Количество вещей вокруг меня постоянно возрастает. Наверное, не только вокруг меня. Это признак эпохи. Но чем больше вещей, тем меньше вещей, с которыми не жалко расстаться, выбросить. Недаром современное общество социологи, иногда называют «обществом выбрасывателей». Ненужные вещи угрожающе захламляют землю, быт, бывает и сознание. Но есть старые вещи, с которыми, при всей их бесполезности, устарелости или изношенности, расставаться жалко. Эти вещи я называю знаками памяти. Без них мы бы забыли какие-то кусочки, а бывает и отрезки своей жизни. Если же человек, напрочь, забыл часть своей жизни, то получается, что тогда и не прожил он её вовсе. Чем старше мы становимся, тем ценнее для нас память о прожитом. И получается иногда, что старая и, вроде бы, ненужная вещь для тебя с годами становится всё дороже и дороже, хотя лежит не на видном месте, а может и валяется где-нибудь в подвале или на антресолях.
У меня таких знаков памяти много. Даже выбрать непросто, но с памятью о первом, любимом в России празднике, Новом годе, есть только одна. Маленькая фарфоровая собачка.
Мне 4 года. Жили мы в коммуналке пятиэтажного дома. У нашей соседки, продавщицы газводы на городском базаре, добрейшей бездетной тёти Паны, курившей Беломор и баловавшей меня малиновым вареньем, появился хахаль-сожитель, которого, не смотря на густые кавалерийские усы, все звали «Васенька». Позже он тётю Пану обокрадёт и даже попадет под суд, на котором я тоже почему-то присутствовал. Но 31 декабря 1956 года Васенька был героем - любовником нашей коммуналки и неустанно демонстрировал услужливость. Вот он и вызвался погулять со мной, пока три хозяйки готовили харч к вечернему новогоднему застолью.
Гуляли мы с Васенькой так. Вначале он выпил пива в подвальном магазинчике недалеко от дома, именуемый в народе «Седьмуха» (магазин № 7). Потом прошли в большой гастроном, что рядом с кинотеатром «Мир». Там все и началось.
«Выбросили» в продажу мандарины, большой новогодний дефицит. «Стой здесь!» рявкнул мне Васенька и ринулся в стремительно растущую очередь. Но стоял я недолго, скучая, стал болтаться по магазину, в который вдруг ввалилась полудюжина брюхатых цыганок с детьми , подняв страшный гвалт. Не помню, зачем и как я вышел на улицу. Зато помню, что очень скоро почуял, нахожусь в незнакомом месте и не знаю, куда идти дальше. Я уже начал потихоньку хныкать, но тут кто-то взял меня за ворот и спросил: «Витя, ты чо здесь делашь?» Тетка оказалась из нашего подъезда. Она завела меня назад в гастроном, где мы стали наблюдать, как Васенька, под достигшие апогея вопли цыганок, размахивая «авоськой» с мандаринами, задирает им пышные, многочисленные юбки, в поисках похищенного дитя, т.е. меня.
Когда Васенька меня увидел – несказанно обрадовался, стал совать мне в руки мандаринки, к которым я интереса не проявил. Тогда он мне купил фарфоровую собачку. Не знаю, почему именно её. Может, больше нечего было купить. Но она сохранилась. А ЛФЗ (бывший Ленинградский фарфоровый завод) до сих пор, мне кажется, их делает. Эти скульптурки предмет коллекционирования. Но для меня собачка - первый новогодний подарок и первая память о Новом годе.
Вот и всё. Сам Новый год, ну, в смысле, праздник по случаю наступления 1957 года не помню. Значит, получается, что рассказик свой я назвал не точно. Ведь Новый год в России это - праздничное застолье, а то и банкет.… А вот про первый банкет у меня есть стихотворение.
***
Я помню первый свой банкет,
брала с собою мама.
Шли мимо елки за углом, потом все время прямо.
Был длинный стол и все сидят,
неведомый фарш-мак едят
и что-то, там, из теста.
В тоске болтался вдоль стола,
со стула стол не доставал.
Но если б даже доставал, то не было мне места.
Толстяк, вдруг, встал и вздор понёс
(теперь, уж, знаю это - тост).
Я в праздник оживленье внёс:
взял, поднатужился, унёс
стул толстого еврея…
И тот башку себе разбил о батарею.