В то раннее и восхитительное утро от света необычного он пробудился вдруг! - его, с чистосердечием младенца, ласкал теплом прохладно-дивным луч первый солнца золотой.
В ответ, не размыкая век, он улыбнулся благодарно солнца свету.
Но в то же время ощутил, что свет иной его переполняет душу! - уж очень лёгок был и чист, и упоительно-блаженным другой был этот свет!
И так, застигнутый врасплох, как в ясном сне, какой-то миг он созерцал чарующий тот свет, едва дыхание тая.
Но вот, томимый светлыми предчувствиями, чуть полусонный и растерянный спросил он в изумлении себя: «О, Боже мой! - откуда эта неожиданная радость? Не сон ли это? Не призрак ли мне душу счастьем наполнял?..»
А призрак тот не исчезал.
Он длился.
Он пребывал. И дальше больше, больше свет и радость излучал...
И тут его руки её рука коснулась кротко...
И он тогда-то сердцем осознал, что свет тот от неё исходит дивный!!!
Приятное он ощутил касание её ладони мягкой и взором внутренним познал, как от неё к нему незримою стелилась счастья нить.
И в миг пронзила разум мысль: ради такого счастья стоит жить!
А вслед за тем глаза раскрыл он и увидел... брови, губи, веки её родного, милого лица!
Оно сияло улыбкой благодатной. Его как будто вспышки света озаряли!
И любоваться им он мог бы без конца.
Та благодать, сияя на лице и из души её лучась, через глаза свет собственного солнца изливала. И согревала с необычайной силою его. И тихой музыкой звучала...
И окунулся он в её искрящиеся очи. И невозможно было взгляд от них свой оторвать. Ведь дорогие те глаза лучилися всей бездною любви из сердца глубины!
Её улыбке под силу было растапливать, как солнцу, льды, и как огню - каменья плавить!
И в той улыбке он чуял запах леса. И запах поля, ветра. И сена лугового. Цветов калины запах чуял в ней.
И слышал он в улыбке той безумство соловьёв.
И замирал от благоговейного восторга.
И чувство досель не ведаемого полёта его мгновенно подхватило, и ввысь прекрасную на крыльях унесло...
Её улыбка явилась для него несметного богатства ощущеньем. Судьбой ниспосланою свыше!
И ощущением, от коего хотелось сердцу петь!
И сердце вдруг его, согретое её теплом и светом, и переполненное счастьем бытия, воспламенилось и... запело!
И всё в нём вместе с сердцем пело, пело, ликовало!
И как-то так Бог весть куда, сами собой из жизни помалу стали исчезать обыденные хлопоты его, какими и не стоило бы жить. А вместо них мир щедрый, просыпаясь, ему надежды светлые дарил, желания пречистые и перспективы, в которых раскрывался смысл бытия.
В то памятное утро центр жизни новый возникнул у него. Убежище возлюбленное, уютно обихоженное. Селенье райское его!
А та её улыбка ему передалась.
И колокольным звоном в груди отозвалась.
Пылало сердце его, билось. В душе желание явилось: во что бы то ни стало ответить искренностью ей.
И ласково её беречь.
И полно ей светить.
Да живо так, чтоб осчастливливать её.
И самому потом её тем счастьем услаждаться, как отраженьем собственного счастья своего...
И окрылённый, грудь полную он воздуху набрал... и улыбнулся ей. И тихо-тихо так сказал: «Моя ты Радость!».
И наклонился к ней. Едва коснувшись губ чуть приоткрытых, он нежно стал их алость целовать. И очи светлые её. И ту блаженную улыбку...
И он почувствовал тогда - и в начинающемся дне, и в солнце восходящем, и в первом, прохладно-дивном дуновении его - дыханье вечности в величии своём!
То есть великое блаженство - с любимой быть всегда вдвоём!