", чтобы посмотреть фильм «Обнажённая Маха»? Про Гойу-то?
Да элементарно. Вообще не вопрос.
 
Был и такой случай. А вину за прогул урока физики всем классом взяла на себя: я, мол, подбила и соблазнила. Никто не виноват. И вообще, мы думали,  что всё равно  урока не будет и учительница  резко заболела.
 Врала и аж дымилась от стыда.
Но ради друзей-одноклассников  можно и пострадать.Сам погибай, а товарища выручай. Один за всех и все за одного! Это святой принцип жизни в коллективе. Огонь на себя, это называется, зато потом  все кинулись изучать творчество Фейхтвангера.
Наша умнейшая завуч по французскому  Инна Осиповна как-то грустно глянула  на меня из-под очков, вздохнула и проговорила:

   "Ах, Валюня, Валюня… Так и будешь всю жизнь вызывать огонь на себя? Ой-ё-ёй..."
 Она знала меня очень хорошо,всю мою подноготную,  как и каждого из учеников школы.
 О том, что класс решил пойти в кино вместо физики, я узнала последней.
Мне предстояло только смотаться за билетами и «дать отмашку», когда можно было выдвигаться из школы.
Пока ребята выходили по одному, я заговаривала зубы нашей нянечке тёте Симе,родной сестре директрисы Алевтины Степановны.
Правда, об этом - о том, что директриса и нянечка были родными сёстрами, мы узнали только после того, как их не стало.
Удивлялись только очень, что директор школы к нянечке обращалась на ты.

Итак, наш 10-й "Б" был прощён.

На физике я выходила из положения легко - доклады готовила.
Милое дело!
Очень драматично могла рассказать о судьбе учёного… с душераздирающими подробностями.
Все заслушивались.
Я получала свои пять  баллов, они перемежались с двойками, в итоге была тройка в четверти и я могла спокойно продолжать читать художественную литературу под партой или обмениваться лирическими записками с подругами.
 Правда, неплохая зрительная память тоже здорово выручала.
Могла просто нарисовать на доске всё, что видела на предыдущем уроке, включая учительницу,окна и даже учеников на первых партах.
Это производило на всех сногсшибательное впечатление. Вместо двойки мне ставили тройку и я шла дочитывать книжку на своё место под благодарный гул и одобрительные  взгляды подруг.

"Ну,Вальк, ты даёшь! Здорово! А на следующем уроке тоже так сделай, а?"

Учительница отработала с нашим классом  всю четверть, не ушла, продержалась. Редкое мужество! Это была полная седая женщина в допотопных круглых очках, всегда в неизменно выцветшей трикотажной кофте.

 Звали её Серафима Никодимовна.
У неё тоже было врождённое отсутствие чувства юмора.
Она не улыбалась вообще никогда.
Это было тяжело.

 Мы её называли «Блюдечки-Очки».
 Почему-то  мы ей казались иезуитами. Она периодически так нам и объявляла: «Иезуиты вы!», заливаясь свекольным цветом до воротничка своей кофты.
В классе наступала мгновенная тишина, мы сидели, низко опустив головы,   стараясь не поднимать глаза.
Бывало, так и сидели до конца, пока звонок не прозвенит.
 Мы не хотели  быть никакими иезуитами.

Правда, кинулись тогда читать  Жан-Жака Руссо, тем более, появился повод. Интересные там вещи выяснились, между прочим!

 Мне, например,  безумно понравилась его "Исповедь".
Какая там физика!Разве можно сравнить?!
Но об этом - в другой раз.

Надо ли говорить, что случаи неуважительного отношения к учителю у нас были исключены, конечно.

Никогда не забуду одну мизансцену.

Наступил последний день четверти.
 "Любимая" физика,последний урок.
Тема этого урока случилась такая: "Турбогенератор".
Какое тяжёлое слово!
"Блюдечки-очки" вызвали меня к доске. Нашли кого спрашивать. Эх..!
Что они от меня ожидали, интересно?
"Где этот турбогенератор и где я ?" -тоскливо промелькнуло  в голове.
Не забыть бы это слово, донести до доски, пока не вылетело оно из головы, вот что  было самым главным!
Произнести его с по возможности уважительным  выражением лица - вот, собственно, и всё, на что я была способна. Это был мой потолок.

Урок проходил не в кабинете  физики, а в нашем родном классе.
Все уже как-то развинтились в последний день перед каникулами, настроение было мартовское, дурашливое, весеннее. Смотреть хотелось только в окна, на ласковость  и торжественность весеннего высокого неба, на чистенькие, вымытые  растаявшим снегом крыши домов, на веселую беготню  детей в нашем школьном дворе, на всех радующихся наступлению каникул...   
Кто-то откинулся на спинку стула, опасно покачиваясь на манер неваляшки,  кто-то раскрыл "для вида" книгу, грациозно маскируя сладкую  зевоту. Окно класса было приоткрыто. Когда прозвучала моя фамилия, класс оживился, все как-то заулыбались, переглядываясь. Урок перестал быть скучным.
 Предвкушалось наблюдение за творческим процессом рисования натюрморта, включавшего в себя, вполне вероятно, и турбогенератор. В том числе. А вдруг? Почему нет?
Будто я в состоянии такое нарисовать.
Я пошла к доске в "облаке мурашек".
Встала и залюбовалась видом за окном. Наступало моё любимейшее время года – предощущение весны. Оно всегда совпадало с последней неделей марта – весенними каникулами.Через минуту "Блюдечки – Очки" вызвали Галю Фомину.


Тоже артистку,но уже в совсем другом жанре.Ей тоже предстояло рассказать о принципе работы турбогенератора (какое всё-таки несуразное это слово!)

Для завершения  аккорда прозвучала фамилия Тони Голочко.
 Обе девочки вышли, кротко взглянув на Блюдечки.  Херувимки.
 «Выучили всё,небось,- с тревогой подумала  я. – То есть, я одна буду входить в это пламя позора."

Через приоткрытые окна класс заполнялся запахом талого снега. Как я люблю такую пору!

Подумалось, что всё в этой жизни проходит.Не стоит агравировать, как говорила наша учительница литературы.
Только вот  прожить достойно ближайшие двадцать минут всё-таки как-то было нужно, не сигать  же малодушно в окно от такого срама! Да и не получится меня. Я на физкультуре через козла перепрыгнуть не смогла, не то что через подоконник.
Н-да. Мысли понеслись, замелькали,  как кадры в кино...
Одна увлекательнее другой. Но очнуться всё-таки пришлось. 
"Блюдечки-Очки" отвернулись к окну и забыли, кажется, где они находятся.
 Тоже, в свою очередь,  глубоко погрузились в  свои какие-то мысли.
В классе стало тихо-тихо. Как в лагере пионерском в мёртвый  час, в момент обхода палат его начальником. 
Вернуть Блюдечек  из этого состояния дураков не было.
Я решила  хотя бы начать делать первые наброски. 
Класс заинтересовался, шеи напряжённо  вытянулись... Кто-то  прерывисто всхлипнул.   
Кто-то из особо сострадающих, приготовился с энтузиазмом подсказывать детали. Пока я рисовала, Галя Фомина меняла в задумчивости позы и положения ног – то в третьей позиции, то, вообще, в пятой. Всё-таки она была  балериной в душе.  Внутреннее  состояние у неё  выражалось в пластике. Можно понять.


Сердце ёкнуло:"Тоже ведь не знает ни шиша. Ну-ну…"

Противное Молочко, похоже, знала всё - ей предстояло написать на доске решение аж двух задачек.
Тоня, холодно и  брезгливо-снисходительно поглядывая на нас, дур полных, начала отвратительно бойко постукивать мелом по доске. Она была нам не товарищ. Как гусь свиньям.

Моя панорама подходила к концу, но я не могла не понимать, что главного-то на полотне классной доски так и не появилось.

Турбогенератора,то есть,не было нарисовано.Ага.

Стало скучновато так просто стоять. "Блюдечки" к классу не поворачивались. Может, не случайно?

Знали, кто у доски-то стоит на очередном посту, дежурство отбывает.Что там интересного, у доски, можно было обнаружить?

В этот  момент я увидела, что Галя Фомина взяла в правую руку толстую,  деревянную, круглую, полированную указку и начала нервно водить ею по ноге в сером хлопчатобумажном чулке. Как смычком по виолончели.

 Как будто чесалось у неё что-то...Вниз-вверх...Вниз-вверх...Сосредоточилась. И лицо такое отрешённо - обречённое.

Расстроилась сильно потому что.

 Сказать тоже не может ни слова, как и я.
 Мы обе молчали, но по разным причинам.

Голочко-Молочко колотила мелом по доске в мертвой тишине класса, как заяц по барабану. Ограниченная она всё-таки какая-то. Нет в ней никакой романтики. Она ведь и на французском всё наизусть учила. Нет, чтобы своими словами рассказать.
Мы  презирали таких. Не было в ней ни полёта, ни спонтанности.Предсказуемая до тошноты. 
 Пингвинка непонятная.

"Некрутитепёстрыйглобус…»" - так называла её моя остроумная подруга Ленка Чайка, уж очень комично Тоня Голочко выводила эту фразу в песне про школьную страну. Тьфу!

Тем временем  массаж ноги смычком-указкой начал приобретать странноватый характер. Уж очень Пипетка увлеклась.
Я бросила свой натюрморт.

Почему-то посмотрела на серенькие мышиные занавески на доске. Подумалось, что они были такого же цвета, как и Галины чулочки. Глупая ассоциация.
Несвоевременная.У меня так часто бывает.
 Это мой недостаток. Тем временем класс застыл в ожидании развязки.

Вот и первые капли на паркете. Весенняя капель.
Сценарий известный и давно выучен наизусть до оскомины.
И вдруг…
Пипетка замерла. Меня обдало жаром.

Указки в руках у Пипетки не было!Она куда-то исчезла!
 Была - и нету!
 Наша Пипетка - балеринка  растерянно оглянулась. В её остекленевших глазах  был ужас. Настоящий.
 
Мне передалось.

Я  не выдержала первая: "Галь,-с пересохшим горлом  прохрипела я. - Куда ты указку-то дела?!"

-  Сама не знаю… Чё-то её и правда нету...

- Да ты что?! Давай искать!

- Ой, Валь… Кажется, она у меня в чулке… Ой, да. Точно в чулке! Что делать?

- Ты уверена? Ты её чувствуешь, сама-то?
- Кажется , чувствую... А что же ещё-то может быть?! Наверное, это она.
- Ой-ё-ёй… Что ж ты… Кошмар!
Давай, вытаскивай как-нибудь!
- Не могу!

На паркете пятнышко от слёз Пипетки стало темнеть…

Класс напрягся.

И вот тут личико Пипетки изобразило нечеловеческую решимость и она начала с отчаянием вытаскивать указку из чулка, проявляя чудеса пластики.
 Мишель Марсо!

 Она же вроде полированная, деревянная… А если заноза ?

Я засмеялась, как-то невежливо, слишком  откровенно.
 Мне самой стыдно было,как я смеялась, но поделать с собой ничего не могла.
 Даже немного испугалась своего уже совершенно неудержимого, нарастающего, истерического  хохота.
Зрелище было явно не для тех, кто в состоянии владеть собой в полном смысле слова.
Дело осложнилось ведь ещё и тем, что, для того, чтобы  высвободить указку из чулка, неизбежно пришлось бы приподнять край  школьного платья, стоя перед всем классом у доски.
А вот этого уже допустить было  невозможно никак, это было совершенно и-склю -че -но.
Прошкандыбать на своё место с негнущейся ногой, с деревянной указкой в чулке, под гомерический хохот класса, тоже было немыслимо.

Кто-то другой ещё мог бы ей помочь… Но кто?

 Вряд ли я бы отважилась на глазах у всех заняться таким необычным делом.

Пипетка смачивала паркет слезами, указка торчала, как гигантская заноза из чулка, неприлично приподнимая юбку нашей балерины, как пляжный зонтик. Положение было  аховым.
 Инстинктивно ища пути отступления и защиты, я поглядывала на серую занавеску классной доски. Смеяться при всех  мне было противопоказано. Говорили, что лучше этого не делать, потому что за мной начинал хохотать весь класс, часто из-за этого даже срывались уроки.
Если надо было что-нибудь сорвать (как правило, физику ),то так и говорили:" А давайте Вальку рассмешим!" То есть,  такой смех заразительный.
Нехорошо,конечно,я понимала. Даже просто очень плохо.

Тем временем Пипетку надо было спасать,причём в аварийном режиме.

Класс колыхался и покачивался,как пассажиры в вагоне метро.
Начались стоны,вызывающие и не совсем пристойные,с подвыванием и противным, унизительным для Пипетки похрюкиванием.

 "Блюдечки-Очки" погрузились в себя до упора, как в батискаф.
Совсем отключились,что ли?!

Кто-то захотел подбросить нам учебник физики, как спасательный круг  тонущим  в лодке... Но как? Вредная и невозмутимая Молочко ни за что бы не стала участвовать в таком преступлении.
Она была принципиальная."Некрутитепёстрыйглобус…" ...
Ага, кто-то будет учить, а кто-то – так просто, на дармовщинку? Нетушки!

Я была слегка уже не в себе, соображала не очень сразу.
Мне было реально плохо.
Только Пипетка не обращала внимания ни на что,сосредоточившись на своей беде.
И вот кто-то, у кого тоже нервы не пластмассовые, просто … швырнул учебник  под Пипеткинские ноги, находившиеся чётко в третьей позиции, хотя и в малиновых   домашних тапочках в белый горошек. 
Метнул, как муляж убитой птицы на театральной сцене.
Красиво получилось! Эффектно! 
Брошенный учебник лежал на полу перед Пипеткой, аккуратно между ступнями, строго по внутреннему контуру. Неприятная Молочко дёрнулась от отвращения.
А я подняла учебник.
Я не гордая.
Погибая на корточках от разламывающего меня смеха, я непослушными  руками раскрыла книжку на нужном месте.
Но толку! "Блюдечки- Очки" не хотели покидать свой батискаф и  продолжали стоять к классу спиной. Им было так приятнее.

В знак протеста против нашей бездарности,как мы это интерпретировали.

Да кто же согласится таких тупых учить? Интересно, чего добивалась "Блюдечки"? Похоже, они нам устроили бойкот.
 А почему бы и нет? Так нам и надо!
И вдруг я с ужасом осознала, что, даже глядя в параграф,я всё равно ничего там не понимаю.
Мне было жутко неинтересно,как устроен турбогенератор,вот в чём было дело!

-Галь, возьми учебник! Может,  что-нибудь скажешь! У меня-то всё равно будет два балла. Хоть ты, хоть тебе …

Пипетка меняла положение ног всё чаще и чаще. Как будто начала танцевать,
как кукла Суок из кино "Три Толстяка".

 Мы всем классом ходили смотреть этот  фильм в кинотеатре "Космос".
Что-то наша Пипетка  мне не нравилась.
Я взглянула на Молочко.
 Молочко стояла с брезгливой гримасой и отрешённо смотрела поверх голов своих одноклассниц, глубоко ею презираемых. 
Угораздило же её в такой компании  у доски оказаться.
И вот тут наша подруга, "пионер-всем ребятам пример", начала тараторить решение задачи,отлично отдавая себе отчёт в том, что её абсолютно никто не слушает.
А это и не нужно было никому.
Она была человеком добросовестным и совершенно без юмора.
Я потеряла контроль над собой и всё же рискнула взглянуть на лицо Молочка.

Вот зачем я это сделала?
 Только себе же и хуже.
Губки Тони то открывались, то закрывались, как в детской пищалке «уйди-уйди».
 В этот не самый удачный момент итогового урока физики "Блюдечки-Очки" отделились  неожиданно от подоконника и повернулись к классу.

Наверное, жалость к нам взяла верх.
Или она просто проснулась?
 
Никого не было видно.
Слегка пошевеливались столы - все переместились на пол.
 Мои дорогие одноклассники подталкивали их снизу в пароксизмах  принимавшего уже  какой-то нездоровый характер хохота.
«Некрутитепёстрыйглобус» с достоинством, даже слегка самодовольно и победоносно оглядывала опустевший класс с крышками столов, перекатывающимися волнами и  хаотично сдвинутыми  стульями.
Вот когда полное отсутствие чувства юмора спасло Молочка по-настоящему.
Пипетка являла собой живую картину "Умирающего лебедя". Она начала как-то странно взмахивать рукам.

 Моя панорама на доске не понравилась "Блюдечкам", им  надоело.

Мне было предложено подготовить какой-нибудь доклад, чтобы исправить двойку в четверти по физике, а "Царевне-Лебедь" – три балла,за травму во время ответа у доски.
Прозвенел звонок и мы пошли на урок литературного перевода.
Там у меня  конкурентов не было.

 "Некрутитепёстрый глобус" получила пять баллов.

 А ведь  мы её не любили. Как и физику. Мы были не очень серьёзные и совсем не такие, как надо,это правда.
Гуманитарии, одним словом.
Тогда о чём речь? В том-то и дело.

 

Да, мы не любили физику.
А почему мы должны были её полюбить?
Ведь мы её не знали.
Не задела она нашего "богатого воображения", не заинтересовала.
Ну, изобретут ещё какую-нибудь очередную бомбу для уничтожения себе подобных.
 Мы почитывали  Жан-Жака Руссо - его "Трактаты", его "Исповедь"на эту тему. Но отношение к предмету, как и к учительнице, у меня изменилось именно благодаря одному эпизоду на уроке.
А дело было так. Когда "Блюдечки-Очки" оторвались, наконец, от подоконника,покинули вой батискаф,  пробыв  там почти весь урок, я увидела в их руках … учебник физики! Он был раскрыт, а поверх него был заложен древний, с коричневатыми полупрозрачными страницами … молитвослов!
Я впервые в жизни увидела Молитвослов!
 Оказывается, всё это время, пока класс находился в состоянии массовой истерики из-за комедии, разыгравшейся у доски, наши бедные "Блюдечки-Очки", отвернувшись от нас, «иезуитов», читали… Молитвослов!
Мы для неё были мучителями, а себя она представляла мученицей на костре!
Вот это да!
Приступ неудержимого хохота прекратился у меня мгновенно.
От неожиданного шока и изумления я нырнула под серую занавеску, замотавшись в неё, как в кокон. Стыд, потрясение, безмерное удивление- все эти сильнейшие эмоции лучше было спрятать от глаз моих одноклассников.
Занавеска меня спасла. Мои друзья не знали, почему это я вдруг решила спрятаться, подумали, что это я опять что-нибудь очередное придумала… С фантазией у меня было всё в порядке.
Тем временем Пипетка, сдерживая рыдание, начала читать параграф  про турбогенератор, как раз первое предложение.

Начала она так:"Первый турбогенератор в нашей стране был изоБРЁН…" .

ИЗОБРЁН! БРЁН!!!

А вот и зря.
Вот это был уже смертельный номер, перебор явный.

Дверь в классе резко распахнулась и в коридор пулей вылетело несколько человек, на ходу выкрикнув:

 "Извините! В туалет!

Очень! Очень - преочень! Срочно!"

За секунду перешедшая в иное состояние  сознания, я, задыхающимся шёпотом,  прошипела Фоминой:"Ты что!!!И - ЗО -БРЕЕЕЕ -ТЁН!!!По..по... по...ой, не могууу... пожалей!!! Ссс...ссс....ссккк...сыыыкажи нормально!!!"

"Блюдечки –Очки" взяли учебник из рук Пипетки со скорбным видом молитвенницы и проговорили  еле слышно:
 "Идите,Фомина.Идите.Вы не учили.
Лунёва хоть рисует правдоподобно, а вы даже прочитать не можете.Идите.Вам двойка.

Придёте закрывать двойку в каникулы.
 А где Лунёва, кстати?!"
 
Класс за эти минуты опустел наполовину.
Остались  самые  стойкие и благодушные от природы.
У  Ленки Чайки горели глаза от восторга и она предательски выкрикнула:
"Валь! Вааальк!  Выходи!Занавес! Все тебя видят!"

Я засуетилась под занавеской, но оказалось, что выйти из-под неё было не так-то просто.

Я запуталась.Сообразив, что более идиотского положения придумать трудно, я решила… переждать.
Инстинкт самосохранения сработал нормально.
И вдруг… кто-то прикоснулся к моей ноге.

От неожиданности я подпрыгнула и заорала.
Всё-таки нервы.
Слишком много взаимоисключающих эмоций за единицу времени.
До моей ноги дотронулись "Блюдечки-Очки".

Они заинтересовались: "Кто там?!"
 В их лице её появилось что-то детское и такое...человечное! Резко присев, я высвободилась  из рулона занавески, потому что "семь бед – один ответ" . "Блюдечки-Очки" смотрели на меня с таким изумлением, что я даже обрадовалась.
"Лунёва, вы будет поступать в театральный институт?  Я вам дам  рекомендацию.
Вы явно имеете талант. Только ни в коем случае не идите в  педагогический  и не становитесь  учителем, не  идите в школу! "
Но я не послушалась.
И не пожалела.
Никогда. Ни разу.