Настоящий микки маус, или какой я классный!

Андрей Лоза
                «Вы не заметили, Что Вы всё время подчёркиваете,
                какой Вы классный?» - сказала психотерапевт
                пациенту. При этом она посмотрелась в зеркало
                и довольно улыбнулась.


Я вместе с Андреем Бобровым по прозвищу Бобёр находились в Черновицком СИЗО в камере для уже осужденных арестантов.
В тех местах такие камеры величали просто «осуждёнка».
Мы очень сдружились. Можно сказать, что мне он на тот момент стал братом по духу.
Для всех остальных моих сокамерников он был, конечно, ужасным. Андрей никогда не улыбался. Его вырубленные, как у скалы, черты лица были немного страшноваты. Рыжий цвет волос лишь слегка выступал на его выбритой под ноль голове. Телосложение слегка напоминало гориллу. При росте 1м 90 см он имел огромные лапы-руки, спускающиеся почти до колен.
Мы часто беседовали с ним на разные темы, касающиеся духа, души и литературы. Уединившись на верхней шконке (кровати), мы сидели, уперев ноги в подоконник, смотрели сквозь решётку и пили чай.
Один раз я поведал ему обидную для себя историю из своей жизни.
У моего брата была назначена свадьба на 31 декабря. Мы взяли у нашего мэра разрешение на эту свадьбу, чтобы открыли ЗАГС, т.к. с 25 декабря начинается православный пост и ЗАГС не работает.
Не хочу описывать все эти приготовления и церемонии. Скажу об одном. За пару дней до свадьбы мамина знакомая принесла костюм Микки Мауса. Огромная голова, черный фрак, красные штаны и такие же большие, под стать голове, лапы, которые надо было надевать на ноги. В них помещалась ступня вместе с обувью. Никто из наших родственников не захотел надевать этот костюм, так как каждый мнил себя слишком серьёзным для такой, как им казалось, нелепости.
Переговорив с будущим тамадой, договорились, что около полуночи 31 декабря мы переоденемся: я в костюм Микки Мауса, а он - в костюм Деда Мороза.
И вот я уже за столом с молодыми как старший брат жениха, следовательно, назначен старшим дружбой. Меня усадили под самой ёлкой, которая находилась в углу главного стола, стоящего по центру.
Одетый в черный костюм и в красную рубашку без галстука, я походил на какого-то «делового» парня, который пришел в бар или на дискотеку, но отнюдь не на свадьбу брата.
Начались поздравления, и тамада распределил тосты по-своему, напрочь забыв о том, что третий тост, который обычно провозглашают за любовь, должен был быть предназначен мне.
Всем было весело, кроме меня. Мысль о том, что в машине лежит этот не нужный уже костюм Микки Мауса, добавляла к моей обиде еще и грусть.
Ну вот, наконец, мне дали слово после всевозможных тостов с прибаутками и без. Я встал из-за стола, поднял бокал, взял микрофон. Многие гости, не обратив на меня внимания, продолжали что-то бурно обсуждать или были заняты поглощением разнообразной пищи, пока я не сказал:
- Знаете, так много прекрасных слов было сказано, так много прекрасных женщин говорило, - сделав небольшую паузу, продолжал, – а вот прекрасных мужчин мало, и я решил отличиться.
Взгляды гостей сразу после последней фразы обратились в мою сторону.
- И вот, чтобы отличиться, я скажу стихотворением Есенина. Чтобы вам было понятно, меняла – это по-нашему валютчик.
Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное "люблю"?
 
Я спросил сегодня у менялы
Легче ветра, тише Ванских струй,
Как назвать мне для прекрасной Лалы
Слово ласковое "поцелуй"?

И еще спросил я у менялы,
В сердце робость глубже притая,
Как сказать мне для прекрасной Лалы,
Как сказать ей, что она "моя"?

И ответил мне меняла кратко:
О любви в словах не говорят,
О любви вздыхают лишь украдкой,
Да глаза, как яхонты, горят.

Поцелуй названья не имеет,
Поцелуй - не надпись на гробах.
Красной розой поцелуи веют,
Лепестками тая на губах.

От любви не требуют поруки,
С нею знают радость и беду.
"Ты - моя" сказать лишь могут руки,
Что срывали белую фату.
Закончив стихотворение, слегка утрируя последнюю строчку, я добавил:
- Дети, умейте прощать друг другу! Океан любви вам, чтобы вы сумели пронести ее через всю жизнь! Горько!
Сережа, так зовут моего брата, с Эрнестиной, отпив по глотку из своих бокалов с шампанским, начали целоваться, а все гости, встав из-за своих столов, вместо того, чтобы кричать «горько», начали мне аплодировать…
- Так в чем же твоя обида? - спросил Бобер. - По-моему, здорово, и ты со своей ущемленной самовлюбленностью был в центре внимания, как ты это любишь.
- Слушай дальше, - огрызнулся я.
Где-то без 15-ти двенадцать я вышел на улицу к машине, в которой лежал костюм Микки Мауса. Надев его, я стал ждать, что меня позовут. Так я стоял около получаса. Уже и новый год наступил, небо залилось яркими вспышками салютов и фейерверков. А я все стоял один в этом нелепом костюме американского мультипликационного героя.
Так я встретил этот год в костюме Микки Мауса один на улице.
- Ты что, идиот? – взревел Бобер. - Да ты хоть понимаешь, что такого уникального Нового года в костюме Микки Мауса, стоя одному на улице, не было ни у кого в этом мире, кроме тебя? Даже я, если захочу нечто похожее сотворить, одевшись в другой костюм, это будет лишь повторение. Оригиналом все равно будешь ты! А копия никогда не будет сильней оригинала.
- Хм-м, действительно, я как-то не думал об этом.
- И что же произошло дальше?- спросил Бобер.
- Я думаю, ты уже догадываешься, брат,- весело сказал я.
Обо мне вспомнила, конечно, мама. Выбежав за мной на улицу, она позвала меня вовнутрь.
Когда я вошел, тамада, уже переодетый Дедом Морозом, что-то громко вещал в микрофон всему залу. Вокруг него бегали детишки. Но это было, пока не вошел я, выхватив из рук пресловутого Деда микрофон. Я произнес: «Я есть плёхо говорить на русский язык. Обезьян заболел (т.к. тогда наступил год Обезьяны), и к Вам прилетел на самолете Пан-Америкен американский мышь!»
Что было потом, Андрюха, расскажу кратко. Все внимание и взрослых, и детей забрал я. Со мной все фотографировались, танцевали. А когда я переоделся обратно, все дружно просили меня читать Есенина еще и еще. И я читал.
P.S. Куда девался тогда тамада, никто не знал. Видно, обиделся уже он. Но гонорар свой все-таки он не забыл.