Оборотни

               
               




                Оптимистическая
                ТРАГЕДИЯ

                в жанре
               
                НЕ ДОЖДЁТЕСЬ!

                в четырёх действиях,
                двадцати двух картинах








         Действие происходит во время второй мировой войны и в конце 80-х ХХ в, МОСКВА.


          На этом же материале написана повесть "Новые палачи", опубликована в журнале Молодая гвардия, 1997 год.



          Прототипы персонажей:

             Ремчук Владимир - Боярский Владимир, геолог, зам. председателя комиссии "ОХРАНА ПРИРОДНЫХ РЕСУРСОВ"
             Ева Аргус - Евгения Альбацц, журналистка "Московских новостей"
             Ольга Николаева - автор пьесы





                Действующие  лица:

  Москва, конец 80-х ХХ в.

               Р е м ч у к  В л а д и м и р  А н д р е е в и ч,  профессор, 75 лет
               Н и к о л а е в а  О л ь г а  Н и к о л а е в н а,  писатель, 37 лет
               А р г у с  Е в а  М а р к о в н а,  журналистка модного издания, 35 лет
                У ч а с т н и к и  с о б р а н и я:  председатель, прокурор, учё-ный Данилов, коллега Ремчука, генерал Морозов, боевой товарищ, Володька-внук Ремчука, Женя, подружка Ремчука в юности , блондинка, лейтенант, Сер-гей Антипович и другие сотрудники института, в котором работает Ремчук


Уэлькаль (дальний Восток, 1943 г.)

С т а л  и  н
Р у з в е л ь т
Р е м ч у к,  зам. нач аэродрома
М а з у р у к, генерал, начальник трассы
С е м ё н о в, генерал, нач. сев. мор. пути
Л е т ч и к и,  перегоняют самолёты из Нома (Аляска)


В Кенигсберге (Восточная Пруссия, 1944 г.)


 Р е м ч у к, молодой особист
профессор Роде, штабной офицер, лейтенант


В крепости Дунь-Хуа (Маньчжурия 1945 г.):

 В о л о д ь к а Ремчук
Ц ы г а н, молодой солдат, шофёр, боевой товарищ Ремчука
Г е н е р а л  О н о – начальник штаба Квантунской ар-мии
К и т а е ц - язык, советкие и японские солдаты и офицеры.
А также другие действующие лица (всего около тридцати ролей).

         

               

                ДЕЙСТВИЕ  ПЕРВОЕ
             
                К а р т и н а  п е р в а я
 
   Квартира в центре Москвы. Из окна кабинета Ремчука виден Белый дом.Cиняя майолика московского неба. Внизу, на улице – муравейник. Громко играет духовой оркестр. Слышны крики: мальчик потерялся! Бомжи дерутся рядом с урной для мусора. Это Арбат конца  80-х…Прямо под окнами митинг. На белом транспаранте черно-алым: «Утопим евреев в крови русских!». Вдоль толпы прохаживаются «бобби», не-принужденно покачивая новенькими стеками-«демократорами» в крепких молодых руках.
В кресле сидит Владимир Андреевич, обхватив голову руками. Звонит телефон.

Р е м ч у к.( Берет трубку.) Алло. Ремчук  слушает. Опять вы… Ох… Ну ладно. Сегодня  смогу, верно, полчасика выкро-ить. Мне друг сказал, что вы журналистка или что-то вроде это-го…Вы можете прямо сейчас? Тогда приходите. Жду.
                ( Кладет трубку, идет к окну, долго смотрит вниз. )
                Звонок в дверь.
Иду, иду! (Открывает дверь, смотрит через цепочку, на-конец, впускает гостью) Заходите, сюда, прошу, Простите, я совсем расклеился…
                (Входит Ольга, смущена, но страшно обрадо-вана. Боится, как бы Ремчук не передумал.)
О л ь г а . Мне ваш друг сказал, что вы – ходячая история. Вот я и пришла…
Р е м ч у к . ( Внимательно разглядывает её.) Я думал, вы посолиднее. Ну да ладно, раз уж пришли… проходите что ли… Сейчас все жареного ищут.
О л ь г а . Я не ищу жареного. Я пишу очерки об инте-ресных людях  трудной судьбы.
Р е м ч у к. Пугало огородное ходячее – вот кто я сейчас. И это будет правильнее.  А что до истории…  Ну посмотрим… Что-нибудь да расскажу. ( Смягчается.)
О л ь г а . Мне ваш друг порекомендовал к вам обра-титься, потому что я собираю свидетельства  ныне здравст-вующих о событиях 37-го.
 Р е м ч у к.  Сейчас  все пишут об этом. Все! Только всё это не так было! А вам зачем? ( Сердито.) Вам-то зачем об этом писать?
 О л ь г а .  Я хочу написать очерк, или книгу, Ну что полу-чится.
 Р е м ч у к.  Да уже столько написано об этом, жизни не хватит прочесть. И вы туда же.
 О л ь г а. Я хочу написать по-другому. Видите ли…
  Р е м ч у к. Хорошо, я помогу вам. Я действительно знаю многое. Итак, что бы вы хотели услышать от меня?
  О л ь г а. Рассказывайте, что хотите. Что первое придет в голову, то и говорите. ( Обрадованно  хватает ручку и блок-нот.) Слушаю.
  Р е м ч у к . ( Говорит медленно, будто диктует.)  Сразу же после прихода Гитлера к власти  Советское правительство усилило борьбу против военной угрозы. Уже в феврале 33-го оно внесло на рассмотрение  конференции по разоружению…
  О л ь г а . ( Отложив ручку и блокнот.)  Дорогой Влади-мир Андреевич! Простите, что я так невразумительно  объяс-нила цель моего прихода, но, право же, мне не надо пере-сказывать  « Краткий курс ВКП(б)». Я читала это произведение.
                ( Ремчук  долго сидит молча, глядя в пустоту. Ольга хочет незаметно уйти.)
 Р е м ч у к. (Словно пробуждаясь.) Сидите!  Да что вы знаете о том времени! Вы, вы!
О л ь г а. Думаю, что немало. Я читаю всё, что пишут, до и свои мысли кое-какие есть по этому поводу. Можете меня поэкзаменовать. Хотите, я вам расскажу, как я всё это пони-маю, а вы меня покритикуете, идет? Или согласитесь, если вдруг обнаружите в моих словах истину. Давайте вместе решать задачку не из простых. Может и поймем, на чем спо-ткнулись ученые мужи.
Р е м ч у к. (Саркастически усмехается.) Тэкс… Вы меня будете просвещать?
О л ь г а. Ни боже мой. Я вас очень уважаю. И получаса не прошло, а я уже изменила своё мнение о вас. Сначала мне было вас ужасно жалко. Ваш друг сказал, что каток проехался по вашей судьбе весьма ощутимо. И мне было вас жалко. Страшно жалко. Но вот теперь я уже вижу, что жалость, это не то чувство, которое к вам можно испытывать, вы со-всем другой. Вы сильный. И вы действительно  знаете такое, чего не знаем мы. Не знаю и я. И от этого нашего незнания начинает твориться какая-то ужасная несправедливость.
Р е м ч у к. Скажите, вы член партии?
О л ь г а. Нет, я коммунист.
Р е м ч у к. Как это?
О л ь г а. Просто. Коммунист и всё. Без партии. По убеж-дению.
Р е м ч у к. Какому убеждению?
О л ь г а. По глубокому убеждению, что счастье возможно  в дольнем мире и для всех. А не для какой-то избранной группы граждан. И что вне справедливости общество не мо-жет стабильно существовать.
Р е м ч у к. Ну это утопия, а не коммунизм. Для всех и сразу! Хм…
О л ь г а. Нет, извините, я не сказала – сразу.
Р е м ч у к. Всё равно – утопия. И кто, если не партия, будет это ваше всенародное счастье созддавать?
О л ь г а. Сам народ.
Р е м ч у к. Вот так вот сам и всё? Давно я так не смеялся. ( Улыбается во весь рот.)
О л ь г а. Извините, если я всё так глупо высказала. Но…
Р е м ч у к. ( Встает, ходит по кабинету.) Это жена. Умер-ла недавно. Два месяца назад…( Снимает со стены фотографию в рамке.) Два месяца и семь дней…
О л ь г а. Простите!
Р е м ч у к. ( Достает из клетки бурундучка.) Вот всё, что осталось у меня от прошлой жизни. Эти фото. ( Кладет фото-графию на стол.) А Малыш не любит, когда после захода солнца включают свет. У него отбой. Строгий товарищ. У нас, одиноких мужчин, такие порядки. Без него совсем бы хреново было.  Так на чем мы остановились? Ах, вот!  ( Сажает бурун-дука в клетку и встает у окна.) Началась эта дикая история с того, что  незадолго до Дна Победы меня посетила журнали-стка из « Московских новостей» Ева Аргус.
О л ь г а. Знаю. Пару материалов у неё проходило. Ну и?
Р е м ч у к.А вот посмотрите…( Протягивает газету.) « Прощению не подлежат».
О л ь г а. Я читала.
Р е м ч у к. ( Напряженно.) Ну и что?
О л ь г а. Вот потому я и здесь. Давайте разбираться.
Р е м ч у к. ( Нацепив очки, вчитывается в газетный текст.) Маленькие люди, рядовые исполнители… Без постамента ус-тойчивое положение статуи невозможно…Они, эти малень-кие люди, и создают тот фундамент, на котором и укрепляет-ся культ личности. Создают и цементируют своей рабской преданностью, бездумной исполнительностью… Это про ме-ня.
О л ь г а. Я понимаю.
Р е м ч у к. Но ведь разные люди там были, в НКВД! Не одни только негодяи и палачи!
О л ь г а. Почему же там не быть и честным людям? Ну да.
Р е м ч у к. А вот она, эта ваша Ева Всевидящая, призы-вает  отменить срок давности и наподдать всем подряд.
О л ь г а. Не так. Я текст хорошо помню. Там сказано: «Простить – не знаю. Но называть надо. Поименно. Потому что эти люди живут среди нас. И требуют своей реабилитации. Как требует …» И дальше уже про вас лично.
Р е м ч у к. Ремчук требует! Доктор технических наук. Профессор.
О л ь г а. Скажите, давно эта история тянется?
Р е м ч у к. Если быть точным, то с февраля 1938 года. Да, именно тогда всё и началось.
 ( Встает, подходит к столу, берет толстую папку, кладет её перед Ольгой.) Вот здесь все бумаги. В 58-м один мой друг сказал так: « Если бы ты не лез  каждые два года  восстанав-ливаться в партии, тебя бы уже давным-давно забыли. Покаял-ся и сиди тихо. Работай на благо Родины. Так нет же! Далось тебе это членство! В душе будь коммунистом сколько тебе влезет, но в ряды не суйся!». Но я хочу, чтоб всё по закону! Я хо-чу настоящим коммунистом  быть, членом партии, а не в ду-ше. Как некоторые. Мне нечего стыдиться.
О л ь г а. Владимир Андреевич, скажите, а в чем вы каялись?
Р е м ч у к. ( Едва сдерживая слезы обиды.) Да, я действи-тельно каялся. И сегодня ещё сердце моё скребет вина. За то, что я слепо и безоглядно верил во всё то, что исходило сверху. Ни разу не усомнился. Твердокаменный коммунист! Да что там! Если бы мысль такая появилась в моей несчаст-ной голове девятнадцатилетнего юноши, я бы сам себя соб-ственными руками застрелил или задушил… Я бы размозжил свою голову вдребезги о первую попавшуюся стену! Вот какая вера была! А вы говорите… (Встает, нервно ходит по комнате.)
О л ь г а. Сядьте, прошу вас! Вам нельзя так волноваться. Ну прошу же вас!
Р е м ч у к. ( Стучит по ручке кресла кулаком.) Боялись! Сейчас говорят – боялись! Чепуха!Нет, нет! Мы не знали стра-ха такого порядка.Это был совсем другой страх!
О л ь г а. Какой же?
Р е м ч у к. Страх быть обесчещенным. А бесчестием было для нас сомнение. Вот чего мы боялись больше смерти – сомнения.
О л ь г а. Понимаю. Терять веру всегда страшно. Верой можно жить.
Р е м ч у к. Мы были убежденными.  У-беж-ден-ны-ми! Отсутствие веры – предательство! Вот чего мы боялись как ог-ня. А не Сталина или Берию там… Ежовы, Ягоды – всё это люди-функции. Исполнители…
О л ь г а. Вы уже заговорили как Аргус. Но были же процессы над вождями, Судили Троцкого, Бухарина…
Р е м ч у к. Их осудила партия.  Партия имела право судить, проверять, сомневаться в своих членах. Это её долг, если хотите, следить за чист отой своих рядов. Но отдельные чле-ны партии – никогда! Никогда не имели права на сомнение. Иначе всё теряло свой смысл. Партия не смогла бы стать единым целым, монолитом, если  бы отдельные члены позволили бы себе разброд и шатания. Отдельные личности могут оши-баться и заблуждаться, но партия – никогда! Эта истина и была впитана каждой клеточкой нашего мозга.
                Долго сидят молча.
О л ь г а. Простите, может это вам неприятно, но всё же повторю свой вопрос: в чем вы покаялись во времена Хруще-ва?
Р е м ч у к. Вот в этом и покаялся. В этой своей слепой вере. Я же не мог знать, что Сталин-то и оказался главным палачом!
 О л ь г а. Простите. Несколько неожиданно. Вы знаете, я родилась уже после войны  и многое пришлось постигать умозрительно, но  я не могу разделить вашу точку зрения на Сталина.  Что же касается Аргус, то и вовсе чушь какая-то получается. Мы с ней вместе готовили материалы к сорокале-тию Победы, я – как журналист, она – как редактор. Бог ты мой, как придиралась она к каждой буковке! Какая заядлая была рецензентша! Я рядом с ней – просто заскорузлая диссидентка… И вдруг такой головокружительный кульбит! В такой ситуации я просто вынуждена взять товарища Сталина под свою защиту, Хотя бы от вчерашних его апологетов. Иначе заподло какое-то получается, вы уж меня простите. То – ни сном, ни духом, то вдруг такой ураган! Деловой народ, одна-ко эти аргусы всевидящие!
Р е м ч у к. Не будем ссориться, вы, я вижу, тоже человек горячий.  У меня тут, кроме Сталина, есть ещё кое-какие соображения. Газета, сфальсифицировав против меня материалы, только продолжила серию статей, компрометирующих наших ученых-геологов. И не просто геологов, а именно тех, чья работа напрямую связана с охраной и защитой природных ресурсов СССР. Журналистка Ева Аргус, далекая от проблем геологии, судит о серьезнейших научных вещах с такой легкостью, будто век прожила в науке и значительно в ней преуспела...
О л ь г а. Простите, а кто её отец?
Р е м ч у к. Вот! В точку!  Он, что-то припоминаю, вроде бы геолог, из... э-э-э... второго ряда, скажем так.. Тогда кое-что проясняется. Вот откуда и хлесткие оценки научных качеств известных ученых, и глубокомысленные рассуждения  о несостоятельности их теорий… Невооруженным глазом видно, что всё это написано с чужих слов, выражающих чьё-то пристрастное мнение… Кому-то надо вывести из игры самых активных ученых-природозащитни ков.  Да! Герои всех её разоблачительных очерков – члены комиссии по ох-ране окружающей среды. Это честные, неподкупные ученые. Под них она и копает. То есть, копает под природные ресурсы. Я тоже член этой комиссии.
               


                Затемнение

                К а р т и н а  в т о р а я
 
   Комната Ольги. Письменный стол завален документа-ми. Тут же пишущая машинка «Ятрань». Ольга перебирает бумаги, сортирует их. Звонит в редакцию.

О л ь г а. Алло. Хочу предложить вам хороший материал. О ветеране войны. Да, и о ветеране партии.  Пока не знаю… Форму подскажет материал… Чекист … бывший…
Извините. ( Бросает трубку.) Черт! Никому ничего не на-до!  Только чернуху гонят, а разбираться никто ни в чем не  хо-чет!  ( Звонит  снова.) Алло, это я. Ну была я у вашего друга старинного. Ну, ничего. Вот, приволокла целую телегу всяче-ских бумаг… Впечатление двоякое. И жалко его до сухих слез , но и раздражает очень эта его слепая вера в простое ре-шение вопроса. Вот дадим опровержение на статью Аргус, подпишутся под ней три-четыре уважаемых человека – и дело с концом. Младенец! Вот тут читала поздравительные адреса к семидесятилетию, господи, боже мой! Какие люди! Все его хвалят и уважают бесконечно! Все приглашают рецензиро-вать и консультировать… Есть идея…Собрать этих уважаемых и уважающих и рассказать прилюдно эту поганую историю с публикацией в «Московских новостях». Ну, позовем и вас со товарищи, если не одолеем крючкотворов из ГВП в рукопашную… Из Главной военной прокуратуры. Сколько? Да почти три десятка фамилий получилось. Солидная команда поддержки. Буду обзванивать народ.  Я? Ну нет, лично я в победе не сомневаюсь. Не сдадим старичка-боровичка. Не 37-й же на дворе! К стенке, слава богу, не ставят и «воронки» по ночам не разъезжают. А пока суд да дело, напишу пьесу под названием «Янтарная комната». Он, оказывается, её, свою красавицу, почти нашел! Как – зачем? Это и само по себе интересно, а кроме того, узнают, какой это полезный человек, и перестанут его мучить. Пьеса классная получается. Сплю и во сне её вижу.


                К а р т и н а   т р е т ь я

                ЯНТАРНАЯ КОМНАТА

    События  конца войны. Советские войска в  Кёнигс-берге. Ремчук – молодой особист, контрразведчик. Занят по-иском Янтарной комнаты, на следы которой набрёл случайно.  В кабинете за большим столом с тремя телефонами сидит солидный мужчина – штабной офицер, хозяин кабинета.
 
Р е м ч у к.  Сейчас в комендатуру придет профессор Роде, он был хранителем Янтарной комнаты в Кёнигсберг-ском университете. Он сам распаковывал ящики, руководил монтажом, даже на ночь оставался с ней, этой своей янтарной красавицей… У него болезнь такая – страсть к янтарю. Он и не пытался покинуть город, хотя и получил разрешение на выезд.
Х о з я и н  к а б и н е т а. И что, вы полагаете, он там остался из-за янтаря?
Р е м ч у к:  Уверен. В противном случае Роде последо-вал бы за янтарем хоть на край света.
Х о з я и н   к а б и н е т а.  Он сумасшедший?
Р е м ч у к. Возможно. И я думаю, он пошел бы на то, чтобы выдать  нам место, где спрятана его красавица.  Чтобы снова увидеть её.  Я уже встречался с ним несколько раз, мы почти подружились. Ещё был тут профессор Брюсов из Ле-нинграда, они быстро нашли общий язык.
     ( Звонок.)
Х о з я и н  к а б и н е т а. Алло. Какой Эрдман? Врач Эрдман?  Скончался? От дизентерии? Да… Хорошо… Ясно… ( Кладет трубку. ) Скончался ваш Роде, скоропостижно скон-чался. И уже похоронен. Вот с таким вот номерочком. ( Пишет в блокноте.)
( Входит молодой лейтенант.)
Л е й т е н а н т. Разрешите доложить. Убит  сторож, тот самый, которого велели охранять. Утром заступил на вахту, у дома его, а он всё не выходит и не выходит. Решил сам по-смотреть. Зашел и вижу – лежит в луже крови. Готов уже…
Р е м ч у к. Как? Да он же должен был  вести нас в По-нарт! Он знал подземный ход!
Л е й т е н а н т. Готов как есть. Всё, хана. Не возьму в толк, когда его убили? Караул не отходил от дома ни на мину-ту.
Р е м ч у к. Врете, гады. Всё равно найду её. Найду Ян-тарную комнату. Найду!
         (Затемнение)
 


                К а р т и н а   п я т а я

  Москва,1987 год. В кабинете Ремчука: он уже не такой угнетенный, точнее почти веселый
   
О л ь г а.  (Входит.)  Вот теперь вы мне определенно нравитесь! И дело ваше не такое уж безнадежное. Всё будет путем.
Р е м ч у к. А вы знаете, сейчас мне и самому удиви-тельно, как это я так расслабился. Какая-то газетенка  что-то там накропала, а я и раскис! Да тьфу на них!
О л ь г а.  Я вообще-то  хотела  сделать вам сюрприз, но, увы, пока нечем порадовать. Очень зацепила меня эта история с Янтарной комнатой. Выйдет статья, люди прочтут и скажут: «Да это тот самый Ремчук, который знает, где спрятана Янтарная комната!». И всем станет ясно, какого нужного и полезного человека хотят укатать эти упыри.
Р е м ч у к.  Детский сад. Вот, смотрите, конкуренты не дремлют. Уже написали про Янтарную комнату. Литературка
О л ь г а.  Фирма веников не вяжет. Покажите… ( Смотрит в газету.) Убогонько как-то. Нет, это не конкуренты. То ли дело -  у нас! Кстати, я была в «Праве ветерана».
Р е м ч у к.  Ну и что там?
О л ь г а.  Смех  и грех.  Сначала – удача! Сенсация! Две полосы! С выносом на первую страницу: « Бывший контрраз-ведчик, одним из первых ворвавшийся в Кёнигсберг,  имеет план захоронения знаменитого Кабинета Фридриха 1»! Класс! Почешет ещё Аргус Всевидящий в своём тупом затылке!
Р е м ч у к. Не всё так просто. Не всё так просто…
О л ь г а. Ну-ну... Да, я ещё была кое-где. Ни за что не догадае-тесь! В КГБ, на Дзержинке. Ага! Сразу приняли. Позвонила по телефону, по справочной узнала… И приняли. Сказали, что наведут справки. Добро на публикацию  получить. Что нет секретных сведений. И пригодилось. Редактор говорит: « В этот номер не пойдет, нужна виза компетентных органов.» А у меня уже завизирован второй экземпляр! Ловко мы их обставили?
Р е м ч у к. Упреждающий удар. Всегда работает.
О л ь г а.  Но скажите, можно хоть кого-то найти, кто был свидетелем?
Р е м ч у к. Сложно сказать. Злой рок настигал всех, кто хоть как-то соприкасался с проклятой тайной. Как-то раз к нам в комендатуру зашел лейтенантик, говорит. Когда купал-ся в озере, нырнул глубоко и случайно нашел вход в замуро-ванную пещеру. А до того видел, как 4 апреля, когда штурмо-вали Кенигсберг, сам во дворе замка видел, как упаковывали ящики. Ночью эти ящики исчезли. Но в числе грузов отправленных на запад, этих ящиков не было. Хотел с нами вместе в ту пещеру пробраться. Но на следующий день нашли его с пробитым черепом  В ста шагах от комендатуры.
О л ь г а. Это могло быть простым совпадением.
Р е м ч у к. А сторож, убитый в своем доме? И такой могилы на кладбище мы потом не нашли. Не было могилы под таким номером! Не было, и быть не могло. Потом пропал Роде и его супруга. Всех убивали. Я до сих пор не могу забыть эту дымящуюся кровь на пороге …
О л ь г а. Ну вот опять у вас настроение испортилось. Сейчас мы вам его поправим. А давайте позвоним в редакцию, ведь материал в номер в 5 часов  подписывают. А? Звоним?
Ну вот… ( набирает номер ) Алло! Это насчет материала… Янтарная комната… Да, в этот… Какой ещё « Мемориал»? Что за чушь! Алло! Отбой. ( Кладет трубку.)
Р е м  ч у к. Я же говорил – не всё так просто. Вот письмо получил от своего боевого товарища. ( Читает.) « Приехать не смогу. Но есть у меня хороший знакомый, он про Осетию всё знает. Он свидетель, как при Никите всё наше бывшее на-чальство из НКВД чины получило в партаппарате.Все они вдруг стали жертвами сталинских репрессий. А моих же парней, мелочь в общем-то по сравнению с этими щупаками, про-куратура мотала до 59 года. Но против меня никто ничего не показал. Эти ребята многое знают, да только захотят ли гово-рить? А мне приехать, если честно, просто не на что. Здоро-вья - шиш, живем на хрущевскую пенсию – 60 рублей. Не сильно на эти копейки разгуляешься. А цены растут бешено...» Вот…
О л ь г а. Давайте это письмо сюда. Правовое государ-ство у нас или как? Если заранее расслабиться, то успеха не видать во век.. Держитесь, и не расслабляйте меня.
Р е м ч у к. Ну, командир… А правовое государство лет через десять может и будет. Но пока… одни слова…Вон телевизор захлебывается диспутами о начале эры добра и  ми-лосердия.. . Не к добру это…
О л ь г а. Я того же мнения. Когда так громко орут о добре и справедливости, ни добра  ни справедливости днем с огнем не сыщешь. Но мы всё равно не должны падать духом, Владимир Андреевич. Мы всё равно победим, потому что мы правы. И не сбивайте меня, а то опять какую-нибудь глупость отчубучу.
Р е м ч у к. А вот это вы не хотите почитать? ( Протягивает Ольге  газету.)
О л ь г а.  Но это бред какой-то! Вместо нашего материала дают очередное разоблачение « Мемориала»! Не до янтаря пока, так надо понимать? Ой. Как хочется  вот так вот… прямо в эти наглые рожи… Какие мерзавцы! Что с вами? ( Бросается к Ремчуку.) Вам плохо? 
Р е м ч у к. (Сгорбившись.) Ну что ж, действительно, пока. Извините, тут ко мне должны зайти…               

      Прощаются. Ольга уходит. Ремчук долго стоит у окна.
            

                К а р т и н а   п я т а я
            
       Комната  Ольги: рабочая обстановка, всё просто, ничего лишнего

О л ь г а. (Сидит на стуле у телефонного столика, о чем-то сосредоточенно думает.) К черту! К черту их всех! ( Берет трубку, набирает номер, звонит.) Алло. Владимир Андреевич, это я. Вот что... Вы не против, если я попрошу Еву Аргус придти на собрание в ваш институт? Ну да, писала она всякую заказную дурь, но по глупости, уверяю вас, или деньки нужны, но не мо-гу я поверить, что молодая женщина, нет, она конечно не сталинистка, нет… Но и не из тех, кто пляшет на шкуре убитого льва, я так думаю… Добивать лежачего она не станет, уверяю вас! Она кормящая мать! Когда у меня родилась дочь, я такая была, что даже на траву наступать боялась, чтобы не  дай бог не повредить это траве. Это с каждой женщиной бывает. Ну да, я-то знаю… Она написала про вас эту чушь не вникнув. Ей просто надо всё толком объяснить… Я упрошу её придти на собрание, и она расскажет всем публично, что сама не знала, в какое дело её втравили. Знали ведь, что скоро уйдет в декрет, вот и подсунули подписать чьи-то изыскания. Да... да... и её можно понять. Кто знал некую Еву Аргус полгода назад? Разве что авторы материалов в разделе «достижения советской науки и техники». А теперь вот на весь мир прогремела… По-человечески это понятно. То ни сном ни духом, а тут вот враз – правофланговый перестройки! Вот и врезала ребром ладони по старческому кадыку… Да не обижайтесь вы, Бога ради… Так я позвоню… Чёрт. Бросил трубку. Ну как хочет. ( Снова звонит.) Алло. Ева, добрый вечер, точнее, доброй ночи. Просто, если разбудила, Это Ольга. Да… ( Включает громкую связь, записывает разговор на диктофон.) Ева, у меня  к тебе дело. Скажи, при каких обстоятельствах появилась статья о Ремчуке?
А р г у с. Это что, допрос?
О л ь г а. Ну что ты. Не в дружбу, не в службу, а просто по совести, скажи – кому это нужно? Кому мешает Комиссия по охране природных ресурсов? Ведь именно их выбили из седла , активистов этой комиссии. Самых несговорчивых, самых строптивых.
А р г у с. Это профессиональная тайна. 
О л ь г а.  Я знаю этого человека достаточно. Я хочу написать о нем книгу.
 А р г у с. ( Хохочет.) Не то время на дворе. Хватит! Мы решительно освобождаемся от двойной морали. И нам всем необходимо покаяние.
О л ь г а. Вот и кайтесь себе спокойненько, если совесть спать не дает.
А р г у с. Вы хотите оправдания палачу? Не виновен? Да что вы! Каждый, кто хоть как-то, даже пассивно участвовал в этом деле, должен быть назван поименно. Эти стыдные тайны мы не потащим в будущее. Гнойники надо вычистить до основания.
О л ь г а. А как же милосердие?
А р г у с. Умолчание и милосердие – не одно и то же. Молчать мы не имеем права. Уроки должны быть усвоены. Мы должны глядеть в глаза друг другу, твердо зная, кто перед тобой. Я член коммунистической партии и состоять в одной партии с подлецом не хочу и не могу. Наш долг – сорвать маски с лже-коммунистов…
О л ь г а. ( Бросает трубку.) Какое счастье, что я не член этой мафии. Какое счастье!  (Ходит по комнате, обхватив го-лову руками.) Облом. Полный облом! Безнадега! Дипломат я никудышний, и это факт. (Садится, перекладывает вырезки из старых газет в папке.) Вот бы с кого начать покаяние! «Громить беспощадно фашистскую сволочь!», « Бить по врагам народа с точночтью артиллериста!» . Ай да умники – Хрущев, Косарев… Опять Хрущев… Аж захлебывается погромной блевотой! И эти туда же!
« Мы должны беспощадно критиковать кадры, которые тормозят перестройку!»
               
               
                К а р т и н а   ш е с т а я.

Кабинет Ремчука. Сидит в кресле, расстроен, на полу  валяются газеты.

О л ь г а. (Входит.) Вы почему дверь не запираете?
Р е м ч у к. Я видел из окна, как вы шли к подъезду. Я бы предложил вам ключ, поймите правильно, мне иногда бывает трудно встать…
О л ь г а. А я бы просила вас пригласить вашего внука пожить пока у вас. Пока вы не укрепите свое здоровье после инфаркта. Я всегда готова вам помочь, вы же знаете, но с вами кто-то должен находиться постоянно.
Р е м ч у к. Я предложил Володьке, внуку моему, пожить у меня, но он сейчас вот как раз жениться собрался, не до де-да, понимаешь… Дело молодое… Но он часто у меня бывает. Вот телевизор новый принес. Телефон с прибамбасами. Другие и этого не делают.
О л ь г а. Я тут прочла все ваши бумаги, и ещё кучу всего, что нашла в архивах. И вот что получается. Тексты будто под копирку. Нынешних и тех. Понимаете? ( Ремчук пожимает плечами.)  Только даты и имена другие. Да кое-какие слова звучат посовременней. Там боролись с троцкизмом, здесь – с рецидивами сталинзма… Я и ещё кое-какие открытия сделала.
Р е м ч у к. ( С усмешкой смотрит на неё.) И какие же, товарищ ис-следователь?
О л ь г а. К примеру, такое. Перестройка в стране за весь советский период объявлялась семь раз. И всякий раз олигархия от партаппарата жертвовала целыми бюрократическими учреждениями. Создавалась иллюзия оздоровления, а под сенью бюрократического зонтика цвел и цвел, зрел да поспевал весьма опасный плод: кастовая монополия на власть.  А тут уже рукой подать до  слияния с черным бизнесом. И вот вам пожалуйста: рождается на свет без особых родовых мук новый класс – со всеми определяющими признаками. Периодически этот протокласс истерично сбрасывает свою верхушку, жертвует парой-тройкой наиболее одиозных важных персон в угоду общественному мнению и, обновленный и преображенный, вновь берется за старое с новым энтузиазмом.  У него, у этого нового класса, тысячи масок и тысячи тысяч языков. Один подлее другого. Но суть всегда одна. И лицемерие – его основная черта. Подмять под себя общество и государство и воцариться всецело над всем и вся. Власть ради власти. Что может быть бессмысленнее?
Р е м ч у к. ( Возмущенно.) Это же позиция « Демсоюза»! Что общего у вас с ними? С этими недоумками, моральными дистрофиками?
О л ь г а. С ними – ничего общего. Но это ещё не всё. Вот второе наблюдение, и, пожалуй, самое важное: меч, занесенный над головами классовых врагов « диктатурой сознательного меньшинства», оказался обоюдоострым. Он снес голову и самой социалистической революции, и её искренним защитникам.
Р е м ч у к. ( Вскакивает, нервно ходит по кабинету.) Что мы такое мелете, милая вы моя? Какие враги? Да, в партии были перерожденцы.  Есть они и сейчас – коррумпированные лица. Но какой же это « паразитический класс»? Чистый «Демсоюз»! Нет, не ожидал я от вас, мадам, такой глупости, такой изысканной чуши!
О л ь г а. ( С энтузиазмом. )И это ещё не всё. Эта зараза, кастовый принцип организации общества, начинает расползаться по всем порам общественного и государственного организма. Всё идет как бы само собой, а на самом деле – по четким программам. Ах, зачем у нас никто всерьез не занимается вопросами материализации общественного сознания? Массового сознания. Ну и вот, касты плодятся с неимоверной скоростью, жадно  пожирают на своем пути всё живое, талантливое. Только принадлежность к определенной касте дает человеку право быть членом этого ужасного, извращенного общества. Все остальные – изгои. И таких – много, очень много, если не большинство. Касты благоденствуют. А свободные, но бесправные люди нищенствуют или попросту вымирают. Ибо не имеют ни малейших перспектив на достойную жизнь вне касты. Проворные соображают, что место в касте можно купить или  захватить криминальным путем. Но вне касты жить и преуспевать не может никто. Не может... Понимаете?
Р е м ч у к. Вон! «Демсоюзу» не место в моем доме! ( Взбешен.) Вон, я вам говорю! Какую ахинею вы несете, прости господи… Вы и  видеть не хотите тех позитивныхъ перемен, которые происходят в нашем обществе в перестройку, объявленную партией. Всё долдоните и долдоните  эту свою чушь собачью. Тьфу! (Падает на диван в бессильной злобе.) Мне кажется, что сейчас вас я ненавижу ещё сильнее, чем Еву Аргус.
О л ь г а. Да успокойтесь же вы, наконец. Вы  -  мудрей-ший человек, не чета мне, глупой женщине. Поймите, у « Дээса» эксплуататорский класс – партия или партократия, как они говорят, а у меня существенно иное: партаппарат – это всего лишь инструмент в руках паразитического класса. Понимаете? Очень удобный такой инструментарий. Безотказный и бездумный. Вот вы много размышляли, прежде чем броситься выполнять очередное цэу вашего партначальства? То-то же…  Так вы хоть сейчас об этом задумайтесь... А другие так всю жизнь проживут, и даже мыслью на эту тему не озаботятся.  И ещё кое-что я вам скажу. Вот этот подлейший протокласс имеет подлейшую привычку всё хорошее, что делается в обществе в такие вот переломные моменты, объявлять достижениями либерализма, подлейшего и трусливейшего из всех существующих измов. А вот всевозможную гадость типа ущемления прав людей, обираловку всякого рода и прочее – сущностью социализма. Порядочных людей  превратят в монстров, нашпиговав общественную жизнь сборищами отморозков и прочих придурков в упаковке «ура-патриотов». Громят, громят всё подряд, но как только в народе зародится хоть одна здравая мысль насчет истинных причин  этого тотального разгрома, как тут же либералов со всеми их псевдосвободами пошлют  на свалку истории и - вперед - продвигают новых выдвиженцев. Всё, хватит критики, хватит негатива, народ устал… Давайте трудиться. И так было всякий раз, когда очередная перестройка заходила в свой идеологический тупик, а  народ начинал вдруг по-настоящему прозревать. Но ограниченность птриотов и тупая самонадеянность либералов всякий раз давали реформаторам шанс  вновь и вновь разыгрывать всё тот же сценарий. А глупость   руководящих  членов партии и фатальное безразличие общества делают возможными все эти безобразия  и поныне. Они считают, что сознательность коммунистов всё преодолеет. Но сознательных уже давно сожрали, или дожирают последних, что мы и наблюдаем  вот прямо сейчас, дорогой Владимир Андреевич.  И всё же -  законы диалектики действуют объективно.
Р е м ч у к. ( Стоит у окна.) Законы, законы… (Устало.) О чем мы спорим? Сталинизм осужден – и баста! Возврата к прошлому нет. О чем спорим? Есть, конечно, люди, чьё сознание развращено настолько, что они пойдут на всё, лишь бы отхватить кусок пожирнее. Но они – не класс!
О л ь г а. Вы просто не хотите понять меня. Вам некомфортно понимать меня! Вот сейчас, на наших глазах зарождается страшное действо, но пока результаты его не для всех очевидны, а точнее, почти ни для кого не очевидны. А может, очевидны для многих. Но им выгоднее делать вид, что они ничего не понимают. Любой вариант на выбор! Результат же один – полная пассивность общества на пути осмысления происходящего. А ведь начинается нечто ужасное для большинства людей и для всей страны в целом! Я написала вот это. ( Протягивает Ремчуку ру-копись.) Здесь порядка пятидесяти страниц. Прочтите на досуге, если вдруг заинтересуетесь моим ходом мысли.
Р е м ч у к. Мне это не интересно.
О л ь г а. А жаль, пол-Москвы уже прочли! Тогда в трех словах я изложу свои идеи на этот счет, если вы, конечно, не возражаете. Иначе нам трудно будет двигаться дальше.
Р е м ч у к. ( Раздраженно.) Валяйте.
О л ь г а. В руководстве страны, в самой бюрократической системе созрел протокласс, который по своей сущности нуждается в совсем ином устройстве общества. Его опорой должен стать класс хищников, а не трудящиеся массы, резерв энтузиазма которых уже весь исчерпался...  Ситуация усугубляется тем, что есть и встречное движение – в мировой системе также произошли схожие изменения. Резерв творческой энергии капитализма иссякает, на смену ему идет иная система – которую в специальной литературе называют постиндусстриальным обществом. Это горючая смесь заорганизованного капитализма и дезориентированного социализма  с ярко-криминальным подтекстом. Есть и ещё одно название этого пирожка со стрихнином – еврокоммунизм. Так вот, как две капли воды, находящиеся на жирной или коррумпированной поверхности, они неудержимо стремятся к слиянию. Потому что так выгоднее с позиций мега-энергозатрат. Но чтобы успешно слиться, они должны стать максимально похожими с точки зрения соц-полит-эк-организации.
Р е м ч у к. Как две капли воды... Чудесная теория! Проста, как хозяйственное мыло! Беда, когда домохозяйки берутся рассуждать над проблемами государственного устройства. Посто беда!
О л ь г а. Вот видите, вы уже вступили в спор с товарищем Лениным. Это хорошо… Почти успех. Тогда идем дальше. И вот из советской системы выпотрошена вся соц. идеология – забота о народе, который незаметно превращается просто в население. Казалось бы, одно и то же – народ и население. Но нет - население безлико, народ – имеет своё неповторимое лицо. Отсюда тяжелые последствия – не надо заботиться о населении. Потому что население безгласно, максимум на что оно способно, это стихийный бунт. Но чтобы предотвратить эту стихию, придется многократно увеличить расходы на армию и милицию, которая теперь уже скорее полиция, и которая теперь нужна в ином качестве – как структура, которая защищает власть от этого самого населения. Таким образом, армия из всенародной превращается в наёмную, или контрактную, которой всё равно, кого убивать, лишь бы платили, а само общество уподобляется пирамиде, высота которой постоянно растет – ведь идет отжимка из этого самого населения. Хищники половчее отбирают и вымогают то, что есть у хищников помельче, а те, в свою очередь, нещадно грабят бедное ибольшинство. Аппарату, который всё ещё именует себя государством, а оно уже сняло с себя функции патернализма, остается только самая малость – вовремя брать налоги со всякого рода хищников и по чуть-чуть кидать небольшие куски массам, чтобы не все сразу вымирали и чтобы ненависть этих самым масс не смела саму власть ненароком. Так идет процесс расслоения общества. Постепенно, но это вопрос времени – и только, все потенциальные хищники окажутвя в верхней части пирамиды, а неспособные к хищническому образу жизни…
Р е м ч у к. То есть травоядные...
О л ь г а. Пусть так. Они выпадут в осадок и просто будут уничтожены – со временем.
Р е м ч у к. Тогда кого же будут пожирать хищники?
О л ь г а. Друг друга. Пока не наступить такой момент, что станет ясно: системе нужен качественно новый человек, ибо уже некому работать.
Р е м ч у к. И тогда изобретут некое подобие человека – полуробота-полуживотное?
О л ь г а. Вот именно. Либерал живет здесь и сейчас. Ему не интересно, что будет завтра. У современного цивилизованного человека зачастую уже нет детей или их очень мало, один или два в лучшем случае. И он сладострастно мстит всем тем, кто ещё не утратил своих человеческих привычек – любит, а не занимается сексом, растит детей, а не клонирует себе подобных… Он, либерал, под видом борьбы за свободу, уничтожит всё человеческое и порядочное, что ещё теплится в людях. Вместо законов общества он насаждает законы джунглей, где «всякая букашка ест другую букашку, которая помельче»… Понимаете, куда мы идем?
Р е м ч у к. Ясно теперь – к вселенской катастрофе. Но вот счастье для всего неразумного человечества – у общества появился шанс. И этот шанс – вы!
О л ь г а. Смейтесь сколько хотите. Но это всё очень серьезно.
Р е  м ч у к. А мне кажется – всё это достаточно курьезно. Вся эта ваша, с позволения сказать, кухонная теория. В стране, подумать только, не осталось умных людей. Кроме вас! Пофессора, академики – это так, мельчь какая-то по сравнению с таким гигантом мысли, как вы. Вы просто не хотите замечать, какие грандиозные перемены происходят в стране!
О ль г а. Да, много хорошего происходит, согласна. Но это не благодаря, а вопреки системе! Потому что народ, а он ещё кое-где есть, на счастье, и он живёт, и всегда будет двигаться вперед, в отличие от населения, цель которого – лишь приспособиться и выжить. Но система работает на себя, понимаете? Так она рано или поздно уничтожит всё светлое в народе, превратит его в быдло! И виноваты будем мы все, потому что не хотим свеовременно думать! Обратите внимание: не современно, а своевременно! Мы не хотим понимать! Нам так комфортнее! Чтобы за нас думал кто-то ещё. И нес ответственность за случившееся! Весь мир так живет впрочем.
Р е м ч у к. ( Жестко.) Я сказал. Никто не виноват, что у власти оказался авантюрист и  карьерист Сталин...
О л ь г а. (Перебивпает.) Ещё скажите – маньяк, садист и бандит.
Р е м ч у к. Простите, кто жил в то время – вы или я?
О л ь г а. А что? Надо отвечать? Неужели я так плохо выгляжу?
Р е м ч у к. Отвечайте! Хватит паясничать!
О л ь г а.  Не хотела бы я встретиться с вами пятьдесят лет назад… Ой, не хотела бы… Вы, конечно. Вот именно поэтому вам и труднее понять своё трудное время, потому что вы находились внутри него. Ладно. Я сейчас уйду. А когда вы охолонёте маленько, я вам ещё кое о чем порасскажу. И о перекличке 37-87, и про Институт Красной  профессуры… И про многое другое. И вы поймете наконец – дежа вю, как говорят французы. Всё повторяется.  И не забывайте про собрание, готовьтесь. Аргус придет, я уверена. И мы победим. Ой, ухожу, ухожу...
               


                Действие  второе

                Картина седьмая
               


Через месяц. Собрание в московском научно-исследовательском институте. Ремчук и Ольга встречаются недалеко от проходной – (на авансцене).
Р е м ч у к. Простите, в прошлый раз я погорячился. Возможно, я чего-то не понимаю. Давайте  помиримся. Глупо ссориться из-за того, что так запутано, непонятно в чём-то.
О л ь г а. Боже мой, я и не думала обижаться. Как  себя чувствуете?
Р е м ч у к. Ничего. Володька придет, железно обещал. Но я вас хотел бы попросить… Не знаю, как и сказать… Я уве-рен, меня коллектив поддержит… У нас острые, безбоязненные люди. Вам не о чем беспокоиться. И может, не стоит туда ходить? Поймите, это акадэмическа аудитория…
О л ь г а. Господи, что ж мы, акадэмиков не видели?
Р е м ч у к. Нет, вы меня неправильно поняли. То есть нас могут неправильно понять… Вот если бы  вас рекомендовал какой-нибудь журнал…
О л ь г а. Ха! Вы боитесь, что ваши коллеги подумают… женщину привел? Это вас пугает? Как вообще такая мысль могла на ум запасть?
Р е м ч у к. Не обижайтесь, вы человек эмоциональный. Распереживаетесь вдруг… А это произведет не то впечатление, на которое мы рассчитываем. Тут будет достаточно моих настоящих друзей из акадэмического мира, право же, вам не о чем беспокоиться. Я прошу вас…
О л ь г а. Хорошо, идите. А я потом. Это-то хоть можно?
Р е м ч у к. Лучше бы вообще туда  не ходили.
О л ь г а. Ну как знаете. ( Отворачивается.)  Идите, идите же, скоро начнут. ( Ремчук проходит через  вертушку.) Черт-те что…(выжидает некоторое время и тоже идет через проходную.)


                Картина  восьмая

Зал  института переполнен. За столом президиума  председатель собрания и секретарь – это парторг и профорг. Они сидят сбоку. В центре – двое военных: генерал-майор юстиции и подполковник. Между ними Ева Аргус. Перед ней диктофон, такой же диктофон и у Ольги.

 Р е м ч у к. ( Стоит на трибуне. Говорит тяжело, слова вязнут во рту. Похоже, ему очень плохо.) Я вам скажу откровенно…Зоделава, наш нарком, в тот день пригласил меня обедать…
Д е в у ш к а. ( Выкрикивает из второго ряда.) Да что он нам голову морочит!  Какой-то обед у какого-то Зоделавы! Кому это интересно? Пусть лучше расскажет, как орудовал в НКВД!
П р е д с е д а т е л ь . (  Стучит ладонью по столу.) Спокойно, товарищи!  Вы же, Владимир Андреевич, и в самом деле, ближе к теме собрания.  Не ночевать же нам здесь, всамделе…( Обтерев ладонью рот, натужно хохотнул .)
Р е м ч у к. Но я всё по порядку рассказываю, как было на самом деле… Чтобы ничего не пропустить. ( Гул в зале усиливается.)  Зоделава утром следующего дня  вместе с заместителем выехал на передовую и тут же попал под бом-бежку.  Он умирает на месте, а его помощник скончается через несколько часов в лазарете.
П р е д с е д а т е л ь.( Перебивает Ремчука.)  Я всё же хочу спросить у собрания – будем про всё это слушать?  Что здесь слушать?

( Крики из зала: Да что здесь слушать? Палач – это же яс-но! Пусть лучше расскажет, как измывался над интеллигенцией!  Хорош гусь!  Газета зря писать не станет!)

П р е д с е д а т е л ь. ( Звонит в колокольчик.) Тогда ближе к делу, Владимир …дорогой вы наш … Ананьич.
              ( Зал утихает, слышно, как хрипло дышит в микрофон Ре-чук.)

Р е м ч у  к. ( Утирается скомканным платком.) извини-те, я не готовил специальных речей…Я просто хотел выступить перед коллективом. Перед людьми, которых я знаю и которые меня знают не первый год… Здесь вы, уважаемые товарищи, по моей просьбе… Именно я просил вас сюда придти, хотя ещё сезон отпусков не закончился… И жара стоит, пятница к тому же… Это очень благородно с вашей стороны, что вы сейчас все здесь…Мне надо было выступить перед вами, иначе кое-кто из вас мог бы поддаться клевете…

( Вновь крики из зала: Демагог! Опять резину тянет! Пусть дело говорит! )

П р е д с е д а т е л ь. Спокойно, спокойно, товарищи! Пусть выскажется. Мы дали ему слово, пусть говорит.  Говорите, Владимир Андреевич!
Р е м ч у к. Я и говорю. Спасибо. Так вот, накануне я перенес  тяжелый сердечный приступ…

( Зал взрывается: Выкручивается! Жалобит! Вот скот! Му-чить других – сердце не болело! Гад! К стенке его!)

Р е м ч у к. ( Качнувшись, цепляется обеими руками за край трибуны. ) Хорошо, я буду краток… Но всё же прошу заметить – эпизод с Зоделавой имеет большое значение… для дальнейшего понимания.

     ( Зал снова приходит в движение, Ольга тоже выкрикивает: «Вы с ума сошли!». К Ольге протискивается Володька, внук Ремчука.)

П р е д с е д а т е л ь. Я вынужден напомнить о регламенте. Сами понимаете, ваши коллеги  не могут до бесконечно-сти выслушивать эти побасенки. С кем вы пили-ели, пока народ воевал, здесь никому не интересно.
Р е м ч у к. Хорошо. Извините. Так вот… После того, как  Зоделава умер и вслед за ним умер и его помощник, меня перевели в особый отдел Черноморской группы. Раньше я был в штате Зоделавы… И вот с этого момента я всё время на передовой, за что имею боевые награды. Три ордена и несколько медалей.
П р е д с е д а т е л ь. Ну и зачем  надо было рассказывать этот эпизод?  Как вы пили «Кахетинское с вашим шефом. Ну если любите выпить, так и скажите. Но это будет слабым оправданием вашим злодействам. Вынужден напомнить о регламенте снова!
Р е м ч у к. Этот эпизод важен вот почему. У Зоделавы в столе , а я об этом узнал позднее от одного бывшего служа-щего отдела наркомата, лежало дело. На его зама Акацева, который-то и остался в живых, один из всей команды Зоделавы.  А вина Акацева была в том, что он снабдил оружием переброшенного немцами через инию фронта своего пле-мянника, который  выполнял задание по созданию в Северной Осетии фашистского подполья.
Ш у м н а я   б л о н д и  н к а  и з   з а л а. ( Сидит за Оль-гой.) Вздор! Какое подполье, черт возьми! Всё это гнусные ин-сенуации энкавэдэшников!
        (жужжит вентилятором всё соб-рание, изредка бросает реплики с места.)
Р е м ч у к. Нет, товарищи, подполье было… Во время чекистской операции оно было частично ликвидировано, и за-держанные дали показания  на Акацева. У его племянника был автомат, номерной, заметьте, записанный за Акацевым. Но тогда, повторяю. Я ничего этого не знал...

( В зале яростно засвистели. Блондинка выкрикивает: Бре-хуны! )

В о л о д ь к а. (Толкает локтем Ольгу.) Ну и зверинец…
О л ь г а. (тоже выкрикивает с места.) Да вы все с ума посходили!
Р е м ч у к. ( Тяжело дышит.) Но представьте себе обстановку… Я приехал из Москвы, заперся с Зоделавой, никого к себе не пускаем… Акацев тогда ещё  арестован не был, и никакого специального разговора Зоделава о нем со мной не вел. А вот сам Акацев, по-видимому, решил наоборот. И как только Зоделава погиб, из стола одномоментно исчезли все бумаги на Акацева. Остался я, единственный осве-домленный человек, как, вероятно, думал Акацев. Потом ме-ня оттуда убирают, а сам Акацев, как теперь я понимаю, прямо связанный с организацией фашистского подполья в Осетии, сразу ушел из НКВД и отправился на партучебу. К ХХ-му съезду он уже занимал достаточно высокий партийный пост. После известного письма  Хрущева Акацев обращается в ЦК с заявлением, в котором прямо называет меня глав-ным виновником  нарушения  соцзаконности  в Северной Осетии.Тогда я ничего не мог понять – почему вдруг я? Но ко-гда узнал от своего боевого товарища Гороженко обстоя-тельства  дела самого Акацева, то всё встало на свои места. В заявлении  Акацева никаких прямых обвинений в мой адрес не содержалось. Только общие фразы.
Б л о н д и н к а. Какие ещё доказательства? Сталинская мразь! Собака! Пёс! Верный Руслан! Сволочь!

( Аудитория свистит и улюлюкает так, как будто «Спартак» проигрывает всухую.)

Р е м ч  у к. ( Неожиданно громко и четко, выпрямляя спину.) Тогда все, или почти все лица других национальностей выехали из Северной Осетии. В аппарате остались только местные кадры, осетинцы. Из молодежи, которых прислали в Осетию на комсомольскую работу  а начале войны, никого не осталось. Дела заводили новые люди. Тогда меня подробно расспрашивали о Гороженко, но я  ещё не знал, что и на него поступило заявление. Расследовали моё дело долго. Но так ничего и не нашли. И я решил, что это досадное недора-зумение, не более. Однако, после заключения прокурора о моей невиновности, Акацев обращается со вторым письмом на имя Хрущева, теперь уже лично. Что же касается Хрущева, то тут надо заметить, что и он сам имел  свои собственные причины, на тот момент, относиться ко мне, мягко говоря, без восторга. И даже с неприязнью.
( Зал отвечает рёвом: Какая персона! У Хрущева личные причины!)
П р е д с е д а т е л ь. ( Встает, стучит по столу.) Тихо, тихо! Товарищи, успокойтесь! Журналист в своей статье ( вежливо кивает в сторону Аргус ) ничего про  Хрущева  не пишет. Так что не надо нас сознательно запутывать. Оставим Хрущева.
Р е м ч у к. Но это очень важно!
Б л о н д и н к а. Свой свояка видит издалека!
Р е м ч у к. ( Твердо.) И хотя я ни в чем не  препятствовал следствию, в течение трех лет ходил с интервалом в три дня на допросы… За это время можно было сойти с ума…повеситься…застрелиться…Но я верил в торжество правды, я не знал за собой вины – и это давало силы жить. Но вот однажды меня с допроса увезли на «скорой»…
П р е д с е д а т е л ь. Мы всё-таки лишим вас слова, ес-ли вы не начнете говорить по существу.
В о л о д ь к а. ( Ольге .) Никто не ведет протокол, вы заметили? На столе нет ни единого листка бумаги, только магнитофон у Евы Аргус… И ещё папки – дело на моего деда наверное…
О л ь г а. Ничего, мы тоже всё пишем. Кассет хватит.
Б л о н д и н к а. Да, коллектив хочет знать, как Ремчук мучил людей в застенках НКВД! И подробно, пожалуйста.
Р е м ч у к. Все эти годы я просил только об одном – передайте дело в суд. Но мне отвечали одно и то же – срок давности уже действует. Так вот, в суд нельзя, а в советские учре-ждения бумаги направлять – это пожалуйста.

( Крики с галерки: Не верьте ему! Крокодиловы слезы! Таких щадить себе дороже!)

Р е м ч у к. Да, я виновен. Виновен в том, что своей слепой верой в правильность указаний сверху невольно содейст-вовал беззаконию.

(   Из зала: Демагог! Он оскорбляет представителей власти! Он оскорбляет правосудие!)

Р е м ч у к. Пресса вводит в заблуждение читателей, по-тому что сама введена в заблуждение.
П р е д с е д а т е л ь. Минуточку, вы к кому обращаетесь, Владимир Андреевич? К залу или к прокуратуре? Напоми-наю, мы здесь сидим, чтобы  услышать от вас: да, было, на-рушал. Простите, люди добрые, раскаиваюсь чистосердечно. Вот какие слова вы должны сказать, Владимир дорогой вы наш Андреевич! А вы берете и нападаете на прокуратуру. Ай-я-яй.

 ( Зал одобрительно булькает. Ремчук слушает отрешен-но, становится похож на восковое изваяние.)

Р е м ч у к. ( Обращается лично к председателю.) Знаете что, уважаемый Виктор Петрович, оттого что мы многого не знаем, в нашей истории  всё время происходит что-то ужас-ное. Ещё раз повторяю: с подачи Главной военной прокуратуры, которой очень не нравится, что сейчас, в 1988 году, я об-виняю её в нарушении закона…
П р е д с е д а т е л ь. Ну, это уж чересчур. Вы теряете последний шанс, дорогой вы наш…
Р е м ч у к. Простите, если я вас невольно обидел… ( всматривается в зал ) Миша Слоним здесь?  Вот вам конкретный пример, все знают Мишу Слонима, молодого специали-ста, добросовестного, исполнительного и аккуратного. Вот представьте себе такую ситуацию. Входит Миша в кабинет директора  института  и говорит: « Я приказываю , чтобы лабо-ратория  профессора Аэруни срочно переехала в новый корпус, а я займу их помещение. ( Гул в зале усиливается.) Вам это кажется странным? Ещё бы. Но это ведь то же са-мое, что и со мной. Вот Ева Аргус написала, что я был глав-ным палачом Осетиии. Мальчишка, рядовой, не имевший тогда никакого воинского звания…
П р е д с е д а т е л ь. Владимир Андреевич, опять вы за своё!
П р о к у р о  р. Я хочу дать разъяснение. Меня очень удивляет такое положение вещей. (С мягкой укоризной.) Владимир Андреевич, надо было  дать газете материалы и посвятить всю статью, а не полстолбика. Лично вам. Вот ведь какой вы настырный!  Да не обидится на меня  корреспондент газе-ты!
Р е м ч у к. Корреспондент на вас  не обидится. А что касается писем, которые вы мне показывали на следствии, то видел  я их только из ваших рук, издалека. Я их не читал, не ви-дел и даты. Подписи под ними тоже не видел.
Б л о н д и н к а. Вот нахал! Нет, вы только на него посмотрите!
( Шум в зале перешёл в непрерывный ор. Некоторые вскочили со своих мест и лезут к трибуне, пытаются стащить оттуда Ремчука.)
О л ь г а. ( Володьке.) Да он умрет здесь, сейчас, на этой трибуне! (Вскакивает, кричит Ремчуку.) Да замолчите же вы наконец! Не надо им ничего объяснять! Вы им здесь не нужны! Это была моя идея, плохая идея! Пойдемте отсюда, я вас очень прошу! ( Пробивается к трибуне, берет Ремчука за руку, тянет к себе.)
Р е м ч у к. ( отпихивая Ольгу.) Прошу вас мне не мешать. Я пришел сюда, чтобы рассказать правду. ( Делает вид, что не узнает Ольгу.)
С т р о г а я   ж е н щ и н а  в  с е р о м  к о с т ю м е. Отвечайте кратко, Владимир Андреевич, как вы попали  в НКВД. Но говорите прямо, без вывертов. И заодно расскажите, что вы делали  после войны.
Р е м ч у к. После войны я работал за рубежом, потом в Прибалтике. Однако всё время хотел уйти в науку. Если бы не тяжелое время для нашей Родины, я бы сделал  это и раньше. Я всегда хотел служить науке. И я счастлив, что мне всё-таки  это удалось.
Б л о н д и н к а. Ещё бы не удалось! Такой ловчила! А честных интеллигентов расстреливал!
Р е м ч у к. Я ушел из органов НКВД с готовой диссерта-цией. И всё последующее время занимался наукой. Только наукой.
(Зал опять волнуется. Ремчук на «автопилоте».)
О л ь г а. Владимир Андреевич! Прошу вас! Не надо!  Не надо ничего говорить! Они же издеваются  над вами! Вы умре-те, а они будут хохотать… Эти гуманисты…
П р е д с е д а т е л ь. ( Ольге.) А вы, собственно, кто та-кая?  Вы уже не первый раз пытаетесь мешать ведению собрания.
Б л о н д и н к а. Она посторонняя! Пусть  выйдет!
О л ь г а. Простите, что помешала  ведению собрания, но я хочу сказать, товарищи, и это очень важно…Я хочу ска-зать , что вы присутствуете при очень важном историческом событии, и даже являетесь его прямыми участниками… Это не просто собрание трудового коллектива научно-исследовательского института, нет…это гораздо серьезнее, гораздо! Вот вы преисполнены  праведного гнева, вам кажется, что  вы разоблачаете  матерого злодея. Что именно он виноват, что страна наша сейчас в кризисе. Но этот острый приступ гражданского темперамента пройдет, как проходит опьянение, и наступает тяжелое похмелье… И вы поймете, пусть поздно, но всё же когда-нибудь поймете, что  были участниками дичайшей мистификации. Активными участниками, как эта негодующая ваша коллега ( указывает на блондинку за спиной), ведь это типичный митинговый процесс  тридцатых годов… И не кричите так, очень вас прошу! Поверьте, всё это очень... Очень серьёзно! Сегодня ещё можно что-то исправить, а завтра уже может быть поздно! Сегодня именно от нас зависит, куда пойдет страна завтра. Понимаете, о чем я говорю? Это очень серьёзно!
П р е д с е д а т е л ь. ( Подходит к Ольге.) Минуточку, гражданочка, минуточку…Вы не ответили – так кто вы такая, а?
П р о ф о р г. Да, как вы здесь оказались?  Вы посторонняя?
О л ь г а. Извините. ( К залу.) Я сейчас всё скажу. ( Растеряна, видно, что ей трудно говорить.) Вот я сейчас стою перед вами и мне – страшно. Словно что-то давит на меня… А ведь вы меня можете обвинить только в том, что я пришла сюда без вашего приглашения. В НКВД я не служила, к вашему , наверное, огорчению… А вот ему( указывает на  Ремчука ) вы устроили настоящее судилище. Вы убьете его, понимаете? Он немолод, болен, а вы всем скопом навалились на него и требуете признания… Признания в тех грехах, которые он не совершал. Под таким прессингом можно сознаться в чем угодно, теперь я это понимаю. Понимаю, как люди отвечали не по правде, а в угоду негодующему залу. Эта зависимость  от массы  ужасна, постыдна, но она реально существует.
П р е д с е д а т е л ь. Минуточку. Ещё раз. Вы – кто?  Ва-ша фамилия?
О л ь г а. Романова. ( В зале смех.) Это фамилия моего дедушки, я, став писателем, взяла её как псевдоним.
П р е д с е д а т е л ь. Что-то не припоминаю, чтобы мы приглашали сюда какую-то гражданку Романову. Товарищи! ( к залу ) Нужны нам здесь Романовы ? (смех в зале.) Вот видите, мы вас не приглашали, зачем  же вы здесь? 
О л ь г а. Я здесь потому,  что работаю над книгой о том времени. Да-да, товарищи. И не надо так громко хохотать, прошу вас… Мне неприятно смотреть на ваши лица, когда вы так  гадко хохочете… Вы же разумные, высокообразованные люди! И не надо меня отсюда гнать, я отвечу на все ваши вопросы, но только не хохочите так, ради бога!  Вы просто не видите себя со стороны и вам кажется, что всё это очень ве-село. Вы даже не представляете себе, товарищи ученые, на кого вы сейчас похожи!
П р о ф о р г. Да, на кого? С кем это вы нас сравнивае-те?  Вы уж прямо скажите, чего уж там! Так вы – свободный ху-дожник, правильно я вас понял, а?
О л ь г а. Я пишу книгу. У меня много материалов…
П р е д с е д а т е л ь.  Вам кто-нибудь эту книгу заказал?
П р о ф о р г. Да, вот именно. Заказал кто?
О л ь г а. Я пишу книгу по собственному желанию. Как обычно и пишут писатели. По внутреннему побуждению. И я знаю об этом человеке, может быть, больше, чем все вы. Я вам многое смогу  объяснить – но это не так просто, как вам кажется….
С т р о г а я  ж е н щ и н а.  Товарищ писатель, ответьте собранию, кто у вас главный персонаж.
О л ь г а. Владимир Андреевич, ясно же…
С т р о г а я  ж е н щ и н а. А скажите, он у вас положительный или отрицательный?
О л ь г а. Реальный. Понимаете, реальный. Я пишу его таким, как вижу. Вам решать, положительный это герой или не очень.
А р г у с. ( До этого момента сидит молча, лишь изредка перекладывая бумаги в папках и о чем-то спрашивая прокурора вполголоса.) Так, товарищи, продолжим собрание. ( По-хозяйски, строго.) Уже поздно, а мы ещё не начинали  разговор по существу. Скажите, товарищ Ремчук, вы приехали в Чехословакию в должности полковника, а уехали в должности подполковника. Как такое случилось? Ответьте собранию.
Р е м ч у к. Я как приехал советником при министре на-циональной безопасности в чине полковника, так и уехал.
О л ь г а. ( Встает.) Расскажите, расскажите им, почему вас оттуда отозвали. И про телеграмму Сталина расскажите!
Р е м ч у к. ( Досадливо морщится.) Попрошу мне не мешать. Из Чехословакии меня отозвали потому , что я позво-лил себе усомниться в достоверности тех материалов, которые  вдруг стали поступать  на товарища  Сланского. И дал свой отзыв в достаточно резкой форме. И во такой был ответ на мою депешу: «Отозвать как слабого работника»…Да, за подписью Сталина, это верно. А через месяц на моё место  пришел человек, который уже ни в чем не сомневался. Меня же направили в Литву, где тогда погибал каждый второй рус-ский…Расчет, видно, был простой – я оттуда не вернусь.
А р г у с. Нет, вы нам вот что скажите. Вы до войны учи-лись в институте, так у вас в автобиографии написано. И тут вдруг вы уже в НКВД,  строчите какие-то там протоколы… Как вы там очутились?
Р е м ч у к. В НКВД я попал по путевке комсомола. Тогда самых активных комсомольцев мобилизовали на укрепление комсомольских организаций в Северной Осетии. Местные наци пытались свергнуть Советскую власть. Там меня избрали секретарем комсомольской организации. И шел мне тогда 21-й год…
А р г ус.( выдергивая из папки бумагу.) Позвольте сделать небольшое разъяснение.( Читает.) «В настоящем свидетельст-вую, что Ремчук находился на негласной работе в Северной Осетиис 1932 по 1936 год с января по август в качестве осве-домителя, а потом резидента.» Слышите, товарищи? Он был платным резидентом! Он самолично вербовал агентуру! Од-нако слушаем дальше. «Для  прикрытия  Ремчук был на это время устроен в институт цветных металлов. Изложенное здесь мне известно как сотруднику МГБ СО АССР. В вышеоз-наченный период Ремчук работал под моим руководством.»  Документ подписал Гороженко.  Дата 22 августа 1947 года. Короче, ремчук был… сексотом. ( Выкрикивает, подняв бума-гу над головой.) Сек-со-том! Вот какая гадина пригрелась в вашем коллективе.
( Галерка дружно скандирует: Палача – к ответу!)
П р е д с е д а т е л ь. Успокойтесь, товарищи. У нас всё-таки собрание.

( Ремчук сходит с трибуны и садится рядом  с Ольгой, смотрит перед собой невидящими глазами.

О л ь г а. ( Вскакивает.) Откуда? Откуда у вас основания так называть профессора Ремчука?
А р г у с. ( Поднимает над головой бумагу.) Вот основание.
О л ь г а. Всего лишь? А почему бы тогда не назвать Ремчука японским шпионом, к примеру? Японский шпион, смотрите, как импозантно! Да не писал Гороженко такой бумаги! Не писал. Он, к счастью, жив, и его можно спросить об этом.
Б л о н д и н к а. Да что она себе позволяет, эта… сво-бодный художник!
П р е д с е д а т е л ь. ( миролюбиво.) Товарищ писатель или кто вы там… вы всё же у нас в гостях. Вот и ведите себя как  гость.
О л ь г а. ( С вызовом.) Гость? Извините!.. Гостем я у вас быть не хочу. Конечно, вы вправе меня отсюда и вовсе выгнать. Ваше право… Но если  бы  вы видели себя со стороны, вы бы просто ужаснулись. Вы сейчас словно в каком-то угаре. Вы травите Ремчука, как охотничьи псы травят дичь. На вас стыдно смотреть, люди…
Б л о н д и н к а. Да выгнать её отсюда! И весь разговор. Она же хулиганка! Разве не видно, что она ненормальная? Из какой психушки сбежала или, может, с цепи сорвалась?
( Зал поддержал свистом и улюлюканьем.)
О л ь г а. ( Отчаянно.) Меня – выгнать?  Хорошо, я уйду, но прежде вы меня всё-таки выслушаете. Мне очень жаль, что вы меня не хотите понять. Видно, я и в самом деле неакадеми-ческий тип. Я ещё ничего по существу не сказала, а вы уже ненавидите меня. Но это же глупость, страшная глу-пость…Ггосподи, я опять что-то не то говорю… Извините. Я очень волнуюсь…
А р г у с. ( Встает и начинает говорить, не обращая внимания на Ольгу.) Гороженко – это бывший начальник Ремчука. Вы его прекрасно знаете, Владимир Андреевич.
Р е м ч у к. ( Словно пробуждается ото сна.) Что? Это… Это Гороженко, говорите, написал? Не может такого быть… Он мне сам писал, как фабриковались дела в 56-м… Да, я был  начальником мобилизационного отдела, а также спец-отдела, которые исполь зовались органами НКВД.  Что же касается диссертации, то она называлась так: «Восточные сла-вяне». Это о гуситском движении.
А р г у с. ( улыбаясь .) Вот видите, товарищи, он от всего отпирается, сознательно всё путает. И его фантастическая карьера  в органах безопасности кое о чем да говорит. Он сознательно уничтожал своих товарищей, ваших коллег, до-рогие ученые! Вот его истинное лицо! Да, на совести Ремчука кровь сотен ни в чем не повинных жертв. Интеллигентов! Вот кто душил всё светлое и прекрасное в нашем народе!  А вот и ещё документ. Это подпись на обвинительном заключении дочерей Косарева и Коссиора. Он и после войны всё тем же грязным делом не брезговал. Истреблял интеллигенцию, то-варищи. Он рвался в науку, вы слышали? Но это уже не смешно! Во время войны он возглавлял СМЕРШ. Я продолжаю, товарищи!  Так вот, в его бытность в Осетии там секретарем была такая Славкина. Её посадили в 39-м. Отмотала 10 лет. И вот что она пишет: « В 1938 году на заседании «тройки» Ремчук докладывал дело братьев Лац, Владимира и Августа. Им дали «вышку». Хотя член «тройки» Миркин и предлагал дать им  по 10 лет .Когда я принесла протокол на подпись, Миркин ска-зал: «Надо быть с Ремчуком поосторожней. Он может под-вести. Это он Лацев угробил.» А в начале 38-го Ремчук при-шел ко мне в кабинет, веселый и довольный, и стал расска-зывать о том. Как он обделал одно дельце – заставил напи-сать листовку контрреволюционного содержания под диктов-ку, купил билет в кино, пригласил мальчика, а когда вышли из кинотеатра, затеял драку, и мальчика забрали в милицию. И сейчас его поведут в НКВД. И обнаружат листовку в его кар-мане.» Вот видите, до какого цинизма доходил ваш  сослужи-вец? Эт о матерый мародер.
( В зале раздается первый усомнившийся голос: А где сейчас эти люди? Те, кто написал вам эти бумаги?)
Увы! ( разводит руками) Их уже нет  в живых. Время… Время идет вперед , а люди остаются там, позади, уходят от нас.
П р е д с е д а т е л ь. ( Смотрит на часы.) Пожалуй, будем закругляться.  Этак до завтра просидеть можно.
Р о б к и й  м у ж ч и н а. ( Встает полусогнувшись.) Можно вопрос Владимиру Андреичу? Только один. Дорогой Владимир Андреевич, вот вы сказали вначале, что  будете говорить только правду. Но вот я вижу, что вы не выполняете своего обещания. Вы что, за неграмотных нас считаете? ( Застенчиво смотрит на председателя, затем на Аргус.)  Вот уважаемый корреспондент из газеты  привела лишь некоторые факты, а если прокурор раскроет папки? Так что же это получается? Оказывается, под вашей интеллигентной внешностью скры-вался  матерый палач? Ай-я-яй! Стыдно вам, очень стыдно, Владимир Андреевич. А я вас так уважал. (Краснеет до слез, садится.)
О л ь г а. ( Спрашивает у соседки.) Кто это?
С и д я щ а я  р я д о м  д е в у ш к а.  Инженер из лабора-тории Ремчука. Скоро на пенсию. Вечно стреляет у Ремчука  «чирик» до зарплаты.
Р е м ч у к. ( Встает, поворачивается к робкому мужчине.) А с чего вы взяли, Сергей Антипыч, что я вас  дурачил?
Р о б к и й  м у ж ч и н а. Но ваши же подписи стоят на приговорах, как говорит журналистка.
Р е м ч у к. Мои подписи. Да. Я подписывал документы за малограмотного следователя. Который не мог прочесть протокол допроса.
Р о б к и й  м у ж ч и н а.  Не дети мы, не дети…Подпись есть подпись. Мы же с вами, Владимир Андреевич, грамотные люди! Нам приносят редактировать диссертации, рефераты, то, сё… Но вы же не редактировали протоколы допросов, вы их подписывали!
Р е м ч у к. Диссертация – это одно, реферат – другое, протокол допроса – третье. Протокол пишут под диктовку. Тот, кто пишет протокол, всего лишь записывает, не более того.  Записывает то, что говорят. А потом ставит свою подпись, что всё правильно записал.
А р г у с.( Нервничает.) Уже шестой час сидим. На вас , Владимир Андреевич, висят  ещё и страшные дела 48-го и 50-х годов. И живы дочь Косарева и дочь Коссиора!  И я с ними обеими разговаривала несколько дней назад. Вы и в самом деле дурачите людей. ( Хлопает по пыльному сукну.) Да, вы преступник, И рассуждать тут нечего. Двойной морали не должно быть.
 П р о ф о р г.Тогда давайте подводить итог.
Р е м ч у к. ( Задумчиво.) Знаете, Ева Марковна, это об-винение я бы переадресовал вам лично. Вы, а не я, дурачите людей. Ну а чт о касается дочки Коссиора, то с ней мы до сих пор дружны. Многие этого не знают, но в органах безопасно-сти высокое должностное лицо не так уж много свободы имеет. Как это принято думать. Личной свободы. Рассуждать. Правильно ли возбуждено дело, было за пределами моей компетенции. Аппарат – это всего лишь рабочий инструмент, а вовсе не «своя рука- владыка»…
А р г у с .( Кричит.) Не морочьте нам голову!  Мне лично про вас уже давно всё ясно.
Р е м ч у к. А если это так, то помогите тогда бедным прокурорам.  У них-то как раз ничего серьезного против меня нет. Настолько серьезного, чтобы выйти на открытый суд.
( Крики в зале: Палач со связями! Всегда выкрутится! )
Р е м ч у к. Представьте себе, Ева Марковна, такую ситуацию. Вас обвиняют в том, что вы перевозили через границу наркотики. И тут выясняется, что в тот период вы находились в ясельно-горшочном возрасте… Или, Ева Марковна, вас обвинили бы в карманной краже, а у вас отсутствуют кисти обеих рук от рождения…
П р о ф о р г.( Испуганно  прерывает Ремчука.) Что за чушь! Просто стыдно слушать!
Р е м ч у к. Вот именно – чушь. Но точно такая же чушь – все ваши обвинения против меня. Я тогда был всего лишь сержантом! И генерал, сидящий рядом с вами, хорошо себе представляет, сколько свободы  приказывать у меня было. Как далеко простиралась моя власть.
Р о б к и й  м у ж ч и н а. Нет, вы только посмотрите, он ещё мальчиком прикидывается. Хорош мальчик-не-клади-в-рот-пальчик! ( Смеется.) Тут он тебе в ясельно-горшочном возрасте, а тут – уже с Хрущевым беседует на равных!
Р е м ч у к. С Хрущевым я беседовал  в 45-м году, то есть через семь лет. За плечами уже была война.
П р о к у р о р. Дорогие товарищи! Ну и повезло же вам с сослуживцем! Сочувствую. Сразу вам говорю : вся его якобы борьба против несуществующих буржуазных националистов – сущий бред. Не было их уже на Кавказе к тому времени. Не было. Да и откуда им взяться? Это на двадцатом-то году Со-ветской власти? Представьте себе такую ситуацию, как если бы вдруг сегодня какой-нибудь маньяк стал бы пугать общест-венность угрозой реставрации капитализма. Смешно, да? Вот и я о том же. Прошлое не вернуть. Колесо истории вспять не вертится.Так вот, национальную буржуазию придумали те, кому  надо было оправдать репрессии.
А р г у с. Проиллюстрирую слова  товарища прокурора примером . Ну пусть в какой-нибудь советской республике вдруг объявили бы, что у них появилось буржуазно-националистическое подполье. ( В зале дружный смех. ) Конечно, это глупо. 88-й на дворе всё-таки! Это нелепость. Но для таких, как Ремчук, призрак капиталистов-националистов – реальность. Им всюду мерещатся враги народа так сказать. На этом они просто делают свою карьеру.
П р о к у р о р. ( Вытирает платком слезы.) Ну, насмеши-ли! ( Серьёзно.) Да, советская власть победила  окончательно и бесповоротно. И никаких националистов ни на Кавказе, ни в каком другом месте не было и нет.
Р е м ч у к. Меня в 14 лет избили за то, что я вступил в ком-сомол. И только усилиями моей мамы я остался жив.Избивали те, кому не по нутру была Советская власть.
Р о  б к и й  м у ж ч и н а. Раз били, значит, было за что.
Д а н и л о в. ( Встает, поднимая руку.) Товарищи, я здесь тоже гость, член Комиссии по охране природных ресурсов. ( В зале усиливается гул.) Товарищ председатель, дайте же об-виняемому сказать всё, что он имеет сказать. Иначе какая же это демократия?
А р г  у с. демократия не для таких, как Ремчук, позвольте вам заметить. ( Резко.) Демократия должна уметь защищать-ся от палачей.
П р о к у р о р. Повторяю, с Ремчуком обращались более чем гуманно. В Бутырке на допросе…( читает что-то по бумажке ) Гуманно? Гуманно… У него там  было   явле-ние…агнио…агнио…ну в общем у него что-то с сосудами, что ли… сердечная болезнь, одним словом.
Р е м ч у к. Ангиоспазм. У меня был ангиоспазм.
П р о к у р о р. ( Поднося бумажку близко к глазам.) Он самый. Так вот, значит, допрос от 20 декабря. Коль у человека случилось сердечное заболевание, мы ему и не стали объяв-лять обвинение. Гуманно? Гуманно.
А р г у с. Слишком, очень даже слишком добры мы  к тем, кто недостоин жалости вообще.
Р е м ч у к. Да, но я всё-таки хотел бы ознакомиться с материалами дела  в полном объеме после того, как было зачи-тано обвинение.
А р г у с. Законом не предусмотрено знакомство с де-лом в полном объеме со стороны подследственного. Ваши претензии незаконны. Статья 206 не предусматривает знакомство с делом. Понятно? Но вот что интересно, товарищи. По закону, обвиняемый после  получения  уведомления  мог обратиться в… Короче. Длительное время  Ремчук вообще ни-куда не обращался, а это значит, что он  согласился с тек-стом уведомления.
Р е м ч у к. Да, не обращался, потому что понимал пол-ную бессмыслицу таких действий.
 П р о к у р о р . Ага! А вот с 81-го года он уже этот самый смысл видит! Товарищи! В прокуратуру идут жалоба за жалобой! Он уже не просит, чтобы его простили и реабилитирова-ли, нет, товарищи… Это-то было бы просто по-человечески понятно… Он, понимаете ли, просит, чтобы его ознакомили с делом! А статья 201 говорит, что знакомят с делом только то-гда , когда дело направляется в суд.
Р е м ч у к. Но есть же и статья 199! И вы, как юрист, должны знать это. Статья о формах прекращения следствия. И что в любом из трех видов прекращения  следствия меня обязаны были ознакомить с материалами дела. И всё это в законе четко записано.
А р г у с. ( Хлопает ладонью по папке.) Ничего там такого не записано! Вы опять нас обманываете! Товарищи, он нам всем вот уже целых четыре часа морочит голову!
Р е м ч у к. Прошу прощения, но я смею сказать, что ни-кого здесь не обманываю. И намерения мои диаметрально противоположны.
А р г у с. А вот мы возьмем сейчас Уголовный кодекс и прочитаем…
Р е м ч у к. Уголовно-процессуальный.
П р о к у р о р. Да что там читать? Ясно же сказано! Вы меня просто удивляете, Владимир Андреич. ( Ласково журит.) Ну признались бы перед коллективом, покаялись…
Р е м ч у к. Простите, в чём же?
П р о к у р о р. Да господи боже мой! Ну, в своих престу-плениях, конечно! Покаялись бы чистосердечно – и дело с концом. Никто бы вас пальцем не тронул, в ваших-то преклонных летах… ( Меняет тон – строго и резко.) Так нет же! Вы меня просто удивляете, дорогой вы наш Владимир Андреич! Какой-то вы всё-таки странный … ( Незаметно крутит пальцем у виска.)
Д а н и л о в. Слова здесь, я вижу, не дают. А посему бе-ру его сам. Простите, уважаемые коллеги, а как же с такой малостью, как презумпция невиновности?
А р г у с. ( Резко.) Всё, я уверена , в порядке.
Д а н и л о в. Значит, он виновен, так?
А р г у с. С моей точки зрения?
Д а н и л о в. Да не с вашей, с общественной!
А р г у с. С общественной? Но это есть суд.
Д а н и л о в . А вот был он, этот самый суд? Не трудитесь отвечать  - не был. Тогда почему же – виновен?
А р г у с. В данном случае. Это не имеет никакого значе-ния.
Д а н и л о  в. В таком случае, простите ещё раз, мы все здесь выглядим как  сборище дилетантов, возомнивших себя бог знает кем. Мы все, того не замечая. Унижаем себя при-людно таким поступком!  Мы с важным видом беремся су-дить о вещах, о которых не имеем ни малейшего права судить вот так вот, запросто, с кондачка…
А р г у с. Мы, демократическая общественность, не имеем права  судить о моральной стороне дела?  О мо-ральном облике этого, с позволения сказать, человека? Его вина доказана! Она – здесь! ( Хлопает по папке.)
П р е д с е д а т е л ь. ( Данилову.) Дорогой товарищ, здесь собрание сотрудников института, в котором Владимир Андреевич проработал целых 30 лет! К сожалению , целых долгих 30 лет! А вы, вот так вот вдруг, заскочив сюда на мину-точку, вдруг начинаете учить нас, заявляете. Что мы не имеем права … то- сё…Хочу вас огорчить, сегодня, дорогой вы наш товарищ как вас там… мы имеем право сказать всё, что мы думаем  по этому поводу, даже сотруднику КГБ и НКВД.
 ( Реплика из зала: И даже участнику Куликовской битвы! И, боже мой, не побоюсь этого слова – участнику Ледового по-боища!)
Б л о н д  и н к а. Да с кем мы тут вообще разговарива-ем! Ещё один самозванец на нашу голову! Почему вообще посторонние в зале, а? Понаприходят тут всякие, а мы сиди, слушай ихнюю билибердистику… Впаривают тут от нашего имени…
Д а н и л о в. Простите, но я ничего не заявлею от имени сотрудников института. Я – профессор Данилов, если кто меня почему-то не узнаёт. Доктор экономических наук. Здесь, в этом зале, я присутствую по меньшей мере пятна-дцатый раз только за этот год.
Б л о н д и н к а. ( С вызовом.) Я вот вас лично вижу пер-вый раз!
Д а н и л о в. Сожалею. Возможно, вы бы имели несколь-ко другое мнение, если бы слушали мои выступления ранее. Значит, я хожу на заседания ваших Ученых советов, когда вас там почему-то нет.
( Галерка дружно скандирует: Пусть уйдет! Он – чужой! )
Р о б к и й  м у ж ч и н а. Да, пусть уйдет, нчего говорить от нашего имени! Мы и сами за себя можем сказать!
Д а н и л о в. Ещё раз. Я ничего от имени сотрудников института не заявляю! Я толко обращаю ваше внимание, то-варищи, что все мы сейчас , как это ни ужасно звучит, уподо-бились сборищу дилетантов, которые берутся решать вопро-сы очень-очень важные, но в которых, однако, абсолютно не компетентны.  Вот и вся моя мысль.
А р г у с. ( не сдерживая гнева и ярости.) Кто – не компе-тентны! Это мы (указывает на президиум) некомпетентны? А вам ни разу не приходилось давать пощечину человеку. Кото-рый совершил подлость? Без суда и следствия? Без специ-ального разрешения на эту пощечину, а? Ни разу, наверное. Я вижу.
Д а н и л о в. И тут вы ошиблись. Приходилось. Но иногда приходится держать себя за руки, хоть они и очень чешутся. Когда перед тобой – женщина. Да ещё кормящая мать.
А р г у с.( Вне себя.) Нет, я вижу, вам совсем непонятно, что такое мораль советского человека!
Д а н и л о в. Извините, Ева Марковна. Вы очень убеди-тельно  и страстно говорили. И вам очень хочется верить. Но!.. Представьте себе: перед залом поставили человека, громо-гласно объявили. Что он виновен, и каждый из присутствующих подходит и лепит ему наотмашь пощечину. А вина его, между тем, пока ещё никем не доказана! Это, по-вашему, мораль-но?
А р г у с. У вас странные. Слишком размытые  представ-ления о морали и нравственности. А мы должны честно и прямо сказать – иначе потомки нам не простят: кто не с на-ми, тот – против нас! Это и есть истинная мораль революци-онного времени. Если вы не согласны, значит вы – противник перестройки!
Д а н и л о в. У меня  о морали и нравственности очень надежные представления. Но я с вами совершенно согласен, что все, кто повинен  в преступлениях как  сталинского, так и иных периодов, прощению не подлежат. Как вы  и пишете в своей статье, преисполненной боевого задора. Но это – раз. Далее. Я согласен с тем, что, хотя  это и не соответствует ны-нешнему законодательству, срок давности для таких дел не следует вводить.
А р г у с.  А вот с этим я как раз и не согласна. Дела  прекращены за давностью – и это правильно!
Д а н и л о в. Вот видите, я даже несколько жестче в этом вопросе.

( Шум в зале: Пусть уйдет! Он – чужой!)

П р е д с е д а т е л ь. Товарищи! Товарищи! Не надо так шуметь. Ей-богу…У нас здесь свободное обсуждение, понимаешь… Давайте спокойно выслушаем ту и эту стороны…. Все получат слово, поверьте. У нас тут демократия.
Л е й т е н а н т. (Поправляет одежду.) Мы все здесь по просьбе Владимира Андреевича… Из его довольно невнятно-го выступления мы так ничего и не поняли толком…Ну хорошо, я могу предположить, что дело на него было сфабриковано, и что он кому-то сильно насолил в свое время. Да, и что у нас до сих  пор нет правового государства.
П р о ф о р г. К делу, поближе к существу вопроса хоте-лось бы. У нас тут не международная конференция, знаете ли…
Л е й т е н а н т. Ну ладно… И если бы я пришел на соб-рание как посторонний человек, я бы может и поверил  в его презумпцию невиновности. Но ведь это ещё надо доказать, что дело на него было сфабриковано! Но он же ничего не сказал  на этот счет, вот в чем дело, товарищи. И ни в чем другом.
Д а н и л о в. Простите, но вы, я вижу, не совсем верно понимаете смысл категории «презумпция невиновно-сти».Человека не имеют права считать виновным, пока его ви-на не доказана  в суде. А не наоборот! ( К прокурору.) Вот скажите, товарищ прокурор, входил Ремчук в состав «тройки» или нет?
П р о к у р о р. Он был оперуполномоченный.
Д а н и л о в. Значит, Ремчук в состав «тройки» не входил?
А р г у с. Он докладывал дела!
П р о к у р о р. Товарищ Данилов, ну причем здесь это? Я не понимаю…Я же читал вам…вот здесь написано… (берет папку) вот…прихватил осетинскую учительницу Агнаеву за ко-сы … вот так (пытается  показать на Еве Аргус). И она погибла! Да…  А вы тут – виновен, понимаешь, не виновен…Человек по-гиб, понимаете? Учительница, Агнаева…
Д а н и л о в. И всё-таки, вы не ответили на мой вопрос. Ремчук был членом «тройки» или не был? И не надо бить на эмоции.
П р о к у р о р. Я говорю вам – учительница погибла! Кровь Агнаевой и её мужа на руках Ремчука! Вот его и спрашивайте. Что вы меня про черт-те что спрашиваете? Я прямо не знаю, товарищи… Вопрос ясен.
Д а н и л о в. Может, вы и правы, товарищ прокурор. Но мы не в праве, при всем нашем априорном уважении к вам, верить вам на слово.
( Крики с галерки: Он противник гласности! Он хочет заткнуть нам рот! Народ молчать не хочет!)
Д а н и л о в. Вот таким вот образом мы с вами  и пре-вращаемся в толпу! Да. Превращаемся в толпу. Толпу. Не способную мыслить и рассуждать, когда поступаем вот так вот, как сейчас, здесь, в этом вот зале… И Ева Марковна первая. Надеюсь, будет протестовать против такой толпы.
П р е д с е д а т е л ь. Не надо расписываться за весь коллектив.

( Блондинка, лейтенант, робкий мужчина: мы так не ду-маем! Мы – не толпа! Это ваша отсебятина! Пусть уйдут! Они – чужие!)

Д а н и л о в. ( Поднимает руку – прошу тишины!) Я хочу только сказать – не надо превращаться в бессмысленную толпу!
П р е д с е д а т е л ь. ( Строго.) Если вы и в дальнейшем так будете говорить о коллективе научно-исследовательского института. Что это толпа, понимаешь ли… то я вас попрошу выйти из зала. Как и просит коллектив.
А р г у с. ( Возмущенно.) Назвать коллектив, демонстрирующий гражданское мужество, толпой? Ну это  уж слишком! Товарищи, вы понимаете? Он вас оскорбляет прямым текстом!
Д а н и л о в. Позвольте, я никого не хочу оскорблять! Поймите  меня правильно. Я хочу лишь сказать, что в право-вом государстве так не делают. Это же самосуд!
П р е д с е д а т е л ь. ( Перебивает его.) Минуточку!  Здесь  академическая аудитория, и не надо нам объяснять прописных истин. И мы не позволим, чтобы всякие называли нас толпой!
Б л о н д и н к а. Вы  видите, этот …Данилов защищает убийцу! Палача! Пусть уйдет отсюда! И немедленно! Иначе я себя уважать перестану!
Д а н и л о в. Хорошо, я уйду. Но только позвольте мне за-читать всего лишь один документ. Прокурор, предъявляя  то одно доказательство, так сказать, вины Ремчука,то другое, продемонстрировал элементарное незнание материалов дела, которое лежит прямо перед ним. Что и немудрено: 18 томов по сути анонимок. Ведь на многих этих документах стоят подписи людей,которых уже давно нет в живых. И прове-рить достоверность этих документов можно только после специальной экспертизы, в суде. А вот в суд как раз дело-то и не передают! Именно потому, что бумажки эти не выдержат света истины. Истинной гласности… Кроме того, вы наверное обратили внимание, что прокурор делает вид, что ему вовсе не известно положение об ознакомлении с документами следствия и вводит некомпетентную в правовом отношении аудиторию в заблуждение. Многие из сидящих  здесь не зна-ют, что такое презумпция невиновности. Большинство не зна-ет, что такое «тройки»… И вот, пользуясь тотальным правовым невежеством наших граждан, прокуроры и пресса проводят массированную атаку на сознание здесь сидящих . Я не по-нимаю, честное слово, что заставляет многих из вас вести се-бя столь агрессивно. Ведь многих из вас я знаю как порядоч-ных и вполне интеллигентных людей. Это что – страх толпы? Временное потемнение коллективного сознания? Боязнь ото-рваться от стада?
( В зале вопли возмущения и крики: пусть уйдет!)
П р е д с е д а т е л ь. ( резко.) Прошу покинуть зал, това-рищ Данилов. Немедленно покиньте зал.
Д а н и л о в. (Не реагируя на слова председателя.) Так вот, я читаю. Слушайте внимательно. Думаю. Это будет инте-ресно и товарищам прокурорам, и коллективу. И прессе. Мне, как члену комиссии по рациональному использованию природных ресурсов, коллеге Ремчука, замечу, одного из самых активных членов нашей комиссии, часто приходилось иметь дело с теми, кто злостно нарушал закон. Я, таким об-разом, солидно
подкован в вопросах права, уж во всяком случае, более компетентен, чем многие из тех, кто сидит в этом зале. Мы, члены комиссии, обращались с коллективной просьбой о реабилитации Ремчука и восстановлении его в партии.  Предварительно нами был сделан запрос в самую компе-тентную в правовом  отношении организацию – Институт го-сударства и права. И вот сейчас. Когда я прочту их ответ, вам станет ясно, почему многие дела в 58-м году поспешили пре-кратить с формулировкой «за давностью». И почему на этой формулировке многие и сейчас настаивают. Настаивают, будучи рьяными борцами с рецидивами сталинизма. Слу-шайте же: «Статья  46 действующих Основ уголовного судо-производства Союза ССР и союзных республик, утвержден-ных Законом СССР о 25 декабря 1958 года..»  Обратите вни-мание на дату – 25 декабря. А как раз 22 декабря того же го-да Ремчука и выпустили из Бутырки. Его ведь и поместили ту-да, чтобы поскорее закончить затянувшееся разбирательство! Пока не вступил в силу новый закон. Итак… «устанавливает  право обвиняемого знакомиться со всеми материалами де-ла по окончании предварительного следствия. Этим правом наделен и защитник ( статья 23 тех же Основ.)».  А «производ-ство предварительного следствия заканчивается составлени-ем обвинительного заключения, либо постановлением о на-правлении дела в суд для рассмотрения вопроса о приме-нении принудительных мер медицинского характера, либо постановлением о прекращении дела.» Одновременно у прокурора  и следователя возникает обязанность разъяснить обвиняемому право и обеспечить возможность осуществле-ния этого права, то есть предъявить для ознакомления всё призводство по делу. Всё красиво, на первый взгляд. Но есть одна маленькая лазейка, которой и пользуются прокуроры, вводя в заблуждение непосвященных. Поскольку  в Законе об утверждении Основ  этот момент не обозначен, они делают вид, что его и вовсе нет. Однако Основы вступили в силу через 10 дней после опубликования в газете «Правда», то есть с 6 ян-варя 1959 года. Кроме того. Право на ознакомление с мате-риалами уголовного дела  не ограничено каким-либо перио-дом времени. Здесь действует принцип: что не запрещено, то можно. Более того, с материалами дела можно знакомиться  неоднократно. Теперь вам ясно, почему товарищи из проку-ратуры настаивают на сроке давности? Ведь в противном случае им бы пришлось показать Ремчуку 18 томов фальши-вок! И тогда неизвестно,кому бы из них  пришлось сесть на скамью подсудимых. Для них выгоднее, чтобы  Ремчук, ос-корбленный и измученный, с истрепанными нервами сам подал в суд на газету. Вот тогда его можно, вполне законно засудить, не знакомя с делом предварительного следствия то-го периода.  Было бы заведено новое дело, а оно было сра-ботано самой газетой, почище, чем то, хрущевское… Вот те-перь я всё сказал, и я могу уйти. А вы подумайте, почему у нас прекрасные законы почему-то не работают. ( Уходит.)
( В президиуме замешательство. Первой приходит в себя Аргус.)
А р г у с. Знакомиться с делом? Пожалуйста. Да хоть сейчас можно показать народу  хоть десять  бумаг на  Ремчу-ка! ( прокурору.) Владимир Григорьевич, можно увидеть ка-кой-нибудь документ или его копию?  Чтобы на нем была подпись Ремчука. Рапорт, докладная, ну что-нибудь…
П р о к у р о р. М-м-м…Подлинников, я уже говорил, у нас с собой , конечно, нет. Всё это в КПК. Ну вот хотя бы эта… Или эта бумага… Или эта…( Показывает Аргус.) Вот ещё… Хватит? Я думаю, достаточно.
П р е  д с е д а т е л ь. Я тут краем глаза заглянул в доку-менты, да, всё верно. Подтверждаю. Видел подписьРемчука. Его рука.
М о л о д а я  с о т р у д н и ц а.  Простите, товарищи, я недавно в вашем институте, но мне хотелось  бы вот что ска-зать. Меня просили… то есть мне посоветовали… Я не могу сказать кто, потому что через год я уйду, а эти люди здесь ос-танутся… Но меня всё же попросили напомнить вам, това-рищи, что два года назад дирекция, партийное и профко-мовское руководство подписали блестящую характеристику на Ремчука. Вот… Зачитываю… «Тов. Ремчук, ведущий спе-циалист в области горного дела… В настоящее время выпол-няет большую  работу по комплексной программе научно-технического прогресса СССР, являясь членом проблемной комиссии по охране природных ресурсов СССР… Ведет большую педагогическую работу… Политически грамотен, в быту скромен. Пользуется неизменным уважением коллекти-ва…В период войны награжден шестью орденами и семна-дцатью медалями». Здесь ваши подписи, товарищи! Так по-чему же вы сейчас лицемерите?  Не безнравственно ли это? Нам, молодым сотрудникам, странно видеть вас, старших товарищей, в такой неблаговидной роли.  Мы не пойдем за вами, если вы будете так зависимы от ткущей конъюнктуры.  Не знаю, как вы, но нас, тем, кому сейчас 20, уже не может казаться серьезной версия о бандитах и мерзавцах, про-бравшихся в НКВД. И прочее… Ясно ведь, НКВД сейчас уже не жалко, этого органа уже нет, как нет и ВЧК, и ГПУ, и КГБ, на-верное, скоро не станет.. (Шум в зале нарастает.) Тише, прошу вас! Но какой смысл топтать шкуру дохлого тигра, ко-гда молодые львы набирают силу на наших глазах? Да ещё стая шакалов при них… (Шум усиливается.) Это всётак подло, так неумно…
П р е д с е д а т е л ь. Все мы прозреваем в меру собст-венного развития. Но только без оскорбительных намеков, я попрошу. И лучше бы вам, товарищ аспирантка, не брать на свои  хрупкие плечики лишнего. Садитесь.
 С е р ь ё з н ы й  о ч к а р и к (в курточке с пряжками,  нерв-ничает ). Я хотел только сказать…У меня подрастает сынишка… Мы сегодня много слышим про злодеяния сталинизма. Я не смогу спокойно спать, я не буду спокоен за судьбу моего ребенка до тех пор, пока по земле будут ползать такие вот Ремчуки… (Говорит всё громче и громче.) Пока мы не прочис-тим всё наше ближайшее и отдаленное окружение, пока не избавимся от всех тех, кто ведет его по жизни, мы не будем спокойны за судьбу наших  детей! Прошлое дышит в наши за-тылки!  До тех пор, пока мы дышим отравленным воздухом, которым дышат подонки типа Ремчука,  мы не можем быть спокойны! Вот и всё, что я хотел сказать. (Садится.)
В о л о д ь к а. (Ольге.)  Нет, здесь слово надо брать самозахватом. Будете говорить?
О л ь г а. (Встает.) Во-первых, простите ещё раз, простите, пожалуйста, за то, что я так сумбурно и раздраженно вы-ступала вначале… Мне очень трудно было сдержаться, пото-му что, когда  я вошла в этот зал, мне показалось, что я приехала сюда не на метро, а на фантарстической машине времени…  Да-да, мне вдруг показалось. Что я попала на ти-пичный  митинговый процесс 37-го года… Но если  в поведе-нии  тех, кто жил полвека назад, многое можноесли не простить, но понять по крайней мере,  ведь они не имели истори-ческого опыта  и были в большинстве своем чистосердечны! Но как же можно простить вас, сидящих в этом зале, после того, что мы уже знаем?  Вы не хотите слушать, не хотите ду-мать, не хотите понимать! Вы твердите и твердите некий набор новеньких догм так яростно, будто это и есть истина  в последней  инстанции!  Товарищи! Я уже несколько лет рабо-таю над документальной книгой по нашей истории. Цель этой книги – разгадать  характер «парадигмы зла», довлеющей над судьбой нашей страны уже более тысячи лет. Судьба  нам предоставила замечательный случай, понаблюдать в лабораторных условиях , если можно так выразиться, как и что дела-ется… И вот, похоже, я уже начала кое до чего докапываться… Публично говорить об этом пока рано. Но я всё же хочу  просить вас во имя ваших же детей: не будьте такими …простодушными что ли…Месть – не лучший способ поиска истины!
Б л о н д и  н к а. (дергает Ольгу за рукав.) Опоздали. Дорогуша!  Уже и без вас до самых корней докопались. Только прихвостни  Сталина да те, кто повязан с теневой экономи-кой, эти уроды-параноики твердят и твердят, что раньше всё было хорошо! Но мы-то теперь знаем! Спасибо писателям и публицистам! Настоящим, а не таким, как вы. А вам бы раньше надо было писать, а не сейчас, когда уже есть Рыба-ков и Солженицын. Что ж вы раньше-то отсиживались? А?
О л ь г а. Я не отсиживалась. Ни тогда, ни сейчас. Что могла, то делала. И не моя вина, что мои книги не печатают.
Б л о н д и н к а. Значит, такие книги. Всё достойное печа-тают. У нас гласность. И об этом знает весь мир. Так что не морочьте-ка нам голову. Конечно. Если вы будете сочинять та-кие вот сказки про всяких подонков, то никто вас печатать, конечно, не будет.
О л ь г а. Повторяю, я уже давно работаю над большой книгой, и по теме и по объему. И вот эта история – одна из глав. Да, Ремчук – один из персонажей этой книги. Я много лет собираю документальные свидетельства прошлых лет, многое мне уже ясно, но ещё очень  очень многое покрыто мраком тайны. Одно лишь пока могу сказать с определен-ностью: детерминизма в прошедших событиях больше, чем стихийного элемента. Поэтому я всеми силами протестую против сведения  объяснения прошлого к судилищам над отдельными людьми…

(Крики из зала: Нечего его выгораживать! Раз виноват, пусть отвечает!)

Вы даже себе не представляете, как и не представляла себе до этого дня, как сильно зависит психика человека от внешних условий! Как несвободно сознание от манипуляций наших идеологов! Я могу твёрдо сказать, что полная правда о 37-м ещё не сказана. Как и не сказана правда о всей нашей истории. Это слово ещё впереди. Мы даже и не приступали по-настоящему к публичному обсуждению всех обстоятельств, имевших мест о  в тот период! Пока мы располагаем лишь неким набором фактов, тенденциозно подобранных, и факты эти, в зависимости от нужд момента, поворачивают то так, то этак… У меня есть маленькая сказка, точнее – притча… Про хитрого лиса. Так вот, в ней говорится о хитреце, который коварно обманул наивных кроликов, прикинувшись издыхающим. Когда осмелевшие кролики стали плясать вокруг мнимого трупа, он вскочил и быстро передушил их всех. А потом питался крольчатиной всю зиму…
                ( Крики в зале: Не по теме!)
Хорошо, я по теме…Мы знаем некоторые факты, да. Анализ этих фактов и систематизация их мне представляются глубоко ошибочными. Мы странным, очень странным путем  хотим приблизиться к истокам истины: сначала говорим, что именно нам надо доказать, а потом подверстываем имею-щиеся данные под заданный результат. То есть, грубо подгоняем под ответ. Но так, простите. Только двоечники  решают школьные задачки! ( Шум в зале.) Хорошо, хорошо, я по те-ме… Вот здесь сидят прокуроры. Им надо было объяснить всё это вам.  Им, платят за это деньги! Они - гаранты соблюдения законности в нашей стране!  Но они продолжают участвовать в свершении беззакония, спасая честь мундира и проявляя высшую степень конформизма, вообще говоря, очень развитого в нашем обществе.Конформист назовет черное рыжим в полосочку, только бы его лично не задели!А уж после боя махать кулаками – он первый мастер. Вы не можете не по-нимать -  чем больше людей втянуто в это грязное дело, тем труднее будет доказать истину!
                ( Крики из зала: У каждого своя правда!)
Истина одна. И это так. Плюрализм может быть во мнениях, а истина, товарищи, одна!  Сейчас вот вы, уважаемые товарищи, подстрекаемые популярной газетой, стали соуча-стниками постыдного процесса. И, конечно же, впоследствии будете с пеной у рта доказывать, что именно вы были правы. И что Ремчук – прирожденный подлец…
( Крики из зала: Мы лучше его знаем! Мы с ним работали! Мы, а не вы!)
Ещё один маленький пример. Если хотите, это аллегория… Когда ученые счтавят опыты  на белых крысах, адаптируя их к эмоционально-болевому шоку, им прививают язву же-лудка, в частности. Это делают так: несколько днейкрысам не дают пись, а кормят только соленым.  А потом наливают в по-илку соляную кислоту. Крысы, обезумев от жажды, бросаются к поилке и начинают жадно поглощать отраву… Они в таком возбуждении, что даже не сразу понимают, что именно они пьют! И только после того, как соляная кислота уже наполнила их желудок, они  вдруг понимают, что пили совсем не воду! Они корчатся в ужасных муках, многие сразу же погибают… Истина к ним приходит слишком поздно… Вот так и вы! Нас слишком долго держали на идеологической диете, и когда наконец вместо родниковой воды  истины доли соляной ки-слоты очередной лжи, приодетой в правду,  многие даже не почувствовали этого. Но это – пока! Шок вскоре пройдет и на-ступит тяжелое похмелье, поверьте мне… Будут и корчи, и су-дороги… Но сделать что-то во исправление будет уже не так просто, как если бы мы делали это сейчас… Время будет упущено, товарищи! И многое, очень многое будет уже необратимо. Нас обманывают, я это чувствую. Хотя доказать  - как, пока не могу. И всё же чень опасно за деревьями не видеть леса…
Б л о н д и н к а. ( Вскакивает.) Да кто ей позволил сравнивать нас с крысами?  Она – хамка! Хамка, а не писатель-ница.  Пусть уйдет! Здесь сидят профессора и академики, какие же это крысы? Нет, это просто наглость какая-то!

( В зале свист и крики: Пусть уйдет! Мы не крысы! Сама она крыса!)

О л ь г а.  Хорошо, теперь я уйду и сама. Мне нечего больше вам сказать. А вы пейте. Пейте соляную кислоту…  Но только не поите своих детей этой отравой! Они вам этого не простят. ( Уходит.)
      

                К а р т и н а   девятая

 Недалеко от входа в зал заседаний. Лестничная площадка. Несколько человек курят. Подходит Ольга.

О л ь г а. Вы – сотрудники этого института?
М у ж ч и н а  с  п а п к о й. Да. Скажите, а что, у вас действительно  есть доказательства невиновности Ремчука? ( Дружелюбно.) Вы на них не обижайтесь, вы уйдете, а им здесь работать…
О л ь г а. Я и не обижаюсь. А доказательства, я думаю, есть. Простите, я устала от этого базара, вот и наговорила им черт-то чего… Можно было бы и посодержательней выступить… Вечно какая-то глупость получается из всего, что я делаю… Но и следователи должны были бы сначала прочесть дело в полном объеме, чтобы не путаться в простых вещах.
М у ж ч и н а  с  п а п к о й. Вот и сказали бы об этом в зале.
Ж е н щ и н а  в   х а л а т е.  Да, вы были неискренни.
О л ь г а. Вот это новость! Груба – да. Непоследовательна – да. Но неискренна? Это почему же? В чем моя неискрен-ность, в чем? Скажите на милость.
Ж е н щ и н а   в  х а л а т е. Хотя бы в том, что вы, вместо того, чтобы говорить по существу,  стали рассказывать нам о своих книгах. Зачем вот всё это нам? Я ваших книг не читала и знать вас не знаю. Почему я должна вам верить? И не должна верить известной журналистке из газеты.
О л ь г а.  У меня из прозы опубликовано несколшько притч, а ещё вышла одна, только одна повесть - в прошлом году, да и то в журнале, а не отдельной книгой. А вот статей и очерков об ученых у меня написано и опубликовано достаточно, кстати, в том числе, и в тех попутярных изданиях, где редактором работает Ева Аргус. Только тогда я писала, а она вносила свои коррективы, а теперь мы поменялись ролями – я хочу исправить или оспорить то, что она написала об ученых, которых, как мне кажется, не совсем знает. Такое впечатление, что пишет она об этих людях с чужих слов.
Ж е н щ и н а  в  х а л а т е.   Но вы же себя здесь позиционируете как писатель, а не как журналист. А писатель-то должен иметь книги, а не статьи в газетах или журналах. Тогда он писатель.
О л ь г а. В этом вы правы. Книг изданных у меня нет. А рукописи не в счет. Эта единственная изданная повесть – вообще-то чистая случайность. Просто попался заводной редактор. Взял и подписал в печать под собственную ответственность, без печати Главлита. Думали наверное, если  литование отменят, то все тут же бросятся печатать одну только антисоветчину. А что и другая точка зрения может быть у думающего автора, не предположили. Вот я и проскочила, таким образом, в потоке антисоветчины. А вот выйдут ли другие мои работы в жанре прозы – не знаю. Согласна с вами – слово писателя более весомо, чем слово журналиста. Но это, я думаю, всё же условность. Бывают мудрые журна-листы, и бывают также весьма неразумные писатели, которых всё же печатают огромными тиражами.
Ж е н щ и н а  в  х а л а т е. А вот скажите, зачем вам понадобилось влезать в это грязное дело? Я понимаю, Аргус заработала себе популярность на разоблачениях ученых. Она здесь не просто так – завтра же напишет ещё одну бойкую статью, ей почет и гонорар в придачу, а потом поедет в Америку лекции читать про перестройку. Но ведь вы же говорите, что вас не печатают. Так зачем же вы пишете книги, которые всё равно никто не прочтет? Это же просто  глупо! Найдите что-нибудь полезное и напишите об этом. Тогда и напечатают и заплатят.
О л ь г а. Я пишу о том, о чем мне хочется писать. А судить о полезности или бесполезности написанного, конечно, не мне. Я хочу написать о Ремчуке, потому что не терплю не-справедливости. Потому и лезу, как вы выражаетесь…
Ж е н щ и н а  в  х а л а т е. (Прищурившись, язвительно.) А мне его ничуть не жалко. ( Закуривает, чиркает спичкой несколько раз.) А, черт!.. ( Подходит мужчина, тоже в хатале, подносит ей зажигалку.) Спасибо. ( Кивает мужчине.) Вино-вен, не виновен – Мне, по правде говоря, глубоко наплевать. Но я знаю одно – он может себе позволить бюллетенить месяц, а я – нет. Потому что ноги протяну от голода. Да ещё и рычать начнут такие, как Ремчук – отлыниваю от работы! Да, он профессор и этим всё сказано. Он каждый год по книге выпускает. Только напишет, сразу издадут. Я же – какой-то мэнээс, не могу опубликовать одну-единственную статью. А если и пробьюсь в какое-нибудь солидное издание, то тут как тут всё институтское начальство в соавторы запишется. А моя фамилия будет жалко торчать в самом конце этого высокого ряда… Это справедливо? Вот почему бы вам об этом не написать? Меня, рядового работника научного фронта, гонят с порога, а перед ним – все двери открыты. Он – величина! А я так - мелочь, килька какая-то в океане науки. Так пусть хоть теперь помучается. Нет, мне его не жалко. ( Глубоко затягивается, пускает дым в потолок.)
О л ь г а. Господи, да вы же и сами понимаете, что претензии ваши – не к Ремчуку! Вы же умный, образованный человек. Вы не можете не понимать, что…
Ж е н щ  н а  в  х а л а т е. ( Перебивает Ольгу.) Да мне наплевать! Глубоко наплевать! Я же сказала вам! ( Зло шипит.) Он пожил так, как мне никогда не жить! И я же его должа жа-леть? Я – его!?
О л ь г а. И что – многие у вас так думают?  В вашем на-ушно-и- следовательском коллективе?
Ж е н щ и н а  в  х а л а т е. Коллектив? Какой коллектив? ( Громко, с вызовом  смеется.) Это что ли тот тип, лейтенантиш-ко с генеральскими амбициями? Думаете, он за правду борется? Как же! Он просто свою шкуру спасает! Вот что. Его лаборатория занимается вычислительной техникой, а это ис-кусственное направление в нашем институте, это даже убирщицы понимают. Раньше сходило с рук, потому что всё поощрялось, что на развал работало.А теперь! В свете постоянных кадровых перетрясок ему м приходится из шкуры выпрыгивать, чтобы доказать свою лояльность и полезность. Засвидетельствовать своё почтение руководству. Вот так он отрабатывает свой кусок хлеба с маслом. Глядишь, и на икру перепадет, если сильно угодит.
О л ь г а. Странно… Неужели всё так просто? Ну а этот, застенчивый? Сергей Антипович, кажется? Что? И у него свой интерес?
Ж е н щ и н а  в    х а л а т е. Этот? Этот , может, и верит. Потому что – лопух. Но вы ещё вот что поймите, товарищ ху-дожник слова, инженер человеческих душ, любой готов ножку начальству подставить, если случай удобный подвернется. Кто любит начальство? Только осел. Начальство или боятся или ненавидят.
О л ь г а.  Но, может, Ремчук сделал ему что-либо плохое? Может, у него личные мотивы?  Ну почему человек должен ненавидеть другого человека, даже если тот , к примеру, его начальник? Мне это кажется странным.
Ж е н щ и н а  в  х а л а т е. Да потому что это – закон жизни: начальство или боятся или ненавидят. Иного не дано.  Ремчук многие годы был его начальником, а он – подчиненным. Вот и ненавидит за свое унижение. Ненавидит за то, что Ремчук – белый человек, а он негр. Что тот ест белый хлеб с маслом. И с икрой. Ненавидит, но червонцы до получки стреляет. И не всегда отдает. И все это знают. За это всякий ненавидеть будет. Потому что такая жизнь – унизительна.
О л ь г а. Ну ладно. А та блондинка, что за моей спиной  сидела? Ей-то что за смысл ненавидеть Ремчука?
Ж е н щ и н а  в  х а л а т е. Эта толстая тетеря?  Бывшая пассия директора. Недавно вышла в тираж. Вот и пользуется случаем, мечтает возвратить утраченные позиции. Авось в героини выбьется! Так доблестно сражалась за чистоту нравов в нашем коллективе, просто жуть! ( Хрипло смеется.)
О л ь г а.  А галерка? Они-то что?
Ж е н щ и н а  в  х а л а т е. О, это наши неформалы. Филиал какой-то новой общественно-политической организации. Выдали воззвание – вывести на чистую воду  всех сталинистов в нашем институте  и повыгонять их к чертовой матери. И правильно делают эти ребята. Одобряю. А то так и будут до седых волос ждать повышения. Про ротацию кадров что-нибудь слышали? Так она у нас нулевая. Пока не помрет кто-нибудь, никто никуда не продвинется.
М у ж ч и н а. Простите, вклинюсь в этот ваш насыщенный тет-а-тет. ( Ольге.) Можно, я дам вам совет?  Вам надо научиться разговаривать с аудиторией. Если хотите, конечно, быть услышанной.Вы слишком неуважительно вели себя. Они это почувствовали и не захотели вас слушать. Так что обижайтесь только на себя. Вам надо было сначала рассказать что-нибудь про свои заслуги перед  перестройкой. Про свои мучения в годы застоя… Про близость к «Мемориалу». Сейчас это безотказно работает. Вас бы никто не посмел удалить из зала, если бы хотя бы намекнули, что сотрудничаете с этой бойкой организацией. От них многого ждут. Возможно, из них и родится новая правящая элита или партия. Надо уметь просчитывать ситуацию.
О л ь г а. Странно…Я никого не хотела обижать, поверьте!  Но я действительно хотела оскорбить аудиторию. Да, хотела и сделала это. Потому что, когда они начали так дико орать,  мне их уважать совсем не хотелось…И, тем более, заискивать перед ними. Вот я и сказала то, что думала.
М у ж ч и н а. Ну и получили по заслугам. ( Улыбается примиряюще.) Хоть, в принципе, я с вами согласен. Все-таки надо было дождаться суда. А потому уже на законном основании осуждать его в коллективе, выставлять моральные оценки.

    ( Из зала вышло несколько человек, стреляют друг у друга сигареты, возбуждены.)
Ну что там? ( Обращается к ним.) Закончили? С каким счетом?
П о ж и л о й  с о т р у д н и к.  Сущий цирк! Только что выступал директор, клеймил, призывал корчевать.
Ж е н щ и н а  в   х а л а т е. Ха! Вот подлец! А в марте самолично издал приказ, объявил Ремчуку благодарность за создание высококвалифицированного коллектива историков горного дела. Сам назначил Ремчука главным специалистом, хотя  на эту роль претендовали и академики. За что два штат-ных светила и надулись насмерть. Вот гусь! Ма-ла-дец!
Д р у г о й   и з  э т о й  г р у п п ы. А ещё один выдал, что, может, Ремчук проживет ещё лет десять, так что уже сейчас надо ходатайствовать перед Ученым советом о лишении Ремчука всех степеней и званий. Не терпится этим дундукам занять его место в науке! Ставочку под себя вышибают!
Т р е т и й. Ладно, ребя, пойдем в зал, сейчас голосовать начнут. Нельзя такой спектакль пропустить.  ( Уходят.)

 ( Ольга остается одна.  Включается микрофон, работа-ет громкая связь. Из зала доносится:Осудить…избавить …решительно пресечь… Объявляют результаты голосования : за  то, чтобы отложить принятие решения до вынесения приго-вора судом – восемь человек. )
О л ьг а. Это лестница… Хоть кто-то ещё  не разучился сомневаться!

( Из зала валит народ, распаренный, усталый. Двигаются молча, плотной, жаркой толпой. Но в глазах уже нет ни насмешки, ни былой агрессии. Мрачные, пустые глаза…)
  Появляется  внук Ремчука – Вовка. Подходит к Ольге. То-же измотан. За ним идёт блондинка.)

Б л о н д и н к а. Скажите, а вы кто, молодой человек? ( Медовым голосом.)  Родственничком будете или так, сочувствуете?
В о в к а. Я внук Владимира Андреевича Ремчука.
Б л о н д и н к а. Мне жаль вас, мальчик!  Это пятно на весь ваш род.( на ухо Володьке.) Да если бы он не лез каждый год со своими поисками правды, его бы никто и пальцем не тронул!  Осудили – и молчи в тряпочку!  О детях, о внуках по-думай! Старая башка… Так нет же! Что ни год, так лезет в партии восстанавливаться! Беспартийным спать не может спокойно! Вот и получил. Другим неповадно будет.
      ( Из зала выходит Ремчук.  Идет, низко опустив голову,  выглядит убитым. Ольга  пробивается к нему, пытается остановить людей, чтобы заставить их посмотреть на  Ремчука.)
О л ь г а. Постойте! Вы понимаете, что вы просто уничто-жили этого человека! Вы понимаете это!
Р е м ч у к. ( Останавливает её жестом.) Не надо!  Крови жаждут, крови…
             
                К а р т и н а      д е с я т а я .

  ( В кабинете у Ремчука. Володька и Ольга  ведут под руки Владимира Андреевича.)
Ремчук. Ну слава богу, гонки с преследованиями закончились нашей победой. ( Садятся в кресла.) А то нервы у слабого пола совсем расшалились! Вы и вправду решли, что эта белая  « Лада» за нами гналась?
 
В о л о д ь к а. Дед, а ведь три раза пришлось менять маршрут! А они так и не слезли с хвоста.
Р е м ч у к. ( натужно смеется.) Сюжетец! Юлиан Семенов такой бы факт из виду не упустил!
О л ь г а. Вы зря смеетесь. У меня интуиция.
Р е м ч у к. Ну и теперь будем делать? В окопах отсиживаться?
О л ь г а. Насчет окопов ничего не скажу. А вот поостеречься кое-кому не помешает. Не понравился мне этот ваш народец.
В о л о д ь к а. Народ и вправду гниловат.
Р е м ч у к. ( Вздыхает.) Народ всегда одинаковый. Просто обстоятельства  изменились.
О л ь г а. Простите меня, это я во всем виновата.
Р е м ч у к. В чем? В том, что слишком хорошо думаете о людях? Ничего, ещё успеете их возненавидеть. Это никуда от вас не уйдет.
В о л о д ь к а. Дед, как ты тут один останешься?
Р е м ч у к. Так и останусь. Фашистов не боялся, с япошками воевал. А тут вот спасовал перед общественным мнением? Не бывать этому. Идите домой спокойно и ни о чем не беспокойтесь. Я хочу и вправду остаться один. Идите же!

   ( Ольга и Володька уходят. Ремчук подходит к окну, дол-го стоит спиной к залу. )

                З а т е м н е н и е.

               
                К а р т и н а   одиннадцатая

    ( Две недели спустя спустя. Кабинет Ремчука. Входит Ольга. Ремчук сидит за столом, вид понурый.)

О л ь г а. Привет. Какие новости?
Р е м ч у к. Ну что, старый дурак и есть старый дурак. Написал в Главную военную прокуратуру очередное письмо, разослал копии в редакции всех передовых газет, публико-вавших статьи Аргус обо мне.
О л ь г а. О чем было письмо?
Р е м ч у к. Все о том же. Требую открытого рассмотрения дела в суде. Но мой кореш меня предупредил, он как раз член редколлегии издания, где работает Аргус,   в эту редакцию _ не писать! Там – свои правила.  Он сам не подписывал, ни даже слышать об этом деле не хотел. Но это всё. Никаких активных действий предпринять не получилось. ( Разводит руками.) Что это народ какой-то боязливый стал?
О л ь г а. Простите, я, конечно, после своего блистательного провала на собрании в качестве вашей общественной защитницы не смею, конечно, давать вам советы, но всё же… Можете заслушать мой отчет о проделанной работе? Просто так, без комментариев…
Р е м ч у к. Валяйте.
О л ь г а. К сожалению, тоже ничего утешительного. Газеты словно сговорились. Марафон по редакциям со статьей по поводу собрания в институте  закончился с нулевым результатом. Никто и ничего. « Советская Россия» взгрела: Только сумасшедший такое к нам принесет!.. «Известия» всё пони-мают, но – увы! Ничего поделать не могут… «Правда» - надо подумать, надо подумать… думает и по сей день. «Знамя» - не наша тематика, у нас уже выступил прокурор на эту те-му…  «Огонек» - Правовое государство? Так мы об нем, о родимом, из номера в номер пишем!.. Всюду одно и то же – не интересует!
Р е м ч у к. Везде – отбой. Никому мы, старичье, не нуж-ны.  А вот посмотрите( протягивает газету Ольге ) – У Евы Марковны дела идут успешнее.
О л ь г а. ( Берет газету, читает.) «Обсудив  статью Аргус, участники собрания, как и все честные советские люди, резко осудили чудовищные беззакония и репрессии, творимые сталинским окружением в 30-50-е годы, к которому принадлежит и Ремчук. Понимая, какой ущерб нанесли нашему обществу репрессии, собрание обращается с просьбой отменить срок давности. Собрание также ходатайствует перед сред-ствами массовой информации  с просьбой и впредь  продолжать работу по выявлению скрывающихся среди нас пре-ступников сталинского режима. Собрание ставит перед администрацией вопрос об избавлении коллектива от присутствия Ремчука в стенах института… Просит Ученый совет возбудить перед ВАК СССР ходатайство о лишении его ученых степеней и званий…..»
О Л Ь Г А. Лихо! Ничего не скажешь!
Р е м ч у к. Просто бред какой-то…
О л ь г а. И всё-таки, у меня есть для вас небольшой сюрприз. Я сразу не хотела говорить – сначала всё плохое пережуем, а потом – на дессерт, вот это. ( Разворачивает газету.) Видите? Ага? Интервью с вами. О Янтарной комнате. Вот, читайте, как мы беседуем. А я пока фруктики вымою.
      ( Уходит на кухню. Вскоре возвращается с тарелкой – на ней яблоки. Стоит в дверях, прислушивается. Ремчук звонит по телефону.)
Р е м ч у к. Да, на дежурной простыне, целая полоса… Со мной…Спасибо… спасибо… Привет ребятам.
О л ь г а. Ну слава богу! Это «Ветеран». А знаете, как всё забавно было? Прихожу в который раз, а там сам ушел в отпуск, сидит один зам.  Долго-долго вникал, обо всём расспрашивал… Не служил ли у меня часом кто в НКВД….. А потом мне звонит один мой товарищ и говорит, что и на меня уже компромат нашли. В редакции дали материал о расстреле военнопленных польских офицеров, и что их расстреливали сотрудники НКВД.
Р е м ч у к. Не удивительно. Я не удивлюсь, если вдруг окажется, что и Джордано Бруно сожгла на костре сталинская инквизиция…
О л ь г а. Ага. А Берия полешки в костер подкладывал. И свидетели найдутся среди ныне здравствующих.
Р е м ч у к. Это точно.
О л ь г а. Польские власти готовят списки сотрудников НКВД и среди этих фамилий фигурирует полковник с такой же фамилией, как у вас, говорит мне мой товарищ. Каково? В случае чего, дадут понять , что это мой родственник. И заработает мельница  обществного мнения. У меня много известных однофамильцев. И что из этого? Просто дурь какая-то.
Р е м ч у к. Было время, когда за простое совпадение фамилий людей сажали и даже расстреливали.
О л ь г а. Знаю. Мой дедушка тоже  по этой причине после революции поменял фамилию – Романов на Романьков. А я себе потом взяла такой литературный псевдоним. И ничего. Чтобы сохранить родовую фамилию.  Только для этого. 
Р е м ч у к. Времена меняются, а с ними – и вкусы людей. Тридцать лет назад было столько Сталин, Октябрин, Ноябрин… Куда они все подевались?
О л ь г а. Наверное, тоже переименовались.
Р е м ч у к. А в ваших романах, рукописи которых вы таскаете по редакциям, были персонажи типа меня?
О л ь г а. Естественно, были. Ну, не типа, конечно, а тоже военные, служившие в органах.. Меня действительно интересует психология государственного человека. Если он не карьерист, разумеется. Это ведь высокое служение, своему народу, Родине. Почему же с такой ненавистью именно народ набрасывается на эту катерогию государственных служащих?
Р е м ч у к. Потому что именно им дано право жизни и смерти.
О л ь г а  Это очень ответственно. Это должны быть какие-то специальные люди. Простым смертным такого права давать нельзя.
Р е м ч у к. Так ведь в органы и брали самых лучших! Самых преданных, самых верных!
Но ведь и преступники лишают людей жизни! Но этих ненавидят сильнее. Преступников-уголовников просто боятся, а этих – ненавидят.
О л ь г а. Это смотря кто. Ладно, не будем  больше на эту тему. А что касается моего отца, то ему в 40-м году было всего 14 лет и он никак не мог  быть в таком возрасте полковником. Он же не Гайдар. Так что пусть на этот счет Аргус отдыхает. А где это ваш бурундучок?
Р е м ч у к. Похоже, привык уже к вам. Не ругается. ( Вытаскивает из клетки бурундука, держит на руках.) Мой  самый верный друг… Да плюнем на них на всех, плюнем и разотрем, правда?
О л ь г а. Хорошая мысль! ( Смеется, тормошит Ремчука.) Пошлем их всех подальше самым непечатным образом! Ах, миленькая мафия! Успехов тебе, родная! Ройтесь в архивах, обнюхайте каждую бумажку, где есть знакомые буковки. Можно полизать, на хвост нанизать…
(Смеются. Потом замолкают, сидят друг напротив друга, думают каждый о своем.)

                Затемнение

                К а р т и н а  двенадцатая

 Комната Ольги.  Стол завален газетами, в пишущей машинке вставлен чистый лист.

О л ь г а.( звонит по телефону). Товарищ полковник, вы  ведь были замом Ремчука по контрразведке? Можно рассчитывать на вашу помощь?  Да… Суд
Г о л о с  п о  т е л е ф о н у.   Разумеется. У меня есть, что сказать.   
В конце войны я был начальником следственного отдела контрразведки. Так вот, сообщаю вам: внезапно сотни следователей вдруг стали исчезать. Буто сквозь землю провалива-лись! Раз – и нет человека!Мы были как мыши в банке… И чья-то хищная лапа р-раз туда, хвать за хвост… И конец мышке…
О л ь г а. Владимир Андреевич говорит, что его камеру охранял человек, который ночью зачем-то открывал засов. Может, он в такой форме хотел выразить сочувствие? Он же видел, в каком состояни привозили Ремчука с допросов.
Г о л о с  п о  т е л е ф о н у. А может, это делалось специально. Чтобы спровоцироватьпопытку к бегству.
О л ь г а.  Как знать? Но если он жив, то сможет свидетельствовать на суде, если захочет, конечно.  Вы знаете его адрес?
Г о л о с  п о  т е л е ф о н у.  Добудем, раз надо.
О л л ь г а.  Скажите, а вам известно, что было в Чехословакии? Аргус утверждает, что Ремчука изгнали оттуда за мародерство.
Г о л о с  п о  т е л е ф о н у. Ремчук был в Чехословакии советником. Боролся с иностранной агентурой… Тогда в Че-хословакии работала сильная англо-американская  группа. Были данные, что готовится восстание. Республику спасло то, что народную милицию к 48-му году ещё не разоружили. Ра-бочие выходили на свои рабочие места при оружии. И пере-ворот задохнулся. Судя по всему, его готовили военные. А Ремчука удалили из Чехословакии за то, что он слишком мяг-ко вел себя во время репрессий против коммунистов.
О л ь г а. Простите, психологически невнятная ситуация. Готовится побоище – против безвинных.  И многие об этом догадываются. И – ничего?  Все молчат?
Г о л о с. Насчет «все» сильно сказано. У Ремчука уже был опыт – свой, так сказать, домашний…37-го…И он кое о чем уже догадывался. Потому и возроптал, когда в Чехословакии началось то же, что и у нас в 37-м. Но там, у чехов, в головах воцарилась некая эйфория, они не видели, что на самом деле происходит. У людей в таких ситуациях словно пелена на глаза падает… И учтите ещё: многие из тех, кто был на высоких постах, вышли из низов. Они-то помнили, кто были их отцы и деды!  И возвращаться назад, в стойло, они не хотели. Они хотели теперь быть хозяевами жизни! Ни винтиком, ни болтиком, как потом стали говорить, они тогда себя не чувствовали. Это уже потом всё было навязано…Мы были не ме-нее свободны духом в те времена. Чем теперешние либералы из «Огонька». Нет, никто ещё не понял во всей глубине души русского человека!  Она, его душа  - не тысячелетняя ра-ба. Это – тысячелетняя мечта о свободе! Вот потому и ринулся русский человек в светлое будущее очертя голову, потому что поманили его этой свободой… Национальный характер! Да кто его разгадал? Гармошка, выпил немножко да и – вдоль по Питерской… Но это всё внешнее. А внутри, в самой глубине – тоска по счастью, по достойной жизни… Да… Никогда не верьте, когда вам станут говорить, что удел русского человека – терпеть. Подлейшая ложь – всё это! Над русскими тяготеет тысячелетнее проклятье, вот почему русский человек так жаждет этого счастья! Ах, если бы знали наши достопочтенные штатные патриоты, какую медвежью услугу они оказали истинным патриотам, и какую службу сослужили его врагам! Если бы знали! Они бы  все волосья из своих модных бороденок повыдергивали от досады!  Нашли, тоже мне, покорных чудиков! Да, действительно, русский человек – не спорщик. Смекнет, что силы не равны – и покивает головой: согласен, барин, на всё согласен… Головой-то он кивает, а про себя знай своё думает…Крепость руки вязала, а душа-то всё равно свободной была! А они ой как свободной души боятся!  Заболтал я вас совсем, извините…
О л ь г а. Да нет, мне интересно. Я и сама в чем-то с ва-ми совпадаю. Но это отдельная тема… Так вот, возвращаем-ся к Ремчуку.  Значит, на вас можно надеяться?
Г о л о с.  Я сказал.
                ( З а т е м н е н и е  )

 Утро . Звонок. Ольга, заспанная, берет трубку.

Р е м ч у к. Здравствуйте. Это я. Простите, могу ли я зайти к вам сейчас?
О л ь г а. Господи, что случилось?
Р е м ч у к.  Несчастье…
О л ь г а. Да говорите же!
Р е м ч у к. Не могу по телефону… Будьте дома, пожалуйста!  Сейчас зайду.
( Ольга ходит по комнате, нервничает, звонок в дверь, идет открывать, входит Ремчук.)
О л ь г а. Наконец-то! Ну что там у вас? (Помогает ему раздеться.)
Р е м ч у к. ( Бросает плащ в кресло, садится, обхватив голову руками, некоторое время молчит.) Это просто дикость какая-то… Не могу понять, как это могло случиться?Володьку… Володьку  хотели убить! (молча раскачивается в кресле) Бред какой-то!
О л ь г а. Успокойтесь, прошу вас! Расскажите всё по порядку. (Мнет в руках шарф Ремчука.) Что произошло?
Р е м ч у к. Только-только отъехал от здания курсов, не успел вырулить в переулок, скорость не больше десяти километров , и – трах! Откуда она взялась, эта дурацкая машина? Наперерез на полной скорости… Лобовой удар – как раз в то место, где сидит водитель. У Володьки реакция отличная, это его и спасло. Упал набок и уперся ногами в руль. Ноги – всмятку. Лицо изрезано стеклами, но голова, позвоночник – целы, слава Богу!
О л ь г а. Господи! А что водитель, тот,  который врезался?
Р е м ч у к. А, тот…  Да ничего с ним не произошло… Встал и сразу же пошел в больницу, без единой царапины. Их на одной скорой туда доставили…
О л ь г а. Прямо каскадер какой-то.
Р е м ч у к. Да, действительно. Такой удар – и хоть бы что!
О л ь г а. Суд будет? ( Ремчук кивает.) Там разберутся. А пока надо сделать всё, чтобы травма не оставила последствий. Когда мы можем навестить его?
Р е м ч у к. ( Встает, одевается.) Я позвоню вам, когда можно будет. А пока, прошу вас. Сидите дома!
                З а т е м н е н и е.

( Кабинет Ремчука.Входит Ольга. Прошло пять недель с момента их последней встречи.)

О л ь г а. Ну что? Что с ним?
Р е м ч у к. Сорок дней тянули резину, и только на сорок первый повезли в операционную. А начали с глупости – не протерли тело больного спиртом, как полагается в таких слу-чаях. А потом в эту же палату положили инфекционного больного, а кварцевой лампы тоже почему- не оказалось на месте… Так у Володьки начался грипп и, к довершению ма-разма, открылась язва желудка после их кормления… Студент-практикант стал вводить трубку, чтобы взять желудочный сок, да куда—то не туда воткнул. У Володьки потеря сознания от удушья… Слава Богу, в этот момент поблизости оказался дежурный врач… Теперь, вроде, всё нормально, будут по кос-точкам собирать обе ноги. Готовить стали..  Только сделали наркоз – отключилось электричество на всем этаже. Когда со светом всё наладилось, оперировать уже было поздно. Пришел в себя после наркоза через шесть часов – и тут же рвота кровью... Да... Оклемался на третьи сутки...…Володька, когда в себя пришел, не жаловался. Первый вопрос: « Я дома?» И ни слова жалобы! Потом праздники. Потом лечащий врач уехал в загранкомандировку… И перед самым его приездом звонок от главврача – забирайте больного из больницы! И приказ уже подписали. Еду туда – что, почему? Оказывается, выгоняют Володьку в дисциплинарном порядке. Его жена якобы учинила дебош!
О л ь г а. Эля дебоширила? Никак не могу себе представить…
Р е м ч у к. Вот именно. Говорят, подралась с дежурной сестрой. Якобы та её не пускала…
О л ь г а. Это не та ли, что через слово маму вспоминает? Хорошая сестричка!
Р е м ч у к. Хорошая, когда спит зубами к стенке… Хорошо то, что за Володьку больные вступились. Только после то-го, как больные пригрозили бойкотом, операцию сделали. Пока всё в порядке, через три недели заберем домой.
О л ь г а. Ну и чертовщина! И всё-таки, он жив. И это глав-ное.
Р е м ч у к. Меня не оставляют сомнения, что это не про-сто цепочка каких-то нелепых случайностей. Понимаете, о чем я?
О л ь г а. Не берите в голову. Так можно начать бояться собственной тени. Но осторожность всё-таки надо проявлять. Это никому не повредит.
Р е м ч у к. Да… Времена лихие…
О л ь г а. Будем надеяться на лучшее. Владимир Андреевич, если можно, давайте поговорим о вашем деле. У меня есть несколько вопросов. ( Садится напротив Ремчука.) Я по Чехословакии хочу кое-что уточнить. У меня уже есть свидетельства некоторых товарищей. Да, все они подтверждают, что вас убрали оттуда после вашей депеши Сталину, ну когда вы  написали ему, что дело на товарища Сланского сфабриковано.
Р е м ч у к. В том донесении содержались очень важные, как мне тогда казалось, сведения о том, что в органах гос-безопасности Чехословакии применяются незаконные методы ведения следствия, и что полученным таким образом сведениям нельзя доверять. После чего меня и отозвали с формулировкой «как слабого работника». А потом на его место пришел генерал Веселый. Потом был Новотный – это чистый Хрущев, только в худшем исполнении…. Да… Такие вот дела были… «Пражская весна» тоже зачиналась в прессе. Сцена-рий всех этих весен и оттепелей – увы!- общий…Объявялют гласность – и начинается тотальный разгром режима. Ника-ких дискуссий, никакого ответного слова – клевета льется ушатами.
О л ь г а. Но ведь и правды много говорилось.
Р е м ч у к. А как же без этого? Но стоит к правде примешать хоть толику лжи, как вся эта правда становится чистой ложью. Это как у артиллеристов – вроде в том направлении стреляет, а чуток отклонился от цели – и промазал…  А затем был провокационный приказ – ввести войска. Все, кто хоть приближенно представлял себе обстановку, понимали, к че-му это приведет. Но здравые голоса подавлялись…  Вот почему тогда так яростно подавлялось всё то, чему потом была дана зеленая улица?
О л ь г а. Копили «паровое давление». Не давали снять крышку с парового котла раньше времени. Рвануть должно было в Союзе, после чего события в Восточной Европе пойдут как по маслу. Похоже, никакой демократии – ни восточной, ни западной, - у нас не ожидается.
Р е м ч у к. А что же тогда ожидается? Ради чего сыр-бор? Вот с Хрущевым вроде всё ясно – разоблачая Сталина, он свои собственные руки от народной крови отмывал. А эти чего хотят?
О л ь г а. Если нам это удастся разгадать, мы кое-что поймем и о 17-м , и о 37-м. Поймем и инфантильные обиды вчерашних адептов «развитого социализма», и ретивость «прорабов перестройки», и – главное: что на наши головы ещё свалится. Кстати, вот ещё что удалось найти. (Достает из сумки папку.) Это письмо из архивов ЦК. Швернику от Куусинена, который подробно описывает несправедлиивости, допущенные в отношении вас.
Р е м ч у к. Не может быть! Это победа, настоящая победа! Куусинен знал меня много лет. Это был очень порядочный человек.
О л ь г а. Но и это ешё не всё. Я нашла Мазурука. Бук-вально прорвалась к нему на дачу! В Серебряном бору. Он тоже вас прекрасно помнит! Вы знаете, что он вас от смерти спас?
Р е м ч у к. Это что-то новое для меня? ( Растерянно.) На войне мы все кого-нибудь каждый день от чего-нибудь спасали…
О л ь г а. Это специальный случай. Вы даже не знали, что были приговорены к смерти!
Р е м ч у к. Ну, дела!
О л ь г а. Мазурук и генерал Семенов от вас эту историю в свое время скрыли. А потом решили не ворошить то, что быльём поросло. А теперь вот опять эту историю вытащили, потому что важно всю подноготную вашего дела прояснить. Иначе трудно будет доказать вашу личную непричастность к делам весьма  невеселым. Понимаете?
Р е м ч у к. ( Приходя в себя.) Ну и что это за история, если всё это до сих пор не секрет от меня самого?
О л ь г а. Владимир Андреевич, не знаю, как вы к этому отнесетесь, но мне этот эпизод показался весьма впечатляющим и я попыталась набросать пьесу.
Р е м ч у к. Пьесу? Обо мне?
О л ь г а. Ну да. Обо всём этом происшествии. Вот, про-чтите. (Протягивает ему рукопись.) Может, что ещё вспомните. Мне было интересно.
Р е м ч у к. Ну давайте, посмотрим. Во всякие передряги попадал, но в пьесу – попал впервые.
               
    

                Д  Е Й Т С Т В И  Е   Т Р Е Т Ь Е

                К а р т и н а   тринадцатая

                Уэлькаль, 43-й год.

На авансцене   Сталин и Рузвельт, они находятся в противоположных углах. Озвучивают переписку 42-го года.

Р у з в е л ь т. 17 июля 42-го года. Положение, которое складывается в районе Аляски, ясно показывает, что Японское правительство, возможно, возможно, готовится к операциям против Советского Приморья. Если подобное нападение осуществится, то Соединенные Штаты готовы оказать Совет-скому Союзу помощь военно-воздушными силами при усло-вии, что Советский Союз предоставит этим силам подходя-щие посадочные площадки на территории Сибири…
         Сталин не отвечает. Спустя неделю:
   Если было бы возможно осуществлять поставку само-летов из Соединенных Штатов в Советский Союз  через Аляску и Сибирь, а не через Африку, как это практикуется теперь, было бы сэкономлено большое количество времени.
   Если  на территории Сибири можно построить поса-дочные площадки, я готов отдать распоряжение американ-ским экипажам доставлять вам самолеты до озера Байкал.
   В связи с этим прошу, чтобы вы разрешили американ-скому самолету провести рекогносцировочный полет из Аля-ски по предложенному маршруту. Экипаж будет в граждан-ской одежде, в сущности, он производил бы полет в качестве экипажа какого-нибудь коммерческого агенства.
С т а л и н. 1 июля 1942 года, секретно. Полностью разде-ляю Ваше мнение о целесообразности такого маршрута.
   Учитывая это, Советское Правительство уже дало необ-ходимые указания об окончании в кратчайший срок прово-дящихся в Сибири работ по приспособлению имеющихся аэродромов. Что касается того, чьими силами доставлять американские самолеты из Аляски, то, как мне кажется, де-ло это можно будет поручить советским летчикам, которые прибудут в Ном в установленное время.
   Наши же летчики проведут и рекогносцировочный по-лет по указанному маршруту. Далее, нам теперь желательно было бы знать, какое количество самолетов вы предоставите Советскому Союзу этим путем…
   Наш самолет прибудет в Ном к 10-му августа и при вы-лете возьмет на борт трех участников из Америки…
Р у  з в е л ь т. Я принял меры для того, чтобы выделить вам в следующем году 200 транспортных самолетов СИ-47…Я намерен сделать всё возможное, чтобы предоставить вам ещё одну сотню в составе организованных  авиачастей…
С т а л и н. Выражаю вам благодарность за решение послать Советскому Союзу 200 транспортных самолетов. Что касается посылки авиачастей на Дальний Восток, то я уже разъяснил  в предыдущих посланиях, что нам нужны не авиа-части, а самолеты без летчиков, так как собственных летчиков у нас более чем достаточно. Это во-первых. А во-вторых, нам нужна ваша помощь не на Дальнем Востоке, где СССР не находится в состоянии войны, а на Советско-германском фронте, где нужда в авиационной помощи особенно ост-ра…
   Ваше предложение о том, чтобы американцы инспек-тировали русские военные объекты на Дальнем Востоке и в других частях СССР, вызывает недоумение. Вполне понятно, что русские военные объекты могут быть инспектированы только русской инспекцией так же, как американские воен-ные объекты могут быть инспектированы только американ-ской инспекцией… В этой области не могут быть допущены никакие неясности.
Р у з в е л ь т. Мы с Черчиллем не сомневаемся в том, что правильная стратегия для нас состоит в том, чтобы сосредо-точить свои силы на задаче поражения Германии с целью одержания победы на европейском театре. В то же самое время мы должны поддерживать достаточное давление на Японию, чтобы сохранить инициативу на Тихом океане и на Дальнем Востоке, поддерживать Китай и воспрепятствовать японцам распространять свою агрессию на другие театры, как, например, на ваши приморские провинции.
С т а л и н. Ваше дружеское совместное послание по-лучил… Благодарю за информацию. Понимая принятые вами решения в отношении Германии как задачу её разгрома пу-тем открытия второго фронта в Европе, я был бы вам призна-телен за сообщение о конкретных операциях в этой области и сроках её осуществления.
   Мы думаем закончить нашу зимнюю кампанию в пер-вой половине февраля… Войска наши устали, нуждаются в отдыхе, и едва ли им удастся продолжить наступление за пределами этого срока. Рекогносцировка же наших терри-торий вашими летчиками совершенно невозможна.
   А также считаю долгом предупредить, что, как утвер-ждают наши специалисты на фронте, американские танки очень легко горят от патронов противотанковых ружей, попа-дающих сбоку или сзади. Происходит это от того, что высоко-сортный бензин, употребляемый американскими танками, образует в танке большой слой бензиновых паров, которые легко возгораются. Немецкие танки работают тоже на бензи-не, но бензин у них низкосортный, и не дает такого количества паров, и они меньше подвержены загоранию. Наиболее под-ходящим мотором наши специалисты считают дизель.
Р у з в е л ь т. Докладываю. Наши участники будут ждать в Номе, на Аляске с 1 августа. Военный аэродром Уэлькаль – последняя точка трассы Мазурука. Из Нома в Уэлькаль гонят «боинги» и «аэрокбры», в радиоэфире «веселый шум» - анек-доты, прибаутки и прочее… В Ном везут икру, строганину, моржовую печень, спирт, оттуда – пиво, фрукты, женские финтифлюшки.
           После рейса:
в большом металлическом ангаре пир горой – здесь жи-вут рядовые летчики. Ремчук, молодой особист, присланный для организации охраны вождя, который должен прилететь в Ном  1 –го августа, тоже живет в ангаре. От ангара протянут канат до командирской яранги, и далее – до метеостанции ( на случай пурги ).  Рядом с посадочной полосой маленькая зенитка.
Р е м ч у к. ( тоскливо) Ну и война у меня получается! Тос-ка зеленая…
С у в о р к а. Не дури, скоро привыкнешь. А если на фронт неймется, делай, как наши мужики – на бреющем полете между ярангами ччч-чч-чах! Раз, другой, а на третий точно в штрафбат угодишь. Вот и вырвешься отсюда!
Р е м ч у к. Не могу дисциплину нарушать.
С у в о р к а. А не можешь, так и не ной.
Р е м ч у к. Скука-то всё равно одолевает… И что это за война здесь? Пехотный гарнизонишко да  несерьезная пуш-чонка в весе пера…( Смотрит на море) Лето кончается…
  Осень. Надвигается Сталинград.Американцы бьют японцев на Соломоновых островах. Уже падает первый снег.
   На грузовичке,  густо  залепленном грязью,  подъехал Айвок, серьезный темнолицый  якут – председатель местного сельсовета.
А й в о к. Оленину будешь кушать, Володя? Готова уже скоро будет.
Р е м ч у к. Это ту, которую ты в яму закапывал у валуна? ( Морщит нос.) Спасибо. Нет.
А й в о к. Зря брезгуешь. Мясо под листьями преет, осо-бый вкус получает. ( Поднимает палец вверх.)Срок придет, обязятельно угощу. Айвок своё слово держит. Ай-я-яй! ( аппе-титно цокает языком). Слюнки проглотишь, так вкусно будет.
Р е м ч у к. Я тебя зачем сюда вызвали?
А й во к. Народ дать. На ремонтные работы. Аэродрома к зиме готовить надо.
Р е м ч у к. А! Понятно.
А й в о к. А ты всё сидишь и сидишь. А он ( поднимает палец кверху и закатывает глаза ) всё не едет и не едет…
Р е м ч у к. А ты что. Шпионишь за мной? Откуда инфор-мация? (Вскакивает.) Говори, чугунная башка, откуда сведе-ния?
Ай в о к. Ой-ё-ёй, Володя, Володя! Ты ещё на света не ро-дился, а я уже столько этого света повидал! Айвок всё знает.
Р е м ч у к. Ну говори, что знаешь? Да поживее! ( Накло-няется к Айвоку.) Говори же!
А й в о к. ( Шепотом.) Не едет, потому что от фронта да-леко не может находиться. Дела там серёзные сейчас… А Фербенкс далеко от Сталинграда, ой, далеко! Не приедет и вовсе, потому что встречаются три больших вождя в других краях. В теплых. А ты неси службу, солдат, потому чт о служба есть служба. Не отзывают тебя , вот и сиди здесь.
Р е м ч у к. Я воевать хочу, а не зхдесь вот сидеть и мо-рем любоваться. На фронт хочу.
А й в о к. Медали свои ты ещё успеешь получить, Володя. Но и здесь дело у тебя будет. Не всё на валуне сидеть будешь. Правду тебе говорю.
           Уходит. Поднимается ветер, метет пурга. Потом появляется полярное сияние.
Р е м ч у к. ( Сидит у рации. )  Беркут, Беркут! Прием! Вас не слышу! Я здесь один остался из начальства – прием! При-ем! Черт… ничего не слышно! ( Ходит по яранге.) Хоть бы одна живая душа  нами поинтересовалась!
С у в о р к а. ( Входит в ярангу.) Можно?
Р е м ч у к. Входи, раз уже здесь.
С у в о р к а. Что за дела? Опять не в духе?
Р е м ч у к. Из-за магнитных бурь нарушена радиосвязь. Да ещё некстати заболел главный инженер…начальник аэ-ропорта в Якутске… А из меня какой начальник?
С у в о р к а. Дело веселенькое. Вижу. Там такие сугробы навалило! Самолётов не видно из-за них. Аэропорт надо за-крыть для приема. Слышишь, что говорю, товарищ временный начальник!?
Р е м ч у к. Как это – закрыть? А фронт? Там ждать не бу-дут! Самолеты надо гнать на фронт бесперебойно! В Номе уже перегрузка.
С у в о р к а. Надо думать.
Р е м ч у к. И думать нечего, всё и так ясно.
С у в о р к а. Думать надо всегда.
Р е м ч у к. Делать-то что?
С у в о р к а. Расчищать полосу – раз так.
Р е м ч у к. Одурел ты что ли? Снегоочистители рейку по-рвут.
С у в о р к а. С чего бы это?
Р е м ч у к. А ты что, не видел что ли, что взлетная полоса деревянными брусьями выстлана, а не бетоном, как обычно.
С у в о р к а. Видел, видел. Только не задумывался как-то…
   Лай собаки.
Р е м ч у к. Э-эй! Кто там?
 Входит в ярангу заснеженный Айвок.
А й в о к. Своя, своя… Чуть добрался! Совсем замело! Снегу такого давно не было! Ой, давно! ( Отряхивется.) Что плачем?
Р е м ч у к.А, эт ты! ( Обрадованно.)  Тебе-то что дома не сидится? В такую-то погоду?
А й в о к. ( Притопывает ногами.) В гости к тебе иду. Скуч-но стало, вот и иду. ( Смеются оба.) В гости. К тебе. Хорошо?
Р е м ч у к. В гости так в гости. Ну располагайся. Слу-шай… ( Внезапно перестает смеяться, становится серьезным. ) Ты, Айвок, мужик умный, я вижу.
А й в о к. Оченна умный. ( Согласно кивает.)
Р е м ч у к. Рассудительный….
А й в о к. Ага, ага. А ты что плачешь?  Что такой невесе-лый? Ты здесь начальник теперь, ба-а-альшой начальник! Все тебя теперь боятся. Все! ( Смешно насупил брови и рыкнул.)
                ( Хохочут.)
Р е м ч у к. Чудик ты, Айвок.
А й в о к. Ага, ага. А ты что  грустишь, скажи. Помогу.
Р е м ч у к. Помоги, если можешь. Ты здесь веками жи-вешь, местные обычаи знаешь. На все случаи  решение най-дешь. Так? Посоветуй, что делать. Самолеты, видел. Снегом замело. Пурга проклятая! Всё замело к чертовой матери!
А й в о  к. ( торопливо затопал ногами.) Делай так…так…так…
Р е м ч у к. Точно! Ну и голова ты! Чем благодарить?
А й в о к. Мороз там. Холодно. Домой идти долго… Ог-ненная вода поможет.
Р  е м ч у к. Держи это. ( Протягивает ему бутыль.)  Голова у тебя – дом советов!
А й в о к. ( Стучит себя по голове.) хорошая голова. Го-дится…( Уходит, распевая  по принципу: что вижу – то и пою.) Грозный снег! Сильный ветер! Офицер молодой сильней вет-ра! Сильней снега! Ай-я-яй!
                ( Все одеваются, выходят на взлетную полосу. До утра  по ней гоняют катки, потом поливают утрам-бованный снег водой из шлангов.)
Р е м ч у к. ( Устало садится на снег.) Всё, больше не мо-гу.
С у в о р к а. Ну и пирог получился! Слоёный! А теперь сверху песочком! Красота!

     ( Ремчук засыпает на снегу, ему снится дом, родная хата. Сквозь ставни тянется  горячий свет… Он идет в са-рай…На подстилке из соломы лежит корова, в углу сопит те-ленок, овцы жмутся в углу…Он ложится рядом с ними и засы-пает…)

Самолет заходит на посадку, слышь, Володька? Само-леты идут! Ура, мы победили!



                К а р т и н а   четырнадцатая.

    Кабинет Сталина в Кремле. Рассматривает сводки о состоянии военных аэродромов.

С т а л и н. (Референту.) Что, Уэлькаль до сих пор подо льдом? Я правильно понял?
Р е  ф е р е н т. Так точно. Взлетная полоса  Уэлькаль до сих пор подо льдом.
С т а л и н. ( Грозно.) Что?
Р е ф е р е н т. Под толстым слоем льда с песком.
С т а л и н. Почему в мае  аэродром всё ещё подо льдом? Вы мне можете ответить?
Р е ф е р е н т. По мнению экспертов , вредительски уничтожена уникальная взлетная полоса.
С т а л и н. Нашли виновного?
Р е ф е р е н т. Так точно. Майор Ремчук, товарищ глав-нокомандующий. Именно от отдал приказ – оледенить взлет-ную полосу. Вот бумага с его подписью.
С т а л и н. ( берет документ.) так… А его непосредственное начальство что по этому поводу говорит?
Р е ф е р е н т. Так оно как раз здесь. Третий день ждут приёма.
С т а л и н. ( Сурово.) Сюда их.
Р е ф е р е н т. ( Выходит, через некоторое время воз-вращается с двумя генералами Мазуруком и Семёновым.) Начальник трассы генерал Мазурук и начальник Главсевмор-пути генерал-лейтенант Семенов.

С т а л и н. Рассказывайте.
М а з у р у к. ( Держится смелее, Семенов стоит рядом на «желейных» ногах.) началось с того, что говорю я Семенову: « Такое дело, Илья Сергеич, помнишь нашего майорчика? Володьку Ремчука?
С е м е н о в. Я и говорю: помню, конечно. Долговязый та-кой, симпатяга…А что?
М а  з у р у к. Я и говорю: смекалистый парнишка был. Расторопный…  Так вот спасать мужика надо.
С е м е н о в. Вот мы и здесь.
С т а л и н. Конкретнее. Товарищи генералы, по существу!
М а з у р у к.Вот мы решили приехать и всё рассказать, как есть.
С еме н о в. Нет, я сначала против был, как это вам. Товарищ Сталин, мы будем рассказывать все эти байки про метель , якута Айвока и находчивость чекиста… Честно прзнаюсь- струхнул поначалу… А Мазурук давай на меня на-седать: « Ты, я вижу, не очень-то спешишь товарища выручать!» Ну и всё такое…
М а  з у р у к. Не прояви Ремчук тогда смекалку, запоро-ли бы доставку самолетов на фронт. Тогда бы уж точно нам всем головы не сносить. Выходит, он нас всех тогда  от вышки спас. Не укатал бы снег на взлетной полосе, конец бы нам всем.
С т а л и н. ( Сначала слушает сурово, хмурит брови. Говорит медленно, врастяжку произнося слова. Потом посте-пенно смягчается.) Так, говорите, этот…Ремчук… правильное решение принял?
М а з у р у к. Так точно!  ( Щелкает каблуком.) Единственно верное в тех условиях. Не прикажи он закатать снежные завалы, фронт недополучил бы десятки самолетов. До сле-дующего, Марковского аэродрома их не дотянуть.
С т а л и н. Это хорошо. ( Смотрит прямо в глаза Мазуруку.) Но ведь аэродром уничтожен? Военный аэродром. Так?
С е м е н о в. Аэродром!  С полотном, я уверен, ничего не случится. ( Голос звучит глуховато, шершаво.) Оттает, просохнет и станет, как прежде… А Ремчук действительно хоро-ший, смекалистый парень. Настоящий русский офицер! ( Осмелев окончательно.) Наградить его надо бы!
С т а л и н. ( Перестает хмуриться, улыбается, откинув-шись в кресле.) Что же это получается? Я вашего Ремчука под  трибунал, а вы – наградить?  Интересный ход мысли.
С е м е н о в. ( Совсем воспрял духом.) Ошибка! Ошиб-ка в донесении, товарищ Сталин! Уэлькаль подо льдом, но аэродром –то принимает самолеты!  Принимает и будет принимать. Спокойно на лед самолеты садятся.  Рейка сгнить не успеет. Лед-то когда-нибудь стает. Дерево просохнет, и всё пойдет путем.
С т а л и н. ( Встает, молча идет к окну. На подоконник садится голубь.) Ну и где же он ? Этот ваш смекалистый?
Мазурук и Семенов. ( Вместе.) Там! Воюеет! ( Мазурук машет на запад, Семенов на восток.) Но если надо, мы его разыщем… Тотчас разыщем. Если надо.
С т а л и н. ( Медленно  поворачивается, делает шаг впе-ред. Генералы вытягиваются во фрунт.) Не надо искать. ( Пристально  смотрит в зрачки Семенова.) Не надо.
С е м е н о в. Пусть воюет?
С т а л  и н. Пусть воюет.
М а з у р у к. Так точно! Пусть воюет!

                ( На заднике Красная площадь. По брусчатке шагает Ремчук.
У него докладная  на имя товарища Сталина. В приемной берут бумагу, секретарь читает: « Донесение о недопустимых методах в организации зарубежной разведки.» В приеме отказано, но бумагу приняли. )

                З а т е м н е н и е.

                К а р т и н а   пятнадцатая

( В комнате Ольги. На диване сидит маленькая седая женщина – осетинка. Ольга подает ей чашку с чаем.)

О л ь г а. Так вы и есть – легендарный Петр? Просто не верится. Я думала – это высокий, мужественный детина. А тут – женщина, да ещё такая миниатюрная!  Так что тогда было а Осетии? Да вы пейте, пейте чай! Это на травах!
П ё т р. Спасибо. Вкусный. И печенье вкусное. У меня пенсия крошечная… Нет, я не голодаю, но жить стало очень невесело… Я после войны на телевидении работала, тогда только начинали делать массовые передачи для населения… Внизу, у входа, у каждого сотрудника был свой ящичек для личных вещей. Мы там и деньги держали… Но вот однажды из моего ящика украли всю мою зарплату. Раньше даже мелочь не брали, если где забывал, а тут в закрытый ящик как-то за-лезли…
О л ь г а. Это отвратительно. Но скажите, где можно оз-накомиться с вашей диссертацией? Вы ведь писали о нацио-налистическом движении в Северной Осетии?
П е т р. ( Качает кукольной головкой.) Вот досада! В том самом ящике я хранила и свою диссертацию. Потому что своей квартиры у меня тогда не было.
О л ь г а. Обидно. А что. Эти ящики до сих пор целы?
П ё  т р. Кто знает? Столько лет прошло…Мне эта руко-пись больше не нужна.
О л ь г а. Может, ваши бумаги сдали в архив? Можно, я туда съезжу? По вашему поручению?
П е т р. ( Тревожно.) А зачем  это вам?
О л ь г а. Видите ли, Я бы хотела получить сведения из первоисточника о том, как создавалось националистическое подполье в середине 30-х годов. Это очень важно.
П е т р. А что конкретно вас интересует? Или – кто?
О л ь г а. Никто конкретно в данном случае мне не нужен. Я просто хочу понять сам мехъанизм возникновения такого рода явлений.
П е т р. ( Удивленно.) А откуда вам известно, что был… механизм?
О л ь г а. ( Смеется.) Мне ничего конкретно не известно. Но я для себя хочу это понять. Для себя! Я писатель. И мне важно понять, куда нас несет в настоящий исторический мо-мент. Что конкретно крутит жизнью человека.
П е т р. Я думала, что писатели пишут о том, что рождается у них в голове. Что рассказывают они в своих романах о своих фантазиях. Но чтобы писали о каких-то механизмах – впервые слышу.
О л ь г а. Это, в своем роде, чисто научный интерес.
П е т р. Так вы писатель или ученый?  Что-то вы меня совсем запутали.
О л ь г а. Писатель должен быть немного ученым, а ученый – немного писателем. Это родственные профессии. Ученый исследует отвлеченную проблему, а писатель душу конкретных людей в предлагаемых обстоятельствах. Вот и вся разница.
П е т р. Как всё просто. Мне казалось, что это занятие более романтично.
О л ь г а. На одной романтике далеко не уедешь. Или заедешь совсем не туда. А будешь  думать, что идешь по пути истины. И других потащишь в дебри собственного блудомыс-лия.
П е т р. Вы знаете, я читала про Ремчука. Все читала, что Аргус о нем написала. Глупость это. От начала до конца – полнейшая глупость. А что касается меня, то вы будете удив-лены, когда узнаете, чт я дважды агент. Первый раз меня за-вербовал неизвестно кто. Это было в 36-м году. До того расплывчатая была внешность, что я даже сегодня не пору-чусь, был ли он осетинцем. Но тогда мне было совсем мало лет. Глупая наивная девчонка…Работала в молодежной газе-те. Он пришел как-то вечером к нам домой и сказал, что я должна им помочь. Так и сказал: «Если ты любишь свою родину, ты должна помочь нам прогнать этих собак.» Я поняла, о ком шла речь. Отец сидел здесь же, кивнул головой, угрюмо так усмехнулся. «Да. Ты должна, дочка.» Я не могла ослушаться отца. Так я стала членом подпольной националистической организации. Все задания я получала лично от этого человека. И вот что странно: всегда после выполнения этого задания кто-нибудь проваливался. Получалось так. Что с помощью этого типа в деятельность подпольной организации втягивались всё новые и новые лица, а деятельность их была заранее обрече-на на провал. Так толком ничего не сделав для освобождения Осетииот русского ига, мы погубили множество нашей мо-лодежи. И мне стало казатьсяя. Что это провокатор. Таких в нашей организации было несколько.  Они сознатедльно вели наших людей на верную смерть, я уже не сомневалась в этом после нескольких громких провалов. .. Сами эти люди никогда не попадались, даже когда проводились внезапные облавы. А попадались рядовые.
О л ь г а. Так чьи же это были агенты?
П е т р. Я и сама не сразу в этом разобралась. Сначала думала, что это агенты НКВД, которые таким вот образом хотят уничтожить  наше подполье.  Но ведь в организацию втяги-вались совершенно случайные люди, часто зеленая молодежь… И часто – обманом и шантажом. « Русские убили твоего отца, изнасиловали твою сетру, ты должен отомстить!» Человек шел на задание – и попадался. Думаю, что национа-листическое движение раздувалось искусственно во многом…Это просто было кому-то нужно.
О л ь г а. Зачем, по-вашему?
П е т р.( Не сразу.) Тогда уже была принята Конституция, обещавшая много свобод. Чтобы затруднить введение  Кон-ституции в действие, надо было вызвать кризис в стране. Вот почему банды националистов и поддерживались верхами. Какая демократия ? Какая конституция? В стране разгул тер-роризма и бандитизма! Ну, разумеется, народ единодушно требует введения жестких мер. Наведения порядка, всяческих репрессий… И всё законно. В 36-м году Сталин много раз го-ворил в своих выступлениях. Что по мере перехода власти к Советам партия  будет уходить от руководства государствен-ной жизнью и постепенно превратится в теоретический центр по развитию марксистской науки. А кому-то это не очень нравилось. Вот и создавали искусственно банды национали-стов, террористов – чтобы не дать размыть власть, ослабить её концентрацию.
О л ь г а. То есть, вы говорите, что Сталин боролся за ос-лабление роли партии, а нечто или некто – совсем наобо-рот? Делали всё, чтобы власть всё более концентрировалась в едином центре ?
П е т р. Вроде так.
О л ь г а. Скажите, а чем вы занимались после войны?
П е т р. Общественно-политическими науками. А после защиты диссертации ушла на телевидение.
О л ь г а . А почему оставили науку?
П е т р. Потому что наука на таком уровне меня не уст-раивала. Я уже слишком многое понимала.
О л ь г а. Что именно?
П е  т р. ( неожиданно меняет тон, улыбается.) Деточка, я поняла то, что должен был понимать каждый, кто профессио-нально изучал советскую историю. А именно: то, что мы все попали в хорошо организованную ловушку.
О л ь г а. Вот это да… Это как же?
П е т р. А вот так. Октябрь 17-го был реакцией на Фев-раль.И – система восстановила свой становой хребет, свою суть. Вот и всё.Система та же, но только в новом исполнении, с новым историческим лицом. Понимаете? Вернулась та же иеррархическая структура, с тем лишь отличием, что теперь именно народ своими собственными руками должен был эту систему укреплять.
О л ь г а. Какой-то парадокс получается… Так вы считае-те…
П е т р. Да, считаю. Система наполнила свою кровеносную систему новой кровью. Свежей кровью. Просто голубую кровь заменили на красную…Вот и все. И снова стала жизне-способной.И такие кровопускания  она и впредь будет со-вершать – для своего собственного оздоровления. Этот вам-мпир, не желающий вести здоровый образ жизни, всякий раз  будет отсасывать столько свежей крови, сколько ему пона-добится для реставрации своей изношенной плоти.А теперь вот он задумал, надо понимать, сменить к тому же порядком истрепанную оболочку. Цикл составляет примерно сто сорок лет.
О л ь г а. Согласна! Здесь я с вами очень даже согласна. Да хоть за тысячу лет возьмите российскую историю! И вы там найдете множество признаков действия Системы. Но почему именно сто сорок лет? Откуда у вас эти цифры?
П е т р. Это последний цикл. Иерархия укладов медленно, но верно, шла к своему пирамидальному устройству. Вершина – единоличная фигура, далее – средний слой, внизу, под тяжестью всей этой формации – массы. И самого подножия пирамиды. Когда-то, года два назад, мне попалась самиздатовская рукопись, чуть ли не десятый экземпляр… Имя автора было замазано, а название , помнится, было какое-то фаунистическое… Дракон или Монстр… Что-то в этом роде. Так вот, в этой работе я прочла весьма схожие наблюдения.
О л ь г а. Это моя работа. Два года назад я пустила по рукам около двух десятков экземпляров. Как странно…  Ска-жите, о Ремчуке лично вы могли бы мне что-нибудь расска-зать?
П е т р. Вы хотите ему помочь?
О л ь г а. Да, очень.
П е т р. Конечно. Я его очень хорошо помню. Ведь он спас мне жизнь!
О л ь г а. Простите, секундочку, я чайник подогрею, уже совсем остыл… Мы ещё по чашечке! ( Уходит и вскоре воз-вращается с чайником. Петр в её отсутствие разглядывает комнату.) Вот, пожалуйста.( Подает Петру чашку.) Я вся вни-мание. ( Садится напротив.)
П е т р. Владимир был мой ровесник. Отчаянная голова!  В 37-м, когда начались массовые исключения из комсомола  за связи с врагами народа, он просто убил меня своей дер-зостью. Тогда по комсомольским делам давал приказы центр. Обстановка была трудная… Народ подозрительный сделался. Все всего боялись, а пуще всего  - своих же друзей…Вчера они – твои лучшие друзья, сегодня – от тебя, как от чумы, шарахаются… Потому что связан с врагами народа. Ну и вот, все трясутся за свои шкурчонки, а его словно муха осенняя укусила. К нам как раз приехал представитель ЦК ВЛКСМ Розанцев Григорий, с ревизией, значит. А Ремчук ему – трах-бах, открытым текстом, всю правду-матку.Мол, ведутся в Осетии необоснованные аресты. И это дело надо немед-ленно прекратить Стреляют невинных, как куропаток. Он тогда первый, а может, и восе единственный в то время, кто поставил вопрос о том, что репрессии против осетинских комсомольцев преследуют очевидную цель – уничтожить наибо-лее преданных и активных молодых людей. Кому-то нужно бы-
ло, чтобы в рядах строителей социализма осталась одна невзрачная серость… Розанцев тогда ничего ему не ответил, но по приезде в Москву тут же доложил обо всем секретарю  ЦК Вере Пикиной о столь неожиданной позиции комсомольско-го секретаря, да к тому же состоящего на учете  в штате НКВД. Пикина этот эпизод потом часто вспоминала…Мы с ней несколько лет работали в аппарате ЦК после войны. Она впоследствии тоже была репрессирована, но, к счастью, осталась жива.
О л ь г а. Я знаю об этом. Мне Ремчук говорил, что при встрече в КПК она напомнила  ему про эту историю. Речь зашла в компании о том, что все тогда молчали, а как сигнал сверху поступил – все враз прозрели.  О человеческом ком-формизме говорили… Так вот, Верочка и говорит: « Почему же все? Ремчук вот не отмалчивался» И другие подтвердили. Кстати, тогда же она и сказала, что именно прокурор Горный дал приказ «сделать» Ремчука, и что на это было личное ука-зание Хрущева.
О л ь г а. Выходит, и правда, у Ремчука были личные  отношения с Хрущевым?
П е т р. Хрущев… Хрущев… Видите ли, я к тому периоду отношусь несколько предвзято. Эти публичные покаяния, массовые расшибания лбов…В этом есть что-то глубоко неприличное. Подлое даже… Ну вот, тогда, видя, что я без всякого энтузиазма отношусь к хрущевским новациям, меня решили припугнуть. Вспомнили, что я была  в националистическом  подполье. Да, была! А потом стала агентом НКВД, по собст-венному убеждению. Чтобы вывести на чистую воду  всех тех, кто сознательно губил осетинскую молодежь. Я их с десяток заложила…Подлых тварей…  Но я никогда не доносила на тех, кто попадал в организацию по глупости или по искреннему заблуждению. Но в один кошмарный день меня и самую за-ложили… Однако руководство НКВД сделало вид, что не зна-ет, что я их агент. И тогда жизнь моя повисла на волоске… Ремчук спас меня. Да. И я об этом помню. Я – его должница.
О л ь г а. Какой-то дикий карнавал… Что же это получа-ется? НКВД принимало участие в организации националисти-ческого подполья, чтобы потом было с кем бороться?
П е т р. Не так примитивно.  Я бы сказала несколько ина-че: не без помощи чинов из  НКВД и обкома партии создава-лось и действовало националистическое движение.
О л ь г а. Опять получается – версия о внедренных врагах?
П е т р.( Поднимает руку.) Минуточку! Не так просто, я же сказала. С помощью! С по-мощь-ю!  ( Упрямо тряхнула головой.)
О л ь г а. Ага! Понятно. С врагом легче бороться, если он очевиден, и место оппозиции четко обозначено.  Сначала создаем врага, а потом говорим – вот он! Чтобы он сам тайно и непредсказуемо не образовался.
П е т р. Ну это уже ближе к истине. А с Хрущевым вот что было у Ремчука. Как-то на встрече партактива  Дзержинского  района города Москвы Ремчуку повезло сделать замечание Никитке. За то. Что тот нарушил партийную этику. Вообще у Ремчука была прямо-таки болезненная страсть всюду и везде утверждать справедливость и законность. И даже выступать против закона, если он вступал в противоречие в принципами справедливости…  А был  тогда  Ремчук в ранге зам нач МГБ. Так что имел на это вполне законное право.
О л ь г а. Ого! Публичное замечание главе государства?
П е т р. Получилось так, что Хрущев не получил большин-ства голосов за снятие с поста первого секретаря товарища Друзякова. Друзяков же в те времена был очень и очень попу-лярен. Вроде Ельцины в Москве на уровне народной любви образца 87-го года. С тем только принципиальным отличием, что в ту пору партийные деятели не совершали таких крутых виражей с ростом самосознания чуть ли не каждый год. Правда , в пору великих потрясений меняли мировоззрение  толпами, но это же не каждый день бывало . ( Зло смеётся.)
О л ь г а. Люди всегда ведут себя схоже, если система располагает к этому. Увы!
П е т р. Да уж… Так я о Хрущеве. Он очень хотел заменить Друзякова своим человеком. Видно, готовил  новое окружение, знал уже…что идет на генсека… Ну и видя, что конференция  проголосовала против  его предложения, Хрущев объявил четырехчасовой перерыв и срочно созвал совещание МК ВКП(б), объявив о его решении уже заполночь. А на-род притомился к тому времени, сами понимаете… Вот так и сняли Друзякова. Народ этим актом был очень задет, а Ремчук, сразу же после заседания, сделал ему публичное замечание за нарушение партийной этики.
О л ь г а. Где это было?
П е т р. В комнате президиума.
О л ь г а. Кто при этом присутствовал?
П е т р. Там было много народу. В том числе – Куусинен и Пикина.
О л ь г а. Теперь понятно, отчего  Никита точил зуб на Ремчука.
П е т р. Да, это причина. Никиту, свидетели рассказывали, как током шандарахнуло. Будто тысячу воль через него прогнали… Даже бородавка на носу от гнева почернела!
О л ь г а. Было ли ещё что-нибудь у Хрущева на Ремчука?
П е т р. Уверена, во времена чисток архивов по Украине, да и по Москве тоже, Хрущев не раз  схлестнулся с Ремчу-ком. Ремчук принципиальный, а Никита ушлый. Вот и нашла коса на камень…
О л ь г а. Узнаю его.
П е т р. Самым ретивым из выдвиженцев был Никитка. Я вот часто думаю, почему на пост генсека не выдвинули чистого человека. И понимаю теперь – человеком с чистыми руками трудно, иногда невозможно управлять.
О л ь г а. Скажите, а вы родом из того города, где служил Ремчук?  Учительницу его помните?
П е т р. Фатимат?
О л ь г а. Да. Тогда её арестовали как эсерку.
П е т р. Помню, конечно. Кстати, об эсерах. Марию Александровну Спиридонову держали в заключении до 42-го года. И только в конце декабря, кажется, расстреляли. Когда уже стало ясно. Что Сталин войну выиграет. А если бы вдруг проигрывать стал, то во главе государства  явилась бы Вели-комученица Мария с остатками своей партии. Но это так. Лирическое отступление. Когда кого-то сажают в тюрьму по политическим мотива, То не всегда это означает только лишь наказание. Иногда туда сажают «до востребования». До предъявления особой исторической ситуации. Политзаключенный в тюрьме получает сертификат в некотором роде – он становится «условной единицей» политического рынка… Да, Агнаева, Агнаева…Помню, конечно…Приказ  об аресте эсе-ров был, прямо скажем, весьма неожиданным. Ещё менее обоснованным , чем  все прочие приказы такого рода.  Почему вдруг надо было арестовывать эсеров? А не меньшеви-ков, к примеру? Ведь эсеры тогда  никак себя не проявили. Но приказ есть приказ, а чекистам рассуждать не дозволяется. И тогда вот Агнаеву, как эсерку. Арестовали… Её арестовывал  зять прежнего наркома, начальник райотдела Хачев. Этот Ха-чев был дуб дубарем, никогда никого сам не мог сделать. Место он получил по блату. И ему надо было чем-то оправ-дать своё нахождение на этом посту. В расследование дея-тельности эсеров включили начальника  секретного политот-дела Шестова, он и должен был «делать» эсеров. И очень старался. Громкое дело не помешало бы – он понимал это. Вот тогда Шестов и перевел  Агнаеву  во второе здание НКВД… Это был  обычный жилой дом. И в этом доме была квартира наркома. Буквально через стенку  Шестов  жил. Он поручает двум курсантам, которые формально были в ведении Ремчука, охранять Агнаеву.
О л ь г а. Постойте, постойте, кое-что об этом у меня есть.  Простите, слушаю вас.
П е т р. Дело надо поскорее закончить, но сам Шестов, в прошлом, простой матрос, не любил, и, наверное, не очень умел, заниматься письменными работами.
О л ь г а. Так вот почему под протоколами подписи Рем-чука! Он писал протоколы за малограмотных людей! И под-писывал их!
П е т р. Так и было. Грамотные тогда на вес золота  ценились.  Так вот, в протоколе первого же дня  следствия было на-писано, что Агнаева не отрицает свою принадлежность к эсерам. И что её муж тоже был эсер.
О л ь г а. Простите, я вас опять перебиваю. На собрании, которое проходило в институте, где работал Ремчук, зачиты-вали и этот протокол. Прокурор, видно, не изучил дело доско-нально, потому и не сообразил, что раз уже Агнаева призна-лась в том, что была эсеркой, то требовать от неё ещё каких-то признаний было более чем странным. Вот если бы эсеры действовали тогда как активные элементы, тогда это имело бы смысл. Но её обвиняли только в том, что она была членом эсеровской организации. Так что подвешивать Агнаеву за ко-сы, как утверждал прокурор, Ремчуку незачем было.
 П е т р. Знаю я это дело в подробностях, ведь Агнаева была моей своячницей.  Но спасти её никто не смог бы, ведь был приказ  арестовывать и расстреливать всех эсеров. Ну вот. Когда судьба её была уже решена, Шестов поручает Ремчуку зачитать Агнаевой постановление о предъявлении обвинения. Он вызвал Фатимат, она, по его словам из объяснительной,  была  в нормальном  состоянии, никаких призна-ков нездоровья  не прсматривалось…  Вдруг при чтении по-становления она падает со стула на пол. Ремчук был один, чтение постановления  - формальность, и двум сотрудникам при этом нечего делать… Ведь никаких дополнительных сведений не надо было получать. Да, он был один, и когда Фати-мат упала со стула после прочтения постановления, он решил, что это обморок, и выбежал за врачом. Такое случилось при нем впервые – и он струхнул. Однако врача не было на месте, брызгание водой не помогло, и он побежал за Шестовым. Когда  вошел Шестов, Фатима лежала неподвижно. Он проверил глаза Фатимы, потом сказал: «Отправляйся, Володя, домой. Без тебя справимся.» Ремчук ушел. А на следующий день Шестов сказал ему, что дело плохо и спросил, не бил ли он Агнаеву. Ремчук очень удивился – бить подследственную во время чтения постановления – бессмысленно. Потом Шестов сказал: «Пиши объяснительную». И продиктовал: «вызванный врач констатировал, что следов применения  насилия на тру-пе не обнаружено. Подследственная умерла от сердечного приступа.» Ремчук уперся – мол. Почем я знаю, от чего она умерла? Он думал, что у Агнаевой обморок. Но Шестов настаивал: «Пиши, а то твой курсант сядет.» Тогда Ремчук и написал.
О л ь г а. Да, примерно то же я слышала от Ремчука. Так она действительно умерла во время чтения постановления?
П е т р. Нет.
О л ь г а. Так что же было на самом деле?
П е т р. Известно об этом вот что. У Фатимат действительно был глубокий обморок. И когда она пришла в себя, её отправили в другое здание, где и содержали до этого.  Умерла же она утром следующего дня, в пять часов. Во время дежур-ства курсанта.
О л ь г а. Когда прокурор зачитывал показания курсанта, то там были такие слова: «Голова упала  на грудь, а сама она упала  на пол.» И в том же протоколе будто бы было написано, как крепко была она привязана за косы к штырю в стене, а веревками – к стене. То есть, упасть она никак не могла бы. Явный абсурд.
П е т р. Естественно.  Ну вот, убедившись, что Фатимат мертва, курсант вызвал дежурного по отделу. То есть моего будущего мужа. Он послал за врачом. И только через сутки Шестов продиктовал Ремчуку ту самую докладную.
О л ь г а. Зачем же нужна была эта неумная мистификация? Почему нельзя было занести в протокол, что было на самом деле?
П е т р.  Потому что Шестов не хотел поднимать шума во-круг этого дела. Ведь тогда его карьера могла накрыться. Злоупотребление положением – и в 42 часа уберут из орга-нов.Курсант прикомандированный, на него надеяться нельзя. Кстати, и этот курсант написал докладную о смерти Агнаевой под диктовку Шестова. Якобы он во время дежурства подверг-ся нападению со стороны Фатимат. И она бросилась на него со стулом. Он толкнул её, Фатимат упала и ударилась голо-вой о батарею. Оперуполномоченный Батагов знал об этой докладной, он жив сейчас. Так что сможет, я думаю, свидетельствовать.Потом Шестов просил его считать рапорт курсанта недействительным.
О л ь г а. Так. Значит, в архивах НКВД хранятся три разных версии смерти Агнаевой? Третья появилась в 58-м, на очной ставке курсанта с Ремчуком.
П е т р. На деле, ни тот, ни другой в смерти Агнаевой не повинны. Их просто шантажировали. Ведь оба они написали, что Агнаева умерла в их присутствии. ( Усмехается.) Да. Бывают такие проколы…И вот когда понадобилось срочно сделать на Ремчука компромат, взяли и вытащили это дело. А курсант дал новые показания – против Ремчука.
О л ь г а. Если извлечь все эти докладные из архивов, многое удастся  разъяснить.
П е т р.( Закуривая.) Думаю, эти бумаги уже давно извле-чены. Ещё и поэтому Ремчуку не показывают его дело.
О л ь г а. Да. Эпизод с Агнаевой – их конек. И если дока-зать, что этот факт липовый. То всё стройное здание обвинения развалится. Рухнет на глазах. ( Молчат.) Скажите. А где сейчас Акацев? Тот самый, племянник которого был связан с фашистским подпольем?
П е т р. Акацев? Сейчас он, насколько я знаю, член Президиума Совета ветеранов Осетиии.
О л ь г а. Так вот откуда гневное письмо ветеранов в адрес института!
П е т р. Скорее всего – да…( Вздыхает и закрывает глаза.) Простите, устала немного.
О л ь г а. Простите вы меня. Последнее. Вы столько лет работали в аппарате ЦК, многое знаете из первых рук, ваше мнение о «комсомольских делах»?
П е т р. Никому лично это не нужно было, я думаю. Про-сто весь цикл был устроен так, что на каждом новом этапе требовались люди определенного образа мысли. Сначала выдвигали одних. Потом, когда появлялись новые задачи, их убирали тем или иным способом и выдвигали новых. Кстати, то же могу сказать и о писателях. Мертвый писатель более удобен, чем живой. Его мыслями можно свободно спекули-ровать. Один негодяй вроде шутки как-то публично признес: «писателя после удачной книжки надо убивать.»  И никто даже не посмеялся такой вот шутке! Получилось, как совет дал… Тогда – как и сейчас, идет гигантская игра в шашки-пешки…Ведь люди – не истуканы.Им, как солдатам в армии, не прикажешь повиноваться просто так. Их надо идейно вдохновить.Если в какой-то определенный момент требуются Косаревы, то выдвигают Косаревых. А если генеральная линия вильнет куда-нибудь ещё, то и выдвинут совсем других лидеров. А старых или уничтожат, или скомпрометируют. Номенклатура – это рассадник идейных людей в дурном смысле, на любой вкус.Дан приказ – и номенклатура перестроилась. Вчерашняя номенклатура – это антипод сегодняшней. А  та, что придет завтра, упьется  если не крвью, то слезами уж точ-но, той, что сегодня празднует масленицу. Общество так многообразно, что в нем легко можно найти в готовом виде все, что требуется на данный момент. Плюрализм поощряется в переломные эпохи. Чем больше противоречивых мнений, тем легче системе маневрировать в имеющемся многообразии. И так до тех пор, пока она не вырулит на широкую до-рогу  целенаправленного движения. Тогда уж о плюрализме забудьте – до следующей перестройки. Система лишена гибкости и не может развиваться эволюционно. Только через слом.
О л ь г а. И непременно – через колено.
П е т р. К сожалению, это так. И внов избранные поведут страну в очередной тупик.
О л ь г а. Да, верно. А как только избранные будут об-ласканы и возвышены,  образуется номиенклатурная «возвы-шеннность», которая тут же обрастет налипшими примкнувшими.
П е т р. Именно так. И на вопрос – куда девать вчераш-них – всегда готов решительный ответ: тогда, на пещерном уровне общественного самосознания, людей можно было расстреливать тысячами, десятками и сотнями тысяч гноить в лагерях, потом, при Никите, запирать в психушках… Сейчас вот кричат на каждом углу о противниках перестройки, с ра-боты увольняют по подозрению в принадлежности… Газетные обструкции… Собрания трудовых  коллективов, как в случае с Ремчуком… Но, думаю, на этот раз что-нибудь новенькое придумают.
О л ь г а. В смысле?
П е т р. Эта перестройка круто замешана на использо-вании криминального элемента. Раньше такого не было. Догоняете?
О л ь г а. Не очень.
П е т р. За необоснованные репрессии рано или поздно надо отвечать. И не всегда удается отделаться козлами отпу-щения.
О л ь г а. Это верно. Всегда возникают вопросы.
П е т р. Поэтому система может проинтегрировать ситуацию и запустить иной механизм – с использованием криминала. Как это уже давно практикуется на Западе. Сначала киллеры убирают ненужного человека, затем убирают самих киллеров, и так до тех пор, пока след не потеряется оконча-тельно. След заказчиков убийства. Или спишут на разборки в коммерческих структурах, а сейчас все активно в них зятягиваются. Нет ни одного политического деятеля, который бы не был тем или иным боком не затянут в коммерческую деятель-ность. Убирать вчерашних – это невысокое искусство. Здесь все средства хороши. И за вчерашних вступиться могут лишь родственники или близкие друзья.
О л ь г а. Согласна и с этим. Беда и проклятье российской истории – отсутствие естественного пути для эволюционного развития. Эволюция ведь сама по себе идет только в учебниках, а в жизни наоборот всё получается - эволюция это редчайший случай, внезапный скачек. Вот отсюда эти вынужденные судороги системы, по приказу сверху. Убирать вчерашний, отработанный материал и буквально вручную заменять его новым. Единственная возможность движения по пути усовершенствования системы. Значит, это всего лишь очередной переход на новый качественный уровень, а не период очищения и поиска истинного пути…
П е т р. Именно это я и хочу сказать.
О л ь г а. Постойте, постойте… Наверное, и здесь мы с вами сойдемся. Раз система – это нечто драконическое, уж во всяком случае – никакого отношения не имеющее к тому общественному идеалу, который вынашивали в своих сердцах лучшие люди России, то и переходы эти не приближают нас к светлому  будущему, а наоборот, ещё более удаляют?
П е т р.( Прищурившись, наклоняется вперед.) А вы как думаете?
О л ь г а. Так я и думаю.
П ё т р. Тогда и спрашивать нечего. Извините. Но очень устала. Мне пора. ( Встает.)
О л ь г а. Спасибо вам огромное. Столько всего рассказали. Просто голова кругом… Спасибо вам за поддержку!
П е т р. Думаете, это поможет Ремчуку?
О л ь г а. Очень хочу надеяться. Очень! Но и вас попрошу – если будет открытый суд, приходите свидетельстововать на его стороне!
П е т р. Суд? О суде я меньше всего думала… Мне представляется. Что это дело совершенно бесполезное. У нас нет и не может быть независимого суда. Пока действует система, независимого суда не будет. Неоткуда взяться честным и независимым судьям, ясно ведь.( Сердито.) Глупость это одна.
О л ь г а. Но я и не надеюсь на честных и независимых судей!  Я надеюсь совсем на другое.
П е т р. На что же?
О л ь г а. На гласность.
П е т р. Ещё глупее!
О л ь г а. Ведь общественное мнение всё ещё сущест-вует! И его боятся, что бы там ни говорили.Если будет открытое рассмотрение дела в суде, это уже половина успеха.
П е т р. Что я вам могу сказать? Конечно –да. Но я не ве-рю даже в самую возможность открытого суда. Они никогда не выпустят это дело  на открытое рассмотрние.   
О л ь г а. Не так пессимистично.
П е т р. А как же иначе? Это ведь значит – дать трибуну тем, кто имеет что сказать и о самой системе. Вот вам, в ча-стности. Или самому Ремчуку, с которым вы уже плотно об-щаетесь. Вот это для них опасно. Нет, думаю, они попытаются расправиться с ним иным способом. Эта история с его внуком, Володей…
О л ь г а. Уголовщина сейчас практически неуправляе-ма. Виноватых не будет. Я читала о том, что в середине 30-х в обществе был такой же интерес и повышенное внимание к убийцам, ворам, насильникам. Даже выпускали их из камер под честное слово…
П е т р. Уголовная власть всегда найдет общий язык с уголовным дном. Поэтизация криминального мира началась не вчера. Сколь ко песен об этом спето!  Всенародная любовь к уголовникам сконцентрировалась  на Высоцком, а ко-гда мавр сделал свое дело, ему помогли уйти. Вдруг на гребне своей славы что-нибудь не то начнет напевать.  Да что и говорить, вы это лучше меня должны понимать.

                З а т е м н е н и е.




                К а р т и н а   семнадцатая

  Кабинет Ремчука.  Он сидит в кресле, прикрыв глаза. Входит Ольга.

О л ь г а. Хорошо, что с вами сейчас брат. Лучше было бы, если бы он насовсем к вам перебрался.
Р е м ч у к. У него своя семья. Он и так много для меня делает. Это – дар судьбы, иметь такого брата.
О л ь г а. ( Садится напротив.) А знаете, кого я вчера встретила? … Что? Что с вами? Вам плохо?
Р е м ч у к. ( Слабым голосом.) С Володькой неважнецкие дела.
О л ь г а. Опять…
Р е м ч у к. Не опять, а всё то же. Вчера сняли гипс, и вот обнаружилось, что кость вставлена задом наперед.
О л ь г а. Что за бред! Как это – задом наперед?
Р е м ч у к. Нога стала, как у артиста балета  - назад вы-ворачивается на 180 градусов, а вперед – ни на сантиматр.
О л ь г а. То есть – внутрь?
Р е м ч у к.  Ну да.
О л ь г а. А что врач говорит? Он же – бог, по вашим же словам. Что ж он так напортачил?
Р е м ч у к. Того врача уже давно нет. Он уехал за рубеж на пять лет. По контракту. А другой, теперешний значит, говорит, что если после удаления штыря нога по-прежнему будет вести себя ненормально, придется снова ломать и собирать заново.
О л ь г а. И вы опять повезете его в ту же больницу?
 Р е м ч у к. Но этот врач похож на порядочного человека. Пообещал сам конролировать весь процесс.
О л ь г а. Да у вас и тот был ангел во плоти.
Р е м ч у к. ( Пожимает плечами.)  Что делать? Но надо ещё месяц подождать. Раньше этого срока кость трогать нельзя. Не прошли повреждения костной ткани. Ну ладно… Хватит об этом.
О л ь г а. Так вот, вчера я встретилась с Петром. Помните её? Живет одна-одинешенька, а такая …
Р е м ч у к. Конечно, помню .Это наш лучший агент был…Милейшая девушка.Умница  редкостная. Одна, говорите, живет?
О л ь г а. Никаких признаков близких родственников не обнаружилось. Сначала я пришла к ней, потом она ко мне. Одинока, как перст.
Р е м ч у к. Её муж и двое детей пропали без вести во время войны. Она всё надеялась, что найдутся…Всё жда-ла…Маленькая, хрупенькая, тростиночка – а какой воли человек!  Жалко её. Вся её жизнь – какое-то сплошное ожидание… А со мной она не хотела повидаться?
О л ь г а. Она сама об этом ничего не говорила.А я ей, естественно. Ничего не предлагала. Но есть же телефон! По-звоните!
Р е м ч у к. У неё есть мой номер. Однажды, в 58-м, я встретил её в метро. Она вошла в вагон, а я вышел. Но мы заметили друг друга, она сделала знак рукой – позвони! Я то-гда нашел её телефон в справочнике сотрудников аппарата ЦК и позвонил ей. Больше часа разговаривали…
О л ь г а. И что – с тех самых пор так и не общаетесь?
Р е м ч у к.( Качает головой.) Так сложилось. Ну вот… Я тут припас для вас сюрприз… ( роется в записной книжке.) Хотели бы вы встретиться, к примеру, с близкой родственницей Софьи Кафтарадзе?
О л ь г а.Спрашиваете! Это же первая связистка Стали-на!
Р е м ч у к. Я был хорошо знаком со всей семьей Софочки, но потом она уехала на загранработу, и все контакты прервались. Вот вам телефон и адрес. Зовут её Нино.


               
                К а р т и н а     восемнадцатая.

( Комната Нино. У окна сидит немолодая женщина, одетая в черное. Гладко причесана, в больших роговых очках. Смотрит внимательно, маленькие загорелые руки спокойно лежат на подлокотниках широкого, обитого кожей кресла. Напротив сидит Ольга.)


Н и н о. О Ремчуке? Нет, ничего особенного не помню. Фамилия знакомая, а вот о нем самом что-либо сказать затрудняюсь…
О л ь г а. Жаль. А вот о самой Софье вы могли бы мне что-нибудь рассказать?
Н и н о. А для чего вам это?
О л ь г а. Я книгу пишу.
Н и н о. О Сталине?
О л ь г а. Нет, о Ремчуке. Но, сами понимаете, любая информация о Сталине, да ещё из первых рук, это же про-сто клад.
Н и н о. Ко мне несколько раз приходили, потом писали такое ! Да ещё от моего имени!
О л ь г а. Это не тот случай…
Н и н о. Я могу кое-что рассказать, о чем я никому не рассказывала. Вы мне внушаете доверие.
О л ь г а. Спасибо.
Н и н о. Я эту историю слышала от Софьи. А потом её рассказывали  гостям – на сладкое.
О л ь г а. Записывать можно?
Н и н о. Как хотите. История такая… Было это вскоре по-сле войны. Софья с мужем только что вернулись домой. И как-то за столом она и рассказала про это…   А случилось вот что. В 38-м Софья вместе с мужем были арестованы. По обвинению в заговоре против Сталина. Понимаете, насколько это абсурдно. Ведь от неё, от Софьи, многие годы зависела жизнь Сталина. Она его любила, как своего родного сына.И на многие последующие годы это чувство сохранялось в её душе. Арестовали их неожиданно. Никто не был предупреж-ден. И вдруг через три года, зимой 41-го Софью и её мужа, без каких-либо объяснений, прямо из лагеря доставили в Мо-скву.Везут их , ни слова не говоря, в правительственной ма-шине – не в следственные органы, не в какую-нибудь москов-скую тюрьму. А в гостиницу «Националь».  Приводят в номер, и всё это молча. Оставляют одних. Сидят они, смотрят друг на друга и ничего понять не могут. В номере тепло, уютно. Номер – «люкс». Горят свечи – электричество тогда отключали по всей Москве из-за ночных артобстрелов и бомбежек…Смотрят во-круг – стол, великолепно сервированный, редкие вина, дели-катесы неслыханные по тем временам. Фрукты разные… Сидят. Ждут худшего.

                В и д е н и е   Н и н о

      Мужчина и женщина в номере «Люкс».

С о ф ь я. ( Мужу.) Это похоже на завтрак перед казнью…
М у ж  С о  ф ь и. Не волнуйся, главное, не волнуйся. Пока ничего не известно. ( Берет её за руки.) Мы вместе, и это хорошо.
С о ф ь я. Ты слышишь? Кажется, стучат.
                ( прислушиваются.)
М у ж  С о ф ь и. Показалось…
С о ф ь я. За дверью кто-то есть, я чувствую…
                ( Легкий стук в дверь.)
С о ф ь я. ( подходит к двери, открывает.) Кто… кто там?
                ( Отступает вглубь комнаты.)
М у ж  С о ф ь и. Войдите.
                ( Входит Сталин. Снимает  шинель, ве-шает в шкаф, подходит к Софье, обхватывает её голову ру-кам ,  смотрит в её лицо. Отсветы пламени свечи пляшут в его зрачках. )
С т а л и н. (говорит горько и сипло.) Софа, Софа… нам многое простят, но это – никогда.
 (Слезы катятся по его щекам. Долго смотрят друг на друга молча.)
С о ф  ь я.  Сосо…Сосо… Мой мальчик! Не думала, что когда-нибудь увижу тебя снова. Ты очень похудел, мой маль-чик. Ты мало спишь… Вчера я видела тебя во сне. Ты был в простой рубахе…
                В и д е н и е   и с ч е з а е т.
…      И слезы. Да, он плакал. Она видела это. Слезы по щекам… А она не плачет, нет! И потом никогда не плакала, когда рассказывала об этом. Только кожа на лице становилась белой-белой…
О л ь г а. Да… Что ж это получается – Сталин даже не знал об аресте своей собственной связистки?
Н и н о. Выходит – не знал. Софья понимала все его повадки. Она умела читать в его глазах.Она знала, что с ним будет потом, после смерти. С памятью о нем. Она, уже в глубо-кой старости, как-то сказала: « Великий мученик – Сосо…».
О л ь г а. А вот его  фраза: « Но это – никогда». Значит, он понимал, что творится в стране?
Н и н о. Думаю, что понимал. Во всяком случае, зимой 41-го уже вполне понимал…
О л ь г а. И ничего сделать не мог?
Н и н о. Значит, не мог.
О л ь г а. Скажите, а у вас сохранились какие-нибудь письма, записки, дневники Софьи Кафтарадзе?
Н и н о. Конечно, есть – и письма, и дневники. Но только не здесь. И на вынос, простите, я ничего не даю. Как-нибудь встретимся и вы всё увидите.
О л ь г а. Благодарю вас. До встречи! ( Кланяется, уходит.)


            К а р т и н а  девятнадцатая

( три месяца спустя. Комната Ольги. Звонок. Ольга снимает трубку.)

О л ь г а. Алло.
Г о л о с. Простите, я к вам по очень важному делу. Я звоню из телефонной будки. Можно, я к вам зайду?
О л ь г а. А в чем. Собственно, дело? Кто вы? Мы где-то с вами встречались?
Г о л о с. Нет, мы с вами не встречались. Но я – ваша благодарная читательница! ( Голос дрожит от радости и воз-буждения.) Да, да! Я вам очень благодарна!
О л ь г а. Не поняла. ( Сухо.) Это  не розыгрыш, надеюсь?
Г о л о с. Да нет же, нет!  Я прочла ваше интервью с Ремчуком в газете «Ветеран». Мне с таким трудом удалось дос-тать ваш телефон. Вы не сердитесь, что так рано вас разбудила… Я просто не могла дотерпеть до более приличного времени для звонка!
О л ь г а. Вы что-то можете сообщить о Янтарной комнате?
Г о л о с. Да! То есть нет…Я ничего не знаю о Янтарной комнате! Затоя знаю Ремчука! Я его любимая девушка.
О л ь г а. О-ля-ля! Поднимайтесь. Я вас встречу на втором этаже. (уходит, через некоторое время возвращается  с гостьей.) Это очень, очень интересно. Садитесь, пожалуйста.
Ж е н  щ и н а. Я хочу вам сказать очень-очень большое спасибо. Вы даже не представляете, что вы для меня сделали!
О л ь г а. Простите, как вас зовут?
Ж е н щ и н а. Ах, извините… Я даже не представилась! Евгения Михайловна. Женя… Нет, вы не думайте, я ничего тако-го не имею в виду.
О л ь г а. Вы сказали, что вы – его любимая девушка. Как это понимать?
Ж е н я. Нет, не думайте ничего такого. Я просто помнила о нем всю свою жизнь… Я знала, что когда-нибудь его снова встречу. Мы познакомились с ним у друзей, на Лесной улице… Это у Белорусского вокзала. Это было летом 41-го года Он вскоре должен был уйти на фронт. Мы встречались около месяца всей компанией. В него, вы знаете, были влюблены все наши девушки… Такой обаятельный, такой интеллигентный…Мне в то лето исполнилось 17. Он был в чине лейтенан-та. Лет ему тогда было около 25-ти.А в последний вечер он до самой поздней ночи играл на пианино…


                В о с п о м и н а н и я   Жени

   Комната в жилом доме. Интерьер предвоенной поры. Молодежная компания. Ремчук наигрывает романс «Гори-гори, моя звезда»…Потом вальсы Штрауса… На подоконнике стоит корзинка с антоновкой. Все расходятся. Женя и Ремчук танцуют медленный танец.
Светает. Видение рассеивается.


О л ь г а. А что было потом?
Ж е н я. Потом… Потом он ушел на фронт, а я вышла замуж. Связь прервалась, так как следует и не начавшись. В замужестве была на редкость несчастлива. Имела ребенка – сына. Муж умер несколько лет назад, а сын погиб в авиакатастрофе. Так что я теперь совсем одна.
О л ь г а. А вы уверены, что это тот самый Р е м ч у к, а не его однофамилец?
Ж е н я. Уверена. Сердце вещует.
О л ь г а. А кроме вашего вещего сердца есть ещё какие-нибудь доказательства того, что это именно он?
Ж е н я. Какие доказательства? Я уверена, как только он меня увидит, то сразу узнает.
О л ь г а. ( Смущенно.) Видите ли… Не знаю, как вам сказать… Вряд ли Владимир Андреевич сможет с вами увидеться..
Ж е н я. Но почему же? ( голос дрожит от слез.)  Мне ничего от него не надо! Просто хочу его увидеть, и всё.
О л ь г а. Дело в том, что он сейчас очень болен. Серд-це… Сами понимаете, лишние волнения… Не обижайтесь, прошу вас.
Ж е н я. Значит, не судьба.
О л ь г а. Может быть, как-нибудь потом…
Ж е н я. Знаете что, у меня есть фотокарточка. Вот она. ( протягивает Ольге фото.) Здесь мы все вместе сняты. Вся наша компания. Сравните с теми фото, которые у вас есть, если они есть у вас… вы же у него бываете?
О л ь г а. Вообще-то бываю. Я помогаю ему по одному важному делу. А на фото действительно Ремчук. Да, это он.
Ж е н я. Тогда я пойду.
О л ь г а. До свидания.

   Женщина уходит. Ольга садится за стол, рассматривает фото. Потом звонит по телефону.

Алло! Владимир Андреевич! Сейчас ко мне приходила женщина, говорит, знала вас в 41-м. Принесла фото, там вы. Молодец-молодцом. Женя её зовут. Припоминаете?
Р е м ч у к. Женя? В 41-м? Нет, не припоминаю…
О л ь г а. А вы хотели бы с ней встретиться?
Р е м ч у к. Встретиться? Вы же знаете. После смерти жены… Нет, не стоит…
О л ь г а. Какой же вы! Она такая милая! И совсем не старая.
Р е м ч у к. ( резко.) Сказал же. И потом - вам  известно моё положение.
О л ь г а. Зря. Человек к вам со всей душой… Ну ладно. Владимир Андреевич, я сегодня иду к Морозову. Генералу Морозову.
Р е м ч у к. А где вы достали его?
О л ь г а. На ловца и зверь бежит. Думаю, порученец  маршала Жукова нам будет весьма полезен.
Р е м ч у к. Удачи вам. Потом ко мне?
О л ь г а. Как только – так сразу. ( Кладет трубку.)
   





                К а р т и н а  двадцатая

       Дома у генерала Морозова. Ольга, Морозов. Сидят на веранде.

М о р о з о  в. Я сидел в 48-м году. Да. На моем пригово-ре стояла подпись Ремчука. Володьку знал, как родного брата.
О л ь г а. И что? Не изменилось ваше отношение к нему?
М о р о з о в. Сначала как-то обидно было. А потом стал понимать, что он – всего лишь маленький винтик в большом механизме. И от него лино ничего существенного не зависит.
О л ь г а. Постойте. Не ясно. Но ведь весь механизм, как вы выразились, состоит из винтиков и прочих деталей. И всё это – конкретные люди. И ни от кого ничего конкретно не за-висит. А от кого тогда?
М о р о з о  в. Это сложное устройство. Кто от кого зависит – верхи от низов или низы от верхов… Трудно сказать. Всё переплетено и – запутано. Не знаю, что вам ответить.
О л ь г а. Это честно. Скажите, а действительно у Стали-на были основания бояться Жукова? Он ревновал его к трону?
М о р о з о  в . ( Смеётся.) Чушь! Чушь собачья! Эта интри-га была сфабрикована ещё бездарнее, чем все прочие. Сталин, если хотите знать, сам искал себе замену после войны. Он понимал, что не владеет ситуацией, и хотел уйти. Да и здоровье стало сдавать. Но его кандидатов убрали. Куз-нецова и Вознесенского. Он снова попросил его отпустить. В ответ – всемирное чествование… Он глубоко и всерьез нена-видел Сталина, которого должен был играть всё это вре-мя…Он часто говорил о себе в третьем лице: «товарищ Ста-лин сказал… Поприветствовали товарища Сталина, а теперь за дело…» Он открыто показывал, что дистанцируется от той раздутой фигуры, которую создала пропаганда. И Жукова он не подозревал в интригах и не ревновал. Бред полный. Но кому-то надо было натравить Жукова на Сталина, вот и разы-грали этот фарс… Когда я сидел, мне довелось говорить с одним офицером – от оттрубил 18 лет! Его почему-то не расстреляли, не знаю, почему. Хотя должны были. Сидел якобы за покушение на Сталина. Он такую вещь сказал: «Нас сажают, чтобы обозлить, чтобы потом, когда придет час, нашей ненавистью воспользоваться в своих же целях». Я тогда не очень понял смысл этих слов, но сейчас мне это очень даже понят-но. Да, многих сажали с целью зарядить отрицательными эмоциями. Безвинных сажали умышленно, чтобы получить в нужный момент взрывоопасный материал… Это старый ме-тод: если как следует покопаться в истории, можно сколько угодно найти тому подтверждений. Мучитель пользуется ненавистью замученных в своих же собственных целях. Если этого не понимать, то многое в нашем деле останется за кадром…
О л ь г а. Так вы согласны свидетельствовать на суде?
М о р о з о в. Моё слово.

Прощаются. Ольга уходит. Морозов, насвистывая, прохаживается по веранде.



                К а р т и н а    двадцать первая


Комната Ольги. Она работает за столом. Напевает. Она в хорошем настроении. Звонок.

О л ь г а.  Доброе утро, Владимир Андреевич!
Р е м ч у к. Ох, боюсь, недоброе…
О л ь г а. Опять какая-то каверза приключилась?
Р е м ч у к. Опять анонимка в почтовом ящике.
О л ь г а. Что? Просила же вас – сразу в мусорное ведро! Слышите? В мусорное ведро!
Р е м ч у к. На этот раз – в газете. Нашей любимой в кавычках… Надеюсь, на этот раз весь яд вылила, всевидящая наша… Подписалась другой фамилией. Но стиль её, это точ-но. Уже такое подполье раскопала, что и придумать трудно. А заголовок какой! «Анатомая мерзости»! Собрала всю похабщину, все самые гнусные сплетни… Помоешница… Ка-кой-то Дольский… понятия не имею о нем. И этот Дольский свидетельствует! Аргус пишет, что это её коллега из Чехословакии.
О л ь г а. Что же удивляться? Похоже, там у неё много коллег. Но скажите, откуда у вас эта газетенка?
Р е м ч у к. Какой-то доброжелатель положил в почтовый ящик. Да ещё и с отметками красным карандашем!
О л ь г а. И вы… читали?
Р е м ч у к. Прочел, хочу с вами обсудить. Здесь репортаж с того собрания, на котором вы были тоже . Цитирую. «Зачем вы нас дурачите?» - спросил Ремчука из зала  его коллега по институту. Да затем, что раньше, на протяжении всей сво-ей жизни, второй жизни, ему это прекрасно удавалось. При-вык дурачить доверчивых людей. Всё, что он говорил в свою защиту, - ложь!Что его спасало всё это вермя? Связи! Остается только гадать, сколь высоки они были, если имя Ремчука упоминается в письме Сталина руководству КПЧ ( хотя и в не-лестных тонах), а уголовное дело против него возбуждено, как он утверждал  на собрании, благодаря личной неприязни Хрущева. По чьему велению дело прекращено? Очевидно, что те, кто правил бал в тридцатые-сороковые, не исчезли, не растворились:ушли со своих постов и должностей в годы реабилитации, чтобы потом занять новые посты и должно-сти……..Он отправил в сороковых годах многих врачей, ху-дожников, актеров, студентов, инженерв в лагеря…А скольких людей он всю жизнь держал за горло? Он – искомый результат той страшной селекции, того страшного отбора, который на протяжении десятилетий шел в стране». Вы слушаете?
О л ь г а. Да, я всё слышу. Но хватит чтения. Я прочту. До-ма. Ладно?
Р е м ч у к. Вот это ещё, можно? Один абзац. Слушайте. « Собрание уже подходило к концу, когда прямо из зала начал говорить молодой человек». Я боюсь! У меня растет сын! Надо обязательно найти всех тех, кто помогал и поддерживал Ремчука все эти годы».  И конец. «Надо, конечно, надо их всех найти! Но как было бы просто , если бы причина необычайной удачливости Ремчука зиждилась только на поддержке академика Агапова – ведь он стал для Ремчука настоящей путеводной звездой, или профессора Данилова…»

              Ольга кладет трубку на стол и выбегает.

  Сцена
В кабинете у Ремчука.


О л ь г а. Дайте сюда газету! (выхватывает её у Ремчука, читает.) Да здесь полный список! Все те, кто имел неосторожность не согласиться с Аргус и прокурорами! Что с вами? Вам плохо? ( Бросается к Ремчуку.) Я сейчас… Я сейчас вызову скорую. Где у вас номер вашего врача?
Р е м ч у к. ( Слабым голосом.) Справа, у телефона…
О л ь г а. Алло! Алло! Срочно врача на дом! Что? Снят с обслуживания? По письму из газеты? Да какое вы имеете право? Он – участник и герой войны! Дважды ранен! Алло! Алло…
Р е м ч у к. Не приедут, звоните в обычную скорую…
О л ь г а. Даже раненому врагу помощь оказывают… А эти… Суда ещё не было, а репрессии по полной программе… Ладно, плевать на них. У меня есть знакомый врач. За символическую сумму он будет оказывать вам помощь на дому. ( звонит в скорую.) Пожалуйста, скорее! Сердце! 75… Адрес: Новинский, двадцать пять. Внизу вас встретят.
Р е м ч у к. Не забудьте позвонить Морозову. Он одино-кий… Не забывайте его…
О л ь г а.  ( Звонит.) Казик, здесь требуется твоя помощь. Можешь сейчас? Скорую вызвала, но всё равно. Спасибо. ( Ремчуку.) Сейчас придет мой знакомый врач, ему можно до-верять. Вам лучше? Держитесь. Давайте, я вас пока развлекать буду. Вот, послушайте. Достает из своей сумки папку. Я тут насобирала различных вырезок. За сто лет до наших дней…Чехов пишет: «Москва питает пристрастие ко всему свинскому… Всё свинское, начиная с поросенка с хреном и кончая торжествующей свиньёй, находит у нас самый радушный прием. В Москве уважаются в особенности те свиньи, которые не только сами торжествуют, но и обывателей веселят..  Когда купцы стрескали свинью клоуна Танти, то место ученой свиньи не долго оставалось вакантным. Клоун Дуров обучил  фокусам другую свинью ..  Дуровская инженю дос-тавляет обывателям самые эстетические наслаждения: она пляшет, хрюкает по команде, стреляет из писттолета и читает газеты… Когда свинье стали подносить одну за другой газеты, она с негодованием отворачивыалась от них и презрительно хрюкала. Сначала думали, что свинья вообще не выносит гласности, но когда к её глазам поднесли «Московский листок», она радостно захрюкала, завертела хвостом и, уткнув пятачок в газету, с визгом заводила им по строкам… Это надо понимать так: Все вообще газеты существуют для людей, а популярная московская газета…
Р е м ч у к. (Смеется.) Мне уже легче… Включите, пожалуйста радиоприемник. Сейчас на «Маяке» бойкая передача. Я слушаю для информации.
О л ь г а. ( Включает радио.) Похоже, прибалты опять учат нас демократии… «Только духовенство способно объединить разбегающиеся республики…. Придите в лоно церкви. Пра-вославные!» Молодцы, нечего сказать… А мусульмане куда денутся? К своим, что ли, пробиваться будут, невзирая на границы и межграничные госуддарства?
Р е м ч у к. Переключитесь на «Свободу».
О л ь г а. ( Переключает радиостанцию.) А тут Антонова комментируют. Выход есть! И у него – власть духовенству!
Р е м ч у к. А Би-би-си?
О л ь г а. Репортаж о событиях в ГДР. Меняют генсека . Хоннекера в отставку… И здесь – духовество собирает многолюдные манифестации… Венгрия и Польша переходят на рельсы рыночной экономики… Ощущение такое, что у всех этих радиостанций единый координационный центр. Поразительное единомыслие! А вот «Голос Америки» сообщает о нежной дружбе «Мемориала» и «Памяти» - вокруг здания КГБ устроили  хоровод - совместную акцию…
Р е м ч у к. Да, и тогда всё начиналось в прессе. Кто знал о каком-то параноидальном политическом «Демсоюзе»? так ведь нет же – ни дня без строчки! И пресса, и телевидение – каждый день какую-то информацию вбросят-таки… И теперь эти параноики – чуть ли не народные герои. Впору Новодворской медаль давать.
О л ь г а. Если так и дальше дела пойдут, то на медаль себе заработает. С них станется. Вот я тут прочла у Чехова в книге «Среди милых москвичей» про некого господина Леонтьева, котороый написал сочинение под названием «Новые христиане», где силится задать и Толстому, и Достоевскому… и, отвергая любовь,  взывает к страху и палке как к истинно русским и христианским идеалам. Редко кто стал бы читать эту галиматью, пишет Чехов. Так бы и заглохло в достойном безмолвии это сочинение. Так нет же! Тут тебе и Соловьев в «Руси»,  Лесков «Новостях»… Вот и дали жизнь мертворожденно-му… А Господин Леонтьев ломается – бурю в стакане воды поднял! Что?
Р е м ч у к. Позвоните Морозову…
О л ь г а. Сейчас?
Р е м ч у к. ( Держит трубку) Ну да, сейчас… Что-то он мне не звонит. Ага, вот… Здравствуйте. Извините, я никак не могу дозвониться  до... Черт, опять сорвалось... Может вы попробуете?
О л ь г а.  ( Звонит, там не отвечают.) Странно, никого нет.
Р е м ч у к. Звоните тогда так. Два звонка. Положите и опять наберите тот же номер. У них с соседом спаренный телефон. Тот-то точно дома – болеет второй год. Жена и дочь при нем.
О л ь г а.  Извините. Мне Морозова… Что? Алло! Ал-ло! Положили трубку…
Р е м ч у к. Ну что там? Здоров?
О л ь г а. Мраки какие-то… Сосед сказал, что Морозов скоропостижно скончался при непонятных обстоятельствах. Квартира его опечатана, труп в морге… Информация в домоуправлении… Ой, нехорошо мне… Мне надо навестить одного человека… Срочно…
             ( Звонок в дверь. )
Это, наверное, Казик, мой врач знакомый. Он посидит с вами до моего возвращения. Хорошо? Я скоро…


                ( Спешно уходит.)


                З а т е м н е н и е.




                К а р т и н а    двадцать вторая

      Лестничная площадка  перед дверью квартиры Петра. Ольга звонит в звонок. Долго не открывают. Наконец дверь приоткрывается, через цепочку смотрит Петр. Одета кое-как, волосы всклочены…
О л ь г а. Боже мой, что с вами? Можно войти? Я к вам, здравствуйте…
П е т р. Не узнавая Ольгу.) Ко мне… Зачем? Я вас не знаю…
О л ь г а. Помните, вы были у меня недавно дома. Я кое-что записала для своей книги. Хочу уточнить кое-что… Можно к вам?
П е т р. Что…записала? Когда…записала? ( Держит голову руками.) Не знаю…
О л ь г а. Что с вами? Вам нездоровится?
П е т р. Голова… Голова…
О л ь г а. Да впустите же вы меня!
П е т р.  А вы кто? Из прокуратуры?
О л ь г а. Да нет же, я книгу пишу! Про Ремчука!
П е т р. Не знаю… Не знаю… Уходите, прошу вас…
О л ь г а. Хорошо, я уйду. Только скажите, ради бога, что с вами случилось?
П е т р. Не знаю, не зна… ( Закрывает дверь.)
               Подходит дежурная.
Д е ж у р н а я. Простите, что вам здесь надо?
О л ь г а. Простите, а вы – кто?
Д е ж у р н а я. Я здесь сижу на первом этаже. Дежурю. Дом –то кооперативный. Вам кто нужен?
О л ь г а. Я вот пришла к своей знакомой, но она, похоже, немного приболела…
Д еж у р н а я. Немного! Если бы! Давеча в овраге нашли, за парком. Лестница там деревянная. Молодежь так по спус-ку бегает. А она вот по лестнице шла. А потом с неё покати-лась Метров сто катилась кувырком. Только из-за своего веса жива и осталась…Была бы потолще, в лепешку разбилась бы…А так слетела, как пушинка…
О л ь г а. Простите… До свидания…
Д е ж у р н а я. А вы кто ей будете, своячница или просто знакомая?
О л ь г а. Извините, спешу… ( Уходит.)



                К а р т и н а  двадцать  третья

Перед домом Ремчука. Только что отъехала «скорая» . Бежит на лестничную площадку. Звонит в дверь. Никто нет от-вечает. Снова звонит. Выходит сосед из квартиры напротив.

С о с е д. (Холодно.) Вы к кому?
О л ь г а. Ой, это вы! Здравствуйте, Кирилл Петрович!  Что-то не открывает. Может, уснул?
С о с е д. (Оглядывается. Тихо говорит.) Сейчас придут  опечатывать квартиру.
О л ь г а. (Кричит.) Что с Владимиром Андреевичем? Ему было плохо..  Мне надо срочно к нему!
С о с е д. Его там нет. Увезли. И сюда он не вернется. Го-ворят, живой труп он. Вот что.
О л ь г а. Но там же бурундук!
С о с е д. Глупости. ( Закрывает дверь.)
О л ь г а. (выбегает на улицу.) Владимир Андреевич!

СОЛНЦЕ В ЗЕНИТЕ ЗИМЫ. КОСОЙ ХОЛОДНЫЙ ЛУЧ СКОЛЬЗИТ ПО КРЫШЕ ДОМА,  НА УЛИЦЕ ЛЮДНО, ВСЕ-КУДА-ТО СПЕШАТ, ИДУТ МОЛЧА, НЕ ОБРАЩАЯ ВНИМАНИЕ  ДРУГ НА ДРУГА…

ОЛЬГА БЕЖИТ СКВОЗЬ ТОЛПУ, КРИЧИТ: Что-то надо делать! Что-то срочно надо делать! Что?!
               
                ( Б е з  а н т р а к т а )


                Д е й с т в и е   ч е т в е р т о е
               
                Картина двадцать четвёртая


                К р е п о с т ь  Д у н ь -   Х у а

                (В  ш т а б е  Красной Ар м и и )
  Манчжурия.  Сентябрь 45-го. Накануне сражений меж-ду Пятой Краснознаменной  и Квантунской армиями. Ремчук в чине полковника контрразведки. Вызван в штаб армии.
Н а ч а л ь н и к  ш т а б а: Такое вот дело…( Обращается к Ремчуку.) По секретному донесению местного населения в крепости Дунь-Хуа засел японский разведцентр. Есть у них один шибко ловкий разведчик по имени Имаи…Приказываю: разведцентр ликвидировать, Имаи – взять живьем. Иначе нам с Квантунской армией  долго не управиться. Хитрые, черти косопузые… Но их там немного.
Р е м ч у к. Одно слово – восток.
Н  а ч а л ь н и к  ш т а  б а. А ты много не рассуждай. По-лучил призаз – действуй.
Р е м ч у к. Есть выполнять приказ. ( Козыряет и выходит.)
        ( Недалеко от штаба его ждут два стареньких «вил-лиса», майор-переводчик, автоматчик и двое старшин.)
Много, немного – толку что? Шустрые, черти, голыми ру-ками не ухватишь… ( Команде.) Чего ждем? Поехали!
М а й о р. Сейчас языка приведут. Он дорогу покажет. ( Подходит старый китаец.) А вот и он. Садимся, что ли. ( Рас-саживаются по машинам.)
К и т а е ц . Их там мал-мало… Сидят в крепости тихо-тихо… Боятся! ( Щурит глаза и поднимает палец кверху.) Боят-ся русский солдат! ( Смеется мелко, словно стрекочет.)
С т а р ш и н а. ( Садится за руль.) Это хорошо, что боят-ся. ( Поправляет черный чуб.) Скорей отвоюем и айда по до-мам. А тебе, видно, тоже любо, что япошек турнут? А, китаец? ( В зеркальце подмигивает китайцу.)
         ( Китаец кивает и снова стрекочет мелким смехом.)
Р е м ч у к. ( Строго.) Поехали!..
        ( «Виллисы» отъезжают, за ними скачут ещё два кон-ника. Кричит всадникам :)
 Держите дистанцию, как приблизимся к сопкам! Маячь-те туда-сюда, видимость создавайте! Будто крепость окруже-на и сил наших за сопками невпроворот…
       ( На горизонте появляется крепость. У ворот два японца – часовые.)
Приготовьтесь, мужики, счас мы им, таким-этаким-расхорошим, японского бога покажем! ( Шоферу.) А ты, Цы-ган, дуй бампером по воротам, не жалей «виллис», вломи так, чтобы дух их азиатский вон вылетел напрочь!
Ш о ф е р. Машину-то жалко… Какие-никакие – коле-са…
Р е м ч у к. Да не жалей ты эту развалюху, дятел ты бес-крылый! Видишь, у них там «паккард» стоит? Твой будет. Дарю.
Ш о ф е р. ( Зажмурился  и прибавил газ.) Шашибу!
Р е м ч у к. ( Нервничает.) Притормози чуток… Вот уроды! Стоят как пни! ( Высовывается из машины, машет шпагой. Кричит устрашающе.) Души вы мореный! Что стоим, мать вашу! Не видите, что ли, превосходящие силы противника? А ну, пш-шшшли! ( Переводчик кричит по-японски – переводит.)
Ш о ф е р. А глаза, глаза! Из орбит повыскакивают ско-ро! Чумовые! ( Ремчуку.) Ну что, давить их, чертей  лупоглазых?
Р е м ч у к . ( Зло.) Тормози! ( «Виллисы» останавливаются  с «поцелуем».) Приехали.
        ( Из крепости выходит генерал, останавливается не-далеко от «виллиса».)
Что, сучья башка. Стоишь? Зенки вылупил! Отчего, япона мать, гарнизон до сих пор не разоружил? Почем, пень дубо-вый, военный порядок нарушаешь?
Ге н е р а л. ( Тихо, но четко.) Кричать вам на нас нечего. Никакого приказа мы не нарушаем, потому что нам никто ничего такого не приказывал. Гарнизон не разоружаем, по-тому  что наш воинский долг – защищать фортицию.
Ш о ф е р. ( Вполголоса.) Итит ты.. В политграмоте подкован!
Р е м ч у к.( Генералу.) По части воинского долга и японских традиций мы в курсе, господин генерал.  ( Орет злее прежнего.) А вот насчет приказа ошибочка , видно, произош-ла? Как это – никто не приказывал? А вам что – неизвестно, что ваш уважаемый император Хирохито  отдал собственно-личный приказ – всем японским гарнизонам сдаться на ми-лость победителя и зря ваши японские души на алтарь войны не класть?
Ге н е р а л.( Немного смущен.) Когда же этот приказ был?
Р е м ч у к. Вот это да! Когда был! Да сегодня утром как раз и был! ( для верности своих слов машет шпагой.) Ну, лю-ди… ( Цыгану громко.) Вот тупост ь японска! И что на рожон лезут? Своего императора – и то слушать не желают! Ну, как хотят – не сдадутся, всем полный распыл… ( Генералу.) даю вам , сучьи дети, ровно двадцать минут. А по истечении этого срока…( растягивает слова)…чтоб всё ваше оружие было в кучу сложено, а сами вы на удаленной дистанции должны построиться. Вторично предупреждать не буду. Всем каюк!
      ( Генерал после небольшого раздумья отдаёт команду  вывести гарнизон на плац.)
Ш о ф е р. Да их тут тьма –тьмущая!
Р е м ч у к. Заткнись!
Ш о ф е р. Два полка как есть, одних офицеров с пол-тыщи…
Р е м ч у к. Да замолчи ты, Цыган, без тебя в глазах ря-бит…. Кажется, влипли…
Ш о ф е р. Ничего себе – разведцентрище! Ну и заварил ты кашу, Володька!
Р е м ч у к. У меня дед – казак. Знаешь, как он учил, когда я ещё мальчонкой был? «Хушь земля на небо подымись, или небо на землю ухнется, стой на своем и дело до победного конца веди.» Понял? Да ты, Цыган. Что в казачьем деле пони-маешь?
Ш о ф е р. А что, как допетрят, что мы их надуваем? Что никаких таких частей за нами нет? Иш, сми рные какие. Небось, своё на уме имеют…

      Японцы складывают оружие – винтовки и автоматы. Офицеры оставляют при себе только самурайские мечи.

 Р е м ч у к. Мечи уж больно хороши! Сталь как сверкает! Вроде нашей. Златоустовской…( Командует.) Сдать мечи!
Г е н е р а л. Не можем мечи сдать. Последнее право японского офицера себе харакири сделать
Ш о ф е р. ( Ремчуку тихо.) Харакири, похоже, бараньи туши  себе сделают. Н прежде нас. Как тех ягнят, в мелкий шашлык порубят…
Р е м ч у к. ( Генералу.) Сдать мечи немедленно! Иначе – полный распыл всему вашему японскому воинству!  Это при-каз всем японским гарнизонам сдаться на хрен.
Г е н е р а л. ( Темнеет лицом, глухо командует – сдать мечи, а своим мечом пытается себе сделать харакири. 
Р е м ч у к. (Подходит ближе, внимательно смотрит гене-ралу в лицо.) Что-то ты мне деда моего напоминаешь, казак был лихой. Однако будешь гоношиться, господин пленный, разговор пойдёт другой. Моя теперь власть, раз попался. (Молчит. После паузы.) Но я людей, сильных духом, очень ува-жаю. Ладно, давай лично знакомиться.
Г е н е р а л. (удивленно смотрит на Ремчука.) Мой чин не позволяет быть с вами на одной ноге, господин советский офицер. Но, правда ваша, сейчас я – пленный. (Вздыхает.) Однако оружие своё именное сдать никак не могу.
Р е м  ч у к. (Подходит ещё ближе, садится на землю, приглашает жестом генерала сесть рядом, тот садится.) Ну, вылитый дед, ать твою!  Хоть лицом-то и не сильно похож, а вот в глазах есть какой-то такой свет, что ровно деда своего вижу. Когда на тебя вот так смотрю, господин товарищ пленный ге-нерал. Давай по доброму балакать, а? Вот интересно мне, как вы таким длинным мечом себе харакири делаете, а? Не-сподручно, надо полагать?
Г е р е р а л. Могу показать.
Р е м ч у к. Ладно, показывай, только не до смерти.
Г е н е р а л. (Берёт в правую руку лезвие меча ровно посередине, предварительно обмотав руку носовым плат-ком. Левой рукой держится за эфес. ПАриставляет меч в та-ком положении к низу живота.) А теперь вот так…
Р е м ч у к.) (Хватает его за левую руку, другой рукой – за рукоять.) Но-но, господин военнопленный, чтоб без этих вот шуточек! ( В сердцах кричит.)Ладно, оставляй себе меч, но не злоупотребляй им, не подводи меня, будь человеком, япона твою бога душу мать! (Генерал опускает голову и улыбается.) Домой хочешь, к свовим япошкам, честно говори, а?
Г е н е р а л. Ещё как хочу. Очень хочу к своим! А вы раз-ве не хотите домой?
Р е м ч у к. Дома-то лучше, чем на войне. Эх, мать-Манчжурия… У нас дома речка Неретка такая течёт, смот-ришь на воду, душа млеет. (Машет рукой, встаёт.) Теперь, господин генерал, слушай мою команду. (Генерал тоже встаёт.) Поскольку гарнизон сдался без боя. Приказываю жизнь сохранить всему составу. Командованию крепости вы-вести весь состав  с полевыми кухнями, палатками и прови-антом на территорию аэродрома и стоять там лагерем до поступления  следующей команды. Время засекаю. На всё даю час.
Японцы начинают по приказу генерала деловито и сла-женно перетаскивать имущество в указанном направлении. Ремчук подходит к Цыгану, тот возится с «паккардом».
Ц ы г а н. Здорово ты, Володька, их сделал! Только хочу тебя огорчить – в канцелярии ихней ни одной ценной бумаги не оказалось. Всё в пепел изничтожили, пока тут катавасия с пленными тянулась.
Р е м ч у к. А что «паккард», годится?
Ц ы г а н. (Трясёт головой.) И «паккард», собаки, уделали: с мотора головку свинтили, в цилиндры песку насыпали, одно слово – азиаты, никакого уважения к технике… (Чуть не пла-чет.)

Подходит китаец-язык, кланяется.

К и т а е ц: Ошибаться маленько, совсем чуть-чуть оши-баться… Разведцентр не здесь, а там. (Машет рукой в сторону.)      Только что там был, ещё котлы тёплые, обедали.
Р е м  ч у к. Ясное дело, пообедали, вражьи морды, перед тем, как смыться.
К и т а е ц. (Смотрит на сопки.) Смотри, товарища офицер, кто-то там есть!
Ц ы г а н (Встаёт. Тоже смотрит на сопки из-под ладони.) Солнце село, теперь нам каюк. Вон япошки пчелиным ульем гудят, тоже подвох заметили, небось.
Раздаётся рёв моторов, меж деревьев вдалеке видны вездеходы и бронетранспортёры – движутся на них, кольцом охватывают
К и т а е ц. (Радостно.) Наши идут, товарища офицер!
Ц ы г а н. И точно, наши! Глянь, Володька, ей-богу, наши идут! Живём, китайская твоя душа! (Трясёт китайца-языка за грудки.) Живём, брат, слышишь? Надули проклятых япошек, как есть надули! (Хохочет, катается по земле.)
К ним подходит полковник Щекочихин, пожимает Ремчу-ку руку.
Щ е к о ч  и х и  н. Осёл ты, Володька. Как есть, осёл! Тебе бы этого японского генерала в «паккард» и на всей скорости в штаб нашей армии. Звезду героя получил бы только так.
Р е м ч у к. А что, птица такая важная, этот наш генерал?
Щ е к о ч и х и н. Ещё бы не важная! Это же сам генерал Оно, начальник штаба Квантунской армии собственной персоной. Со всем своим штабом впридачу.
Ц ы г а н. (Бросает пилотку оземь.) Мать моя женщина, а я всё думаю, что это офицерья тут такая туча?
Р е м ч у к. (Озирается на японского генерала.) так мо-жет и сейчас ещё не поздно? Прямо сразу и поеду.
Щ е к о ч и х и н. (Смеётся.) Поедешь! Как только так сразу! Без тебя уже справимся, а ты давай времени не теряй и на задан ие отправляйся – надо найти разведчика Имаи, живым или мёртвым. Приказ понял?
Р е м ч у к. Так точно, товарищ полковник.

                З а т е м н е н и е.


Костерок в лесу. Рядом лежит тело, на нём сидит бабоч-ка. Подходят Цыган, Ремчук и китаец-язык.

К и т а е ц. Это место, точно-точно это место, товарища офицер!
Р е м ч у к. А это, надо понимать, сам Имаи спит.
Ц ы  г а н. Спит, как есть спит - вечным сном. А что это на нём бабочка такая красивая? (Хочет снять её.)
К и т а е ц. Нельзя трогать, товарища офицер, никак нельзя» Это бабочка-убийца. Японские враги нашего Велико-го Китая, а также вашей Родины СССР блох чумой заражали, клеем бабочкам на брюшко этих блох клеили и из этого вот колодца по ветру пускали в сторону ваших советских войск.
Ц ы  г а н. На кой им это баловство?
К и т а е ц. Сядет такая бабочка на раненого воина, клей растворится, блоха выскочит, бойцу конец.
Ц ы г а н. (Смеётся.) Мудрёно как-то это всё.
Р е м ч у к. Хитро придумали, однако. Ветер, однако, пе-ременился, подул в японскую сторону, вот чумные блохи са-мих япошек и покусали.
Ц ы г а н. (Опасливо.) Так нам-то что теперь делать?
Р е м ч у к. А что нам ещё делать? Очаг вредоносный уничтожим, труп сожжём, и в штаб Пятой Краснознамённой как есть вернёмся.
К и т а е ц. И я с вами?
Ц ы г а н. На кой?
К и т а е ц. (Подмигивает.) Подтвердить, что японского разведчика Имаи уничтожила товарища советский офицера. А вот и подарок (приносит из кустов самурайский меч, протя-гивает Ремчуку.) – На память.
Р е м ч у к. (Берёт меч.) Теперь уж точно поверят. (Смеёт-ся.) Мне, добрая ты душа, ни чужой славы, ни чужих подвигов не надо, а вот за меч самурайский спасибо душевное - на память о сопках Маньчжурии.


      Звучит, постепенно нарастая,  тихая мелодия – вальс «На сопках Маньчжурии».



                Конец
               
               
                Москва, 1989 г.



        Послесловие (об авторе и её новых книгах)

Лариса Миронова.
Школу закончила с золотой медалью, в 1965 году поступила на Физический факультет МГУ, в 1972 году закончила и защитила диплом по теоретической физике (по теме:Группы ЛИ в гравитации), затем работала в университете, в лаборатории физических методов в палеогеографии. В 1980-82гг. обучалась на инженерном потоке факультета Психологии МГУ для имеющих высшее образование, в 1995 г. закончила Литературный институт им.Горького, Высшие литературные курсы для членов Союза писателей, а также училась на Высших телевизионных курсах (по специальности режиссер-продюсер). В 2013 году закончила философское отделение в Парижском Университетском колледже.
Печатается с 1985 года. Имеет более ста опубликованных работ, из них семь книг прозы - романы, повести, рассказы. В Союз  В книгах опубликовано также несколько подборок новых  стихов.  В Союз писателей была принята в 1990 году с вызвавшей бурный читательский интерес и пристальное внимание критиков первой книгой - повесть «Детский дом (1989), журнальный вариант был напечатан в «Урале» (№6, 1987).
Пьеса "Оборотни" опубликована в книге "Голубая кровь", М., 2010, повесть на том же материале, называется "Новые палачи", опубликована в ЖУРНАЛЕ Молодая Гвардия,1997 году. Театр Российской Армии планировал постановку пьесы, но уход режиссера Бурдонского (внука Сталина) сорвал эти планы.