Глава первая
31.05.011
Любая нагрузка вынуждала учащённо дышать, а дыхательные каналы были наглухо закупорены. Заканчивался беродуал, который, первое время возвращал меня к жизни. Но приступы становились всё чаще, а беродуала становилось всё меньше. Я уменьшил дозу наполовину, надеясь дотянуть до утра. Ситуация для меня становилась критической. Жена в это время находилась в городе, она уехала поздравлять внука с восемнадцатилетием.
На дворе стояла ночь, было довольно поздно и мне не хотелось тревожить соседку. Вызвать скорую я не мог, так как позвонить можно было только от соседей. Сам поехать в районную больницу я не рискнул, слишком частыми были приступы. Я не знал, что делать. И тут раздался стук. Я выглянул в окно и увидел, как в калитку входит толпа людей. Это приехала жена с сыном и внук с другом, на двух машинах. Соседка молодец, она поняла, что мои дела хуже некуда и позвонила жене в город. Мой вид был таким, что мешкать нельзя было ни минуты.
Родные поверили, что конец не минуем. Меня посадили в машину, и вместе со мной загрузили бензокосу и некоторые другие инструменты. После того, как меня спасли, я спросил у жены, зачем инструмент увозили? Ты же умирать собрался, ответила моя жена.
Уже на второй день пребывания в больнице я стал обращать внимание на среду моего обитания. Я лежал на кушетке в коридоре пульмонологического отделения, на восьмом этаже. И невольно становился свидетелем всего, что происходило рядом и вокруг меня. Вначале я изучал и запоминал фигуры медсестёр, центральную их часть. Потому, что фокус моего зрения находился, примерно на высоте 60 сантиметров, от пола. И этот фокус автоматически выбирал фигуры в униформе. А потом я изучал их деловые качества. И оказалось, что самые молодые и есть самые лучшие в номинации «капельница». Мой курс состоял из 24 капельниц. Одна треть пришлась на долю молодых девочек. Они не допустили ни одной ошибки. У остальных без ошибок не обходилось ни разу. Но все они были доброжелательными и трудолюбивыми. Моя кушетка стояла строго напротив платной, женской палаты №14.
Рядом с палатой женщин, это северная сторона здания, расположилась палата ветеранов ВОВ и труда. В палате находились два старика и один молодой парень. Вопреки логике палате был присвоен номер 19. Почему вопреки? Да потому, что рядом была палата № 14. Палата №19 находилась по диагонали, относительно моего места. Дверь в палату почти всегда была открытой. Но видеть через дверь я мог только того, кто останавливался у ближней кровати справа, или, кто стоял у крана слева двери.
Лучше слышны были звуки, правда, разговор не был слышен, но когда орал больной старик, или громко говорил со своей женой, тогда можно было понять, о чём шла речь. С одним стариком я успел познакомиться. О нём я расскажу позже. Его звали Иваном Андреевичем, ему было на тот момент 86 лет. С другим стариком не успел познакомиться, не было возможности. Он был в плохом состоянии. Он лежал на кровати в самом дальнем углу комнаты и поэтому я не мог его видеть со своего места никоим образом.
У подножья моей кушетки, через дверь женской палаты №5, стояла ещё одна кушетка. На ней днём лежал свёрнутый матрац, а ночью матрац разворачивался, и кушетка превращалась в кровать. Здесь и коротала тревожные ночи жена восьмидесятилетнего старика, того, что лежал в дальнем углу палаты. Это была женщина маленького роста, худощавого телосложения. Случилось так, что ночь, о которой я решил рассказать, оказалась последней для старика, и бессонной для его жены и многих больных.
Он начал орать ещё с вечера. Несколько раз к нему в палату приходили доктора, которых я не знал, Они несли в руках большие черные снимки. Вначале заходили на пост, а потом в палату к больному. Медсёстры почти не выходили из палаты. Но, видимо, ни уколы, ни капельница уже не помогали ему. А я, не зная, от чего он страдает, пытался угадать, почему этот старик так безжалостен к своей жене, почему он громко орёт, зная отчётливо, что уже давно наступила вторая половина ночи.
Я первый раз слышал, что тяжело больной человек не стонет, как обычно, а громко орёт, да ещё выдаёт команды. То больше ему надо чего-то, то меньше. Это ставило лично меня в тупик. Я не знал, как к нему относиться. Потому, наверное, и раздражался, и когда стало ясно, что ночь закончилась, я стал ненавидеть этого старика.
Его жена, выбившись из сил, решила прилечь на кушетку и хоть минутку поспать. Она развернула матрац, заправила постель и, сняв тапочки, улеглась, аккуратно укрыв одеялом нижнюю часть своего небольшого тела. А я подумал, хотя бы немного удалось бы ей поспать И только женщина перестала шевелиться, как раздался крик в палате её мужа. Она вскочила, как ошалелая, попыталась надеть тапочки, но ноги никак не попадали туда, куда было надо. Сообразив, что быстро не получится, она отбросила их в сторону и прошмыгнула в палату. Из палаты стали поступать звуки диалога пожилой пары. Я тогда не думал. Что это был предсмертный диалог. И последующие события показали, что ему уже невозможно было помочь.
Очень жалко было его жену, поминутно вскакивающую с кушетки, ошалевшую от бессонницы и усталости, а главное от безысходности и неизбежности. Он меня сильно раздражал. Я думал, почему я не ставил всех на уши, ведь был же на грани, но терпел, и только когда соседка позвонила в город, тогда жена и узнала, что происходит со мной. А он орёт на всё отделение, загонял бедную жену и ему плевать на всех и всё.
Всю ночь по коридору шастал народ, чаще других свои палаты покидали военные парни, они постоянно ходили курить. Хотя в обычные дни они в это время уже крепко спали. Видимо крики умирающего старика не давали и им заснуть. А вели они себя спокойно, и по ним не видно было, что они раздражены. Но не только военные не спали, Гражданские молодые люди тоже не спали, только вели себя наглее и развязнее.
Создавалось такое впечатление, что я нахожусь среди уголовников. А переплюнул всех своим беспардонным поведением молодой человек. Поведение его было абсолютно не логично. Чтобы поговорить по мобильнику он выходил из палаты и вместо того, чтобы уйти в безлюдное место, быстро ходил широким шагом по коридору вдоль палат, и громко матерясь, что-то объяснял своей девушке. Народ, населявший отделение вынужден был слушать этот странный монолог, который длился минут десять, пятнадцать. За это время я успел возненавидеть телефонного болтуна.
А время-то было далеко за полночь. Обычно после двенадцати наступает тишина в отделении. И длится она до четырёх часов. И только потом начинается движение по коридору из палат к туалету и обратно. Кто мочу спешит сдать на анализ, кто мокроту несёт в плевательную комнату , кто организм очистить от шлаков торопится. Только в эту ночь тишина так и не наступила.
Утром ко мне подошёл Иван Андреевич, я ему посочувствовал, и мы оба нелестно отозвались о поведении старика. А что за грохот случился у вас в палате, спросил я у Ивана Андреевича. Да ничего особенного, он решил сам встать, но что он собирался делать, бог его знает. Только не смог самостоятельно стоять и грохнулся на пол вместе с тумбочкой.
Когда больница окончательно проснулась и набрала обороты, старик успокоился, перестал кричать. И через некоторое время его увезли на каталке в реанимацию. А я спокойно заснул, не реагируя на хождение по коридору рядом с моей кушеткой и шум в коридоре. Перед обедом я проснулся и увидел, как молодая женщина занимается уборкой в палате №19. Я почувствовал нутром, что что-то произошло, и тогда я спросил у неё: «А где жена старика»? А вы кто будете ему? И она ответила: «Я дочь, а отец умер». Слава Богу, отмучился, невольно вырвалось из меня, главное, теперь он не будет мучить вашу мать. Я думаю, что поступил правильно тогда, когда сказал это дочери старика.
Еще некоторое время я пребывал в странном состоянии. А потом в моей голове стали выстраиваться мысли по поводу моего отношения к умершему старику. Это ж с какой, такой стати я должен сравнивать его боль со свое? Почему я решил, что он мог терпеть? Я что, знаю, что человек чувствует за восемь часов до смерти? Я этого не знаю, и никто этого не знает. А узнаю только тогда, когда сам буду умирать. Но сказать уже, никому не скажу.
Я сидел в глубоком раздумье на своей кушетке, ко мне подошёл Иван Андреевич и сказал, что его мучает совесть, по поводу слов сказанных ещё живому соседу по палате. И я ответил Ивану Андреевичу. Наверное у него была запредельная боль, которую нам ещё не довелось испытать. Но, наверное, кому-то выпадет и такое испытание. Так, что не грех и покаяться. Постояв несколько секунд в раздумье рядом со мной, Иван Андреевич направился в сторону туалета. Возвращаясь обратно, он предложил мне занять освободившееся место в палате №19, ветеранов войны и труда. Я это предложение отклонил без объяснения. А сам подумал, что как-то не хорошо торопиться занять место покойника. И ещё меня смущало присутствие в палате настоящего наркомана, коим являлся молодой человек. И это будет уже другая глава под названием «Наркоман».
Глава вторая
НАРКОМАН
Но свято место пусто не бывает. В первом часу ночи в отделении появился вновь поступивший инвалид колясочник. Он катил на коляске по коридору, его сопровождала медсестра, видимо из приёмного покоя. Они направлялись на пост №1. А значит, почти ко мне. К нему тут же прибежали две молоденькие сестрички, дежурившие в нашем отделении. Им предстояло найти ему место для сна, хотя бы до утра.
Сопровождавшая сестра ушла, а наши девочки стали бегать по палатам в поисках свободного места. Я сразу смекнул, что у девочек нет информации, о наличии свободных мест. Но одно место было и оно находилось рядом с постом. Обежав все палаты, они принялись устраивать ему постель на кушетке в коридоре. Но его что-то не устраивало. Я это видел и чувствовал. Я подумал, неужели они забыли про место, которое освободилось сегодня в палате №19. Меня так и подмывало напомнить об этом девочкам. Только сдерживало то, что сегодня меня уже отчитали за то, что вмешиваюсь не в свои дела. Днём искали место одной женщине, ну я и подсказал, а в результате оказалось, дал неверную наводку. И, всё-таки, я не выдержал и напомнил сестричкам, что есть свободное место в палате №19. Они моментально отреагировали, и уже через несколько секунд перенесли туда постельные принадлежности.
А инвалид, молодой человек, терпеливо ждал в коридоре, когда ему устроят постель. Я с интересом разглядывал его. Это был когда-то крупный мужчина с открытым лицом, и совершенно не выглядел больным. Он виртуозно управлял коляской. Я тогда подумал, что его мозг находится в кистях рук. А когда постель была приготовлена, он въехал в палату. А я довольный тем, что помог хорошему человеку, спокойно заснул.
Это случилось на второй день моего пребывания в больнице. После трёх капельниц я задышал и чувствовал себя хорошо. Был день, больница жила своей жизнью, я лежал в коридоре на кушетке и наблюдал за происходящим вокруг меня. В палате №19 молодой парень решил сам на больничной коляске добраться до туалета. Глядя на то, что ему никак не удаётся сесть в коляску, я решил ему помочь, а заодно и проверить, действительно ли мне стало на много лучше. Я отвёз его до туалета. Там он от моих услуг отказался.
Я вернулся обратно, но не на своё место, а присел на соседнюю кушетку, где частенько присаживались больные. Кто просто посидеть и отдохнуть, а кто подождать доктора или медсестру, потому, что кушетка стояла строго напротив поста №1. На кушетке в это время сидел высокий, худой и седой старик из палаты №19. Я на него обратил внимание ещё тогда, когда пришёл в себя. Он говорил по телефону, отрывистыми фразами, а в конце разговора сказал: «Всё, конец связи». Я тогда подумал, что он будет из военных. И теперь я решил познакомиться с ним поближе. Он назвался Иваном Андреевичем 1926 года рождения. Как ветеран он правильно попал в эту палату, как говорится, по назначению. А воевать ему не пришлось, имел «бронь». Он был машинистом и всю жизнь водил железнодорожные составы по СССР. А больше всего, из Грузии, в Украину, где он жил постоянно.
В тот раз он рассказал мне много интересного из его длинной жизни. Многое, о чём он говорил, я хорошо знал и испытал на собственной шкуре. Я ведь тоже немало пожил. Но о том, как относились Грузины, в те далёкие годы, к русским, меня удивило. Я попросил Ивана Андреевича ответить на этот вопрос. И он ответил: «ты знаешь, об этом можно судить по одной фразе, она звучала так: «Внимание, поезд из Тбилиси отправится в Советский Союз, через пять минут». Значит, из Тбилиси в Советский Союз, невольно повторил я. Вот и весь тебе ответ, сказал мой собеседник и мы перешли к обсуждению текущего момента.
Мне хотелось узнать, каким образом молодой парень попал в ветеранскую палату. Об этом я и спросил Ивана Андреевича. Не знаю, сказал мой собеседник, может потому, что он наркоман. Ну да, невольно вырвалось у меня, настоящим ветеранам места в палате нет, в данном случае, я имел в виду себя, а наркоманов поселяют в ветеранские палаты. Так я узнал, что молодой, симпатичный, но измождённый парень, не в состоянии самостоятельно добраться до туалета, есть самый настоящий наркоман.
Поговорив ещё некоторое время на разные темы, мы разошлись по своим местам. На следующий день мне предстояло проходить обследование. Часть анализов я сдал у себя в отделении, а такие, как ЭКГ или рентген, нужно было переходить на другие уровни здания. Около рентгеновского кабинета я встретился со своим наркоманом. Я видел, как его прикатила в коляске, медсестра. А потом она куда-то исчезла. Увидев меня, он подрулил ближе и попросил отвезти его после рентгена в палату. Я отказался, потому, что мне предстояло ещё проходить ЭКГ. Но если быть честным до конца, то если бы не было ЭКГ, всё равно отказался бы. Потому, что таких людей я «терпеть ненавижу».
Но не только ЭКГ надо было проходить. Вечером мне принесли предписание на бронхоскопию. Что это значит, я не имел ни какого понятия. Разговаривая с женщиной из соседней палаты, я упомянул о том, что мне предстоит завтра. И что об этой процедуре я ничего не знаю. Женщина сказала, что ничего страшного нет, будет немножко неприятно.
На другой день я спокойно отправился на экзекуцию. И когда мне бородатый доктор, скорее похожий на кузнеца, чем на доктора, запихнул через нос шланг и стал его крутить в разные стороны в самих бронхах, да ещё отсасывать оттуда слизь, а меня, в это время, выворачивало на изнанку, да такую, что я не пожелал бы самому лютому врагу, я вспомнил о женщине. Какая же она была умница и не рассказала всей правды о бронхоскопии. Я с честью выдержал экзамен. А доктор, тем временем, напомнил о том, что завтра надо будет повторить процедуру. Слизи было много и её надо удалить. В тот день в моём мозгу произошла переоценка ценностей. Я понял, что лучше нормально дышать, чем сладко курить.
Заканчивался один из первых дней моего пребывания в больнице. Я ещё только начинал запоминать людей и потому отслеживал каждую фигуру, если она попадала в поле моего зрения. Я лежал на своей кушетке, спать не хотелось, читать не моглось, потому, что очки остались дома, поэтому я просто наблюдал за тем, что происходило в коридоре отделения.
Ага, сказал я про себя, интересно к кому идёт эта стройная женщина. Она уверенно шагала по коридору. На плече у неё висела сумка, прижатая локтем к телу, а в руке, противоположной той, что прижимала сумку, был пластиковый пакет, заполненный, наверняка, продуктами питания. Я подумал, что она или работник этого заведения, или довольно часто сюда ходит. Но, кажется, я ошибся, женщина проскочила палату, и ей пришлось уточнять своё местоположения, ориентируясь по номерам палат. И уже через пару минут я точно знал, что она пришла к наркоману, к сыну.
Со своего наблюдательного пункта я видел, как она моет посуду, ту, что за сутки накопил сынок. В основном я видел руки, мелькавшие над раковиной, а когда она наклонялась, чтобы мусор положить в пакет, засунутый между трубами, под раковиной, то тогда я видел и её голову. После того, как была вымыта посуда, сердобольная мама отправила мочу в туалет, ту, что сынок собирал в течение суток в пятилитровую пластиковую бутылку. Хотя он без мамы посещал туалет неоднократно.
Я смотрел на моложавую, стройную женщину, и по всем признакам, красивую в молодости и думал: «Ну, за что ей такое наказание»? Справившись со всеми делами, она стала собираться в обратный путь. Мне очень жаль, что я не слышал, как сын просил у неё денег. Я видел, как она отошла метров на двадцать, тогда из палаты появился он. Стоя у двери, громко произнёс: «Мама»! Она остановилась, а потом пошла к нему навстречу. Хотя и не далеко они стояли, но я всё равно не слышал, о чём шёл разговор. Но догадаться было не сложно. Сынок просил денег, а мать объясняла ему, наверное, в тысячный раз, что денег на наркотики она не даст, их у неё просто нет.
Поговорив с ним ещё некоторое время, достаточно миролюбиво, она погладила его по руке и пошла на выход. Он снова её окликнул. Мать остановилась, сняла с плеча сумку и стала лихорадочно в ней рыться. Найдя кошелёк, она развернула его и показала сыну, что кошелёк пуст и денег у неё нет. Не скрывая своего негодования, он вернулся в палату. А женщина прошла к лифтам и исчезла с поля моего зрения.
В самом конце коридора у окна торцовой стены стояли две кушетки, на них, так же, как и я, обитали молодые люди. Я обратил внимание на одного из них, а не обратить было сложно, потому что молодой высокий парень, в спортивной одежде несколько раз в день проходил мимо меня. Если бы он ходил на процедуры, рассуждал я, то зачем он носит бейсболку и куртку для улицы.
Постоянно мимо меня ходили многие люди и больные и персонал, но, никто не интересовал меня. Ну, прошли и прошли, мало ли куда им надо. А этот заставлял думать, куда это он так часто отлучается? Вернувшись из самоволки, молодой человек в бейсболке усаживался на стул, стоящий у стены, рядом с кушеткой и надолго застывал в неподвижной позе. Я не мог видеть выражения его лица и абсолютно ничего не слышал из его разговора со своим соседом. А может он и не говорил вовсе ни с кем.
Не успела женщина скрыться за поворотом, как молодой мужчина, тот, что сидел неподвижно на стуле, в конце коридора, стремительно поднялся и направил свои стопы в мою сторону. Но не ко мне он шёл, а вот куда так быстро рванул, этого я ещё не знал. Но уже через мгновение мне стало всё ясно. Он вошёл в палату №19, присел на корточки у кровати наркомана, который на ней лежал, свернувшись в калачик, и стал что-то ему говорить. Дорого бы дал лишь бы знать, о чём они говорили.
А спустя некоторое время тайное начинает проявляться. Молодой мужчина закончил разговор с наркоманом, вышел из палаты, не уйти что бы, а наоборот, вернуться, но уже с коляской. Он усадил в неё наркомана и повёз его в туалет. В это время, несколько минут из мужского отделения будет тянуть дымком, хотя курение в здании запрещено. А те больные, которые хотели воспользоваться туалетом по назначению, не могли туда проникнуть, и вынуждены были идти в противоположный конец коридора метров за пятьдесят.
Я не знаю, сколько прошло минут, но парень вернул наркомана в палату и больше к нему не подходил. Но несколько раз, проходя мимо, он пристально вглядывался в сторону своего подопечного. Его откровенное внимание к наркоману, говорило о том, что ему есть чего опасаться. Убедившись, что тот ещё живой, парень, снабжающий наркотиками наркомана, мог себя чувствовать спокойно.
Эта картина продолжалась несколько дней подряд. А в конце моего пребывания в больнице, случилось так, что мать к наркоману не пришла. Пришёл юноша, лет восемнадцати двадцати. Сразу было видно, что это родные братья. Только один был в цветущем состоянии, а другой измождён до такой степени, что не мог самостоятельно ходить.
Брат, как и мать, вначале принялся мыть посуду, потом усадил больного в коляску, повёз его в туалет. В это же время к ним несколько раз подходил парень, тот, что иногда возит наркомана. Он подолгу разговаривал с братом, а потом куда-то исчезал, а когда возвращался, то снова вёл переговоры с младшим братом. Я бы дорого дал, что бы узнать, о чём они говорили. Время шло, а братик не торопился уходить. Переделав все дела, он молча сидел на кровати у ног своего брата, который свёрнутый в калачик, и натянув простынь до подбородка, толи спал, толи чего-то терпеливо ждал.
Почему он не уходит, думал я о младшем брате. А тут в коридоре появились два молодых мужика. Они шли не торопясь и разглядывали номера палат. Не к солдатикам ли припожаловали гости, подумал я. Но они не дали мне долго думать на эту тему, завернули в палату №19. За ними наблюдал, как оказалось, не только я. Тот парень, что сидел у стенки, покинул своё место и тоже направился к палате № 19. Несколько минут они пробыли в палате, а потом вышли из неё и продолжили переговоры, стоя рядом с палатой и метров в пяти от моей кушетки. Эти мужики говорили в основном с братом наркомана. Иногда к ним подключался опекун наркомана. А потом он быстро собрался и пошёл на выход.
Я пытался услышать хотя бы слово из их беседы, но общий шум в коридоре и моя старческая тугоухость не оставляли мне ни какой возможности подслушать о чём они говорят. А говорили они конечно о наркотиках. Один из мужчин, что стоял ко мне лицом, иногда, как мне казалось, поглядывал в мою сторону. И тогда я делал вид, что они меня совсем не интересуют. Поговорив минут десять - пятнадцать, посетители пожали руку младшему брату, отправились на улицу. Не могу объяснить, почему я решил проследить, что они будут делать, выйдя из здания больницы. И поэтому, быстренько подхватился и направился в вестибюль, чтобы, оттуда вести наблюдение. А именно оттуда хорошо просматривался двор и вход в здание.
Недолго мне пришлось ждать, когда они появятся в поле моего зрения. Я их узнал сразу, один из них сильно прихрамывал. Это я отметил ещё в больнице. Они направлялись в сторону стоянки автомобилей. Из десятка современных автомобилей, в глаза бросался только один своей неказистостью. Это была Ока с инвалидным знаком. Они к ней и направились. За руль сел инвалид, а на место пассажира другой, помоложе и поздоровее. Через минуту Ока испарилась с места стоянки, но осталась в моей памяти.
И теперь я думаю, а кто же это навещал наркомана? Они могли быть сослуживцами одной из Чеченских компаний. Для Афганской войны они были молоды, для Чеченской - подходили. И навестили они его, возможно, с благими целями. Но почему с ними контактировал наркоснабженец? Этот вопрос для меня остался открытым.
Я вернулся на своё место, сел и призадумался. В это время ко мне подошёл Иван Андреевич. Он был в высшей степени возбуждён. Ты видел, обратился ко мне он с вопросом. Да, ответил я. А ты слышал о чём они говорили в палате, спросил я у Ивана Андреевича. Нет, не слышал, они говорили тихо. Ну, понятно, ты такой же тугоухий, как и я. Но вид Ивана Андреевича говорил о том, что он готов к активным действиям. Поэтому я решил сразу его и остудить. Смотри, не переоцени свои возможности, говорю ему. Тебе 86 лет и ты уже неделю в туалет никак не сходишь. А ты хочешь какую-то борьбу с ними затеять. Давай сначала спросим у лечащих врачей, знают ли они о том, что наркоманы легко и свободно себя чувствуют, находясь здесь. А когда выпишимся, то и сообщим куда надо. На том и порешили.
Заканчивался длинный, летний день. В коридоре появился опекун наркомана, он быстрым шагом приближался к палате №19. Зайдёт или нет, подумал я. Он зашёл в палату, о чём-то поговорил с братом наркомана и ушёл к себе. А брат тут же усадил больного в каталку и повёз его в туалет. Через несколько минут, когда больной был в постели, младший брат вышел в коридор и стал у стены, около палаты. В это время к нему стремительно приблизился наркоснабженец, и когда они поравнялись, оба подняли руки на уровень плеч, якобы для приветствия и, шлёпнув по ладошкам, разошлись. На самом деле таким способом младший брат передал что-то наркоснабженцу. Или наоборот.
По этому поводу в моей башке бушевали страсти. Я мысленно пытался кому-то доказать, что такого не должно быть. Где те, кто должен бороться…, ну и так далее. И вывел меня из этого состояния Александр, инвалид-колясочник. Он вырулил из палаты в походном состоянии. И я не выдержал и спросил у него: «Куда это ты на ночь глядя собрался? «Домой надо съездить, покакать», ответил он. А тут что? Снова спросил я. Тут не получается. Во первых, не подъедешь к унитазу, во вторых, унитаз не оборудован специальным поручнем, а в-третьих, ну его на хрен. Надо торопиться, а то опоздаю. Он помахал мне рукой и укатил туда, где есть поручень.
На следующий день я спросил у своего доктора, знает ли она о том , что в отделении наркодельцы творят, что хотят. Она ответила, что знает и что они сообщали куда следует, но никто ничего не делает. А про инвалида колясочника я не стал даже и говорить.