- Дети, познакомьтесь – это ваш новый воспитатель. Зовут её Лилия Демьяновна, и она будет работать в младшей группе.
Ещё одно хмурое ноябрьское утро, но, по крайней мере, на улице подморозило, а значит, не будет вчерашней слякоти. Директор, представив собиравшимся в школу детям новую воспитательницу, отправился к себе в кабинет, решать текущие вопросы.
- Желаю вам хорошо отучиться и жду вас. После обеда и тихого часа будем вместе делать домашнее задание, – напутствовала между тем детей Лилия Демьяновна.
В четыре часа пополудни, когда дети вернулись из школы, она собрала свою группу и заявила:
- Сегодня мы будем заниматься в музыкальной комнате.
Хотя у них была своя классная, где они и делали уроки.
Музыкальная комната находилась в цокольном этаже и кроме относительно новых столов и стульев сохранила тот вид, который имела в годы «кровавого царизма», как обычно называл те времена старый коммунист Ломакин. Рояль, в 1876-м году произведённый фирмой «Беккер и сыновья», старинное двухметровой высоты зеркало в оправе из мореного дуба с мельхиоровыми вензелями по краям – всё носило отпечаток «проклятого прошлого». Узкие окна на высоте полутора метров от пола пропускали минимум света, и даже в солнечные дни комната имела довольно мрачный вид. Вот уже несколько лет занятия здесь не проводились, детский дом просто не мог себе позволить преподавателя музыки.
Дети с опаской заходили в полутёмную комнату, но Лилия Демьяновна щелкнула выключателем и старая люстра на удивление ярко осветила всё помещение.
- Можете рассаживаться, кто, где пожелает.
Дети кинулись к столам, и лишь Глеб и Зоя остановились перед огромным зеркалом.
- Ты что-нибудь видишь? – шёпотом спросила Зойка, вцепившись в его рукав.
Глеб вгляделся в поверхность, от старости покрытую разводами, которые образовывали причудливые узоры. И вдруг на его глазах узоры эти стали складываться в какие-то буквы, нет, скорее всего, в цифры. Да, он ясно увидел три цифры, причём все одинаковые!
- Шесть, шесть, шесть, – одними губами прочитал мальчик.
Он покосился на Зойку. Её губы тоже шевелились.
- Правильно. А вы знаете, что эти цифры означают?
От неожиданности дети вздрогнули, воспитатель стояла за их спинами и тоже внимательно рассматривала зеркало.
- Нет, – ответили они одновременно.
- Я вам как-нибудь объясню, попозже.
Взгляд женщины, прикованный к поверхности зеркала, затуманился, глаза, словно покрылись какой-то полупрозрачной плёнкой, и Глебу с Зойкой от этого взгляда стало не по себе.
После полуторачасового пребывания в музыкальной комнате дети жаловались друг другу на головную боль, даже разговорчивая Зойка всё больше молчала, а у Глеба появилась сильная потребность нарисовать странное зеркало. Быстро проглотив ужин, он уединился в своей комнате. Ему никто не мешал, так как все остальные спешили в красный уголок, смотреть по телевизору фильм про инопланетян.
В это время по пустому коридору в сторону вестибюля шла Зойка. Там завхоз дядя Миша, который вместе с водителем детдомовского автобуса взял ещё и ставку охранника, сидел на старом диване и смотрел принесённый из дома телевизор. По любимому спортивному каналу транслировали футбольный матч. За его спиной девочка неслышно подошла к висевшему на стене ящику с ключами, где в нижнем ряду под надписью «Цокольный этаж» висел ключ от музыкальной комнаты. Зойка, приподнявшись на цыпочки, осторожно сняла его с гвоздика и также неслышно вышла в коридор первого этажа, где была лестница, ведущая вниз.
Комната вовсе не была погружена во тьму. От огромного зеркала исходил едва различимый красноватый свет. Именно оно, это зеркало весь вечер не давало ей покоя. Девочка подошла и почувствовала, что поверхность манит и притягивает её как чистое и прохладное озеро в жаркую погоду. Она увидела себя пятилетней, сильные руки отца подбрасывали её высоко вверх, отчего сладко замирало сердце. Вот красивое, грустно улыбающееся лицо матери. Зоя, Зоинька, мы так скучаем, мы ждём тебя! По щекам девочки катились слёзы.
- Хочешь к ним? – услышала она за спиной вкрадчивый голос. – Иди детка, не бойся.
- Мамочка, я иду к тебе!
Протянув руки, она шагнула в мир своих таких счастливых снов.
. . .
Утром следующего дня директор знакомил детей с Елизаветой Ивановной, которой тоже досталась младшая группа.
Пропажа Зойки обнаружилась в обед. Сначала решили, девочка не вернулась из школы, но соседки по комнате сказали, что не видели её со вчерашнего вечера. Опросили всех детей, и картина вырисовывалась следующая: на ужине Зойка была, а после никто её не видел. Дети до десяти вечера смотрели фильм и все под впечатлением от схваток храбрых астронавтов с инопланетными монстрами отправились спать, и потом ещё в течение часа в тёмных комнатах не смолкали возбуждённые голоса. Завхоз клялся и божился, что после ужина из детей никто дома не покидал. Обыскали всё здание, заглянули во все подсобные помещения, девочки нигде не нашли. Оставалось опросить человека, на котором вчера вечером лежала обязанность следить за детьми. Лилия Демьяновна отдыхала после ночного дежурства, и выяснилось, что никто не удосужился при приёме на работу спросить у женщины домашний телефон.
Алексей Дмитриевич принялся просматривать документы, предоставленные Лилией Демьяновной, и, о ужас, обнаружил ксерокопию паспорта швейцарской гражданки Лилианы Сантани. Хотя вчера собственными руками делал копию с российского паспорта на имя Сантановой Л.Д.
К вечеру этого полного тревоги дня измученный директор сидел в своём кабинете и уже готовился снять трубку, чтобы звонить в милицию. Такого в доме не случалось с 1915-го года, когда двое подростков сбежали на германский фронт. Даже во время блокады, среди царивших повсюду ужаса и смерти, детский дом продолжал оставаться для его обитателей спасительным островком.
В эту минуту в дверь директорского кабинета постучали. Елизавета Ивановна была как всегда невозмутима и суха.
- Почему в ваше заведение принимают лишь круглых сирот, тех, чьих близких уже нет на этом свете? – с ходу спросила она. - Вам не кажется это несправедливым по отношению к брошенным детям, или чьи родители сидят, например, в тюрьме?
- Видите ли, традиция эта сложилась не при мне, она существует с самого открытия приюта.
- Да, но в те времена родители своих детей не бросали. Хотя, наверное, бывали исключения.
Алексей Дмитриевич посмотрел на неё.
- А в 30-е – 40-е годы здесь содержались дети расстрелянных «врагов народа», бывших партийных руководителей, – блеснул он знанием истории детдома.
- Ещё я слышала, что здесь была убита особа императорской фамилии?
- Да, одна из великих княгинь.
- Слава у вас, надо признаться весьма зловещая.
- Это всего лишь часть истории нашей страны, – назидательно поднял палец Алексей Дмитриевич, начинавший раздражаться этим неуместным и несвоевременным разговором.
Он уже собрался приструнить любопытную старушку и напомнить, что её место сейчас рядом с детьми, но Елизавета Ивановна опередила его.
- Я, Алексей Дмитриевич, всё это не из праздного любопытства спрашиваю, вы уж мне поверьте. Мы с вами должны найти девочку.
«Тоже мне миссис Марпл выискалась!» - раздражённо подумал директор, а вслух сказал:
- Я собираюсь звонить в милицию. Давайте предоставим это дело профессионалам. Думаю, на каком-нибудь из вокзалов девочка найдётся.
- Алексей Дмитриевич, - женщина в упор посмотрела на директора, - всё гораздо серьезней, чем вы думаете. Я ещё раз повторяю, у этого дома – зловещая история. И боюсь, что она ещё не закончена.
- Голубушка, что вы мне тут жуть нагоняете! Объясните же, наконец, что вы можете знать такого о моём доме, чего не знаю я?
- Сначала я задам вам вопрос, э-э немного личного характера.
Директор насторожился, ожидая подвоха.
- Алексей Дмитриевич, скажите, вы – верующий человек?
- Вопросы вы какие-то странные задаёте.
Алексей Дмитриевич смутился, ибо не знал ответа. Он даже не знал, крещёный ли он? Родителей своих он не помнил, а в детском доме в те времена, когда он был воспитанником, религию относили к разряду наркомании, Бога заменяла всевидящая и всеведущая партия. Да и позже – армия, институт, работа. О душе думать было некогда.
- А какое это имеет отношение к пропаже Зои Кузнецовой?
- Час назад я была в комнате у Глеба Тарасова. Он показал мне свои удивительные рисунки. Дети, должна вам сказать, видят гораздо больше чем мы – взрослые. А если у ребёнка ещё и дар… Вот посмотрите, но посмотрите внимательно.
Тут только Алексей Дмитриевич заметил у неё в руках картонную папку с тесёмками. Женщина положила её на стол и принялась доставать альбомные листы.
Директор взял один в руки и поднёс к глазам. Мальчик нарисовал парадный вход их здания, казалось знакомый директору до мелочей. Несколько лет назад он приглашал реставраторов из музея. Они осмотрели вход и предложили сделать новый. Алексей Дмитриевич тогда отстоял старину, чем очень гордился. Реставраторы почему-то отказались от работы. Но спустя неделю, к директору пришёл вежливый интеллигентного вида мужчина и предложил свои услуги по ремонту. О цене договорились быстро, и через месяц вход сиял как новенький. Массивную дверь из стекла и дерева покрыли лаком, выбитое стекло заменили, причём загадочный реставратор уверял, что новое стекло сделано по технологии первой половины девятнадцатого века.
И сейчас он смотрел на рисунок десятилетнего мальчика, не понимая, чего от него хочет эта странная женщина.
- Видите ли, я по образованию учитель физики и совершенно не разбираюсь в живописи, но могу сказать, что для десятилетнего нарисовано весьма недурно.
- Всмотритесь внимательно в орнамент самой двери.
Алексей Дмитриевич добросовестно всматривался, но ничего не видел, орнамент как орнамент.
- Внимательней, – взгляд Елизаветы Ивановны прямо-таки гипнотизировал его.
И вдруг, в переплетении стекла и дерева изображённого на рисунке директор увидел такое, чего не смог бы передать словами. На него нахлынул не изведанный никогда прежде ужас, от которого, казалось кровь, застыла в жилах. Он тут же вспомнил овладевавшее им чувство тревоги, когда школьником он подходил к этим дверям. С возрастом оно притуплялось всё более, потом он и вовсе перестал обращать на это внимание. Это был страх перед бесконечным отчаянием, именно бесконечность и пугала больше всего.
- Ну, слава Богу, вы – крещёный! – облегчённо вздохнула Елизавета Ивановна, всё это время не отводившая от него взгляда.
- Что это? – спросил потрясённый Алексей Дмитриевич.
- А вот это он нарисовал вчера вечером, – женщина протянула ему следующий листок.
- Ба, да это зеркало в музыкальной комнате! Стоит, чёрт знает, с каких времён.
- А вот чёрта я бы посоветовала вам не упоминать, а то не дай Бог, появится.
- Что это за загогулины видны на поверхности? – директор рассматривал рисунок. – Похожи на цифры, да, на шестёрки.
- Правильно, три шестёрки – число Зверя.
- Какого ещё Зверя?
- Сатаны, Люцифера, Антихриста, у него много имён, но сущность одна – отвратить человечество от веры в Бога. И тогда образовавшийся вакуум заполнит он.
- Елизавета Ивановна, - директор постарался, чтобы голос его звучал как можно твёрже, - если вы пришли сюда, чтобы вести религиозную пропаганду…
Он осёкся под её взглядом, женщина смотрела на директора как на нерадивого ученика.
- Алексей Дмитриевич! – голос её звучал печально, но вместе с тем торжественно. – Все мои предки по женской линии боролись со Злом, но в семейном предании говорится, что в следующем тысячелетии род наш прервётся. Увы, оно подтвердилось, у меня нет ни сестёр, ни детей. И вот недавно мне было сказано, что в вашем доме я найду себе преемницу, но, похоже, меня опередили.
- Какую преемницу, кем сказано? – непонимающе уставился на неё директор.
- Господи, какая разница. Я всё равно опоздала. Идёмте.
- Куда?
- В музыкальную комнату.
По дороге захватили завхоза. Михаил Иванович отпер дверь, и они вошли. Зеркало, огромное как озеро висело на стене. Только воды его были черны как смола. «Ещё бы, - подумала Елизавета Ивановна, - сколько людских пороков, сколько чёрной злобы, сколько грязных человеческих желаний сосредоточено здесь». Она подошла и принялась ощупывать края. Раздался щелчок и зеркало, отъехав в сторону, открыло зияющий чернотой проход, откуда сразу же повеяло сыростью подземелья. Завхоз и директор ахнули.
- Теперь-то вы, надеюсь, видите, что я знаю о вашем доме больше чем вы? – горько спросила Елизавета Ивановна.
Каменные стёртые временем ступени вели вниз. Михаил Иванович сбегал за фонарём и все трое стали спускаться. Завхоз ожидал увидеть свой подвал, где хранилась всякая нужная и ненужная утварь, но они всё шли и шли вниз, детдомовский подвал давно остался наверху. Наконец лестница кончилась, и они пошли узким, шириной не более полутора метров коридором, пока не уткнулись в массивную деревянную дверь. С каждым шагом приближающим их к этой двери лицо Елизаветы Ивановны становилось всё мрачнее.
- Я думаю, вам не стоит заходить туда, – сказала она мужчинам.
- Это ещё почему? Позвольте!
Луч фонаря частично осветил довольно большую залу, скользнул по стене, на которой были укреплены какие-то подставки, видимо для светильников.
- У кого-нибудь есть спички? – раздался голос Елизаветы Ивановны.
Михаил Иванович зажёг пару светильников, и зала озарилась колеблющимся светом. Алексей Дмитриевич взглянул на дальнюю стену. От того, что он увидел, к горлу подступила тошнота, всё поплыло перед глазами, и он не слышал голоса завхоза читающего полузабытую молитву.
. . .