Я задумчиво выводил на кальке очередной объект и перебирал в голове так и этак свой утренний разговор с женой, стараясь найти сторону почище:
- Я не буду делать тебе завтрак! – уверенно чеканила жена. - Два яйца ты можешь поджарить себе сам!
- Но ведь я уже опаздываю!
- Мне есть, чем заняться…
- Но, почему? – спросил я, искренне считая, что приготовление завтрака мужчине – это почетная обязанность женщины.
- Я не спала всю ночь с ребенком, а ты вчера два часа проиграл в клубе в настольный теннис! - уверенно связала два раздражающих ее события жена. – И в результате я из-за этого не смогла съездить на рынок! Попросила Уткина купить хотя бы молока, а он мне правильно сказал: «У тебя же муж есть!..»
- Почему же ты не пришла в клуб и не сказала?
- Ты сам должен думать о семье!..
Я тоже ночью не спал из-за ребенка. Но жена с Наташкой занималась, а я только неприкаянно катался по постели с боку на бок… И в теннис я играл, чтобы подготовиться к нашей спартакиаде! Но я уже устал все объяснять, потому что жена изматывала меня, как Кутузов Наполеона, и, наверное, уже наметила, когда разобьет меня в пух и прах… И надо было взять себе жену из-под Полтавы!..
Жену надо брать из дипломатов. Вот она подошла бы сейчас ко мне и ласково сказала:
- Где ответ на мою ноту от 18 октября 1976 года ?…
- Dima! Where are you? - услышал я тихий голос и удивленно включил внешнее обозрение. Эльхам сидела за своим столом и с легкой улыбкой смотрела на меня. - Мистер Салех просил приготовить список необходимых вам чертежных принадлежностей.
Чертежных принадлежностей нам здесь еще практически не выдавали, и поэтому, когда я сообщил эту новость, в комнате началось ликование! Иностранные игрушки для взрослых! Даже Точилло отложил свои бумаги, перестал морщить лоб и улыбнулся, а недозрелые и переспелые специалисты превратились обратно в детей и стали заказывать все, что могла подсказать фантазия опытного второгодника. Когда речь зашла уже о редких тогда электронных калькуляторах, Эльхам улыбнулась:
- Я не могу опустошить весь склад!..
С калькуляторами решили подождать. Точилло послал меня в помощь:
- Выбирай там все, что получше!
Мы с Эльхам впервые вышли на люди. Шофер «УАЗика», закутанный платком до глаз араб, открыл пред ней переднюю дверцу. Эльхам красиво боком села впереди, а я по жокейски запрыгнул на высокое заднее сиденье.
- Дима, - спросила она, когда мы запрыгали по грунтовой дороге, чуть не стукаясь головами, - почему вы все такие молодые? Другие инженеры - итальянцы, югославы, немцы - гораздо старше. А у вас только мистер Точилло - «старик»...
- В нашей стране прекрасная система образования, – задорно ответил я, - а в вашей - чудесный климат для молодежи и мистера Точилло.
И дальше мы скакали молча, закрыв рты от пыли, нагло лезшей в машину через малейшие щели.
Немного усталый от езды, шествуя позади Эльхам, я торжественно внес в нашу комнату большую коробку и поставил ее на стол. И будто снова очутился на забытом детском утреннике - все столпились вокруг и с радостными лицами хватали друг у друга подарки, а смуглая снегурочка с черными волосами серьезно записывала в ведомости дед морозовским почерком, кто что взял.
- Резиновый зайка – Бардашеву! - подсказывал я. - Плюшевый мишка – Мякишеву!
- Дима, - улыбнулась она. – Мне, правда, все это нужно записать! С меня эту бумагу требуют на складе.
И она умело повела праздник дальше, все раздавая и записывая, и никого не обидела, и пошутила, с кем надо, и успокоила того, кто хотел расстроиться.
И Владислав, наблюдавший за ней, вдруг самостоятельно и честно сказал, помогая себе разноязыкими словами и жестами:
- Мадам Эльхам! Если бы я не был женат, то женился бы только на вас! Вы очень редкая женщина!
Я уважительно посмотрел на Владислава, сумевшего самостоятельно передать такую серьезную информацию, а Эльхам перехватила мой взгляд и рассмеялась:
- Дима... не верит...
- Дима - молодой, - объяснил Владислав. - Мох маку!..* /-Ума нет./
- Нет... Дима мох аку... куллиш зен!..** /- Ум есть. И очень хороший!/
Это была первая публичная похвала в мой адрес за последние двадцать лет. Только в детстве я еще мог услышать, как дед за закрытой дверью, или во время праздничного застолья радостно восклицал:
- Вот растет, сукин сын!
А пока я краснел от удовольствия, Эльхам уже говорила Владиславу, что она согласна. Владислав - очень приятный интересный человек. Но, наверно, он уже женат?.. Да? Или Владислав хочет вторую жену?
- Жена есть, да, - честно признался Владислав. - Но вторую я не хочу! – И Владислав достал фотографии жены и взрослого сына, показал Эльхам и мне, а потом вдруг громко и широко сказал:
- А я поеду в Москву и разведусь! Дима, переведи!
- Владислав, не надо! – сказала Эльхам, узнав, о чем речь. – Жена… плакать… жалко…
Тут уже детский утренник притих и растаял, и снова появилась полная комната взрослых мужчин, которые, оставив игрушки, начали загадочно улыбаться. Точилло поднял голову от привезенного персонально ему калькулятора и сказал, что она баба интересная, но не в его вкусе. На фоне переговоров Владислава и Эльхам, комната мгновенно обсудила проблему вкуса. Сошлись, что вкус зависит от аппетита, а аппетит от голода – и тут же в комнату вошла Галка:
- Игорь, тебя главный эксперт зовет!
Наверное, проголодался, решили мы.
Красивые голубые глаза, приятное лицо и восхитительную фигуру Галки портили близорукость, рассеянность и цвет волос. Что только не говорят про блондинок – для Галки все правда! Даже что глаза у нее так изумительно сияют потому, что здешнее солнце ярко светит ей в уши.
Она всегда все путала, и как она работала секретарем-переводчицей у Стомихеева, мы не представляли. Говорили только, что с огромным трудом ее пристроил сюда папа, какой-то начальник в «Аэрофлоте», чтобы она, в конце концов, нашла себе мужа в этом дефиците женщин. Но по ней никак нельзя было сказать, что у нее что-то получится - Галка не могла понять, врут ей мужчины или нет, когда говорят, что на ней не женятся. Любому ухажеру она сразу сообщала, что он для нее слишком умный, а ухажеры говорили, что она для них старовата. Но, как верно заметил Селезнев, посмотришь года три спустя – оказывается, тогда была в самый раз!..
- А зачем вызывает, не знаешь? – невинно спросил Точилло, вставая и отряхиваясь.
- Не знаю, - рассеяно ответила Галка, не отрывая взгляда от мощной фигуры Селезнева, который страстно склонился над томно откинувшейся чертежной доской.
Рассказывали бывалые люди, что у Галки в квартире над кроватью висит репродукция картины «Три богатыря». Илью Муромца мы знали хорошо – он был похож на нашего строителя Улькина: рубаха парень, добряк и любитель выпить. Оглядывая утром разгромленную им самим накануне вечером избу или квартиру, он всегда с обескураживающей улыбкой удивленно разводил руками. Добрыня Никитич, между нами, напоминал изыскателя Кузьму. Говорили, что Никитич, уезжая в очередную далекую командировку, разрешил своей жене снова выйти замуж, если он не вернется к определенному сроку, но только не за Алешу Поповича! А Попович – вылитый Селезнев! – всегда был улыбчив и мягок, никогда не побеждая силой, а только хитростью. И вернувшийся, в конце концов, Добрыня еле успел выхватить свою жену прямо из-под венца и оттаскать Поповича за светлые кудри по кирпичному полу златоглавой церкви.
А еще, говорил Владислав, были и другие богатыри, о которых, слава богу, Галка не ведала. Какой-то Боброк, который, женясь на молодой Белой Лебеди, коварно положил уговор: если один переживет другого, то тот с ним заживо в гроб и ляжет. А она первая и помри!.. И как Боброк ни уверял, что это описка в грамоте, а добрые люди помогли ему обет выполнить. Был еще богатый Дюк, имущество которого велел как-то описать рассердившийся князь Владимир. Но писцы через три дня вернулись, заявив, что чернила и перья в Киеве кончились!.. А потом Владислав оглядел мою скромную фигуру и с улыбкой спросил, не родственник ли я киевского богатыря Соловья Будимировича, что приплыл в Киев на тридцати кораблях свататься за племянницу Владимира Забаву Путятишну?
Хоть половина моей родни до сих пор живет в Киеве, и частенько я по ночам людям спать не даю, но на счет кораблей мне ничего известно не было. Я пытался в свое время выяснить свою родословную, но добрался только до выцветших фотографий своих прадедов в каких-то мундирах и доспехах.
Голос Точиллы отвлек Галку от Алеши Поповича:
- Ну, хоть намекни, о чем речь?
- Знаешь сказку про гусей и Нильса? – начала Галка, как вредный гном, но все перепутала. - Когда одна дырочка и семь палочек, распугают целое войско...
- Ты мне про себя не рассказывай! - сказал Точилло и вышел, а Галка надулась и задумалась.
Жизнь ничему не могла научить Галку! Галка говорила, что сама могла бы поучить жизнь!.. Она не думала, когда влетала в какую-нибудь ситуацию, но зато и не задумывалась, когда в ней оказывалась. И если кто-то на нашей вечеринке тащил ее в угол темной комнаты, она хвастливо восклицала оттуда, нежно поцарапывая кавалера коготками: «Перестань! Что ты делаешь?!. Я ведь не железная!..»
Селезнев молчал, и мы решили подбодрить девушку:
- Как дела, Галка?
- Ох, заклинаю вас жизнью: не причиняйте мне новых печалей!.. - воскликнула она и вышла из комнаты.
- Почему Галя ушла? Почему она грустно? – спросила меня Эльхам по-русски.
- Мужа нет, - ответил я по-арабски.
- Почему? Все наши инженеры без ума от Галя! – улыбнулась Эльхам.
- Почему? – теперь уже спросил я.
- О! У них расширяются глаза, и они говорят с придыханием: «Blond!..» А вы не любите Галя? Зачем?..
- Blond… - вздохнул я.
Точилло вернулся от эксперта и расстроенно сказал:
- Стомихеев хочет, чтобы мы работали по вечерам. Чтобы мы приходили в офис и что-то там еще делали!.. Это, мол, произведет благоприятное впечатление на арабов!.. У инженеров всегда был ненормированный рабочий день. Когда надо, мы сами остаемся!.. Чего нам здесь сидеть без толку? Я хочу вечером в волейбол играть!..
Мы дружно возмутились поведением эксперта. Волейболом у нас называлось время суток от пяти до восьми часов вечера. Как только солнце начинало скатываться с неба, в замеревшей Амаре появлялись первые признаки жизни. Самые нетерпеливые организмы осторожно высовывались наружу и пробирались к волейбольной площадке. Они начинали поливать ее из шланга водой, прибивая пыль, и прочерчивать стершиеся линии. Кто выходил раньше, тот играл первым. От политой земли потягивало влекущей свежестью могилы.
За нетерпеливыми энтузиастами волейбола высовывались нетерпеливые энтузиасты курения. Сидеть в доме было уже невмоготу.
- Как фараону в пирамиде! - пояснял Лукьянович. – Покурить охота на улице!
Курильщики удобно рассаживались на лавочки вдоль площадки, покашливая больными легкими и потягивая смертельный дымок.
Затем, чтобы поменьше поливать, но играть первым, выходил стройный Точилло в красивых красных трусах и майке.
- Игорь, ты чего жену бросил? - подзуживали его молодые холостяки. - Решил вид спорта поменять?
- А ну, ее! – притворялся Игорь, давая сдачи. - Пристает все время: «Давай… целоваться, давай целоваться!..»
На звук первых оплеух по мячу любопытство выводило из дома весь остальной народ. Жены садились отдельной клумбой, над которой повисал аромат цветов, шелест одежд и щебет крупных птиц...
Включая детей и начальство, все умещались на нескольких лавочках. Больше выходить было некуда, и если ты вечером не вышел на волейбольную площадку - поиграть или посидеть - то ночью бы умер, как это случилось недавно с изыскателем Скулиновым. И из уст в уста передавалось описание скомканных в дикой тоске простыней на его постели.
Проигравшая команда уступала место новой. С сыгранными изыскателями тягаться было трудно, мы, проектировщики, выходили мандражируя, и Точилло, отдавая своего грудного ребенка, которого называл Тюськиным, на чьи угодно ближайшие руки, для бодрости кричал ему с площадки:
- Кутькин! Тьфу, Тюськин! Держи нос веселей!..
Тюськин сосал соску и водил глазами за летающим мячом.
Под конец, в начинавшихся сумерках, мы давали сыграть нашим женам. Кончалась трагедия, начиналась комедия. Теперь можно было забыть свои неудачи и насладиться чужими.
Лучше всех играла жена Витьки Богаткова. Она вытягивала мяч перед собой на уровне Витькиной головы, и хлестко давала ему по уху. Мы все дружно вскрикивали «Ой!», и только Витька невозмутимо дымил сигаретой, следя, как мяч летит далеко в кусты, и с достоинством говорил:
- Полегче, Лара.
А что творилось, когда мяч вдруг летел, куда надо! Сколько поднималось женского визга и хохота! Кто уворачивался от него, как от заразы, а кто бил по нему изо всей силы, будто это прилетело что-то гадкое...
И что было странно - наши жены попадали в волейбольную сборную и ездили на спартакиаду между контрактами, а мы нет!.. Потому что женщин только-только хватало на команду…
- Что мистер Точилло так расстроен? - спросила Эльхам. – Игорь, что с тобой? Волейбол?
Я открыл было рот, но Точилло уже на всякий случай дипломатично опередил меня:
- Эльхам, ду ю плей... э-э... волейбол? - Он привычно дублировал свои слова движениями рук. - Мы играем каждый день. Приходите сегодня!..
И они с Сафией пришли, и сели между нашими женами, и Эльхам громко и весело болела, как ее подучивали на ходу наши ребята:
- Эх, молодец!.. Точилло на мыло!..
А рядом сидела моя княжна и весело, как никогда со мной, щебетала что-то другим принцессам. Да, не все ладно было в моем королевстве с сильно ограниченной монархией…
А за сетчатым забором, ограждавшим площадку, как тигр в загоне ходил туда и обратно, беззвучно скалясь и припадая на ногу, сердитый эксперт.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2011/12/30/1648