– Мона, займи капрон, – позвонила в дверь соседка тетя Аня, – у Таньки в школе сегодня торжественная линейка и ей стоять в почетном карауле.
– Прошлый раз я занимала и капрон вернулся со стрелкой, что же теперь, последний целый отдать? – закричала Мона, – постоит без капрона, не барыня.
– Да ладно, давай со стрелкой, она крючком поднимет, чего там, - тетя Аня зашла в квартиру, в два шага прошла коридорчик и остановилась в комнате возле стола.
– Хорошую мебель мать-то купила, – тетя Аня огладила взглядом стол и стулья, сервант, тумбочку и кушетку, – только маленькую.
– Большая больше стоит, – Мона вынесла из спальни капрон в пакетике и подала тете Ане, – на, и не забудь вернуть.
– Я тоже скоро куплю, – сказала тетя Аня, – вот накоплю денег и куплю.
– А почему нет? – сказала Мона, – конечно, купишь. Вот накопишь и купишь.
– Никто не верит, что я-то куплю, а я-то куплю! – закричала тетя Аня, и утерла брызнувшие из глаз слезы.
– Почему никто, я верю, – сказала Мона, – приходи вечером телевизор смотреть, будет хорошая постановка.
– Ладно, приду, – сказала тетя Аня, – если дядя Паша пойдет в поездку.
– Он же вчера был трезвый, я его в хлебном вечером видела, – сказала Мона, – а это верный признак, что ему в поездку сегодня.
– Оно-то так, – сказала тетя Аня, – но после запоя он, бывает, путает расписание. А он как раз после запоя.
– А ты что, не знаешь его расписания? – спросила Мона.
– Так он нарочно скрывает, чтоб неожиданно, как снег на голову. Романтик, что ты скажешь. А тут и повод нашелся, – сказала тетя Аня.
– Где нашелся-то? – спросила Мона.
– Да в шкафу, где же еще-то! – вскричала тетя Аня. – Помнишь, у нас канарейка пропала?
– Ну да, помню, все дети очень переживали, и Танька, и Наташка, и Сашка, и Костя, думали, или кот съел, или в форточку вылетела и замерзла с лету, – вспомнила Мона.
– Вот-вот, и она через три месяца в шкафу нашлась, – сказала тетя Аня. – Танька платок искала и нашла. Совсем высохшая канарейка оказалась. Она, видно, залетела в шкаф, а вылететь не смогла, так и засохла. Вот тебе и похороны, и повод.
– Да, это повод, – согласилась Мона. – Канарейки очень глупые и не умеют делать задний ход. Знаешь, лет через десять у меня будет канарейка, и один раз она потеряется, я буду ее искать и нигде не найду, и бабушка скажет: посмотри за шкафом; я посмотрю за шкафом, и там на стуле будут висеть колготки, я суну руку в эти колготки и в чулке окажется канарейка, живая, я посажу ее в клетку, она напьется воды и станет чистить перышки, совершенно такая же, как та, что засохла в шкафу, а может, это она и есть?
– Ну ты даешь, фантастики обчиталась, – засмеялась тетя Аня, – откуда ты можешь про это знать?
– Это потому что я пишу рассказ через тридцать пять лет после того, как канарейка засохла в шкафу, вот откуда, – подумала Мона, и спросила:
– А какую мебель ты хочешь купить, тетя Аня?
– Ты только не смейся, ладно? – попросила тетя Аня, – Я хочу купить кресло-качалку и толстый ковер, и постелить ковер, и поставить на него кресло-качалку. Сесть перед камином, держать в руке тонкий бокал красного вина, и пить маленькими глотками, и чтобы никого не было дома.
– Вот это да, – сказала Мона, – никто и не знает; все хотят диван-кровать, хельгу и круглые кресла на тонких ножках, и пьют из граненых стаканов, а ты вон чего мечтаешь. Вот ты какая, тетя Аня, а я и не знала. А знаешь, так все и будет.
Вечером в линзе КВН шевелились фигурки, рвали в клочья не наши страсти, а получалось все равно по нашему, медленно и со слезой.
Тетя Аня уснула, привалившись к спинке дивана. Мона лежала в постели на высокой деревянной кровати и смотрела телевизор. Голова болела так сильно, что казалось - сейчас лопнет, но Мона терпела, не хотелось будить тетю Аню, а она в тишине обязательно бы проснулась.
Наконец постановка закончилась. На экране появилась дикторша и стала читать программу передач на вечер. Тетя Аня встрепенулась, открыла глаза и сказала:
– Какая замечательная постановка, Борисова хорошо играла!
– Это не Борисова, – сказала Мона.
– Да ну, а кто? Ну да ладно, все равно хорошо было. Пора на боковую, пойду я, пожалуй. Смотри-ка, у Шиловой новая прическа, надо и мне на ночь накрутиться, – тетя Аня встала, потянулась и направилась к двери.
– Ты ее просто давно не видела, у нее всю жизнь одна и та же прическа. Оставайся, сейчас будут новости, Кириллов ведет сегодня, – пригласила Мона.
– Да ну их с ихними надоями и плавками, на работе надоели, все рапортуют, – сказала тетя Аня и ушла.
Мона выключила телевизор, и от тишины голова аж зазвенела. Она выпила таблетку от головы и легла в постель. "Утром не пойду в школу, заболела я", – подумала Мона и уснула.
* * *
Мона проснулась в своей старой кровати. "Так это я дома, это мама гремит на кухне, пахнет пирогами, и декабрист на окне цветет как клумба, уже полдень, надо вставать," – подумала Мона и пошла на кухню.
– Проснулась, засоня, – сказала мама, – ну что, отоспалась с дороги?!
– Дома хорошо спится, – Мона села за кухонный стол и подцепила кусок пирога, – ой, с луком с яйцами, мои любимые! Ну как тут жизнь, что тут слышно?
– Да ты в общем все знаешь, я же тебе писала. Вот поедим, пойдем по городу, посмотришь, много нового понастроили, почту шикарную с переговорным, и магазин, и аптеку, и крытый рынок, увидишь. Не ешь всухомятку, налей чаю, и мне налей, – сказала мама. – Клавка умерла, Енины переехали в Кемерово, а Плотниковы – в Новокузнецк. А тетя Аня теперь живет в соседнем подъезде, они поменялись.
– Как она, все работает? – Мона заварила чай, поставила чашки и варенье на стол. – Вишневое, бабушка этим летом много наварила, я замаялась косточки вытаскивать.
– Да, варенье просто замечательное, и все ягодки целые, как это она умеет? У меня так сроду не выходит, – мама положила на стол пирог на противне и накрыла полотенцем, – пусть остынет немного. Тетя Аня вышла на пенсию. Ей на работе подарили ковер вьетнамский, такой толстый, знаешь, нога прям утопает.
– Ты к ней сходи, она будет рада, – мама разлила чай по чашкам и села за стол. – Дети разъехались, Танька и Наташка в Новосибирске теперь живут, обе замуж вышли, Наташка уже и развелась, и у нее крыша малость съехала.
– По этому поводу? – спросила Мона.
– Да бог ее знает, по этому или по другому, а только съехала и все. Сашка тоже женился и в приймах теперь живет, дома почти и не бывает. А Костя стал такой красавец, что ему и жениться не к чему, девки и так вешаются, – сказала мама.
– Ладно, схожу к ней, проведаю старушку, – сказала Мона, – хотя она наверное никакая не старушка, она всегда собой занималась.
– Ну да, сзаду девушка, спереду бабушка, – сказала мама, – сходи, отчего не сходить.
Они ели пироги и запивали их сладким чаем, цепляли ложками горьковатое вишневое варенье; за окном снег блестел на солнце, и они говорили о том и о сем, о соседях и родственниках, о работе и об аспирантуре, о брате и о бабушке, о планах на лето на теплой Украине и о том, что надо купить теплые сапоги для сибирской зимы, а то валенки уже никто не носит.
Потом они пошли гулять по городу, поднялись в гору до крытого рынка, и зашли по дороге в магазины, и купили что-то очень нужное, но уже не вспомнить, что именно. Встретили нескольких знакомых, и все узнавали Мону, расспрашивали, как жизнь на Украине, как там со снабжением, лучше, чем здесь или также есть трудности, и рассказывали о себе и о своих детях, и так они гуляли часа три или даже больше.
Наконец они замерзли и вернулись домой. Пообедали, и Мона засобиралась.
– Ты куда собралась? – спросила мама.
– Да зайду к тете Ане ненадолго, какая у них квартира, сорок четвертая? – и Мона ушла.
Дверь тети Аниной квартиры была обита коричневым дермантином, шляпки латунных гвоздей блестели как золотые.
Мона позвонила и дверь почти тотчас открылась, на пороге стояла тетя Аня, совсем такая же, как была, только постарела лицом.
– Ой, Мона, приехала, мать-то заждалась, вот радость, заходи, заходи, проходи вот сюда, в комнату, – закричала тетя Аня, взяла Мону за руку и повела за собой.
– Ты хорошо выглядишь, тетя Аня, молодец, – сказала Мона и обняла тетю Аню за плечи.
– Ты тоже хорошо выглядишь, Мона, –тетя Аня поцеловала Мону в щеку. – Проходи вот, садись сюда, тебе удобно будет, – и тетя Аня указала на кресло-качалку.
Мона села, кресло качнулось туда-сюда, Мона засмеялась и огляделась вокруг.
Кресло-качалка стояло на толстом вьетнамском ковре, так что ноги Моны утонули в ворсе. Перед креслом у стены стоял сервант с баром и ... Мона не поверила своим глазам... ну да, с электрическим камином! Камин был включен и языки электрического пламени метались над имитацией дров.
Аня с кухни кричала:
– Сейчас, сейчас я чего-нибудь соображу, дома-то никого нет, Паша в поездке, Костик по бабам пошел, а остальные-то дома не живут, обженились все и своими домами теперь живут, а мне только внуков на лето доставляют, радость-то какая, приехала наконец!
– Тетя Аня, ты когда этим имуществом обзавелась? – спросила Мона.
– Дак ковер на работе подарили, как на пенсию пошла, ты же знаешь, горком все может достать, если захочет, а кресло-качалку дети подарили, скинулись и подарили, – тетя Аня внесла поднос с закуской и ... тонкими бокалами красного вина. – Ешь, все свое, с фазенды, а вино болгарское, в буфете давали, дак я от Паши припрятала пару бутылок.
– А камин, – спросила Мона, принимая бокал с вином, – это чудо откуда?
– А камин я сама купила, на базе кто-то заказал, а потом передумал, а я и взяла, – тетя Аня подняла бокал с вином и сказала, – ну давай, за встречу!
– Будь здорова! - они чокнулись и выпили. – Слушай, тетя Аня, а ведь все сбылось, как мечталось, ты только посмотри вокруг!
– Да что ты, ничего не сбылось: Наташка болеет, у Сашки плохая жена, а Паша по-прежнему пьет! – тетя Аня горестно подперла щеку рукой. – Чего там сбылось-то!
– Знаешь что, садись сюда, – Мона встала, развернула кресло-качалку к камину и усадила тетю Аню в кресло. – На, держи бокал, – она подала тете Ане тонкий стеклянный бокал и налила его вином до краев.
– Закрой глаза и вспоминай, чего ты хотела для себя больше всего на свете:
Ты сидишь перед камином в кресле-качалке, держишь в руках тонкий бокал с красным вином. Сейчас я уйду, ты откроешь глаза, никого не будет дома, ты будешь смотреть на огонь, пить вино маленькими глотками, ну, вспомнила?
Я ушла, меня здесь нет. Открой глаза. Пока, тетя Аня.