Сибирский писатель
Дёрнуло же меня пойти. Хотя выбора не было – мы с женой снимали у Шанца квартиру. И не очень дорого, но из трёх комнат две, и недёшево, но почти в центре. Платить приходилось регулярно, но иногда хозяин позванивал вне очереди и просил выдать аванс, да и по бизнесу мы с ним совсем немного пересекались. Поэтому сегодня, когда Шанц позвонил и попросил «Хорошего человека» прийти, я согласился. Во-первых, отказать интеллигентному человеку сложно, во-вторых я не сразу сообразил, что он в творческом пути, а в-третьих… на всякий случай! Вдруг захочет арендную плату поднять, или ещё чего – надо вовремя быть в курсе. Конечно, «Хороший человек» должен был меня насторожить, но…
… Дверь открыла Людмила Михайловна, супруга Шанца. Милая светловолосая, слегка дородная женщина с большими глазами и проницательным лицом.
- Здравствуйте Женя, проходите. Владимир Абрамович у себя в кабинете. Как Ваша супруга? Как сынок? Ну, дай Бог…- получив привычные утвердительные ответы она слегка склонила голову, и легко похлопала меня ладошкой то ли ещё по плечу, то ли уже по спине. – Проходите. Вы знаете… - на секунду замялась она, потом, видимо решив, что мне и так уже всё ясно, сдалась: - Володя в творческом пути, так что Вы уж не обращайте внимания… - и легко втолкнула меня в кабинет.
Владимир Абрамович сидел на столе, вытянув шею, как птица, прислушивающаяся к трели соперника. Его худое лицо уже было достаточно красное, тонкий длинный нос сосредоточенно уставился мне в лоб, маленькие круглые жгуче чёрные глаза смотрели на меня как в открытое небо. На столе, рядом с восседавшим Шанцем стоял стакан в старинном серебряном подстаканнике, за ним – виновато пряталась слегка пузатенькая бутылка недорогого коньяку. Судя по содержимому, Шанц был в серьезном творческом пути и уж никак не в самом его начале.
- Женя! Хороший ты человек! Заходи же, заходи! - его круглые глаза выразили откровенную радость, хотя было совсем невозможно понять, искренне, или нет.
- Я вот в творческом пути, и мне очень нужно посоветоваться с Хорошим человеком, дать ему оценить мысль. – Он обернулся к столу, взял коньяк и спросил:
- По полусоточке?
- Нет, нет, Владимир Абрамович, я же за рулём. Приехал вот к Вам, а потом – за женой с ребёнком ехать.
- Ну, раз так, - не потерялся Шанц, - тогда я сам. Жаль, конечно, что ты не сможешь, восприятие будет совсем не то.
Смутное подозрение, что речь будет совсем не о квартире и уж точно не об арендной плате, а о чём-то более длинном мелькнула в моём воображении и материализовалось совсем скоро- через минуту. В это время Шанц справился с рюмкой, задумчиво потёр нос, не заедая выпитое и сообщил:
- Я сегодня занимаюсь настоящей литературой. Не этим ремесленничеством, - он брезгливо показал на аккуратно сложенные на краю стола листы напечатанного текста. - Вот, только что закончил рассказ о сибирской степи.
Он взял в руки с другого конца стола точно такие же напечатанные листы бумаги и сказал:
- Я хотел бы, чтобы ты это послушал, Хороший человек. Ведь у тебя супруга из-под Карасука? Ты там часто бываешь, а значит сможешь оценить то, что я написал. Присаживайся.
Я уселся в кресло, а он продолжил сидеть на столе, надев очки и внимательно перебирая листы.
- «Солёная ляга»! – провозгласил он и осведомился: - Женя, ты удобно сидишь?
- Да, да, Владимир Абрамович, вполне.
- Хорошо. Итак, «Солнце всходило медленно, заглядывая из-за горизонта первыми проснувшимися лучами. Это было то самое единственное короткое время, когда в степи тихо. Ночная жизнь уже смолкла, устав бодрствовать, а утренняя всё ещё ожидала …»
«- Интересно, откуда он взял всё это про степь?» – думал я, внимательно слушая рассказ, -«Ведь он – типичный городской житель, никакой охотой и рыбалкой не увлекался никогда».
- … жаворонок и кинулся вниз, выпевая звонкие и одновременно мягкие трели, звучащие прямо с неба …
«- Лучше так,» – кивая в нужных местах думал я, - «можно и рассказ послушать раз то в месяц. Тем более, сейчас платить за квартиру всё равно нечем».
Между тем действие в рассказе развивалось всё более активно, жизнь просыпалась и оказывалась непременно связанной с одним маленьким солёным озерцом, которые в Западной Сибири называют лягами. Прибегали лисы и косули, птицы вили свои гнёзда и воспитывали на берегах озера своё потомство, приехали на телеге деревенские пацаны и долго ловили там рыбу, карасей, а потом купались и загорали голышом на расстеленных на растрескавшейся почве рогожах. Солёная ляга казалась настоящим центром жизни в бескрайной колючей, сухой степи. За время рассказа я уже передумал все свои мысли, о которых всё некогда было подумать в непреходящей суете, распланировал ближайшие выходные и помечтал о жареной картошке на ужин, которую уже сейчас начала чистить дома жена.
- И вот послушай кульминацию: «В этой спустившейся из необъятных космических глубин, которые никогда не сможет измерить ни один самый смелый человеческий ум, тьме победно воцарились удивительные звуки жизни: хлюпанье множества перепончатых лап и чавканье сотен клювов, перемежающееся тихим покрякиванием и утробным сытым курлыканьем птиц на поросшем в человеческий рост тростником берегу солёного озера, и только степь тихо струилась в слабом свете молодой ещё луны, хорошо знакомой с этой вселенской тьмой, а потому нескромно разрезающей её в своей стихии – здесь, земной ночью, в незнакомой огромному миру части Азии, называемой Западной Сибирью».
- Ну как? – довольно спросил Шанц.
- Романтично, - дипломатично ответил я. – Но почему степь струится?
- Поэтическая метафора, - с напряжением в голосе пояснил Шанц.
- Обычно свет струится по степи… - осторожно пояснил я свой дилетантский вопрос.
- А в моей картине струится именно степь! – Шанц повысил голос до опасных высот, после которых он обычно давал петуха, смущался и запивал эту беду «полусоточкой». Совсем не желая усугублять ближайшее будущее я согласился:
- Понятно. Очень интересный штрих, к месту.
Шанц внимательно посмотрел мне в лицо, видимо убедился, что говорил я это искренне и успокоенно продолжил:
- Так вот, Женя, Хороший вы человек, вот это именно и есть ли-те-ра-ту-ра! А не эти идиотские сводки происшествий в «юмористическом стиле»! Но ведь не ценят! Ведь это никогда не опубликуют. А сраные фельетоны – пожалуйста, каждую неделю.
- Ну зачем Вы, Владимир Абрамович, фельетоны писать – тоже искусство, а они у Вас получаются на славу.
- Куда там, - махнул он рукой, - Халтура и есть халтура. А про природу, про природу мы забыли! Мы её не знаем и не хотим знать, нам подавай город, асфальт, метро и кондиционеры. А ведь где живёшь – тем и стаёшь!
Я удивлённо поглядел на него, такого фольклора я от него никак не ожидал. Типичная его черта – после нескольких полусоточек он начинал безудержно материться – сказывалось инженерное прошлое на закрытом заводе, но такое – впервые!
Он высокомерно глянул на меня.
- Знаешь кто мы?
- Кто?
- Колорадские жуки! Только в человеческом теле, и способны жрать не только картофель! Главное – мы способны жрать друг друга. И при этом даже не получать удовольствия. Так – для порядка. Хвать коллегу за жопу – чтобы не расслаблялся, не думал, что можно так вот просто жить на бюджетные деньги!
- Ну, не везде же так, Владимир Абрамович…
- Везде! – отрезал он, и вылил в рюмку остатки коньяка. Получилось явно меньше полусоточки, что его расстроило. Выпив, он уже жалобно сообщил:
- Я ведь не для славы стараюсь, Хороший человек, нет. Больно мне, что так неуютно всё кругом, неправильно, словно кубики накидали, а сложить – не кому.
Он с сожалением посмотрел на пустую бутылку, и решился:
- Людочка, милая, у меня кончился коньяк.
- И хорошо, что кончился. Лучше бы и не начинался, - спокойным голосом в дверях сообщила Людмила Михайловна.
Шанц поморщился, но тактике не изменил.
- Я бы сбегал, но вот Евгений, нам с ним надо переговорить.
- Говори, Жене идти уже надо, его семья ждёт. А коньяк здесь ни при чём.
- Но… Надо… - Шанц с трудом подбирал слова.
- Не надо, - весомо заключила Людмила Михайловна и покинула проём двери.
- Нет, ну ты посмотри, Женя. Ведь пойми, мне ничего не надо в жизни, творчество – это порыв, и его надо поддерживать, иначе ослабнет и ничего не выйдет.
- Владимир Абрамович, но рассказ ведь уже вышел. Замечательно получился. Вы – настоящий писатель. Горжусь, что имею возможность с Вами общаться.
- Брось, Хороший человек. Какое там. Общайся! – разрешил он. – Но ты пойми, мне ничего не жалко для творчества, ничего! Мне хочется что-то после себя оставить. Кто знает, может потом кому-то придёт в голову мысль сделать из этой квартиры музей меня, экспонировать вот этот мой стол, кресло, на котором ты сидишь. А МНЕ И ДЛЯ МУЗЕЯ НИЧЕГО НЕ ЖАЛКО! Могу свои портки отдать для будущего музея, вот прямо сейчас, - и схватился за ремень.
Ужас пронесся перед моими глазами. Спасение пришло в проём двери и сказало голосом Людмилы Михайловны:
- Не портки, а брюки, в России уже никто так не говорит давно.
- Не надо мне сейчас намекать про Малороссию, я русский!
- А никто про Украину тебе и не намекает – спокойным привычным голосом заметила Людмила Михайловна.
- Людочка, это была просто красивая метафора, Женя же всё понял.
- Обидно мне, Женя, обратился Шанц ко мне, - Вот образованный же я человек, грамотный, уникальный специалист, - Владимир Абрамович поднял вверх палец, - И это никому не нужно. Сижу, фельетончики пописываю. А ведь я ГОСТы разрабатывал, по моим результатам полстраны правильно металл вырабатывали и технологии соблюдали. Самолёты – не падали, мосты – не шатались… ПОЧЕМУ Я НЕ НУЖЕН СТАЛ? Что, ГОСТы не нужны?
- Не нужны, ты знаешь, - опять спокойно пояснила Людмила Михайловна, - теперь везде ТУ – какие хочешь, такие технические условия и напишешь. Иди вон, устройся ТУ писать, востребовано.
Владимир Абрамович покраснел ещё больше, потом посинел, губы его сжались, было видно, что он хочет что-то сказать, возразить на такое предательское заключение о ГОСТах, но слова никак не проходили сквозь сжатые зубы.
- Ви-идиш-шь? – прошипел Шанц, - Видишь, как предают дело? Как просто всё свести до каких-то технических условий? Женя, скажи мне, Хороший человек, почему, ну почему такие слова я должен слышать от самого дорогого мне человека, моей жены? А, Женя? Людочка, ведь это предательство!
Людмила Михайловна посмотрела в сторону мужа, словно махнула рукой, и обратилась ко мне:
- Женя, вы отвезёте нас завтра на дачу? Володя об этом хотел Вас попросить, но вижу – стесняется, а нам бы очень надо – я рассаду хочу высадить, перерастает.
- Конечно, конечно, Людмила Михайловна, - поспешил согласиться я, - Ну я пойду?
- Женя! – послышался растроганный голос Шанца - Женя, Хороший ты человек! У тебя большое, интересное будущее, поверь мне! И прости ты меня, старого интеллигента!
Он сделал сосредоточенное лицо, словно задумался о чём-то важном. Про портки он уже не вспоминал, видать решил, что для будущего музея они еще не достаточно отработаны.
- Ну, я пошёл, Владимир Абрамович, - протянул я Шанцу руку.
- Подожди, Хороший человек, - спохватился Шанц, горячо тиская мою ладонь двумя своими, - Я вот ещё что хотел сказать…
- Володя, не задерживай Женю, ему надо уйти, это неудобно, - голос Людмилы Михаловны звучал как всегда спокойно и не было ни малейшего сомнения в том, что дальше всё будет именно так, как этот голос повелевал. Так и случилось. Шанц быстро потрепал мою ладонь, отдернул свои длинные худые руки и пропел:
- Людочка, Евгений уже уходит! Лапушка, я попишу еще немного – мне надо к пятничному номеру успеть, знаешь, про энергетиков, как они батареи весной жарят, когда на улице под тридцать …
Я тихонько притворил дверь, щёлкнул замок, мир по ту и другую её сторону снова вошёл в привычное равновесие.
… В машине, по дороге домой я думал о том, что фельетоны Шанца ведь действительно читают, и смеются, и никто не думает, что подпись под ними В. Шанц – не псевдоним, а настоящие имя и фамилия писателя. Стало быть, ремесленничество у Шанца выходит талантливо. А кому интересно нужны его рассказы про степь, где он никогда не был, про разбросанные кубики, про колорадских жуков в человеческом теле? Чем дольше я думал, тем больше осознавал несовершенство нашего общества, жуткое бескультурье, вошедшее в стойкую привычку бросать окурки и всё ненужное под ноги, а не в урну, про кучи мусора на выезде с любого дачного посёлка, про невыносимую прожорливость рода человеческого…
Вот что значит настоящая литература.
10.7.2010
Новосибирск - Ключевой