Продолжение рассказа "Один день до"
Маленький Мирон широко распахнул глаза, от чего зрачки, привыкшие к темноте, обитающей за веками, сузились, защищая чувствительное глазное дно от лучей энергосберегающей лампы. Какой-то звук нарушал тишину зала. Что-то переливалось, мерно звеня и постукивая. С трудом переведя взгляд на пол (сознание привычно запаздывало за ним), Мирон увидел, как круглый стакан для виски катается по неровному полу, стукаясь о мебель и издавая звенящие звуки, изливая незначительные остатки содержимого. «Наверное уснул и столкнул его рукой» - подумал он.
Во рту ощущался какой-то непонятный и притом совсем противный привкус. Название его само всплыло в сознании. Табак. Откуда маленькому Мирону знать его? Откуда этот стакан? Почему в огромном плазменном телевизоре отражается мужик в клетчатой рубашке и с недельной щетиной на лице?
Стакан прекратил свои маятникообразные движения и замер. Эхо от звона его последнего соприкосновения с ножкой стола все еще жужжало в помещении зала. И вдруг сильная головная боль иглой проткнула все защитные оболочки тела маленького Мирона, заставив его сильно зажмуриться, сжать кулаки, и, откинувшись на спинку кресла, протяжно застонать.
-****ство! – в сердцах рыкнул Мирон после того, как приступ острой боли перерос в мерную пульсацию в висках, и слово это обожгло язык не слабее виски, выпитого накануне.
Как фигурки тетриса, кусочки вчерашнего дня начали собираться в раздутой голове Мирона. По мере вспоминания, ненужные благополучные факты испарялись, как собранная линия, прибавляя очки к общему счету. Но одно действие, одно слово, способное повлечь за собой тяжелые последствия все никак не хотело исчезать – фигурки новых фактов и цифр накладывались на него сверху, приближая всю игру Мирона к финалу. К геймоверу.
Взятка. Не рядовая, не обычная, в конверте, застенчиво подсунутая под дверь, не копейки, засунутые гаишнику в спешке. Нет. Большая взятка. Такая, которая заставила бы сторонних наблюдателей ахнуть, других – раскрыть в удивлении глаза и вскинуть брови, третьих – в ужасе причитать. Но главное – взятка, заставившая его, Мирона, отказаться от того, во что он верил. Вернее не так – несколько переменить свои взгляды. Прогнуться. Перестать быть непоколебимым, настоящим. И он взял ее, он прогнулся, он стал другим. Человек, гордо вышагивающий по тротуару, вдруг понял, что тротуар этот, постепенно сужаясь, превратился в туго натянутый трос, а под ним расстилается пропасть, и чтобы выжить, теперь придется продемонстрировать всем, а себе в первую очередь, все навыки канатоходца.
Но горче всего Мирону стало от того, что все, сказанное им людям, с любовью внимавшим ему раньше, все, во что они верили, и что он проповедовал, теперь перечеркнуто. Да, осталась видимость, и люди не поймут, что все изменилось, оставаясь обманутыми, поддернутыми на крючок собственного доверия и ловко вытягиваемыми ухмыляющимся ловцом, который выдумал, наверное, лучшую приманку для управлениях их сознанием. И от того, что приманкой оказались его святые истины, Мирона повело, затошнило. Несмотря на холод снаружи, он поднялся и широко распахнул окно. Морозный воздух со свистом ворвался в комнату, мигом развеяв застоялые запахи вчерашней попойки. В носу защипало, тошнота прошла, и прежняя способность конструктивно мыслить вновь вернулась к Мирону.
- А что я мог сделать? – начал оправдываться первый голос, - они очень сильно надавили на меня!
- Но вера… - в сердцах, пригорюнившись, возразил второй.
- Я встал на их пути! Они больше, чем просто влиятельные люди. Если я буду им противоречить, они просто убьют меня, а моей пастве скажут, что произошло нечто заурядное – например, моя машина, из-за гололеда, сошла с трассы и перевернулась несколько раз. Разве мне это нужно?
- Но я не просто так взял деньги – подключился к беседе третий голос, сладкий и благостный, Мирон показалось, будто обладатель этого голоса мягко дотронулся кончиками пальцев до рук его возбужденных собеседников, заискивающе смотря им в глаза, - я люблю деньги, я не хочу жить бедно, как многие из тех, кто мне внимают.
- Брось это! – второй голос сбросил руку третьего со своей руки – Я продолжаю делать то, что и раньше, но… - он заколебался, - с незначительными изменениями, их изменениями.
- НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫМИ?! – третий голос так громко расхохотался, что заставил первого и второго поежиться, - да я же говорю ИХ словами, то что ИМ нужно, а если скажу, что хочу я, ОНИ либо сначала погрозят мне пальцем, потом перепишут все, что я думаю. А если я не заткнусь после этого, они отрежут мой грязный язык, а на моих выступлениях будут включать модифицированную запись моего голоса. И, да, я согласился на это вчера, условно согласился, взяв эту взятку. Я люблю деньги, и не надо противиться этому.
- Но что мне еще оставалось делать?! – снова запричитал первый голос, несомненно принадлежащий какому-то параноику.
- Возможно, я должен был просто уйти, они предлагали и такой вариант… - второй голос осекся.
- Но деньги! – хлопая в ладоши, заметил третий.
- Да заткнись ты! – второй голос вдруг стал свирепеть – орешь про деньги, будто они тут встали центром всей проблемы!
- А разве не так? – искренне удивился третий.
- Что делать?! Что делать?! Что делать?! – бегая по кругу, восклицал первый.
Как вдруг все три голоса слились воедино в щедро испещренном извилинами мозгу маленького Мирона, и замолчали. Звонил телефон. Мирон нехотя протянул ледяную руку и посмотрел на отображаемый номер. Звонили они, и отклонить звонок он не имел права. Уже не имел. Шумно, со смирением и покорностью Мирон выдохнул воздух через нос, нажал онемевшим большим пальцем на зеленую кнопку приема и поднес телефон к уху.
***
Ахмед бежал, и война наступала ему на пятки. Следы, оставленные его ногами, обутыми в берцевые сапоги, мгновение спустя вспарывали пули калибра 5.45. Кирпичные укрытия, в которых с трудом можно было узнать когда-то бывшие уютными дома, разлетались в пыль от снарядов и гранат, как только Ахмед пробегал мимо. Треск и стрекот в воздухе перестали быть просто звуками – они обрели свою осязаемую форму и представляли собой полуживой организм, вовремя предупреждающий интуицию Ахмеда тычками длинных лап о том, куда не следует бежать. И точно, подтверждениями эти советам становились бесконечные взрывы. «Когда же у этих сволочей кончится боезапас?» - невероятно спокойно для нынешней обстановки поинтересовался внутренний голосок. Горло резал горячий пустынный воздух, легкие все больше раздувались, стараясь заполучить в награду эмфизему, выплевывая кровь в слизистые оболочки гортани и слюнных желез и даря рецепторам неповторимый вкус ржавого металла. Ноги бежали сами, оказавшись на поводке двух сенсоров – карих глаз Ахмеда, указывающих ему дорогу к спасению. «Все не так уж романтично, да?» - спросил все тот же спокойный голосок, и Ахмед, сбитый с толку диссонансом между внутренним умиротворением и адом, царившим снаружи его сильного тела, споткнулся, и, пролетев пару метров, воткнулся в горячий песок, разрывая кожу на руках и лице. Инстинкт самосохранения заставил его из последних сил откатиться за оставшуюся в живых после бомбардировки стену какого-то здания.
Война прошла мимо, не заметив жертву или просто смилостившись на ней. Ахмед лежал навзничь, чувствуя, как адреналин постепенно покидает кровь, раскрывая новые ощущения – боль пришла откуда-то из плюсневого сустава. Попытавшись пошевелить ступней, Амхед закричал – кости явно были сломаны. Других попыток пошевелиться он принимать не хотел.
«И что?» - убийственно спокойный наглец снова навестил Ахмеда.
- Ничего! Сам не видишь что ли?! – от злости Ахмед ударил кулаком по песку.
Он повернулся и увидел свою винтовку – она лежала в пяти метрах, на ничем не защищенной части улицы – добраться до нее ползком – верная смерть от пуль снайперов, засевших в окрестных домах.
«Ха-ха, вот ты и попался!»
- Молчи! ПРОСТО МОЛЧИ!
Долгая погоня, в которой Ахмед был зверем, а за ним охотились, загоняя собаками, срывая с обжитых мест, но не охотники, а такие же звери как он. Это было совсем непонятно. В один день они живут вместе под одной крышей, ссорятся, ругаются, но по-доброму, по-семейному, а в другой день вдруг одни срываются с места, погоняемые страхом, а другие, понукаемые необъяснимой волей, преследуют их, пытаясь непременно уничтожить, стереть, вырезать. Острое чувство несправедливости, заставляющее плакать от досады самых крепких парней, вместе с жарой пустыни, наконец сломило Ахмеда – в бессилии он закрыл глаза и раскинул руки, открывая возможность сердцу выпрыгнуть из грудной клетки – судя по клокотанию, именно этого оно хотело.
«Тебе разве не интересно, что я рассказываю?» - удивился напыщенный подлец, не обращая внимания на происходящее снаружи.
- Я сдаюсь, рассказывай уже… - в полубреду прошептал Ахмед.
«Мне кажется, они сами не понимают, что им делать дальше» - абсолютно светским тоном продолжил голосок, - «они продолжают бежать вперед по инерции, догоняя вас, хотя их собственный пыл уже давно остыл. Если их спросить, какую идею они несут, что они заложили в основу своего геноцида, что такого отличает вас от них, что они так хотят искоренить – о, я уверен, если им задать эти вопросы, то ни один не сможет дать правильного ответа…»
- А ты сам, умник, знаешь правильный ответ? – Ахмед попытался придать голосу строгости и осуждения, но произнес фразу все так же шепотом.
«Я? Я это ты, друг мой. У меня, конечно, есть мнение, и я могу тебе его изложить. Мне кажется, что им дали слишком мощное оружие, ты знаешь, как если неандертальцу дать пистолет и направить его на межплеменную войну – того гляди, прежде чем он разберется с устройством, пара-тройка его товарищей станет кормом для диких животных, пристреленные им самим. Так и с нашими друзьями – идеи в них заложены несвоевременно. Несомненно, почва для прорастания столь уникальных семян очень плодородна, но прежде, чем садить их, нужно долгое время, чтобы прополоть ее, нужна оросительная система и качественные химические удобрения, чтобы питать семена, в конце концов, нужно хорошее оборудование для уборки и хранения плодов работы сеятелей, ведь если все это не будет должным образом достигнуто, побеги вырастут слабые, уродливые и будут стоять на том поле, пока более сметливые люди не приберут их к своим рукам и не воспользуются по своему разумению. А такие люди найдутся быстро, очень быстро, поверь мне» - голосок внезапно замолчал.
Ахмед лежал и ждал продолжения витиеватого монолога, который показался ему на самом деле разумным, пробуждающим в памяти какие-то догмы, давно забытые, но голосок больше не появлялся, видимо, разочаровавшись в столь молчаливом и скучном собеседнике.
Вместе с голоском на далекое расстояние отдалились звуки боя – война продолжалась, но в стороне от Ахмеда, не затрагивая его. Силы капля за каплей наполняли бокал, и совсем скоро Ахмед готов был испить его. Осторожно, прищуриваясь от палящего солнца, он открыл глаза и оглядел улицу – пыль и песок, марево, разбитые взрывами стены, трупы тех, чья интуиция на миг зевнула, устав. Откуда-то из-за стены, скрывающей Ахмеда, доносились возбужденные голоса – они неминуемо приближались, а Ахмед ничего не мог сделать – сломанная нога стала деревянной, чужой, послушная лишь односторонним импульсам. Оставалось ждать. Через несколько минут из-за угла выскочили четверо мужчин, и, увидев их, Ахмед обмер – это были «охотники», преследователи, и все четверо, замолкнув, смотрели на распластавшегося Ахмеда.
«Неловкая пауза», как назвал был момент голосок, убежавший из головы, продлилась каких-то пять минут – охотники осматривали свою жертву, примеряясь к будущему трофею, мечтая о приготовлении деликатесов из нежного мяса. Потом от группы отделился самый рослый, резкими дергаными шагами подошел к Ахмеду, молниеносно отцепил с пояса большой нож – мачете и закричал, замахиваясь.
Время остановилось. Фраза, которую прокричал охотник, раздавила сердце Ахмеда. Человек кричал, что убивает во имя того, чьим призванием было нести любовь и почтение, сострадание и благодетель. Человек кричал имя того, кого славил он. Это же имя славил и чтил сам Ахмед. Парадоксальность ситуации была настолько очевидна и отвратна, будто тушу убитого зверя вывернули наизнанку, демонстрируя всем прекрасное мясо, переливающееся на солнце.
- Это все неправильно. Все не так, как должно быть. Это нужно остановить – скороговоркой, будто мантру, проговорил Ахмед. Он вспомнил озабоченные лица отца и дяди Султана, подслушанную, но не понятую тогда беседу.
«Все не так уж романтично, да?»
Мачете опустилось с быстротою кинувшейся на жертву змеи, ударив тупым концом в левый висок Ахмеда, от чего картинка разбитого войной пейзажа сменилась на глубину бесконечного космоса с мириадами звезд.
***
«Все эти собрания!» - раздраженно думал Аарон, возвращаясь после очередного заседания «высоколобых» - «они только и делают, что трепятся, обсуждая книги, написанные, во-первых, давно, во-вторых, обычными людьми, в-третьих, никто не отвечал за адекватность этих людей! И никто не делает ничего существенного. Они смотрят, как это выглядит со стороны – общины разрастаются, все больше человек хотят кивать головами в такт их успокаивающим речам, они обучают все новых и новых деятелей, пытаясь таким образом внедрить свое слово в массы – и им это нравится, их это устраивает. Но кто из них удосужился спросить у масс, нужно ли им сладкое, медовое слово? Людям нужны действия – вместо слов они хотят получить настоящие сахар и мед!»
Солнце давно село и тень, отбрасываемая ритуальным одеянием, положенным Аарону по сану, ложилась на ступени одноэтажных домишек, искажая его фигуру, извращая ее статность и красоту – по ступеням рядом с Аароном шел горбун с кривыми ногами и искривленной шеей.
«Наши собрания стали напоминать банку варенья, забытую хозяйкой на верхней полке – под крышку попал воздух – благая тема для рассуждений, и теперь там спокойно разрастается плесень, ничего не желающая, никому не мешающая, бездейственная, питающаяся вареньем, предназначенным совсем не для нее. Но плесени становится все больше, однако же варенье уменьшается и скоро плесени станет не хватать места, ей жизненно нужна будет новая банка – новая община, которая должна, казалось бы, воодушевить, побудить к действию… Но, увы, плесень есть плесень, и они снова будут перетирать в пальцах страницы своих любимых книг, отыскивая новые грани затертых истин. Гадко»
Полет мысли и сравнения, поданные на золотом блюде пытливым умом, так увлекли Аарона, что он не заметил, как вошел под арку, скрывающую лунный свет, а вслед за его уродливой тенью прошмыгнула еще одна, пригибающаяся.
Из темноты уверенным шагом навстречу Аарону выступил мужчина в брюках, классической жилетке, надетой на черную рубаху и нарочито небрежным движением, демонстрируя профессионализм в своем деле, ткнул Аарона в грудь раскрытой ладонью. Аарон, отдаляясь от своих гневных мыслей об общинах, удивленно заглянул мужчине в глаза, постепенно осознавая, в чем дело. Когда его раздумья выветрились окончательно, оставив место трезвому расчету, тело среагировало моментально – Аарон попятился, и готов был развернуться, чтобы бежать со всех ног от неизвестного, но внушающего страх человека, как уперся спиной во что-то твердое, оказавшиеся грудью другого человека, подкравшегося сзади. От столь нелепого столкновения он дернулся вперед, а человек, стоявший сзади, коротко гоготнул и толкнул его в затылок. Аарон упал.
- Как?.. Кто!? Да Я?! Вы знаете, кто я?! – задыхался он, озираясь то на одного, то на другого человека, пытаясь рассмотреть их лица, но в темноте арочного прохода это было чрезвычайно сложно.
- Мы прекрасно знаем, кто ты, а ты, в свою очередь догадываешься, кто мы – уверенным, почти театральным голосом констатировал первый человек, заставив Аарона заткнуться и судорожно глотать воздух.
- Но!
- Никаких но! – кожаный ботинок первого человека угодил в нижнюю челюсть Аарону и тот упал, скуля от возмущения и досады. Бандиты мастерски обшарили карманы его одеяний, забрали большой кошель и скрылись в темноте ночного города.
«Профессионалы» - подумал Аарон, поднявшись, держась за стену, и удивился своему одобрению – «Но совсем не уважают нас! Мы для них такое же пустое место, как торговец рыбой, банкир или водитель такси! А ведь мы же …» - слово «святые» конечно, пришло в голову Аарону, но он постыдился ему, и ощерился, опустив голову на грудь.
Спустя пять минут, оправившись от перенесенного, он шаткой походкой направился в сторону дома. Проходя мимо проулка, он услышал приглушенные крики и звуки ударов, доносящиеся оттуда. Любопытство пересилило в нем здравый смысл, и Аарон заглянул в проулок. Двое крепышей – Аарон не сомневался, что это те самые парни, которые только что ограбили его под аркой – выколачивали большими кулачищами деньги из худенького мужичонки, который при каждом новом ударе жалобно взвизгивал.
«Вот и ему не повезло» - думал Аарон, отдаляясь от проулка. Крики и повизгивания мужичка затихли, видимо, бандиты получили, что хотели и отправились на поиски новой жертвы. «Почему я не помог ему, ведь мог же?» - уколола мысль, но тут же нашлось теплое и уютное оправдание – «но ведь я … я выполняю другую роль, я должен просвещать людей, делать их грамотными, наставлять на верный путь…».
Аарон остановился.
- Тогда я… - ему стало вдруг так стыдно и противно от себя, что он закрыл лицо руками, и, упав на колени, заплакал.
«Я тоже плесень, такая же противная и бездейственная, как и они. Плесень, плесень, плесень»
***
Маленький Мирон смотрел в окно. Не осталось ничего, что злило его, от чего становилось досадно, грустно, или же наоборот – весело. Они купили его, купили его язык. И телефонный разговор лишь подтвердил то, о чем спорили голоса в его голове – после принятия такой крупной взятки он будет говорить то, что ему велят. Вот и все. Пути назад нет, как нет и прогнозов на будущее. Но эта пустота, создавшаяся в настоящем, странным образом устраивала Мирона.
Он смотрел на звезды – слишком яркие для такого ужасного вечера. Он смотрел на Луну – полную, с дырами кратеров, образующих гримасу – даже она издевалась над ним, осуждала его поступок. Как вдруг кусок Луны отвалился, обнажив изнанку мира – несовершенный шаблон с кривыми линиями, нарисованными дрожащей рукой.
- Все сделано слишком по-детски – сказал вслух маленький Мирон, - наивно, идеально и несовершенно одновременно.
Он вспомнил метеоритный дождь и древний вяз. И закрыл глаза.
***
Маленькому Мирону снились круги…