Поиграйте, красны девицы,
Вы покудова у батюшки,
У сударыни у матушки –
Неровен ли сват присватается,
Неровен ли чёрт навяжется:
Либо старый чёрт удушливый,
Либо ровнюшка – ревнивый муж,
Либо младой – горький пьяница!
Из старинной обрядовой песни
ГЛАВА 5. ЯБЛОКО НЕ СТАЛО ЯБЛОКОМ РАЗДОРА
Заболел ученик из её класса. Валентина Фёдоровна попросила Ясю сходить к нему домой, расспросить, нужна ли помощь. Она, не торопясь, шла по центральной улице. Женщины, копавшиеся в огородах, поднимали головы, распрямляли спины и здоровались с ней:
- Как ты, дочка? Попривыкла у нас? Оставайся жить тут. Ученики души в тебе не чают. Жениха тебе найдём хорошего.
Яся отвечала шуткой:
- У вас здесь очень красиво. Тихо. И запах такой вкусный. Да мне ещё учиться и учиться. А жениха ищите. Вдруг пригодится.
А пахло яблоками. Во всех огородах и вдоль улиц были яблоневые деревья. Ветки гнулись от яблок – красных, с розовыми боками, зелёных. Но больше всего Ясе понравились белые яблоки. Именно белые, с розовыми прожилочками внутри. Казались они твёрдыми, а на самом деле были рассыпчатыми и сахаристыми.
Диковинный для этих мест сорт. Они росли только у тёти Даши. Брали у неё ростки соседки, да не приживалось дерево. Решили, что в её огороде особая земля. Но зато в огороде тёти Даши не хотел расти совсем уж экзотический для этих мест фрукт – инжир. А кое-где благополучно рос и радовал плодами. Лакомство это давали только детям. Даже очередь существовала, чтобы никого не обидеть.
Одна из женщин остановила Ясю:
- Возьми, красавица, мои яблоки. Наливные яблочки, счастье приносят, - она раскрыла фартук, - смотри, какие: одно к одному. Урожай нынче на яблоки. Будет из чего зимой пироги печь.
- Спасибо, действительно, наливные, как в сказке, - сказала Яся, и взяла несколько яблок.- Теперь в моём портфеле будет пахнуть яблоками.
Пахло ещё дынями, полынью, чабрецом… Яблоками – больше всего. Хозяйки варили компоты и варенье, а потому над деревней стоял сахарный аромат.
Ясе всё это вместе так нравилось: запахи, цветущие палисадники, то, что её называли «дочкой»! От избытка чувств она запела одну из своих любимых песен:
- Широка страна моя родная.
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Такой она была: бесхитростной, открытой, доверчивой, искренней. В её куцей биографии пока всё было просто и ясно. Девчонка! Комсомолка! Патриотка! Ей нравились песни, зовущие, подбадривающие, о любви к родине, комсомолу, родной коммунистической партии.
Яся так увлеклась песней, а потом и своими мыслями, что забыла, где она находится, и не заметила Марка. Они чуть не столкнулись лбами. Он стоял посреди дороги и ждал, когда она подойдёт к нему.
- Ой, - Яся вздрогнула от неожиданности. – Извините, я задумалась.
- Вижу, вижу, что вы где-то в облаках витаете. Урок прогуливаете?
- Я – человек ответственный. Задание Валентины Фёдоровны иду выполнять.
- Из вашего портфеля яблоки выглядывают. Аппетитно смотрятся.
- Хотите? – Яся протянула яблоко Марку.
- Спасибо. Надеюсь, что оно не станет яблоком раздора, - засмеялся Марк. - Вы, конечно, из учебников знаете, за что из рая были изгнаны Адам и Ева?
- Знаю, но ко мне это не относится. И зачем нам с вами ссориться? Это ведь богини Гера, Афина и Афродита затеяли спор, кому должно было достаться золотое яблоко с начертанным на нём словом «Прекраснейшей». Богиня раздора Эрида хотела, наверное, посмотреть, как женщины будут драться не за яблоко. А за звание «Прекраснейшая».
- У вас хороший преподаватель истории.
- Мне нравится читать справочники, энциклопедии. Так много на свете интересного, просто дух захватывает.
Присмотревшись, наконец, к Марку, Яся удивилась: вместо белой рубашки, в которой он последнее время ходил, на нём был комбинезон в чёрных жирных пятнах; руки его тоже были измазаны, и даже на щеках виднелась то ли копоть, то ли сажа.
- Что это с вами? Наша старушка- соседка, увидев сейчас вас, сказала бы: «Как из преисподней». Я спросила у неё, что такое «преисподняя»? Ответила: «Так это, деточка, ад». Получается, что вы были в аду?
- Нет никакой преисподней, - Марк старательно разыграл серьёзность, даже брови нахмурил, - вы же комсомолка, вам не положено верить в такое.
- Чем лучше комсомольцы знают историю, в том числе древнюю, и мифологию, тем лучше для коммунистической партии, - Яся тоже старательно разыграла серьёзность. Впрочем, в её мнении была большая доля искренней веры в то, что она говорила.
Видно было, что Маркс опешил, огорошен.
- Ого, - сказал он, - да у вас дар пропагандиста.
- Спасибо за похвалу. Так, где вы измазались, если не в аду?
- Когда в поле останавливаются один за другим трактора, вот это и можно назвать адом. Техническим. Постоянно ломаются, запчастей не хватает. Вот и пришлось, как у нас говорят, ургучать, то есть хорошо потрудиться. Помогал ребятам.
Я работал когда-то и трактористом, и комбайнёром… Впрочем, где я только не работал. Многостаночник! Пока погода сухая, надо вспахать побольше. Как говорит Василий Фадеевич, у небесной канцелярии свои планы, нам она до поры до времени их не раскрывает. Наверное, потому осень или зима приходят всегда неожиданно, - он рассмеялся своей шутке.
Яся увидела его высоко открытые дёсны, ещё более вывернутые, словно, закрутившиеся губы. Картина эта вызвала у неё чуть ли не рвотный рефлекс – такое бывает у людей, очень чувствительных ко всему необычному, средне-стандартному. Но она быстро поставила себя на место:
«Есть пословица: с лица не воду пить, или что-то подобное. Надо будет посмотреть в словаре. Он же не виноват, что у него так устроен рот. Не все красавцы. Да мне всё равно, красивый он или нет. Больше такта, дорогая, учись видеть в человеке, прежде всего, личность, а потом уже смотри на его лицо и фигуру».
- Да вы герой! – Яся приложила руку козырьком ко лбу. – Хочу вас лучше рассмотреть. Вдруг получите какой-то орден, о вас напишут в газетах «Правда» или «Комсомольская правда», я увижу, и с гордостью всем буду рассказывать, что знакома с вами. – Вздохнула. – А я вот с техникой совсем не дружу. Я ей «ты», дескать, давай подружимся. А она мне «вы», как чужой.
- А вы попробуйте стать парашютисткой, технику знать не надо. Из техники – одно кольцо, за которое надо дернуть, чтобы парашют раскрылся.
- Я – парашютистка! Мне такое и во сне не может присниться! – Яся весело рассмеялась. А смеялась она красиво. Рот у неё был небольшой, зубы белые и маленькие.
Он залюбовался юной особой. Но в его любовании было много холода.
Так охотник сначала любуется выбранной жертвой, а потом стреляет.
Если бы она знала, о чём думал этот некрасивый, но обаятельный парень! Хотя парнем его уже нельзя было назвать. Он был зрелым мужчиной – по опыту, по знанию психологии людей.
Всякий раз, когда Марк видел Ясю (а он намеренно старался оказаться там, где она могла его увидеть), думал: «Она свежая, как распускающийся бутон цветка. У неё небольшая, это видно невооружённым глазом, и, наверное, упругая, как у девочки-подростка, грудь. Как бы я хотел прикоснуться к ней! Затрусюсь весь, задрожу, когда представляю такое. Конечно, она невинная. Этим она меня ещё больше привлекает.
У меня не было девственницы. Даже робею, не представляю, как с ними быть при первом разе. Но боюсь её вспугнуть. Она мне нужна. Это мой шанс, другой может долго ещё не появиться. Именно эта девочка поможет мне выбраться из деревни, из этой глухомани. Да, я и сам выберусь; на первой ступеньке вершины, куда рвусь, уже стою – я комсомольский секретарь.
Но не забудь, Марк, ты - только колхозного уровня секретарь, да, к тому же, лишь наполовину освобождённый. Следующая ступенька – работа в районе, потом дальше…Но туда ещё надо допрыгнуть… Медленно всё идёт. Многим надо угождать; немало слов правильных, но от которых меня тошнит, надо сказать в нужных кабинетах, на собраниях. Как это наглядно у Владимира Маяковского: «Изводишь, единого слова ради, тысячи тонн словесной руды».
А мне, грешному, из «тысячи тонн словесной руды», надо найти столько слов, чтобы фраза удачная получилась, и била в цель, заставляла кричать комсомольцев: «Ура!», «Да здравствует!». Ослы! Надоело мне здесь. Простора хочу. Отец говорит: «Не посрами фамилию! Ты должен гордиться своей фамилией!».
Я горжусь. Но времена теперь такие – только на фамилии предков далеко от деревни не отъедешь.
Надо увлечь эту девочку. Чтоб влюбилась и согласилась выйти за меня замуж. Конечно, всё будет официально, по-другому ни-ни… Она из столицы республики – это очень весомо. Перееду к ней. Ближе к заветной мечте буду, к белому пароходу, к Москве, к…Не хочу дальше загадывать, боюсь сглазить. Правильно моя бабуля говорит: «Не балаболь о сокровенном, а то не сбудется».
А любовь? Потом, потом! Везде есть женщины, способные хорошо давать мужчине. Некоторые – ни рыба ни мясо. Этих мне не надо. Мне нужна такая, чтобы стонала, млела, кричала; чтобы её волосы разметались от вожделения по подушке; чтобы была бесстыдной.
Какая у меня была вдовушка! Деревенская, ни одной книжки, кроме школьных учебников, не прочитала. А в постели всё так грамотно (тут он про себя хохотнул от удачно найденного слова) делала. Сама на меня кидалась, не надо было уговаривать, изображать любовь. От неё узнал, что, если женщина сверху – такое блаженство! Чего она только не придумывала: и лёжа, и стоя, и сидя на полу, и на табуретке, и на подоконнике…
Как-то я случайно зашёл за занавеску, где у неё вёдра с водой стояли и лоханка. Она подмывалась. Сначала закричала: «Уходи, срамник!» Но я так возбудился! Первый раз видел, как женщина подмывается. Эти расставленные ноги! А между ними розовое… Мы прямо там, за занавеской, и начали, иначе бы меня разорвало. В теле она была, но не толстая. Мне нравилось, что её много, что она горячая.
Не успел насладиться вдоволь. Из райкома комсомола пальцем погрозили. Словно, сами не бегают по бабам. После всяких там рейдов по колхозам возвращаются домой сытые, как коты, наевшиеся жирных мышей. Пришлось мне с вдовушкой проститься. Да и боялся: молодая, здоровая, вдруг забеременеет, мороки потом не обберёшься.
Мало мне только десятилетки и комсомольской школы. Я должен добиться, чтобы меня направили в институт, хоть очный, хоть заочный. Надо всё хорошо продумать, чтобы получилось. Яся (имечко придумали ей родители, не соскучишься) сейчас в моём плане будет первым параграфом».
Мысли пронеслись, как миг. Марк не знал стихотворение И.И. Дмитриева, написанное аж в 1792 году «Модная жена», о таких, как он:
- Всё полз, да полз, да бил челом
И, наконец, таким невинным ремеслом –
Дополз до степени известна человека.
Впрочем, если бы он и знал это стихотворение, или иное подобное, то, ничуть не смутившись, сказал бы оппоненту: «Цель оправдывает средства».
Яся что-то спрашивала. Наконец, Марк включил сознание, и до него дошёл её вопрос:
- Вы меня не слушаете?
- Обижаете! – весело ответил он. – Как я могу не слушать такое прелестное создание, как вы!
- А вы шутник. Мне пора идти.
- Жаль, что я в таком виде, проводил бы вас. Но надо идти домой. Отец обещал баню натопить. – Марк намеренно скользнул взглядом по её фигуре, думал: может, она поймёт намёк – чтобы мысленно представила его, голого, в бане, и смутилась бы, покраснела.
Но нет, Яся намёка не поняла. Как невинное дитя, продолжала что-то щебетать о школе, о стенгазете.
- До свиданья, - попрощалась Яся. – Моя бабушка говорила, что вода смывает грязь и грехи. Советовала каждое утро очень хорошо мыть глаза, вроде, в них все грехи и скапливаются. Завтра, я слышала, привезут хороший фильм – «Цирк».
Он ждал: вот сейчас она попросит: «Зайдите за мной вечером, пойдём в клуб вместе». Напрасно ждал. Эта девочка, как женщина, ещё спала. А он не тот, кто мог её разбудить. Но Марк был упрям. Знал, чего хотел. И был очень уверен в себе, в своём обаянии. Начиная любое дело, строго говорил себе: «Всегда помни: смелость города берёт».
Ещё в школе он начал записывать в тетрадь в полосочку понравившиеся чем-то в книгах фразы, стихи, афоризмы, исторические события. У него была такая особенность: где бы он ни оказался – в правлении колхоза, школе, клубе, на каком-нибудь семинаре, он искал глазами газету или книгу.
Это не было страстью к чтению. Просто он хотел знать больше, чем знал. К тому же, это давало ему повод отказываться от застолий, которые устраивали везде, даже там, где им не было места. В любой деревне приехавшего откуда-то, «не своего», тут же начинали угощать самогоном или водкой, потому что воспринимали его, как контролёра, а контролёров принято было задабривать.
Марк мог «крепко» выпить, но особой охоты к спиртному у него не было. А, если и была, то он рано стал себя воспитывать: «Нельзя. У тебя другие планы». Он видел спивающихся парней и молодых мужиков: красные лица, плохо выбритая щетина, выбивающиеся клочьями из-под пояса брюк рубашка, неуверенная походка, не интересные, как собеседники – речь такая же заскорузлая, как и руки.
На такую «фигуру» белый костюм не наденешь! Правда, с тех пор, как в их деревне председательствует Василий Фадеевич, разгулья стало меньше. Говорят: рыба гниёт с головы. А голова у Василия Фадеевича всегда была свежей.
К тому времени, когда Марк встретился с Ясей, у него уже было несколько исписанных тетрадей. В одну из них он выписал наставление канцлера Полония сыну Лаэрту, отправляющемуся во Францию:
И в память запиши мои заветы:
Держи подальше мысль от языка,
А необдуманную мысль – от действий.
Будь прост с другими, но отнюдь не пошл.
Своих друзей, их выбор испытав,
Прикуй к душе стальными обручами,
Но не мозоль ладони кумовством
С любым беспёрым панибратом. В ссору
Вступать остерегайся; но, вступив,
Так действуй, чтоб остерегался недруг.
Всем жалуй ухо, голос – лишь немногим;
Сбирай все мненья, но своё храни.
Шей платье по возможности дороже,
Но без затей – богато, но не броско:
По виду часто судят человека;
А у французов высшее сословье
Весьма изысканно и чинно в этом.
В долг не бери и взаймы не давай;
Легко и ссуду потерять и друга,
А займы тупят лезвеё хозяйства.
Но главное: будь верен сам себе;
Тогда, как вслед за днём бывает ночь,
Ты не изменишь и другим…
Донельзя замызганную и потёртую книгу «Гамлет» Уильяма Шекспира (перевод М.Лозинского) Марк увидел зимой в одной из деревень в помещении местного сельского совета. Книга лежала на печке. Возможно, её листы предназначались для растопки. А, может, кто-то читал трагедию, написанную так давно и в такой далёкой от этих мест Англии, и находил в ней что-то созвучное своим чувствам.
Марк схватил книгу так поспешно, словно ей грозила беда.
- Бедный «Гамлет»! – сказал он, - зачитали до дыр.
- Читает её только наш сторож, - ответила со смехом секретарь сельсовета. – Делать ему нечего ночью, у него бессонница. Берёт в школьной библиотеке книги, но, как он говорит, маленькие. От больших у него голова болит. Но, эту книгу, кажется, ему кто-то принёс, на чердаке нашёл.
- Любопытно, очень любопытно, - не скрывая удивления, сказал Марк. – Я и не знал, что наши сторожа читают Шекспира.
- Да, наш Константин Захарович не всегда был сторожем. И не старый он по возрасту. На фронте был, до Вены дошёл. Рассказывал, что люди за границей живут по-другому, много домов красивых, женщины в шляпках, у детей красивые игрушки.
Чуть ли не в последний день войны его засыпало землёй, когда взорвалась бомба. Мог бы там и погибнуть, да кто-то из товарищей увидел торчавший из-под земли сапог. Откопали, лечился в госпитале. Хотел после войны остаться в армии, учиться на офицера. Но после тяжёлой контузии стал хуже слышать, руки трясутся и голова болит часто. А читает он много, как говорит, чтобы своим мыслям простору не давать.
- Значит, Шекспиром печку вы растапливать не будете?
- Нет, что вы! – всплеснула руками секретарша. – У нас книги уважают. Читать некогда: работа, огород, дети…Но Константин Захарович прочитает какую-нибудь книгу, а потом и перескажет. Любят его слушать. Поэтому наш сельсовет можно назвать и избой-читальней. А на собраниях он может такую фразу к месту сказать, что все ахают.
- Например? Какую-нибудь его фразу помните? – спросил Марк.
- Был у нас недавно лектор из района. Говорил о религии, что Бога нет, что его придумали, что в коммунизм не попадут те, кто верит в Бога, крестит детей и держит в доме иконы. Люди у нас терпеливые. Никто не слушал, но и не мешал лектору речь держать.
Потом он стал спрашивать, есть ли к нему вопросы. Вопросов не было. Лектору это не понравилось, он стал кричать, что « у вас несознательный народ, не хочет идти вперёд вместе с коммунистической партией».
Константин Захарович попросил слова, встал, открыл вот эту самую книгу о датском принце Гамлете и прочитал:
«Доказано, что набожным лицом// И постным видом мы и чёрта можем// Обсахарить». Это Шекспир, товарищ лектор. Его сам Ленин читал.
Не все поняли, что он этим хотел сказать, но посмеялись очень хорошо. А при слове «Ленин» лектор и вовсе рот закрыл, бумажки свои в портфель собрал и ушёл.
Марк остался ночевать в той деревне. Половину ночи он просидел в сельсовете и проговорил со сторожем. Попросить книгу у Константина Захаровича он не решился, выписал из неё наставление Полония сыну Лаэрту. Как раз эти советы были по духу Марку, они совпадали с его правилами. Он будет им следовать всю свою жизнь. А значительно позже он купит пьесы Шекспира в областном книжном магазине.