Мои знакомые в Монреале как-то рассказали мне, что хотели бы обрезать новорождённого сына. Они латиноамериканцы, не мусульмане, и эту блажь через пару дней выбросили из головы, но потом долго вспомитнали мою реакцию и смеялись: «Lora reacted with horror!» (Лора была в ужасе!) Правда. Вся идея обрезания мне представлялась чистым членовредительством и изуверством. У меня на тот момент никогда не было близких отношений с обрезанным мужчиной, но когда это произошло, я несколько изменила своё мнение. Наверное, по отношению к мужчине эта процедура менее дружественна, чем к его женщине. Без защиты крайней плоти кожица загрубляется, теряет присущую ей чувствительность, но мужчина - в поисках наслаждения - становится более изощрённым и изобретательным. Примесь чувства придаёт его ласкам очень большую прелесть.
К хорошему привыкаешь быстро, и соперницы раздражают. У меня была очень странная. Её портрет – огромный постер метр на полтора – висел на стене в его квартире, и это было первое, что я увидела, когда вошла. В ответ на мои поднятые брови, он сказал, что у него в жизни две любви и обе из России.
На анлийском легко говорить без ошибок – во всяком случае, у меня это получается много лучше, чем с французским или немецким, – просто потому что в английском все неодушевлённые предметы среднего рода. Так что с граматической скрупулезностью мою соперницу не следовало бы называть she, хватило бы it. Но есть исключения, корабль в английском тоже «она», чем же хуже самолёт? Во всяком случае, для него Миг-29 был «она». Ну да-да. Уже пора сказать, все и так поняли – что это был за постер. Он часто останавливал на нём взгляд и сказал, что это – лучший в мире самолёт, причём не только по боевым качествам, но так же просто эстетически.
Понимал он и в том и в другом. Работал на Ролс-Ройсе. Между прочим, эта фирма в основном производит авиационные двигатели, дорогие автомобили – не очень прибыльный побочный продукт; по-моему, недавно эту часть бизнеса уже продали, и машины выпускает кто-то другой, название – только для преемственности торговой марки. Но это к делу не относится.
Мой милый хорошо разбирался в самолётах, юстировал двигатели и мотался по всему свету, где только что ни случись. А случается чаще, чем мы думаем. К счастью, катастрофы бывают редко, а о всяких мелких непрятностях, закончившихся всё-таки посадкой, знают только insiders. Он был insider. Поэтому всякий раз, когда я куда-нибудь отправлялась, он меня отговаривал, потом, махнув рукой, говорил: What ever, go. I’ll wait. Just come back in one piece! (Ну ладно, поезжай. Я буду ждать. Только возвращайся одним куском!)
Сам он улетал часто и внезапно. Иногда надолго, иногда нет. А возвращался со всякими забавными историями. Незабавные не рассказывал. Я, собственно, хотела пересказать одну, после которой мы решили переселиться на острова, куда-нибудь в Пасифик. Он оттуда как раз вернулся, и когда рассказывал, прерывал сам себя взрывами смеха, представляя себе лицо Джефа, своего напарника-американца из Нью Йорка.
Представьте себе, где-нибудь в Гонолулу задержка трансокеанского лайнера. Сотни людей ждут. Группа инженеров-ремонтников на маленьком джете, - только покончив с делами в Сиднее, - куда добирались из Гонконга, - трое суток почти без сна, - садится на дозаправку. Маленький тихоокеанский остров. Одна короткая посадочная совсем близко от берега. Прозрачная вода, такая светло-голубая у берега, берег низкий, песок белый. Тишина. Тишина. Тишина. Уже пять минут. Десять. Заправщик не идёт.
Они там что, спят? – мрачно спрашивает Джеф, крутя пальцами и прикидывая, что там может быть, в Гонолулу.
- Вам придется подождать полчаса, - наконец отозвался диспетчер.
- Исключено, - без выражения ответил Джеф. – Мы должны вылететь через двеннадцать минут.
- К сожалению, это невозможно.
- Не понял. Мы же предупредили. Что-нибудь с помпой. Нужна помощь?
- Нет-нет. Всё ОК. Заправщик спит.
С Джефом случился припадок. Он начал гомерически хохотать, снял и выбросил часы. Сказал, что остаётся здесь жить.
Он не остался. А мы пообещали себе, что обязательно переселимся туда насовсем. Когда-нибудь. Но не сложилось. К сожалению или к счастью... , как говорит мой муж.
Мы не поссорились. Просто не сложилось. В жизни так бывает. Мы, в сущности, никогда и не ссорились, всё больше смеялись или философствовали между ласками. Только один раз. Когда я его легкомысленно спросила: убивал ли он кого-нибудь. Он ведь воевал. На стороне Ирана. Давно. Ещё на Ирано-Иракской войне. До эммиграции в Канаду. А когда я спросила - ещё с такой дурацкой почти манерной улыбкой, - он просто остекленел и сказал каким-то медленным и страшным голосом: «Никогда. Никогда меня об этом не спрашивай».
Мы виделись всё реже. Обстоятельства не имеют значения. Речь не об этом. Давно не осталось ни горечи, ни обиды. Я уехала в Европу, вышла замуж за другого. Шесть лет не была в Канаде. А прошлым летом приехала в гости к друзьям и случайно оказалась возле дома, где мы в тот наш год снимали квартиры. Две. Мы так никогда и не съехались.
Я медленно проезжала мимо дома, посмотрела на знакомую стоянку и вдуг, не веря своим глазам, ударила по тормозам. Заехала и подошла к пожилому незнакомому консьержу, который тёр щёткой надпись на красной кирпичной стене и ругался по-французски.
- Вы не знаете, кто это написал? – Спросила я и вынула из портмоне свою визитную карточку и десять долларов.
- Если узнаю, набью морду. Я эту надпись регулярно вытираю уже шестой год.
- О! Как интересно... Послушайте, после того, как набъёте морду, отдайте ему вот эту карточку. Или...– Я подумала, учла армейский опыт и поправила себя. - Или лучше отдайте до того.
Отъезжая с глупой и неверящей улыбкой, я ещё раз посмотрела на красную кирпичную кладку с себристой надписью: «I’ll wait. Just come back in one piece.» (Я буду ждать. только возвращайся одним куском.)
Июнь 2008 Гамбург