Оно (кино) говорило о многом – о домнах,
шахтах, тракторах, сеялках, железных
дорогах, но главное состояло в том, что
нет ничего безошибочней, задушевней Власти.
Наш экран был нашпигован счастьем и добротой.
Ритуальным для каждого фильма было сказание
о том, что наша жизнь удивительна, что всё
в ней чудесно или на подступах к чудесам.
Ну, братцы, натужьтесь, нажмём, счастье уже
на пороге, затевай песню. И надсаживались,
и нажимали, и пели. И крупней, безоглядней всех
гомонил экран. И десятилетиями окостеневал:
в нём было всё, что, по тогдашним канонам,
именовалось киноискусством. Всё – кроме искусства.
Евгений Габрилович. «Последняя книга»
ГЛАВА 6. СОЛДАТ СНОВА НА ПЕРЕДОВОЙ
Лишь мама, как доверенное лицо в его жизни, знала о заветной мечте Василия: стать артистом, играть в театре. И роль у него была заготовлена, как самая, самая – Пётр Первый, российский царь. Но началась война. Через несколько месяцев непрерывных боёв армия, в которой он был рядовым стрелком, попала в окружение.
Он получил лёгкое ранение в плечо, но и тяжелейшую контузию, долго был без сознания, перестал слышать, не понимал, где находится. Ощущал только сильную, ни на минуту, не утихающую головную боль. Поэтому сидел, стиснув руками голову, и раскачивался. Раненых было много, с ними нельзя было идти на прорыв. Вывозить их можно было только самолётом. А в небе постоянно барражировали фашистские штурмовики, как стервятники, ждущие добычи.
Но советские самолёты всё же прорывались. В один из них, загруженный до предела, сердобольный санинструктор уговорил лётчика взять и «контуженого»:
- Он всё равно ничего не чувствует. Может сидеть или лежать, как куль. Возьми. Вдруг в госпитале очухается. А здесь я помочь ему ничем не могу. Руки и ноги у него целые. Может, ещё повоюет.
Так и случилось. После лечения в госпитале Василий с удвоенной злобой ещё год бил фашистов. Однажды куском разбитой снарядом пушки ему отрезало, как бритвой, часть плеча. Накладывая повязку, санинструктор Света сказала: «Повезло тебе, солдат. Кости не задеты, а мясо нарастёт».
Мясо на плече наросло, но после этого ранения у Василия стала сильнее болеть голова, шумело в ушах, он не спал, худел. Раньше он скрывал, что после контузии головные боли не проходили. В общем, списали его «на берег».
Вернулся в родной город, пошёл в партийную организацию, чтобы взяли на учёт. Коммунистом стал на фронте, приняли его в партию прямо в окопе в короткое затишье между боями.
В горкоме партии ему предложили поехать в одну из деревень и поработать председателем колхоза.
- Положение аховое, - сказал секретарь горкома партии. – Деревня большая, земли вокруг – за неделю не обойдёшь. И земля – один чернозём. Да работать некому. Старики и женщины – вот и вся сила. У вас среднее образование, человек грамотный.
- Товарищ секретарь, да я городской человек. Жеребца от кобылы не отличу.
- Это уж вы хватили! Отличите! – секретарь посмеялся, а потом перешёл на серьёзный тон. - Поработайте хотя бы немного, а я буду искать вам замену. Может, и здоровье там поправите. Места красивые, лес есть, а воздух – не надышишься…
Василий подумал, подумал и согласился. Предполагал, что поедет в деревню ненадолго, в сельском хозяйстве он, действительно, ничего не понимал. Душа его рвалась к возвышенному, к театру. У него был природный музыкальный слух, он легко запоминал мелодии. Если бы он когда-нибудь в театре или кино получил роль Петра Первого, то его Пётр обязательно бы пел. И другие его герои обязательно бы пели.
Эта его мечта так и осталась тайной страстью. В колхозе, куда он приехал работать, вся жизнь была театром и ставили только драмы. Без музыки и песен. Василия сразу же стали величать Василием Фадеевичем. И пришлось ему в какой-то мере исполнять роль Петра Первого. Тот прорубал окно в Европу, а председателю колхоза приходилось биться за каждый колосок пшеницы, каждый навильник силоса, каждый трактор, каждый грузовик, каждый кирпич…
Как-то киномеханик привёз в деревню фильм «Кубанские казаки». Народ смеялся: «Сказка!» Добротные хаты, нарядные упитанные женщины, техника, сытые породистые лошади, мужики в кожаных сапогах… Председатель не только на хомуты, но и на рояль раскошелился. Конечно, сказка!
Но деревне повезло с председателем. Он был молодым и сильным. Но успел такого повидать на фронте, чего даже врагу бы не пожелал. Говорят, что время лечит. Однако и время не могло стереть из его памяти разрушенные города и деревни, огромные воронки, по краям которых вместе с вырванными взрывом цветами лежали части человеческих тел; обезумивших от страха детей; искорёженные поезда с не доехавшими до станций пассажирами; погибших товарищей…
Столько страданий! И ему хотелось сделать всё, что было в его силах, чтобы люди начали нормально жить и о чём-то светлом мечтать.
Фронтовик Василий Фадеевич не терпел преувеличенных обещаний: «Сделаем всё!», «Я сделаю всё!». Считал это пустозвонством. Никто и ничто – ни человек, ни государство – не могут сделать всё. Это будет неправдой.
Чтобы не выглядеть обманщиком, лучше обещать с оглядкой на свои способности, на обстоятельства.
Постепенно деревня оживала. Начали возвращаться с фронта мужчины. Кто без ноги, кто – без руки, но с жаждой жить. Василий привёз из города невесту – ещё довоенную. Они зарегистрировали свой союз в сельском совете, а потом пригласили гостей в новый дом. Председатель долго жил в пустующей избе, ушедшей наполовину окнами в землю. Сам (от помощников, правда, не отказывался) разобрал её до фундамента, нарисовал план и каждый день укладывал хоть по нескольку кирпичей.
Невесту привёз, когда дом был готов. Шутил: «Осталось только занавески повесить. Но это не мужское дело».
В день свадьбы во дворе его дома стояли длинные столы, уставленные разной едой, – местные поварихи постарались наготовить столько, чтобы все были сыты в то ещё несытое время.
Председатель колхоза даже мысли не мог допустить: устроить свадебный пир за счёт колхоза. К свадьбе готовился долго и основательно, помогла родня и его, и невесты.
Ему хотелось, чтобы любимая жёнушка запомнила этот важный для них день. Тогда в деревне не было никаких свадебных традиций; кто хотел – венчался в церкви. Но коммунист Василий Фадеевич не мог рассчитывать на то, что ему не вкатят выговор по партийной линии «за поклонение Богу». Решил «не дразнить гусей».
Он вычитал в какой-то старой книге о таком ритуале: молодожёны выпускали двух белых голубей, и следили за их полётом. Была такая примета: если птицы разлетались в разные стороны – брак будет несчастливым и недолгим. А если не разлетались – к согласию и миру в семье.
Василий добыл двух белоснежных голубей, отвёз их брату и попросил сохранить это в тайне. Брат должен был привезти птиц к торжественному моменту – когда новобрачные будут выходить из сельсовета. Брат всё исполнил в лучшем виде.
- Держи, Незабудка моя (так Василий называл невесту с первых дней знакомства за большие синие глаза), крепко, - он передал одного голубя жене. А другой был в его руке. – Когда я досчитаю до трёх, подбрось голубя вверх. Один, два, три…
Они одновременно выпустили голубей. Птицы и не думали разлетаться. Они парой покружились над головами людей, и спокойно уселись на клетку. Все гости облегчённо вздохнули – они знали о примете.
- Вот и славно, - поднялся из-за стола худенький старичок; на гимнастёрке солдата ещё первой мировой войны блестел «Георгиевский Крест». – Совет вам да любовь! Пусть наша деревня станет навек вашими палестинами, как говаривал один унтер-офицер. Поцелуйтесь, дети мои, а то что-то горькое налили мне в стакан.
И все закричали: «Горько, горько, горько!». Новобрачные смущенно поцеловались.
Старичок выпил, что было в стакане, и шмякнул его об землю:
- На счастье!
А дальше пошёл пир горой.
Конечно, танцевали: то гопака, то цыганочку; парни отбивали чечётку. Не обошлось и без частушек:
Был завидным женишком
Василий Фадеевич.
Из-под носа увела
Городская девушка.
Ах ты, ух ты!
А как же иначе!
Я скажу вам, земляки,
Новость саму свежую:
Едет в гости насовсем
Тёща к новобрачному.
Ах ты, ух ты!
А как же иначе!
Аистов у нас не видно,
Деток ищем мы в капусте.
Позовите нас быстрее,
И вам парочку найдём.
Ах ты, ух ты!
А как же иначе!
Подарили вам козу,
Будет, значит, молоко.
Вы хозяйство заведите
И козла себе купите.
Ах ты, ух ты!
А как же иначе!
Наш свинарник – решето,
Сеном дырки затыкаем.
А за пазухой своей
Поросят отогреваем.
Ах ты, ух ты!
А как же иначе?
Лучше всего отвлекают людей от грустных мыслей и вселяют надежду на хорошее завтра – сцены из счастливой жизни других.
Так и начали жить в мире и согласии Василий Фадеевич и Незабудка.