II
В четырнадцатый день перед июльскими календами Фабия проснулась в девятом часу дня. Намываясь в термах, отдавала распоряжения стоящим к ней спиной атриенсису и управляющему насчёт принесения умилостивительных жертв Кибеле, Юноне, Венере и Геркулесу. В унктории велела служанке быстро умастить себя одним только ароматическим маслом, тем, что особо нравится Ребилии. Ибо к ней, нарядившись в жреческую паллу, и отправилась молодая писательница, весьма встревоженная ужасным предсказанием. В первую очередь, о гибели любимого Квинта, и, конечно, другими, будто предстоящими бедами-«разочарованиями». Будучи готова к тому, что домой к себе Фелиция её не пустит, Муция сказала незнакомому слуге, выглянувшему в окошко в двери, что желает видеть Мания Феликса, курульного эдила, по поводу игр, а если его нет дома, то она подождёт, ибо дело важное и срочное. Раб открывает дверь и пропускает визитёршу, предлагая располагаться в атриуме. Из внутреннего дворика раздаётся голос Ребилии:
– Кто там пришёл, Стукк? К отцу или к брату? Отец только вечером будет, по-моему…
Присцилла пробегает туда и ловит в свои объятия подругу:
– Это к тебе. Привет!
И, быстро лобызнув щёчки подрастерявшейся амазонки, нежно и продолжительно целует её рот, подруга отвечает, и приветствие необычно затягивается.
– Привет, Муция! – тепло и ласково говорит хозяйка. – Фалернского или лесбосского? Приляг, можешь избавиться от верхнего платья…
– Парис, сестрёнка! Прошу, не сейчас. Ты пей, если хочешь, я, может, позже. Прелестная Пентесилея, умоляю, расскажи свой инкубационный сон, что там с Квинтом и нашими подругами?
Ребилия, видимо растаявшая от неожиданного поцелуя, оттого будто совсем позабывшая про свою холодность, ложится рядом с гостьей, наслаждаясь и вслух восхищаясь её присутствием, очарованием, благоуханием и так далее. Муция позволяет хозяйке положить ладонь себе на талию и даже накрывает её своей. Ребилия поведала ещё раз о том, что во сне Елена и Шрамик погибают, а насчёт Квинта неясно, неопределённо, и что следует остерегаться месяца Януса.
– Благодарю, дорогая моя Парис! О Геркулес! О Могучий Сын Юпитера! Сестрёнка, ты не можешь себе представить, какое ужасное знамение мне было, – Присцилла неосознанно пожимает лежащую уже чуть не на ягодице руку Фелиции. – Я так испугалась!..
– Не бойся, любимая, нежная моя Муция! Всё хорошо, я с тобой, – Ребилия хочет привлечь к себе гостью.
Но та отстраняется, чуть не упав с ложа; встаёт.
– Извини, Парис, мне надо идти в храм.
– Что за выдумки, любовь моя? Могла бы и не ходить на обычную службу.
– Нет, сестрёнка, серьёзно, мне действительно нужно…
– Перестань. Иди ко мне, Муция, я люблю тебя, так люблю! Иди… Ты куда? Стой, – амазонка вскакивает и догоняет Фабию, хватает за руку. – Ты можешь пропустить службу, я же знаю. Ты что, опять к этой рыжей?! Я-то подумала, ты бросила её и пришла ко мне.
– Поверь, Ребилия, я на самом деле еду в храм Кибелы. Почему ты сомневаешься? Сейчас даже неважно, бросила я или не бросила Феодоту, то есть Бестию…
– Так ты её, значит, Феодотой называешь? А она тебя как, Филой?..
– Нет, Арке-…
– Да-да, всё верно! Гетера! Неважно, значит, бросила её или нет?! Неважно, да?!
– Не кричи, Ребилия…
– Ты чего пришла сюда?!
– До свидания, Ребилия. Всего доброго.
– Прощай, иди уже, прощай,
Распущенный Аркесилай!
Пока ты с Феодотой,
Забудь сюда дорогу!
«Не очень-то и складно, – думает Муция, садясь в носилки. – Хотя, с другой стороны, для экспромта неплохо». Так она успокаивает и отвлекает сама себя, чтобы не дать волю досаде на глупую, как ей кажется, ревность подруги.
В святилище Великой Матери Богов Присцилла прибыла более чем за полчаса до начала службы. Кратко обговорила с Понтификом предстоящие утром жертвоприношения и провела с ним заседание жреческой коллегии. На котором служители Богини рассматривали заявление одного дендрофора и жрицы-мистагога об увиденном ими знаке и результаты гадания гаруспиков относительно нового Принцепса: расценивать ли их толкование как одобрение провозглашения Луция Оцеллы. Некоторые отдельные члены коллегии были против. Фламина-Старшая сестра воздержалась. С одной стороны, не доверяя якобы видевшим знак коллегам-выходцам из Галатии. С другой, помня, что Гальба – дядя лучшей подруги. В итоге всё же, за счёт поддержки своих пессинунтскими священнослужителями, было принято решение, что Диндимена одобряет провозглашение Императором Сервия Гальбы. И постановили сразу же по прибытии того в Город известить об этом нового повелителя. Направив для этого самого Понтифика.
Время, потраченное на дебатах коллег, заставило чуть отложить начало службы. Фламина вышла в целлу, успокоила верующих и объявила о решении коллегии, большинство поклонников Богини одобрительно загудело. Главная жрица, подняв руки, напомнила о необходимости благоговейной тишины и предоставила Старшему брату открыть богослужение. По его завершении Понтифик поехал в Золотой Дом, а фламина к философу-наставнику Фабиев. Едва выйдя в свой атриум, он слышит такое предложение гостьи:
– Здравствуй, Стабилий, не хочешь со мной пожить?..
Стоик обескуражен таким вопросом, у него ошеломлённое лицо. В растерянности он прилёг на ложе. Фабия ложится напротив, глянув на обувь мужчины, домашние простые сандалии.
– Нет, ты не бойся…
– Я не боюсь, Присцилла. Здравствуй. Я несколько поражён. К тому же ты не разведена. Как-то неожиданно это…
– Да не в том смысле «пожить». Хотя можешь, конечно, и в том, если уж тебе так хочется, но я вообще другое имею ввиду.
– Подожди, Фабия. Я не пойму тебя что-то.
– Так слушай, – патрицианка поведала вкратце о своей личной жизни в последнее время и подробнее о случившемся утром в опистодоме храма Юноны. – …Абсолютно серьёзно, Стабилий, так всё и было, ты первый, кому рассказываю. Тем более, о тебе Богиня прямо говорила. Соответственно, я пришла за советом. Насчёт «пожить», возможно, погорячилась. Всё же муж есть, и про тебя подумают, будто ты мой любовник, что, бесспорно, повредит твоей репутации. Почему так сказала – хотела, чтобы всё время был рядом мудрый добродетельный наставник, понимаешь?
– Теперь более-менее. А то сбила меня с толку совсем.
– А как я утром была поражена, изумлена, шокирована – ты можешь себе представить? Так что можешь мне сказать, посоветовать?
– В принципе, всё то же, что и раньше говорил. Что главное – добродетель, она довлеет для счастья…
– Постой, это ясно. Как начать добродетельную жизнь? Конкретный путь, применительно к настоящей ситуации?
– Присцилла, вот ты выразила желание иметь рядом мудрого и добродетельного наставника. Между тем, у тебя есть, постоянно есть такой наставник. Живи в согласии с ним, прислушивайся к его голосу – и ты будешь жить добродетельно и гармонично. И наставник этот – твой разум! Только он должен быть не замутнён вином, рассуждать трезво – и тогда он будет легко распознавать порочные желания, и ты будешь в силах противостоять им. Какие два твоих первенствующих порока?
– Пьянство и разврат.
– Замечательно, что ты честно признаёшь это. А разврат чаще всего не от пьянства ли, что скажешь?
– Пожалуй.
– Подумай. И попробуй трезвыми глазами взглянуть на некоторых своих любовников и партнёров на одну ночь, тем паче на них пьяных, если ты сама не хмельна. Возможно, ты увидишь, что тебя не потянет не только к ним в постель, но даже не захочется поцеловать, как считаешь?
– Бывают такие.
– Поэтому, Присцилла, тебе, пожалуй, следует весьма ограничить себя, в первую очередь, в выпивке. Согласна?
– Пожалуй, Стабилий.
– Задумайся хорошенько, моя умная ученица, над изречением своего любимого философа, Аристиппа из Кирены, когда его попрекали, что он живёт с гетерой, Лаидой.
– А что ж думать-то? Не надо отказываться от удовольствий. По-моему, ты не к месту его вспомнил.
– Ты повтори его?
– «Ведь я владею Лаидой, а не она мной. А лучшая доля не в том, чтобы отказываться от наслаждений, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняясь им».
– Во-первых, Лаида тебе сейчас никого не напоминает, в отношении тебя?
– Вообще-то, она Феодота, но это совсем другое. У нас любовь, ты понимаешь?
– Хорошо, оставим твою девушку в покое. Главное, что ты далеко не властвуешь над наслаждениями, а совсем наоборот: именно подчиняешься им. Они движут и управляют твоей жизнью, порабощая тело и разум, всю тебя. Да, ты даже не подчиняешься, ты в рабстве у наслаждений, у своих непристойных желаний. Разве хорошо быть рабой? К тому же у столь недостойных господ?
– Ни в коем случае, Стабилий. Как же бороться, как избавиться от плена? Я не в силах, по-моему, это сделать…
– Не отчаивайся раньше времени. И вообще не отчаивайся. Скажи себе: «Я сильная, я смогу».
– Нет, не смогу. Могу попробовать знать меру… Допустим, пару кубков вина пить, и больше ни капли.
– Это нелегко. Но как только захочется ещё, вспоминай своё увиденное отражение, которое через дюжину лет. А она пролетит быстро…
– Поняла-поняла. Вероятно, должно подействовать, – Фабия поднимается с ложа. – Пока же, думаю, хватит мудрой беседы. Наверняка я тебя отвлекла. Уже поздно, пойду. Благодарю, Стабилий! До встречи!
– До встречи, Присцилла! Будь сильной! Всего доброго!
Приехав домой, патрицианка обнаружила записку, в частности, от Бестии, та звала её на комиссатио. Присцилла отогнала мысль последовать приглашению. Вскоре, ближе к полуночи, вернулся домой Макр, немного пьяный. Жена встретила его ласково, в постели хотела доставить ему удовольствие, но он, даже не обратив внимания, что Присцилла трезвая, не очень мягко отстранил её, отвернулся и сразу уснул.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2011/12/30/798
-----------------------
Лаида – знам. гетера, о к-рой в античности было много анекдотов. (Гетера – нечто среднее между содержанкой и проституткой, пожалуй, всё-таки ближе к первой; буквально с греческого «подруга».)