Глава 4. Смерть Сталина

   
 В начале марта 1953 года умер Сталин. В советской прессе это событие трактовалось как величайшее бедствие для всего советского народа и, более того, для всего «прогрессивного человечества». И, безусловно, очень многие советские люди искренне считали, что эта смерть - их личное горе.

  Я говорю о представителях многочисленной правящей верхушки от Кремля до центра самого захудалого сельского района: партийной, чекистской, советской, комсомольской, армейской, флотской, МВД-ешной, так называемой хозяйственной, профсоюзной и так далее. Но и среди простых людей, не имеющих отношения к упомянутым и не упомянутым структурам, было много таких, кто искренне считал эту смерть своим личным горем. (Примерно так, как в наши дни северо-корейцы переживают смерть своего Любимого Вождя.)

 Такова сила пропаганды (и сила страха) в тоталитарном государстве. Эти люди выражали свои чувства и мысли вслух, со слезами на глазах. В Большой физической аудитории, где, неожиданно прервав очередную лекцию, нам объявили о смерти Сталина, некоторые студентки падали в обморок, услыхав это объявление.

 В стране были и другие миллионы и миллионы людей - сосланных в отдалённые края, раскулаченных, заключённых в тюрьмы и лагеря, репрессированных другими способами. Были ещё миллионы и миллионы родственников расстрелянных и репрессированных. Для них смерть Сталина не могла не быть радостным событием. Но в стране тех лет такая радость не могла быть гласной. Это я сейчас такой умный.

 А тогда я был правоверным комсомольцем, очень мало информированным, и потому всё ещё принимавшим советские штампы за чистую монету. Может быть, уже начинавшим понемногу освобождаться от веры а эти штампы. По крайней мере, великой любви к Вождю всех народов в моей душе уже тогда не было.

 И от сообщения о смерти Сталина я не ощущал ни горя, ни радости. Конечно, было понимание масштабности происшедшего, понимание неизбежности каких–то крупных перемен. Но при этом главным было любопытство: а как теперь изменится наша жизнь?

  В ноябре 1951- го (или 1952 – го) года, пройдя по Красной площади в одной из колонн физкультурного парада, и увидев на трибуне (своими глазами!) живого Сталина, я не поленился сделать бегом огромный крюк. С колонной физкультурников по Васильевскому спуску я вышел на Кремлёвскую набережную, а дальше побежал по Знаменке и Суворовскому бульвару до Никитских ворот.

Там мне удалось вклиниться в какую - то колонну демонстрантов. С этой колонной я прошёл вниз по Б. Никитской через Манежную на Красную площадь. И всё это только для того,чтобы ещё раз увидеть живого Сталина.Но, когда я снова попал на Красную площадь, его на трибуне над мавзолеем уже не было. Я был разочарован этой неудачей, как не состоявшимся спортивным достижением.

  А в марте 1953 - го я, при всей моей тогдашней склонности к разным «приключениям»,   с недоумением смотрел на тех фанатиков, которые были готовы на любые подвиги (точнее  -  мучения), чтобы взглянуть на труп в гробу, стоявшем в Колонном зале Дома Союзов. Что касается меня, то я всё – таки тоже сделал попытку подойти к Колонному залу.

 Пройдя от университета до улицы Горького, увидел, что проход между зданиями гостиницы «Москва» и Совета Министров (нынешней Думы) перекрыт армейскими машинами и цепочкой милиционеров перед ними. На всякий случай, поднялся по улице Горького до Проезда Художественного театра (Камергерского переулка) и убедился, что и он плотно перекрыт.

 На этом моё желание установить новое «спортивное достижение» иссякло. Я поехал в общежитие. Довольно скоро стало известно, что стремление толп народа попасть в Колонный зал привело к гибели в давке огромного количества людей. Среди моих однокурсников нашлось несколько человек, всё – таки прорвавшихся в Колонный зал.

 Они вернулись в общежитие живыми с рассказами о жуткой давке на Трубной площади и в теснине улицы Пушкина (Б.Дмитровки). Почти каждый из них не обошёлся без потери в этой давке шапки, калошей, или пуговиц на пальто.