Нынче наше руководство резко сократило срок службы в армии. Подумать только! Отслужить надо всего год и потом считай себя полностью рассчитавшимся с Родиной – нет у тебя перед ней долгов. Но, казалось бы, молодёжь ринется служить, осознав, какой подарок дали власть имущие гражданам мужского пола. Ан нет, «косящих» от армии стало больше, чем в доброе старое застойное время, и не просто больше, а в разы. Все сейчас стараются под любым предлогом обойти монстра, именуемого «армией». Существует масса правозащитных, коммерческих и общественных организаций, раскрывающих свои объятия мужчине, которого государство заставило забыть, что он прежде всего воин и защитник своей Родины. Сколько у нас дезертиров, до сих пор находящихся в розыске? Трудно посчитать. Правоохранительные органы их вяло отлавливают, возбуждают уголовные дела, может быть, даже сажают. Армия больна теми болезнями, которые присущи нашему обществу в целом.
Смею утверждать, что, когда армия не воюет, она потихоньку начинает разлагаться. Приоритет в мирное время имеет прежде всего показуха – покраска травы зелёной краской, привязывание листочков к веткам деревьев, мытьё плаца с мылом, да много бессмысленного делается, чтобы занять боевую единицу – военнослужащего. Я не призываю без конца воевать, дружина всегда была у любого правителя со времен фараонов и она постоянно должна быть в боевой готовности, заниматься в мирное время только боевой учёбой и ничем более. Если наше государство имеет такую армию, как сейчас, значит, государству эта армия нужна, и только (не дай Бог!) огромное потрясение заставит государство пересмотреть свои взгляды.
Пожалуй, одно из самых больных мест в нашей армии – это неуставные взаимоотношения. Это когда старший обижает младшего, бьёт его и издевается над ним. Я долгое время служил в советском, а затем в российском военно-морском флоте и знаю эту проблему не понаслышке. В армии неуставные взаимоотношения называют «дедовщиной», на флоте – «годковщиной».
Сам я никогда не испытывал неуставных взаимоотношений. Когда поступил в училище, у нас было довольно много так называемых старослужащих, т.е. поступивших в училище со срочной службы. Начальник нашего отдельного учебного батальона (так именовали весь первый курс), полковник, прошедший войну, на первом же построении объявил, что посадит любого, кто обидит курсанта, пришедшего с гражданки, а слова у него с делом не расходились, об этом мы все знали. Конечно, бывало так, что они подтрунивали над нами, бывало, и прикрикивали, но ни разу ни один старослужащий не ударил и не унизил никого из нас.
Почему же в училищах годковщины не было, а на флоте она цвела пышным цветом? Во-первых, психология обычного среднего человека такова, что он обязательно идёт по пути наименьшего сопротивления. Ровесник может дать в морду, а тот который помоложе и послабее – не всегда. В училище подавляющее большинство курсантов – ровесники. Во-вторых, человек только тогда чувствует своё превосходство над ближним, когда он делает дело лучше, чем этот ближний, а кто лучше знает дело – прослуживший год, два, два с половиной или только что пришедший в подразделение салага? Из этого старослужащий заключает, что имеет моральное право помыкать молодым. В училище мы, пришедшие из школы пацаны, были основательнее подготовлены и усваивали науки на первых порах лучше, чем ребята-старослужащие, из которых армия частично выбила ранее приобретенные знания, а ведь учёба – это основной вид деятельности курсанта. Впоследствии мы в учёбе сравнялись, но система уже работала, и изменять её необходимости не было. Кстати, эта система успешно функционирует и в наше Смутное время, поэтому неуставных взаимоотношений в училищах просто не должно быть.
А теперь возьмём наш славный дореволюционный русский флот. С нижними чинами там работали кондукторы (в армии – унтер-офицеры), т.е. люди, отслужившие достаточно большое количество лет и имевшие опыт и авторитет среди нижних чинов. Что-то я не припомню из произведений наших флотских писателей (Соболева, Новикова-Прибоя, Пикуля), чтобы они хоть раз упомянули о неуставных взаимоотношениях на флоте. Делаем вывод: младший командир – ключевая фигура в отношениях между военнослужащими.
Кто на флоте младший командир? Как правило, это уже прослуживший большую половину срока службы военнослужащий. Он может пользоваться авторитетом среди своих сослуживцев, а может и не пользоваться. Права у него почти такие же, как у его подчинённого, он вместе с ним ест, пьёт, короче говоря, он такой же, отличается только лычками на погонах. Может дать наряд на службу, не пустить в увольнение, которым на флоте пользовались чрезвычайно редко. В общем, прав у него – курам на смех. Сволочью среди своих товарищей он прослыть не хочет, и если его сослуживец-одногодок даст при нём молодому в морду, надо ли ему за молодого заступаться?
Есть ещё одна категория командиров чуть постарше. В семьдесят первом году был введён институт прапорщиков и мичманов. Если раньше на сверхсрочную службу оставались люди, прошедшую срочную службу, сделавшие сознательный выбор в сторону военной службы, прошедшие при этом жёсткий отбор со стороны командования, то теперь в армию и на флот приходили помощники офицеров, окончившие учебное подразделение и не нюхавшие срочной службы. Чему они могли научить? И был ли этот контингент способен предотвратить неуставные взаимоотношения? Ответ очевиден.
Офицерский корпус в советской армии полностью подменил младших командиров. Но офицер приходит и уходит, а в кубрике (казарме) матросы (солдаты) живут все вместе.
Чтобы выступить против этой системы, нужно незаурядное мужество. Потому что человек сразу становится презираемым изгоем. На корабле у меня был случай, когда моему матросу сломали челюсть. Было назначено расследование, которое производил офицер из другого подразделения. Парень говорил, что его стукнули в кромешной темноте, и он не видел, кто это сделал, Дело, по существу, было уголовное, если бы нашёлся драчун, ему бы однозначно светил срок. Но пострадавший упорно держался своей версии, и только по увольнении в запас, сходя с корабля, сказал мне, кто это был – один из лучших специалистов, служивших в моём подразделении, имевший все поощрения, какие позволял тогдашний Дисциплинарный устав. «За что?» – спросил я пострадавшего. «Просто так, – ответил он, – чтобы мне служба раем не казалась!» Этот парень побоялся идти против системы и закончил службу, будучи уважаем сослуживцами. В другом случае матрос-москвич написал маме, что над ним издеваются. Мама немедленно приехала, подняла на ноги командование и политработников, я, кстати, считаю, что правильно сделала, хотя меня и вверенное мне подразделение комплексно проверяли больше месяца и не сняли меня с должности только потому, что занимал я эту должность всего две недели. Почему-то главных виновников не посадили, но все были здорово напуганы. Паренька, написавшего маме, срочно перевели в часть, находящуюся в другом городе, но и туда дошли слухи о его поступке. Не думаю, что над ним кто-то посмел издеваться, но презирали его все.
Интересно, что отцы наши, служа срочную службу в армии, не испытали неуставных взаимоотношений. Причина, я считаю, в том, что они начинали службу через пять, десять, пятнадцать лет после войны, тогда ещё служили фронтовики, вот они-то и не давали разгуляться годковщине. Реформа конца пятидесятых, когда кукурузный гений нанёс почти смертельный удар армии, пресловутые «миллион двести» уволенных в запас грамотных, подготовленных военнослужащих, имевших, в подавляющем большинстве, за плечами войну, подготовила плацдарм для будущих неуставных взаимоотношений. Во второй половине шестидесятых перешли на новые сроки срочной службы. До этого сроки службы были: на флоте – пять лет, в авиации – четыре года, в остальных родах войск – три года. Новые сроки: флот – три года, остальные рода войск – два года. Если прослужившему четыре с половиной, три с половиной и два с половиной года мужику не надо было доказывать свою «крутизну», потому что в той системе старослужащий всегда был больше воспитателем, чем командиром, то при переходе на меньшие сроки службы возникали совершенно другие отношения, при которых неизбежно должна была расцвести годковщина.
И вот к середине семидесятых годов произошло то, что и должно было произойти. В армии и на флоте стали возникать не единичные случаи неуставных взаимоотношений, доходило до убийств и самоубийств, т.е. «процесс пошёл», и система заработала. Если у офицера в подразделении происходили неуставные взаимоотношения, то он, как мог, пытался их скрыть, в этом грешен был практически весь офицерский корпус, потому что наказывался офицер жестоко. Наверх докладывались случаи, которые невозможно было скрыть. Болезнь загонялась внутрь. Пик пришёлся на годы так называемой «демократии». А разве можно было ожидать другого? Сейчас, по новой реформе, планируют возвращение к системе, которая успешно доказала свою эффективность по крайней мере, на протяжении нескольких веков – младшие командиры будут набираться из прослуживших срочную службу военнослужащих, и (если наши реформаторы не совсем безголовые) им дадут права, с помощью которых они смогут хотя бы смирить чудовище, называемое неуставными взаимоотношениями. Но это опять же сможет состояться только при полном оздоровлении нашего общества… И ещё… Офицеры сейчас отличаются от своих советских предшественников, но это уже совсем другая история…