- Сына, рысью, по задам, - торопит мать Фанку, подавая ему тяжёлый туесок да торбочку. - Настасье привет сказывай.
Анна целует сына в лоб, крестит двумя перстами и подталкивает к двери, окантованной змейками инея. Протаптывает Фанка тропинку в снегу свежем, Уж начерпал его катанками от краёв голенищ до пяток. Надо к завтраку домой поспеть; ничего не обьясняет ему мать, да разве что от Фанки утаишь? Не любит отец, когда засылает жена Фанку с гостинцами для Настасьи...
Изба Настасьи особняком от улицы держится, у самой изгороди, за которой поля лафтаками* разбежались до самого Арчана** Кажется, что последняя изба собралась было улизнуть из деревни, да задумалась перед тем, как через прясло перевалиться. Оглядывается Фанка: дышит большая деревня. Над каждой избой столбы дыма упираются в морозную высь... От тёткиных ворот снег не отброшен, над избой дыма не видать.
Брякает Фанка большим кованым кольцом. Тишина.
- Не поспею таперича к завтраку! - Фанка в сердцах стучит в ворота задником катанка.
Хозяйка сбегает с пологих ступенек ворчливого крыльца без перил:
- Фаночка, заходи, ранний ты гость, однако, а мы с Санькой ишшо в постелях нежимся.
В большой единственной комнате, между зажмуренными окнами - комод, как у богатых, а на нём - невидаль: флакончики с одеколоном, фотографии в картонных рамках С них глядит на Фанку из полутьмы его тётка Настасья, улыбается довольно. Берет вязаный одно ухо и прикрывает только. Рядом с матерью - Санька: косички вперёд выложила, а в них ленточки вплетены. На стенах ни фотографий, ни портретов - тётка Настасья по-культурному живёт.
И сундука нет! Ракушки - ручки комода разбежались, и лыбится комод Фанке, нахально так лыбится! В другой рамке - дядька Мартын в полный рост. Сапоги гармошкой, косоворотка
сатиновая даже на фотографии блестит-переливается новизной. Чуб норовисто вывернулся на высокий лоб. Взгляд - человека уверенного, довольного жизнью. Да нет уже дядьки Мартына: сплав - дело рисковое.
"Сплав - дело рисковое", - любил повторять подвыпивший Мартын. А подвыпившим он был всегда: оттрубит короткий сибирский сплавной сезон - и домой с большими деньгами едет.
Гостинцев понавезёт: два чемодана оттягивают руки, да ещё сушками весь обвесится. Вечером всю деревню соберёт, и начинается веселье. Мужики подхваливают щедрого хозяина, а он и рад стараться...Весной, только река пошла, он в артель торопится. Без Мартына, бывало, и голодали Настасья с дочкой, но судьбу женщина не кляла, впрочем и запасов никаких не делала. Зато и одежда у них не такая, как у всех, и жизнь не такая: то развесёлая, то сонная, то тревожная. Крепко любила Настасья Мартына, и принимала, как должное и его отсутствие, и безразличие к хозяйству, и длительный разгул после каждого возвращения. Так вот и жили...
Настасья нечасто захаживала к родственникам - те вечно в работе; ни поболтать, ни похвастать обновками...
За зиму без Мартына продала Настасья все свои наряды; к весне не осталось у нерадивой хозяйки ни тёплой одежды, ни каких-то запасов еды. Вот тогда-то и зачастил племянник в Настасьин дом: то пахучий каравай мать ему за пазуху сунет, то крынку молока даст, а то и свежего творожка да дюжину яиц в руки, и - вперёд. Настасья быстро нальёт кружку молока, краюшку хлеба отвалит, жадно перекусит и - в лес за дровами - изба-то за ночь выстывает, порой и пар уж изо рта валит.
Как ни старался Фанка, заметил всё же его отец. Крякнул и - к жене:
- Опеть лентяйку кормишь? Беспутая она, помочь никогда не прийдёт.
- Сердца у тебя нет, Пимен, сестра же она твоя! С голоду пухнуть оне с Санькой скоро станут, паря.
Вышел молча хозяин, померил двор ичигами, покряхтел...
- Пойдём, мать.Подмогнёшь маненько.
На сани копёшку сена скидали споро, Серка запрягли, Мальку-первотёлку к саням сзади примотали. Впереди бежит-подпрыгивает Фанка, радостный. Он давно мечтал о таком событии... Плача, Настасья отворила ворота, тело её тряслось, когда припала она к широкой надёжной груди брата.
- Но чё нюнишь-то? Примай животину, да смотри, голодом её не замори! Ну, в добрый час!...
Всего за три с половиной года Настасья одна, без мужика, обжилась. Ни часа без дела не сидела. Шумит двор с утра: хрюкает, кудахчет, мычит. Санька, играючи, и Серка оседлает, и в огороде управится. Всё ладится у некогда беспечной, чересчур весёлой Настасьи...
- Ты чё, братя, али чем недоволен?
Гость сидит на лавке, вертит в руках кнут, кряхшит недобро.
- Ты пошто Витьку-то Капустина в работники к себе определила?
- Ой, тимнеченьки! - смеётся Настасья. - Пришёл дурачок голодный, вот я и накормила пельменями от пуза. А он говорит: "Давай, тётка Настасья, я тебе огород покопаю."
Не нанимала я его, и уговора у меня с ним никакого не было.
- А люди в деревне балаболят.
- Эка беда, - хохотнула Настасья.
- Беда не беда, а наперёд знай: не посчитаются с тем, что ты Саньку одна поднимашь, что набедовалась после смерти Мартына. Это тебе не на пОмочь людей созвать, да самой на её к соседям сходить. Исплатацией твою жалость к дурачку назовут, и чё потом?
- А ничё, на каждый роток не накинешь платок, пущай балаболят.
Беда пришла перед самой Tроицей: не считала Настасья себя кулачкой, а другие посчитали...
Обошла Настасья пустые, гулкие стайки, вошла в почти порожнюю избу; под ногой охнула ручка от комода...
Простоволосая, неубранная, крепко выпившая, села она у кровати наплакавшейся и стихшей дочери, которая незнамо когда, превратилась уже в крепкую, румяную девушку-красавицу. Тихо. Губы Настасьи еле двигаются:
- Устала я, доченька. Ты прости меня, непутёвую. Тебя уж Митрофан сватат. Парень он бравый, не обидит. А я - к отцу. Заждался он меня...
* * *
Тело Настасьи прибило к берегу со стороны Никольска. Всей деревней, но без попа
провожали Настасью сразу после Троицы; и росшая перед кладбищенской оградой черёмушка рясно обсыпала своими лепестками домовину Настасьи.
* заплата/местн/
** лечебный источник