(Здесь представлена глава из книги "Генерал Камбронн", которая вышла из печати в 1998 году. В данной главе рассказывается о суде над генералом, который состоялся сразу после его возвращения из Англии после сражения при Ватерлоо. Переход на сторону Наполеона весной 1815 года, стоил жизни многим его соратникам. Поэтому автор уделяет столь много внимания этому событию. Ведь генерал Камбронн не просто выиграл суд, но и даже был оправдан.
Эпоха "белого террора" вообще мало изучена. А материалов о ней на русском языке крайне мало.
Поскольку повествование в книге, вышедшей в 1998 году, начиналось годами Империи, в настоящее время автор счел нужным дописать биографию генерала Камбронна, начиная с его детских лет. То есть, с времен королевства и Революции).
XIII
СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС.
Январь — апрель 1816 года.
Слушания по делу генерала Камбронна начались 29 января 1816 года и продолжались до 20 апреля. Впрочем, сами заседания заняли всего четыре дня, а все остальное время обвинение продолжало собирать улики. Длинные паузы между допросами были вызваны обычными для того времени бюрократическими рогатками. Много времени занимала переписка, но самая большая задержка произошла при поиске главного доказательства вины генерала — знаменитой прокламации Наполеона от 1 марта 1815 года.
Поиском этого документа занимался шеф батальона и судебный следователь — Делон. Увы, сразу обнаружить бумагу, или хотя бы ее копию, он не смог. Было опрошено множество свидетелей, исписана масса бумаги. Но обнаружить главную деталь обвинения не удалось. Даже Министерство полиции ничем не смогло помочь.
В конце концов, совершенно случайно, воззвание было обнаружено в архиве... Королевской типографии. Эта бумага оказалась единственной из десятков тысяч подобных листовок, отпечатанных, развешанных, а теперь и разыскиваемых, по всей стране.
Впрочем, Камбронну от этого легче не стало. Документ мог оказаться важной уликой, а именно вокруг него следователь Делон решил построить свое обвинение.
Сам процесс проходил в трудных условиях. Конец 1815 года был ознаменован многочисленными убийствами и казнями приверженцев Императора. Теперь роялисты требовали голову Камбронна.
Незадолго до суда кузен Вобер представил Пьеру его адвоката. Им оказался двадцатишестилетний Пьер-Антуан Берриер, малоизвестный, но уже подающий большие надежды, юрист. Вобер увидал его на процессе маршала Нея, где тот помогал своему отцу. К сожалению, ни Берриер-старший, ни другой адвокат — Дюпэн, не смогли помочь «Храбрейшему из храбрых», и Ней был расстрелян.
Молодой адвокат и генерал сразу же понравились друг другу. Несмотря на их различные политические убеждения, между ними быстро установились дружественные отношения.
— Хочу сразу же предупредить вас, господин генерал, — сказал Берриер при первой встрече, — что я убежденный сторонник короля.
— Монархист? В ваши годы? — удивился Камбронн.
— Наша семья всегда хранила верность трону. Особенно мой отец, — ответил адвокат. — Он и меня воспитал таким. Кстати, должен вас предупредить, что «белые» требуют для вас смертной казни, и мне придется приложить массу усилий, чтобы спасти вас.
— Я буду предельно откровенен, — пообещал генерал. — Да, а вы, случаем, не масон?
— Нет, я не посвящен, но с 1782 года мой отец состоит в парижской Восточной ложе «Соломон». Ваш кузен правильно решил, что братство «вольных каменщиков» сможет сохранить вашу жизнь. И он оказался прав. Вы — масон, и находитесь сейчас под защитой масонов.
— Не очень-то они помогли маршалу Нею, — заметил генерал.
— Там был совершенно особенный случай. Но вас я спасу, это я вам обещаю.
Опасность подстерегала Камбронна даже в тюрьме. Зоркие глаза тайной полиции внимательно следили за ним. 24 января, накануне процесса, Военный министр герцог де Фельтр (генерал Кларк) получил следующее донесение:
«Некая персона, посетившая генерала Камбронна в тюрьме Аббай, поведала мне, что находилась в одной камере с вышеназванным лицом и генералом Друо. Пленники хорошо проводили время: курили и смеялись. Они отлично осведомлены о событиях, происходящих за пределами тюрьмы. Во время беседы генерал Камбронн заявил, что один полк (номер которого мне не удалось выяснить), сохранив около двухсот человек, бывших при Ватерлоо, остался верен ему и поможет бежать в случае неблагоприятного исхода суда».
Месячная задержка начала процесса помогла и Пьеру. Берриер, ознакомившийся со статьями обвинения, успел собрать свои контраргументы и выдвинул свои два пункта защиты:
1. Сообщение трибуналу достоверного числа монархистов, которым генерал оказал помощь и содействие в годы Революции.
2. Отказ от главных пунктов обвинения: «измена военнослужащих после 23 марта 1815 года, нападение на Францию и ее правительство с оружием в руках, присвоение чужой собственности и насилие», так как его подзащитный квалифицируется как иностранец.
Пользуясь моментом, Камбронн и Берриер написали несколько писем и получили свидетельские показания множества роялистов.
Итак, судебный процесс начался.
;;;
Первый допрос состоялся 29 января 1816 года. Происходил он там же, в тюрьме. Публика туда не допускалась.
Следует заметить, что сам факт задержания и заключения генерала под стражу был довольно спорным (по правовым меркам). Поэтому правосудие сразу же решило узаконить положение генерала, посчитав его военнопленным.
— Месье генерал, — начал свою речь Делон, — где, в какое время и по какому мотиву вы были задержаны?
— Я не был задержан. Я был военнопленным в Англии. После заключения мира получил свободу и сразу же написал письмо Его светлости Военному министру, что вскоре собираюсь высадиться во Франции, чтобы выявить покорность Его Величеству. Я просил не арестовывать меня, а дать возможность следовать в Париж. Я начал свое путешествие 17 декабря в компании с приставленным ко мне комендантом порта офицером. Недалеко от Парижа меня представили командиру дивизии генералу Деспинуа, а он приказал жандармам арестовать меня и препроводить в тюрьму Аббай.
— А каковы были ваши обязанности с 1 марта 1815 года?
— Я был бригадным генералом и командиром 1-го полка пеших егерей бывшей Старой Гвардии.
— Где вы находились при отречении Наполеона в апреле 1814 года?
— Там же, где и он, в Фонтенбло. Я лечился от ран, полученных мною в сражениях у Краонна и под стенами Парижа.
— В то время во Францию вернулся ее законный правитель, французская армия признала Его Величество Людовика Восемнадцатого своим сувереном, присягнув ему на повиновение и верность. Вы знали об этом?
— Указом от 11 апреля 1814 года Наполеон получил в пожизненное владение остров Эльбы и титул его правителя. Кроме того, ему было разрешено отобрать для несения караульной службы на острове 400 человек. Я по-лучил приказ сформировать этот отряд и командование над ним. Я не желал покидать моего прежнего властелина и предпочел следовать за ним. Я был уверен, что не обязан присягать Его Величеству Людовику Восемнадцатому и никаких документов или присяг не подписывал.
— А где вы были 1 марта 1815 года?
— Я прибыл с Эльбы вместе с Наполеоном. Мы высадились на Прованском побережье, в заливе Жуан.
— Что вы делали с 1 по 20 марта?
— До трех часов ночи 13 марта, то есть до прибытия в Лион, я командовал авангардом войск Наполеона. После этого, я просто состоял при его особе как командир батальона Эльбы до самого прибытия в Париж.
— Каковы были ваши действия с 20 марта до отъезда в Северную армию?
— Я принял командование 1-м полком пеших егерей Старой Гвардии, стоявшим в Париже. Некоторое время спустя, Император предложил мне чин генерал-лейтенанта, но я его отклонил. Мы договорились, что я приму чин после возвращения домой. Раненый, я был брошен умирать на поле боя, и там был пленен англичанами. Меня отправили в Англию, откуда я прибыл после освобождения, но об этом я уже говорил ранее.
— Какие функции вы выполняли на Эльбе?
— Я был комендантом Портоферрайо.
— За время с 1 апреля 1814 года и до 1 марта 1815 года писали ли вы какие-либо письма королю или его министрам с изъявлением покорности или с просьбами о возвращении во Францию, для перехода на службу к Людовику Восемнадцатому?
— Как подданный иностранного государя, я не имел права на подобные действия. Я не писал ни королю, ни его министрам. За весь этот период, кроме писем к моей матери и родственникам, я написал лишь одно письмо генерал-лейтенанту графу Кюриалю, в котором просил его о содействии, в случае возможной смерти Наполеона, вернуться во Францию и восстановить мои гражданские права, но не получил ответа.
На этом первый допрос был окончен. Генерал, сопровождаемый конвоем и Берриером, вернулся в свою камеру. Теперь он находился там один, ибо над его сокамерником, генералом Друо, также начался судебный процесс.
— Суду очень хотелось бы устроить еще один процесс маршала Нея, — сказал адвокат генералу, — но у него ничего не выйдет. Наш козырь — ваше отсутствие в стране во время первой Реставрации. Сделаем из вас иностранца.
;;;
Следующее заседание состоялось 15 февраля.
Следователь Делон, как и предвидел Берриер, сделал попытку привлечь генерала к ответственности за измену королю.
— Месье генерал, — начал он допрос, — начиная с вашего отъезда на Эльбу, не получали ли вы приказов от короля или его министров, аннулирующих данное вам разрешение на выезд из Франции, или требования о немедленном возвращении в страну?
— Я ничего подобного не получал.
— Каковы были ваши обязанности на Эльбе?
— Я был комендантом Портоферрайо, руководил военной полицией острова, занимался организацией и обучением новых частей.
— А когда вам стали известны планы Наполеона вернуться во Францию?
— За три дня до высадки, то есть накануне отъезда, он дал мне приказ держать войска в полной готовности. При этом, был также запрещен выход из гавани всех судов. Лишь на борту корабля, на второй или третий день плавания, Император появился на палубе с трехцветной кокардой на шляпе и объявил нам, что мы идем во Францию.
— И как вы восприняли это известие?
— Войска разразились приветственными возгласами. Я тоже кричал, ведь я был всего лишь солдатом и обязан был повиноваться.
— До вашего «официального» отъезда с Эльбы, не совершали ли вы иных поездок во Францию: либо по личным делам, либо для выполнения поручений, данных вам Наполеоном?
— Я не покидал острова до 26 февраля.
— Допустим. Но если вы не посещали Францию для подготовки успеха вторжения, то вы, по крайней мере, имели отношение к его подготовке, переписываясь с вашими личными друзьями или с лицами, сочувствующими Наполеону и врагам Франции и ее законного повелителя Людовика Восемнадцатого?
— Я не занимался политическими интригами. Я, как военный, всего лишь выполнял свои обязанности. А писал я лишь двум людям: письма к моей матери в Сен-Себастьян и послание к генерал-лейтенанту графу Кюриалю, где просил его о протекции после возвращения во Францию, где я намеревался тихо жить в кругу своей семьи и близких.
— Известно ли вам, что по указу от 11 апреля 1814 года вы, совершенно свободно, могли вернуться на Родину?
— Я был в свите Наполеона, я находился на службе иностранного суверена. И сам себя я также считал иностранцем. Я был уверен, что для возвращения домой мне надо просить и добиваться специального разрешения.
— Ясно. Но как бывший гражданин Франции, как вы могли участвовать в нападении на свою страну? Неужели ваша честь позволила вам поднять оружие против вашей родины?
— Я находился на службе у суверена Эльбы без каких бы то ни было условий или ограничений. Мои связи с Францией были разорваны, а я слепо верил моему властелину, которому служил долгое время.
— Но вы же французский гражданин...
— Я не давал никаких клятв на верность королю до 20 июля 1815 года. Я стал свободным от присяги после повторного отречения Наполеона. Вот тогда я и обратился к английскому командованию (чьим пленником я тогда был) с просьбой написать письмо Его Светлости Военному министру о моем желании перейти на королевскую службу и предстать перед глазами Его Величества, чтобы принести ему присягу на верность. Что касается моего письма к графу Кюриалю, то речь в нем шла о моем возвращении лишь в крайних обстоятельствах.
На этом второй допрос окончился. Единственное, чего добился обвинитель от Камбронна, это признания нападения на Францию. Слово «изменник» пока никто не произнес. Оно подразумевалось, но это еще требовалось доказать.
Союзный договор от 11 апреля 1814 года сделал иностранцами многих бонапартистов. Те, кто не желал жить под властью короля, отправлялись за океан, уезжали в другие страны.
Но солдаты и офицеры, последовавшие за Наполеоном на Эльбу, стали иностранцами не добровольно, а благодаря тому же договору. О них, отправившихся в ссылку добровольно, просто забыли. Так настоящие патриоты и добрые французы стали иностранцами.
Эти люди мало задумывались о своем политическом статусе. А теперь, после окончательного краха Империи, их, в том числе и Камбронна, стали обвинять в измене королю, которому они никогда не присягали.
Ватерлоо развязало руки королю. Если в 1814 году он еще вынужден был как-то мириться с новоиспеченным имперским дворянством, то теперь всех неугодных можно было либо расстрелять (как маршала Нея), либо, обвинив в сочувствии к Наполеону, надолго упрятать за решетку или вообще изгнать из страны.
«Белый террор», развязанный роялистами, вызвал новую волну эмиграции. Но уехать могли лишь обеспеченные люди. Рядовые же солдаты, те, кого пощадила смерть на поле Ватерлоо, не мыслили себя вне родины. Их убивали «летучие отряды» приверженцев короля, за ними охотились жандармы, а они упорно, тайными путями, пытались вернуться к своим семьям и домашнему очагу.
К этим последним и относились генералы Друо и Камбронн, судебные процессы которых шли параллельно.
;;;
Третий допрос состоялся 2 апреля. Обвинение перешло в активное нападение. Шеф батальона Делон представил следствию свой главный козырь — найденную, после долгих и упорных поисков, декларацию от 1 марта 1814 года.
— На предыдущих допросах вы говорили, что лишь на борту корабля вам стала известна конечная цель экспедиции, — начал допрос Делон. — Как вы объясните, что в то время, когда генералы Бертран и Друо были посвящены в дерзкие планы Наполеона, вы, как еще одно доверенное его лицо, не были информированы о них заранее?
— После отдачи приказа о готовности войск, Наполеон спросил меня: «Так куда мы идем?» Я ответил, что я простой солдат, и пойду куда прикажут. Император больше ничего не прибавил, а я отправился выполнять его приказ. Я не смел спрашивать о цели предстоящего путешествия. Я мог лишь догадываться о нем.
— Узнав о цели вторжения и плане восстановления Узурпатора на троне, вы представляли себе последствия этих действий?
— Я был солдатом и подчиненным. С моей стороны было бы подло покинуть моего суверена в такой сложный момент. Это противоречило моей солдатской чести.
— Вы ведь не давали присягу Наполеону, как властелину Эльбы. По договору от 11 апреля 1814 года Бонапарт был лишен всех своих владений во Франции и в Италии. Так что когда он захватил страну и вновь принял титул Императора, вы были освобождены от ваших «островных» обязанностей. Снова взойдя на трон, он нарушил вышеупомянутый договор. Почему же вы ему повиновались?
— И он, и я — были иностранцами. После второго провозглашения Империи мы снова, официально, стали французами. Поэтому я продолжал выполнять свои обязанности.
— Месье генерал, что вам известно об указе Его Величества от 6 марта 1815 года?
— Я ничего о нем не знал.
— Согласно этому документу, все французы, обольщенные, впавшие в заблуждение и примкнувшие к Наполеону, должны были оставаться верными законной власти, то есть королю. Почему вы не повиновались этому указу?
— Я узнал о нем, уже находясь во французской тюрьме.
— Что вы можете сказать о воззвании Наполеона от 1 марта 1815 года? Вы подписывали его?
— Эту прокламацию, написанную лично Наполеоном, я тоже подписал. Это правда. Кроме офицеров, ее подписали и все грамотные солдаты.
— Значит, не вы были ее автором?
— Нет, месье.
— Почему солдаты подчинились иностранному суверену при объявлении войны королю?
— Потому что они были преданы Наполеону.
— В газете «Монитёр» от 21 марта 1815 года было опубликовано воззвание, подписанное бывшими генералами, офицерами и солдатами Гвардии. Есть там и ваша подпись...
— Опубликованный в «Монитёр» документ не есть копия воззвания, подписанного мною на борту «Инконстана». Причем, не подписать его я не мог. Я выполнял свой долг.
Не совсем понятно, почему Делон зациклился на прокламации Наполеона, тем более, что сразу же стало ясно, что не обвиняемый ее автор. С самого начала было понятно, что бумага, написанная Наполеоном, сразу после высадки в заливе Жуан, многократно переписывалась и печаталась в случайных типографиях. То, что от себя добавляли обрадованные возвращением Наполеона корректоры или печатники, должно было остаться на их совести, а на самом деле отвечать за них пришлось Камбронну. Именно он, идя в авангарде императорского от-ряда, в изобилии снабжал своих разведчиков прокламациями.
Делон не терял надежды уличить подсудимого хоть в чем-то. Он предъявил генералу еще один документ.
— Что вы скажете об этом плакате? — спросил он. — Он помечен той же датой. И на нем тоже есть ваше имя. Узнаете подпись?
— Я его не подписывал, — ответил Камбронн.
— Вы не признаете уже второй документ, представленный вам судом. Может быть, вы сами сможете представить копию или оригинал первоисточника, или печатный лист?
— Нет, Наполеон оставил его солдатам, а я имел возможность прочесть его лишь раз.
— Если вы не можете представить суду оригинал, может тогда вы сможете сообщить нам правильную формулировку этого документа?
— Это было простое приглашение всем войскам стать под знамена Наполеона.
— В этом приглашении были бранные словам о короле и его августейшей семье? Отдавались ли приказы срывать и бросать на землю белые кокарды и знамена цветов королевского дома?
— Я хорошо помню приказ о замене белых кокард трехцветными; о бросании же их на землю или об оскорблении королевской семьи там ничего не было.
Пассивное ведение процесса вызвало недовольство «ультра». Начались упреки и генералу, и его адвокату. Складывалось впечатление, что суд не очень-то стремится обвинить генерала. Выдвинутые против него обвинения, большей частью, были надуманными. Да и защита, в лице метра Берриера, была на высоте.
;;;
С осени 1815 по весну 1816 годов стены парижской тюрьмы Аббай повидали огромное количество бывших бонапартистских генералов. И всех их судили несколько военных советов, созданных при 1-й дивизии, стоявшей в Париже.
Во главе этих советов стояли очень интересные люди. Например, генерал-лейтенант Гиацинт Деспинуа принадлежал к старинному дворянскому роду. В армии с 1780 года, воевал в Египте, в Италии. На службу к королю перешел в апреле 1814 года. 13 сентября 1815 года был назначен командовать 1-й дивизией.
Генерала Антуана Друо судил генерал-лейтенант Антуан де Вренкур. И судья, и подсудимый — оба артиллеристы, оба служили в Египте, в Италии, в Германии и в России. Их пути разошлись в апреле четырнадцатого года: Друо отбыл на остров Эльбы, а де Вренкур перешел на сторону короля.
Президент суда над Камбронном начальник штаба 2-й гвардейской кавалерийской дивизии воевал в Австрии, в Германии и в Саксонии.
Так что можно понять чувства этих людей, вынужденных судить своих бывших друзей и сослуживцев. На них оказывали давление и сверху, и снизу. Король требовал ужесточения приговоров, и многие не выдерживали, стараясь угодить новому хозяину.
Королевские суды исправно работали по всей стране.
Заслуженный командир Молодой Гвардии Жан Шартран сразу же после отступления армии был арестован и судим судом 16-й дивизии, стоявшей в Лилле. 9 мая 1816 года он был осужден и 22 мая расстрелян.
Генерал Режи Мутон-Дювернэ, хоть и воевал на стороне Наполеона, вновь перешел на службу к королю, был отправлен в Лион командовать 19-й дивизией. 14 марта 1816 года он был арестован и заключен в тюрьму Монбризона. Суд под предводительством генерала Кутара приговорил его к смерти, и 19 июля один из лучших кавалерийских генералов того времени был казнен.
;;;
Последнее, четвертое, заседание состоялось 20 апреля. Делон, честно отрабатывая свой хлеб, сразу же бросился в атаку:
— Подсудимый, — начал он, — вы сами утверждаете, что были иностранным подданным. Поскольку вы отреклись от французского гражданства, то как вы объясни-те тот факт, что вы стали пэром Франции при дворе Узурпатора?
— Я был иностранцем до тех пор, пока Наполеон не стал Императором. Мое положение изменилось после 20 марта 1815 года, тогда я снова стал французом.
— Месье генерал, если вы были так преданы Наполеону, то почему вы не последовали за ним на остров святой Елены?
— Помешали обстоятельства. Мне не удалось попасть в число избранных, ведь я был в плену. Повторное отречение избавило меня от присяги. Вот тогда я решил присягнуть Его Величеству Людовику Восемнадцатому. Поэтому я написал Его Светлости Военному министру. 20 июля прошлого года я написал письмо, где приносил мою присягу на верность Его Величеству. Это письмо я отправил до известного указа короля от 24 июля 1815 года. Я пытался донести мою покорность и уважение властелину, которому и предназначалось мое письмо. Чуть позже я снова написал Его Светлости Министру полиции. Но это было уже после моего освобождения из английского плена. Я сообщал, что спешу во Францию, чтобы предстать перед судом, способным решить мою участь.
— Хочу представить вам, для опознания, письмо, подписанное бароном Камбронном в Эшбуртоне и датированное 10 октября 1815 года. Там есть такие слова: «... сообщаю, что мир близок и скоро все восстановится.» Вы узнаете это письмо?
— Да, я узнаю его.
— Месье генерал... Вы были арестованы и переданы военному суду, подведомственному 1-й военной дивизии. Вы обвиняетесь в следующих правонарушениях:
§1 — измена королю перед 23 марта 1815 года;
§2 — вооруженное нападение на Францию и ее правительство;
§3 — покушение на власть при помощи силы.
Что вы можете ответить на эти пункты?
— Я дал присягу верности Наполеону и был с ним на Эльбе... Присягу на верность Его Величеству Людовику Восемнадцатому я принес лишь 20 июля 1815 года. Следовательно, до этого числа я не мог ему изменить. Что касается указа короля от 24 июля, то я тогда находился в другом государстве и не мог свободно вернуться во Францию. После заключения мира, у меня появилась возможность возвратиться, чем я поспешил воспользоваться. У меня не было никаких планов насильственного вторжения. Я хочу заявить, что считаю себя полностью невиновным в приписанных мне злодеяниях. Взывая к беспристрастности и справедливости моих судей, я со смирением надеюсь, что они положительно решат мою судьбу.
Если сравнивать судебные процессы маршала Нея или генерала Ла Бедуайера, то суд над Камбронном сильно отличался от них.
Нельзя обвинить судей в халатном ведении процесса. На самом деле, они приложили массу усилий, собирая обвинительный материал.
С Неем и Ла Бедуайером все было ясно. Они официально присягнули королю, потом перебежали к Наполеону. Но простой трибунал побоялся судить любимца армии, и дело было передано в Палату пэров. От Людовика XVIII и графа Артуа, мнение которых повлияло на решение суда, потребовалась недюжинная смелость, чтобы потребовать казни Нея.
Имя же полковника Ла Бедуайера вообще стало известно лишь после событий у Гренобля 8 марта 1815 года. Переход его полка на сторону Узурпатора имел решающее значение.
Уже через две недели Ла Бедуайер стал марешалем де камп. Генералом он пробыл недолго. После поражения скрывался, был арестован и довольно быстро осужден и расстрелян.
Дело Камбронна сильно отличалось. Защите Нея почти не давали говорить, а в процессе Пьера адвокат был важной фигурой. Он собрал обширный материал, вел переписку, получал свидетельские показания. Ему активно помогал кузен генерала — Вобер, дела которого шли не очень хорошо. Да и у Камбронна было немного денег. Так что вскоре пришлось даже продать любимого коня генерала — Казака.
Берриер начал готовиться к судебному процессу. Он выдвинул два основных пункта защиты:
1. Сообщение трибуналу достоверного числа монархистов, которым генерал оказал помощь во время Революции.
2. Отказ от главных пунктов обвинения, так как его подзащитный квалифицируется как иностранец.
Собрать показания по первому параграфу не составляло труда. Берриер получил несколько писем от дворян, помнивших помощь тогда еще лейтенанта Камбронна, и надеялся, что они повлияют на благоприятный исход суда.
Людьми самых разных сословий в суд были представлены очень похожие по смыслу документы. Один из них был написан Ивом Шатенье, командовавшим частями «белых» в замке д'О, другой был передан суду нантским нотариусом Франшето 24 января.
Шатенье описывал, как он, и еще одиннадцать его друзей, попали в плен и должны были предстать перед специальной комиссией Революционного комитета Нанта. Унтер-офицер Нантского Легиона Пьер Камбронн сделал все от него зависящее, чтобы спасти пленников.
Подобные же письма были получены судом и от барона д'Эрбу, от аббата Дюмениля и других свидетелей. То, что было обыкновенным проявлением человечности Камбронна, его адвокат тоже решил использовать при защите.
Второй пункт наделал много шума. Он-то и стал основным аргументом защиты. Кроме того, Берриер, уже знавший исход суда над генералом Друо, продолжал утверждать, что его подзащитный — иностранец, и останется таковым до конца процесса.
;;;
Возвращение в камеру было невеселым. Генерал впал в уныние, узнав о результате суда над генералами Дэбеллем и Траво, а также полковником Бойером де Пейрего.
Трибунал приговорил этих высших офицеров к смертной казни, но король «по-своему» помиловал их. Дэбелль получил 10 лет тюрьмы, Траво — 20. Впрочем, последний недолго наслаждался королевским «гостеприимством», так как вскоре был признан сумасшедшим и освобожден из-под стражи.
Берриеру пришлось утешать Камбронна.
— Вы зря так расстраиваетесь, Месье генерал, — сказал он. — Наш процесс в точности повторяет суд над вашим другом Друо. Значит и приговор будет такой же.
— Меня пугает участь бедняг Дэбелля и Траво. Мало ли что взбредет в головы судей...
— И все же, вы зря волнуетесь. Друо был объявлен иностранцем, вы — тоже. Успокойтесь, генерал. Все будет хорошо.
— Ну что же, — подумал Камбронн вслух, — пусть я буду оправдан как иностранец. Надеюсь, моя честь при этом не пострадает. Иначе, можете меня не защищать. Я заслужил смерть.
;;;
26 апреля 1816 года генерал Камбронн предстал перед трибуналом 1-й военной дивизии.
Суд был назначен на 9 часов утра. Интерес к процессу был огромен. Публика мгновенно заполнила все места в зале. Отставные военные, дворяне, дамы, буржуа — всех интересовала судьба знаменитого генерала.
Место подсудимого находилось за небольшой загородкой, охраняемой двумя парными пикетами жандармов из 6-го легиона Эндры и 1-го легиона Сены.
Вскоре в зал ввели Камбронна. Генерал был одет в парадный мундир марешаля де камп. Внешне, Пьер вы-глядел спокойным и уверенным. Он прошел на свое место и, перед тем как сесть, движением руки приветствовал знакомых зрителей.
Затем в зал вошли члены суда в составе: Председателя генерал-лейтенанта Деспинуа, президента военного совета марешаля де камп де Фуссак-Латура и судьи — марешали де камп Эдмон де Периго и Аймэ де ла Шевалери, полковник Мулен, шефы эскадронов де Пон и де Вержиннэ, капитан Гуй.
Присутствовали также: обвинитель суда — шеф батальона Делон, королевский прокурор капитан Дютюи и секретарь суда сьер Будэн.
Де Фуссак-Латур объявил заседание суда открытым. Он предоставил слово секретарю суда Будэну, который в течение трех часов читал протоколы допросов Камбронна за все дни следствия. Потом начался последний допрос.
— Меня зовут Пьер-Жак-Этьенн Камбронн, — сказал генерал, — я родился 26 декабря 1770 года в Нанте, Коммандор ордена Почетного Легиона, марешаль де камп и барон Империи.
Некоторое время Пьер отвечал на общие вопросы судей. Потом в допрос вмешался королевский прокурор Дютюи, который завел разговор о марше на Париж в марте 1815 года.
Это был последний шанс обвинения и оно старалось хоть немного в чем-то обвинить генерала. Капитан стал придираться к действиям Камбронна в Грассе и Канне.
Прокурор заполучил показания мэра Канна и герцога де Валентинуа и стал выдвигать совершенно необоснованные обвинения. Он так увлекся допросом, что де Фуссак-Латуру даже пришлось остановить усердного чиновника:
— Не могли бы вы, Месье прокурор, — сказал он, — позволить мне, как председателю, самому вести этот процесс.
Обиженный Дютюи уселся на свое место и больше не вмешивался в ход заседания.
Присутствующим стало ясно, что судьи благоволят к Камбронну. Председатель задавал вопросы, которые скорее должны были способствовать оправданию подсудимого, а не наоборот:
— Скажите, подсудимый, — спросил он, — открывали ли огонь по королевским войскам ваши солдаты во время похода на Париж?
— Нет, Ваша Светлость, — отвечал Пьер. — Мои солдаты были такие же добрые французы, и они никогда не были врагами Франции.
И добавил:
— Суд квалифицирует меня, как иностранца, да и сам я на этом строю свою защиту, но я всегда был французом и очень хотел вернуться в свою страну. Даже дикари любят свою родину. Да и что может быть лучше родного солнца?
Его спросили о привязанностях к Наполеону, к Гвардии, к армии.
— Я всегда служил в элитных армейских частях, а потом и в Гвардии. Ее мундир — моя вторая кожа, — ответил Пьер. — Что касается Бонапарта, то, поскольку здесь судят меня, а не его, давайте лучше поговорим обо мне. О моих поступках.
Допрос продолжался уже более часа, как вдруг слово взял, молчавший до сих пор, королевский обвинитель шеф батальона Делон. К удивлению Камбронна и Берриера, он тоже стал защищать подсудимого. Скорее всего, он был просто порядочным человеком, относившимся ответственно к своей службе. Пьер и его адвокат удивились бы еще больше, если бы узнали, что годом раньше Делон принимал участие в деле Сэррэ де Сент-Клэра. Благодаря ему, тогда были оправданы два человека.
Разумеется, Делон очень рисковал. Еще одно оправдание могло сильно его скомпрометировать и помешать дальнейшей карьере. И тем не менее, он заявил:
— Дело генерала Камбронна схоже с процессом над генералом Друо. Обвиняя подсудимого, я выполнял свой долг, но существует еще и воля нашего любимого властелина. Я хочу сказать, что воля Его Величества опережает наши намерения. Мы должны забыть злодейские преступления и кровожадные приговоры в стенах судов. Добрые слова нашего монарха должны войти в сердца каждого из нас, и тогда мы все воссоединимся вокруг отечественного трона.
Слова Делона относились, прежде всего, к членам суда, которые, по совместительству, были еще и... присяжными.
В 13.30 председатель объявил получасовой перерыв, а в 14.00 суд представил слово защите. Берриер был убедителен и красноречив, как никогда.
— В то время, — говорил адвокат, — когда вокруг царит неповиновение, предательство и презрение, когда забываются клятвы и нарушаются присяги, вы, дамы и господа, видите перед собой генерала, которого судят за его верность начальству, за уважение к присяге. Где тот справедливый суд, где справедливость взывает к отмщению клятвопреступникам и заговорщикам? И вот, перед вами на скамье подсудимых человек, которого хотят засадить в мрачную тюрьму.
Адвокат остановился и перевел дух. Судьи, охранники и зрители внимательно слушали его. Берриер решил не касаться событий на Эльбе, а обратил внимание присутствующих на последующие события.
— Мой подзащитный, — говорил он, — вернулся во Францию сразу, как только смог. Он пожелал жить по французским законам, подчиняться временному правительству, а потом и королю, наконец-то получившему назад свое королевство.
В этом возвращении генерала я не вижу ничего незаконного. Перед вами честный и великодушный человек, ставший жертвой клеветы и обстоятельств.
Наполеон вернулся во Францию с войсками и без приглашения, не имея даже четкого плана действий. Что мог сделать обвиняемый? Что он делал? Он повиновался с покорностью солдата. Его не привлекли ни деньги, ни чин генерал-лейтенанта. У него была лишь одна мечта — снова стать французом».
Потом защитник вкратце коснулся событий 18 июня и напомнил присутствующим подвиг генерала, и в заключение сказал:
— Этот подвиг заставляет биться сильнее сердце каждого француза!
Члены трибунала внимательно выслушали рассказ Берриера, который, вдобавок, нахально заявил присутствующим:
— Я не понимаю, как можно обвинять в измене стране человека, только недавно защитившего ее честь на поле сражения.
— Господа, — продолжал адвокат, — мы попали в парадоксальную ситуацию. Скажите, был ли обвиняемый французом в марте 1815 года? Можете с этим соглашаться или нет. Да, он присягнул своему суверену — властелину острова Эльбы. Но это происходило в полном соответствии с договором от 11 апреля 1814 года. Следуя ему, генерал мог вернуться домой в течение трех лет. Он был свободен и в своем выборе: остаться или вернуться. Это было его право.
Но что ждало его во Франции? Он был вычеркнут из списков армии, лишен жалования. Вот почему он пишет письмо графу Кюриалю, в котором хлопочет о праве вернуться во Францию».
Речь адвоката звучала все более воинственно. Он даже стал слегка повторяться, а под конец своего выступления сказал:
— Взгляните на этого храбреца, господа. Он не побоялся террора, пыток и тюрьмы. Вот он стоит перед вами в ожидании смерти. Его жизнь зависит от вас. Надеюсь, что в решении этого вопроса вам поможет ваша совесть!
И еще. В Святом Писании есть фраза, очень подходящая к теме нашего сегодняшнего заседания: «Нет, вы не принесете в жертву этого льва, который сам вызвался стать послушной жертвой».
На этом первая часть заседания почти закончилась. Президент трибунала спросил обвиняемого, имеет ли он еще что-либо сказать суду? Камбронн только отрицательно покачал головой.
Неожиданно в ход заседания вмешался один из судей, молчаливо сидевший до сих пор, капитан Гуй. Он испросил у генерала Фуссак-Латура разрешения задать еще один вопрос. Он коснулся темы, которая массировалась уже не один раз в течение всего процесса:
— В подписанной вами прокламации, — сказал он, — имелось приглашение всем войскам короля перейти под знамена Узурпатора. Не так ли?
— Да, ваша честь, — весело перебил следующий вопрос Камбронн, — имелось приглашение и присоединиться, и поменять белые кокарды на трехцветные.
Берриер побледнел и в испуге откинулся в своем кресле:
— Несчастный, — прошептал он генералу, — что вы делаете? Молчите, или вы все погубите.
На этом заседание было закрыто, а Камбронна препроводили в его камеру в тюрьму Аббай.
Пьер был уверен, что его освободят прямо в зале суда, и возвращение в тюрьму подействовало на него гнетуще. Он решил, что ему либо вынесут смертный приговор, либо надолго упрячут за решетку. Не медля ни минуты, он сел писать письмо генералу Деспинуа с просьбой о пересмотре его дела.
«Я апеллирую к вашей гуманности, — писал он, — и прошу, чтобы дело было пересмотрено как можно скорее, иначе не избежать смертного приговора».
На самом же деле, все оказалось гораздо проще. Просто Камбронн не был знаком с процедурой ведения судебного процесса. По закону, приговор ему должны были зачитать в камере. Но и когда Пьер узнал в чем дело, он не стал строить иллюзий относительно своей судьбы.
Тем временем, заседание трибунала продолжалось. Обсуждение длилось более трех часов, и все это время Камбронн изнемогал от неизвестности в своей камере.
Наконец, генерал де Фуссак-Латур написал вариант приговора, удовлетворивший всех судей:
«Именем короля,
Военный совет, при закрытых дверях, и в присутствии Месье королевского прокурора, обсудил дело генерала Камбронна.
Обвинение подсудимого состояло из трех параграфов:
§1 — имела ли место измена королю перед 23 марта 1815 года.
§2 — вооруженное нападение на Францию и ее правительство.
§3 — покушение на власть при помощи силы.
Голоса собраны отдельно, начиная с малых чинов. Совет принял следующее решение:
По первому параграфу — единодушно «нет», не виновен;
по второму параграфу — шесть голосов против одного, не виновен;
по третьему параграфу — четыре голоса против двух, не виновен».
Итак, Камбронн был оправдан. Приговор, зачитанный в зале суда, был встречен шумными овациями. К зрителям присоединились даже жандармы пикета, в течение дня охранявшие генерала.
Берриер от радости прослезился. Он выиграл дело. Так, с невысохшими глазами, он, как смерч, ворвался в камеру Камбронна, чтобы первым сообщить это радостное известие своему подзащитному.
Было 20 часов вечера, и в камеру подали ужин.
— Это, наверное, мой последний ужин в тюрьме, — сказал Камбронн, — Вы не знаете, когда меня освободят?
— Думаю, приказ придет завтра, — уверенно ответил адвокат.
Увы, он ошибся. В возню вокруг приговора включился прокурор Дютюи. Ему не понравилось решение суда и он потребовал отсрочить освобождение генерала на 48 часов. Таким образом он решил свести счеты за оскорбление, нанесенное ему де Фуссак-Латуром во время процесса.
На следующий день Берриер прибыл в суд за документом на освобождение его подзащитного, когда сьер Будэн сообщил ему об отсрочке приговора. Адвокат разъярился. Он кричал, что прокурор не может требовать пересмотра дела, ибо уже прошли все сроки подачи апелляции.
Оказывается, метр Дютюи находился в то время в соседней комнате, где заканчивал переписку своего прошения. Когда же он зашел к Будэну, чтобы отдать бумаги, то лицом к лицу столкнулся с обиженным и разъяренным Берриером.
— Вы опоздали с подачей протеста, — злорадно заявил ему адвокат, — Это надо было сделать в течение двадцати четырех часов со времени оглашения приговора.
— Совершенно верно, — ответил прокурор. — Я успел.
— А вот и нет, — упорствовал Берриер. — Взгляните на часы. Приговор был зачитан в 18.00, а сейчас уже 18.10. Вы опоздали.
В конце концов, правосудие, в лице господина прокурора, выторговало себе еще 24 часа. Камбронн узнал об этом вечером. Ему пришлось съесть еще один тюремный ужин и он целый день провел в неведении. Узнав об отсрочке, он сказал Берриеру:
— Господам королевским судьям не следует показываться мне на глаза, иначе они рискуют услышать приписываемое мне при Ватерлоо, слово.
— Я не буду составлять прошение об освобождении, — сказал адвокат, — так как пересмотр дела может продлиться аж до 4 мая.
Так дело генерала Камбронна снова вернулось в зал суда. Для его рассмотрения был составлен новый военный совет под председательством марешаля де камп де Коннэя. Обязанности прокурора выполнял военный комиссар Дерби. Подсудимый отсутствовал. Его представлял адвокат Берриер.
При новом расследовании в процессе были обнаружены некоторые недостатки. Защите пришлось выдвинуть новые аргументы:
1. Мэр Канна и комендант города, где Камбронн делал реквизиции, не смогли прибыть в суд для дачи свидетельских показаний.
Следовательно, вопрос снимался.
2. Печатник из Диня, отпечатавший злополучные оттиски, признанные ранее как фальшивки, тоже не смог прибыть на суд в качестве свидетеля.
Так отпал еще один пункт обвинения.
3. Показания герцога Валлентинуа, задержанного Камбронном при высадке с Эльбы, тоже ничего следствию не дали.
Королевский прокурор Дерби, в отличие от коллеги Дютюи, не желал обременять себя пересмотром этого дела и хотел поскорее с ним покончить.
Он зачитал Берриеру три пункта обвинения, предложив вызвать свидетелей, но адвокат отверг их, нахально заявив:
— А-а, Месье, ну какие тут свидетели. У этого отважного предприятия было двадцать три миллиона свидетелей. Может быть, вызовем в суд и их тоже?
А потом он зачитал суду воззвание:
«Генерал Камбронн сообщил мне, что хоть король и издал Указ, угрожающий его (генерала) безопасности, но он поклялся повиноваться, и, повинуясь, уехал, чтобы отдаться в руки правосудия своей страны. Но там его заключили в тюрьму. Он предстал перед трибуналом, который должен был решить его судьбу; офицеры короля, получившие приказ судить его, признали генерала невиновным. Он надеялся, что, наконец теперь, он сможет вернуться в общество и разбить, удерживавшие его в заключении, оковы. Напрасные надежды... На его голову снова посыпались удары. Их нанесли новые судьи, и предыдущий приговор в опасности. До сих пор все требования правосудия мой подзащитный исполнял в точности, все тяготы пребывания в тюрьме сносил без ропота и жалоб. И теперь оказывается, что все усилия генерала спасти свою голову, были напрасны?»
Судьи были нормальными людьми и не желали неприятностей. Особенно себе. Было проведено новое голосование и двумя голосами против одного, новый совет отклонил обжалование прокуратуры и освободил Камбронна из-под стражи.
Тем же вечером генерал покинул тюрьму Аббай и отправился в сопровождении кузена Вобера в ближайший кабачок, где за бутылкой старого бордо они отпраздновали долгожданное освобождение.
На следующий день после освобождения Камбронн нанес визит своему адвокату, чтобы расплатиться за оказанные услуги.
— Большое спасибо, — сказал Берриер, отодвигая деньги обратно генералу, — но я не могу их принять. Лучше подарите мне медальон с вашим портретом. Он будет напоминать о моем знаменитом клиенте.
Адвокат был отлично осведомлен о финансовых трудностях своего подзащитного, а необычное вознаграждение должно было послужить хорошей рекламой для его конторы.
Так оно и вышло...