Лесник щурился на солнце. Глаза после двадцати пяти дней в катакомбах отказывались привыкать к свету. Он не мог ничего разглядеть из-за слипшихся, дрожащих, промокших слезами ресниц, а когда наконец каким-то чудом раскрыл глаза, солнце полоснуло его по ним с остротой мастито наточенного ножа профессионального повара, и он быстро зажмурился с ошеломлением.
Он подумал обратно в нору - в его деле стоять на открытом месте с закрытыми глазами чаще всего значило быстро умереть - но при мысли о гниющей, мокрой темноте и слабом, но всегда присутствующем запахе разлагающейся плоти и скрежете жуков в стенах передумал.
Теперь Лесник понимал, что его тревожило - не было слышно выстрелов. Он прикинул, что всё ещё жив только потому, что пилот, смотря на него с откоытым ртом, дивился, какой же он, Лесник, дебил, а пальцы его были заняты щипанием, а не джойстиком. Всё его существо, каждая клеточка его тела вопила: "В укрытие, беги, за угол, прячься!" и он бы так бы и сделал, если бы не понимал, что, бежа с закрытыми глазами, скорее всего свернул себе шею в пропасти или натолкнулся на скалу.
Он не знал, сколько стоял, не двигаясь, пока не услышал крик чайки. Это было настолько неожиданно и настолько целиком и полностью абсурдно, что он открыл глаза. То, что он увидел, впоследствии появлялось, когда он закрывал глаза.
Он стоял на горной дороге, вдоль которой бежала линия побережья, и горячий воздух вдали струился над асфальтом, заставляя маяк в чуть более восьмистах метрах вдали казаться миражом. Перед ним был пляж с песком цвета мёда, и к нему пришла уверенность, и уверенность эта была непоколебимой, что если бы он взял горсть этого песка, тот на ощупь был бы тёплым и дружелюбным и приятным и это напомнило ему как когда-то, в другой жизни, одна девушка взяла его руку в свою.
Чайка всё так же звала его откуда-то сверху, и он вдруг увидел вебя с птичьей высоты, ноги, впившиеся в асфальт, готовые к броску, всю свою броню, пот, защитный костюм, закрывающий доступ тёплого ветра к коже, душащий его, давящий его пульсирующую шею, руки с оружием, раскинутые в стороны для равновесия, как будто он шёл по канату или пытался выстоять на палубе корабля в шквал, как будто палуба собралась взбрыкнуть и ударить его в лицо - а вокруг него ничего не сдвинулось с места.
Позже - он не знал, сколько времени прошло - солнце наполовину спустилось и приближался конец дня. И было тихо. Божья коровка приземлилась на перчатке его костюма и принялась чистить крылышки. Он глядел на неё, ошеломлённый, и почувствовал что-то, что раньше не регистрировал - порыв тёплого ветра обнял и обволок его, и вдруг он осознал, что он был не один. Эта дорога, ветер, выжженные машины, море, странные существа в нём, вид с высоты птичьего полёта, космос, который он не видел, но о котором знал, с бриллиатами звёзд и чернейшей чернотой - всё это было частью чего-то, и теперь он тоже был частью чего-то.
И когда он упал на землю и зарыдал, он почувствовал всё. Весь мир.