ЧЕЧЕНСКИЕ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ В ПЕРЕВОДЕ АСЛАНБЕКА ШЕРИПОВА
АБРЕК ГЕХА
г. Грозный, 10 декабря 1916 года.
Со слов Ахмага Автуринского.
Отважен был абрек Геха. Много подвигов безум¬но-смелых свершил храбрый сердцем Геха. И долю абрека — долю лютого зверя и героя — Геха нес без ропота, нес с радостью, ибо она была трудна, была опасна, просила жертв, силы и борьбы...
Но и бурное, закаленное сердце Гехи жаждало не¬жных порывов, жаждало дружбы и человеческой ла¬ски. И тоскующий Геха звал, искал товарища — дру-га, искал человека, который мог бы облегчить ему ми¬нуты страданий и черных дум: их так много у абрека! Звал, искал — и не находил. Ибо грозна, сильна и страстна была душа Гехи, и не было людей с такой душой. Не было равного Гехе, а без равенства нет и дружбы. И в тоске безумной, в тоске по родной чело¬веческой душе Геха звал, искал — и не находил ее...
И пришел в отчаяние не боявшийся смерти, не знавший страха Геха. Проклял он своих бывших со¬ратников, проклял и тех, кто, как зверя, травил его, не видя его великой тоски по человеку.
И к зверям обратился исстрадавшийся человек. По-медвежьи зарычал, по-волчьи завыл Геха, и на его тоскующий, полный злобы и отчаяния голос явил-
ся свирепый, отважный волк. Волк понял человека, понял человека, в котором билось такое же, как и его, храброе сердце...
Геха ведь, не даром видел в волке друга по храбро¬сти и отваге: лев и орел — сильнее всех хищных зве¬рей и птиц и поэтому храбры и отважны; волк же сла¬бее многих зверей и все же бросается в бой без заве¬та, без колебания. И волк всегда останется победите¬лем: или сразит врага, или погибнет сам в неравном бою...
С товарищем-волком душу отвел Геха. Точто бе¬зумный, Геха наводил страх и ужас на людей, проли¬вал с улыбкой и наслаждением человеческую кровь. Он мстил за свою отвергнутую душу, мстил тем, кто травил его только потому, что он был сильнее их серд¬цем и смелее порывами. И в безумно-отважных нале¬тах Геха и волк братались: в них билась одна и та же геройская струна отваги и жажды борьбы...
И однажды, голодный и усталый, заехал Геха в людские жилища. Баккалай принял неведомого гостя, и гость не назвал себя: не верил Геха людям, готовым всегда продать и предать. Но люди хитры: как змеи, и плебеи в ауле узнали гостя Баккалая. И подлый душой, трусливо озираясь, помчался с доно-сом безродный Иса... Геха, Геха! Берегись, Геха: под¬лый Иса собирает над твоей головой кровавые, гроз¬ные тучи, и брызнут на тебя эти тучи дождем огня и свинца... Но ничего не чувствует Геха и, усталый, спит на священном ложе гостя...
И тучи, кровавые тучи подлых рабов собрались густые, темные и зловещие... Собрались и плотно ок¬ружили, окутали саклю Баккалая... Зловещий гул проник в саклю — и взметнулся, как затравленный волк, храбрый Геха, почуял родную стихию и радо¬стно-тревожно забилось его бурно-пламенное сердце. Геха предчувствовал красивую смерть и жаждал ее, как жених жаждет невесты... А смущенный и испуган¬ный Баккалай метался по сакле в тоске и тревоге за судьбу гостя — святыни его крова; и в плаче стонала его молодая жена... Черные, ненавистные тучи вра¬гов блестели на солнце сталью смертоносных ружей и злобой и хищной радостью рабских лиц;!. И слышит
Геха торжествующий голос: «Сдавайся без крови, Ге- хаа. И Заиграло гневом гордое сердце Гехи и железно- твердым" голосом отчеканил храбрый абрек: «Не_]на- дейтесь. Не соколы ворона окружили, а сокол бьется в тройном круге клюющих падаль воронов. И пусть лучше мать моя проливает горючие, с кровью смешан¬ные 'слезы. чем сокол гордый склонит голову перед во¬роньей стаей». И дрожь страха — страха от волчьих, храбрых слов Гехи проникла в гнилые от падали сердца..._|
И в предчувствии крови, с плачем и мольбой прихо¬дили к Гехе священные старцы и старухи аула.
Плача, молили они — седые и сгорбленные — мо¬лили Геху не проливать людской крови, .пощадить родной народ — отдаться в руки черных воронов.
) И слова их — горючие и острые слова — стрелой пронизывали железное сердце Гехи. И это сердце — сердца Волка и смелого Сокола — не выдержало. «Убейте меня вы, святые старцы, убей ты, Баккалай;. я прощаю вам свою кровь. Но сдаться, сдаться не в силах я: мной клятва дана и сердце не велит».
И не поднялись на Геху руки старцев святых, и, по¬нурив седые головы, молча удалились они. А Геха в последней страстной молитве Аллаху вылил всю душу свою и приготовился к последней абреческой игре — к веселой игре со смертью. И огнем зажег геройский Геха души людей, и огонь тот спалил и разметал всю гниль людских сердец; воодушевленная его страшной силой, в страстном порыве жена Баккалая бросила к ногам абрека свою белую шаль и умоляла его: «Геха, ты явился в наш дом гостем, ты ел наш хлеб, ты спал под нашим кровом. Геха, ты силен и храбр душой... И я, накормившая тебя, голодного и усталого, я, охра¬нявшая твой покой, умоляю тебя — не позорь себя, свое славное имя, умри красиво и помни, что ты сме¬лый Сокол, родной Волку...
Геха, Геха, если в тебе не хватит мужества, если ты дрогнешь перед лицом смерти, я прокляну тебя... И если ты, смелый, обманул мою душу, то, как трусли-вая женщина, ты накройся моей шалью и исчезни бес¬следно...» Отзвучала страстная речь — речь женщи¬ны-Сокол а, и в изнеможении она вышла из сакли...
И битва началась — веселая, радостная, последняя битва абрека... Ободренный женщиной, которая деся- терила силу Гехи, он бился с безграничной отвагой... Он играл своим смертельным ружьем последнюю ле-бединую песню абрека — песню о красивой смерти... А черные вороны разъярились, и Геха купался в гу¬стом, темном море огня и свинца... И ныло тело от же¬стоких ран, но сквозь огонь и свинец перед глазами сверкал и манил к себе образ женщины-Сокола, и с улыбкой на лице и в сердце бился славный Геха... Тройной круг подлых ворон сжимал Сокола-абрека все сильнее, и смерть казалась Гехе огненным свинцо¬вым крылом вражеских пуль... А Геха радовался ее прикосновениям, и, вдоволь натешив сердце борьбой и кровьо трусливых врагов, абрек-Сокол сам кинулся в объятия смерти... Кинулся со страстью, со всей силой своей могучей души, кинулся, как юноша в объятия возлюбленной... Ведь для сильных, сердцем красивая смерть — волшебная сказочная красавица...
И над абреком-Соколом закружилась, каркая зло¬бно, воронья стая, сверкнули десятки жадных до кро¬ви прикладов и холодных клинков и рвали его упру¬гое тело, упивались, как пиявки, его горячей кровью. . А стая подлых ворон каркала, каркала радостно, хищ¬но и трусливо и, мертвого, терзала ясного, гордого Со¬кола...
И лежал растерзанный Геха, словно торжествую¬щий победитель, а подлые вороны трусливо и опасли¬во жались друг к другу: они ,и мертвого боялись его, смелого Сокола...
И абрек Геха погиб красивой смертью, погиб побе¬дителем. Ибо победитель не тот, кто сражает врага, а тот, кто в жертву борьбе, на верную смерть без раз-думья бросает душу и тело свое...
Юсуп сын Мусы!
На гладкий глиняный пол бросил ковер й скло¬нился ко сну. Юсуи сын Мусы.
«Сердце, мое сердце, будь ты проклято... И на мяг¬кой постели, приготовленной заботливой, любящей рукой матери, не даешь ты уснуть мне. Твоя буйная
игра не дает мне покоя, ты требуешь абреческой до¬ли... Разве ты не видело эту каменную русскую тюрь¬му с железной крышей, с железными окнами и с же-лезной жалостью часовых? На дверях — тяжелые стальные засовы и замки, а за дверями — беспросвет¬ная, холодная даль Сибири, полная злобы и мести к людям в оковах.
Будь ты проклято, сердце, — покоя в жизни и во сне не даешь. Требуешь буйной, абреческой жизни и игры со смертью... Я расскажу тебе об этой игре, о ночи абрека, когда волки и лисицы воют от голода и холода, когда слабые духом избегают дорогу и ее опасности, когда страстные девы и малые дети жмут¬ся от страха к родным матерям, когда сильные духом за свирепым Тереком спорят и бьются и с бурей, и с холодом, и с голодом, и с людьми — со всем, что спо¬собно биться и бороться... Эта ночь темна, как грязь, и среди тьмы дорогу нащупываешь руками и ногами... Сверху дождь, снег; внизу мокро и грязно. Буйный ветер рвет и тянет бурку во все стороны, и пугая бросает коня назад. Отогреваешь обледенелую плеть телом и замерзшие руки дыханием своим.
И в ночь такую за Тереком, где кровь убитого оста¬ется неотомщенной, абрек ищет забавы и радости для буйного сердца и золота для жизни.
И часто забава сердца кончается смертью и вместо золота в гордую грудь свою абрек получает горячий свинец...»
Но страстное хитрое сердце шепчет: «Что же ска¬жешь ты гордой деве-красавице, с чем ты явишься ней? Ведь коней и золото, что ты в темную, страшную «ночь абрека» отбивал, нельзя сравнить с конями и золотом, облитыми и загрязненными потом, слабостью и подлостью тех, кто торгует деревом и маслом, кто боится темной ночи, смерти и подвига...»
И гневно, быстро переворачивается Юсуп, а сердце торжествует, сердце добилось своего. И продолжает грозить побежденный Юсуп: «О сердце, не слушаешь ТЫ МеНя, не даешь мне покоя. Так брошу я тебя в огонь в бурю борьбы и страданий, брошу тебя навстречу русским смертоносным ружьям; за Терек в грозные русские крепости помчу я тебя, и на грани между жизнью и смертью буду испытывать храбрость твою!
И бросил Юсуп постель и, вооруженный с ног до головы, нырнул в ночную тьму!
Абрек Ассир.
Чудны и дивно-прекрасны могучие горы Кавказа!
И чувствовали горы и люди прошедших времен, что они дети одной общей матери — дети светлой, пол¬ном силы и любви Природы.
Но явилась с севера огромная, темная туча врагов. Бурей, громом и грохотом подземным приветствовал врагов Кавказ, и гневом, пулей и шашкой встретили их гордые, непреклонные сыны свободного Кавказа. И полные яркой силы и жажды подвига горные со¬колы Кавказа в тесном союзе с родными утесами, пропастями и скалами полвека бились с чудовищной ратью похитителя свободы. Бились — и геройски, с улыбкой на устах, гибли, торжествуя над смертью и рабством. Полвека бились... Много пало горных ге-роев. Под взмахом беспощадной косы красавицы- смерти падали самые сильные из сынов свободного Кавказа; так под серпом падают самые крепкие, твер¬дые и прямые стебли полевых злаков и, сгибаясь, спа¬саются слабые и гнилые из .них. И некому стало за¬щищать и умирать за свободу гор и людей Кавказа. И на мятежные горы Кавказа надел свои оковы сви¬репый победитель. Железными змеями опутал его мо¬гучие члены, и яд от железа проник в его живое тело, заразил и сгубил его могучие силы.
Победитель накинул цепи рабства и на душу детей. Кавказских гор; и из гордых, непреклонных и смелых духом героев они превратились в толпу забитых и жалких рабов: прекрасная мечта красивой жизни — нежная и пугливая птица — отлетела от поруганных гор Кавказа. Поколение же рабов дает поколение еще худших рабов, и никогда не прилетит к ним обратно спугнутая мечта. За это презирает и ненавидит их гор¬дый Кавказ...
Но когда среди рабских потомков геройского Ша¬миля блеснет случайной сказкой яркая жизнь джиги¬та, то радостью прошлого оживляется грудь Кавказа. Она трепещет, и ликует, и потрясает гнезда — аулы, и в ужасе мечутся тогда люди. И вместо презренных да¬ров — кумиров презренных людей — горы Кавказа дают одинокой душе всю тоску, боль утерянной сво¬боды и новую силу для подвига мести.
Среди мрака рабских душ и гнили рабской жизни острой, светлой и оглушительной молнией озаряють те кто гибнет в неравной борь¬бе... После каждой смерти героя толпа рабов ликует; она рада тому, что избавилась от живого укора про¬шлой, героической жизни... Но Кавказ не ликует, он грустит и свято хранит в гуле лесов, в реве потоков и в недрах своих гор дивные образы и песни о погиб¬шей, но прекрасной и могучей душе...
И кто прислушивается к его таинственному голо¬су, тот слышит о муках, о страданиях и страстях вто¬рого имама Чечни и Дагестана — об Алибеке и его ге-ройских соратниках, слышит об абреках — о Гехе, о Зелимхане, слышит о всех, кто погиб, восстав против участи раба.
И разносит потом пандурист по всему Кавказу песни о вольных людях. Рабы Кавказа слушают песни внимательно, вспоминают рассказы стариков, грустью откликаются на зов далеко улетевшей мечты стари¬ны... а потом — потом мирно пашут поля свои, сме¬нив шашку буйной свободы на плуг позорного раб¬ства...
И еще более гневно, еще презрительнее смотрят на аулы высокие, гордые горы — и стоном стонет седой Кавказ. «О сыны могучих предков. Отчего вы так жадны к грошам моим — к металлам и хлебу — и так презираете мои сокровища, которым нет цены? Отче¬го вы не берете от меня силу яркой и смелой жизни, жажду подвига и высокого полета?» Но безмолвны рабские аулы, и глухо замолкают призывы горных сил. И оттого грустен, печален и суров тон горных песен м сказаний об абреках и о вольной жизни.
Так же грустно и печально и сказание о любви аб¬река Асира.
Лишь один Асир, говорит это сказание, никогда не пахал, не сеял и не торговал во всем ауле, другие жили плугом, жили непосильной работой и потом и, рабы ничтожных желаний и чувств, Искали сытости и покоя. Асир же жил ночными дарами буйного Терека, быстрого Коня и смертоносного ружья и жаждал опасности и риска!
Он имел лучшего коня и клялся, что не отдал бы его, за все сокровища мира.
Его страстная и сильная душа искала буйной жиз¬ни и, презирая мирный труд, тешилась веселой абреческой игрой за вольным Тереком, среди казачьих станиц. Много раз Асир кидался в самые объятия смерти, но она его упорно бросала от себя, и Асир .всегда спасался из самых опасных положений и схва-ток.
И скоро надоело Асиру жить так, и теперь уже без волнения, по привычке он ездил за Терек, по привычке бился с врагами и не испытывал тех восторгов и на¬слаждений битвой, которые составляли раньше усла¬ду его жизни.
Сильно загрустил Асир и в тоске своей устремился к людям и их жизни, которую он все же презирал...
Асир стал бывать и на свадьбах... И раз на свадь¬бе в своем ауле Асир вновь почувствовал острые вол- нения и терзания в груди, как в те времена, когда он наслаждался страстями ночных набегов. Увидел Асир красавицу Нанту, и сам не свой стал Асир...
Душа его искала опоры себе и нашла ее в любви к Нанте; всю жажду подвига и сильных страстей Асир перенес на Нанту, и скоро все мысли и чувства его были заняты ею одной.
А Нанта? Нанта же не любила джигита.
И настойчиво, упорно, но напрасно добивался ее любви Асир. Возил ей шелк и драгоценности, добытые из разгромленных городских магазинов, и, бросая все к ногам Нанты, говорил ей: «Это не потом и не раб¬ством добыто, а силой моей великой любви к тебе».
А Нанта говорила: «Дары твои принимаю, чтобы не оскорбить тебя, но, Асир, я все же не люблю те¬бя...» И Асир страдал: эти бесконечно повторяемые слова девы острым ножом проникали ему в сердце и подымали волны страстей и мук...
И горячо, весь вздрагивая, рассказывал Асир о своей любви.
«Слушай, Нанта. Силу необъятную я чувствовал в теле и в душе своей. Бросался в борьбу против силь¬нейших и всегда выходил победителем... Но встретил я тебя — и исчезла моя сила и моя гордость: ты без боя меня победила... Только ты одна во всем ауле не боишься гнева моего, и только твою власть признаю я
;
Прошло пять лет...
По всей Чечне гремело и наводило ужас имя Асира -абрека, отвергшего и бога и людей...
Асира прокляла вся страна, его именем пугали младенцев.
Асир ненавидел всех людей и в буйной жестокости убивал, терзал и мучил их, никому не давая пощады...
.
А Нанта, слыша ужасы об Асире, задумчиво пока¬чивала головой и вспоминала старое...
У нее уже были дети...
Мало-помалу исчезла и былая красота, и светлые мечты, и гордость когда-то прекрасной девы...
Из прекрасной грезы джигитов Нанта преврати¬лась в заботливую хозяйку и мать...
Кагерман был первым богачом, его уважали в ау¬ле и льстили ему. Он был хороший муж, был добр к жене, любил ее и детей.
Но чего-то недоставало Нанте...
Когда прошел первый угар любовной страсти, ко¬гда ее прекрасные мечты одна за другой стали поки¬дать ее, полную прозы семейного очага, Нанта нача-ла часто задумываться.
Она вспоминала старое и ей казалось, что в нем, в пережитом, лежало то, чего недоставало ей теперь, , чего не давали ей ни Кагерман, ни дети, ни все прелести семейного очага.
Да нет же, не может быть», — прерывала она пить своих воспоминаний из девичьей жизни, как бы наткнувшись на что-то ужасное, и, чтобы прогнать мысли мечты, принималась за какую-нибудь домашнюютт работу...
Однажды весь аул взволновался, обрадовался: с хищной радостью передавали друг другу, весть что Асир-абрек ворвался в казачью станицу там сложил свою буйную голову... Услышала это и Нанта, сидевшая с мужем и детьми- порога своего дома.
Услышала и низко опустила голову...
Частые и крупные слезы одна за другой падали на ее колени.
«Ты что?» -спросил Кагерман…
Но на вопрос мужа и на тревожные взгляды детей Нанта ничего не ответила: она переживала что то страшное, огромное, плакала о чем то навсегда ушедшем, о потерянной мечте….
О чем она плакала, Аллах ведает: темна душа человека, а душа женщины еще темнее…. 1918год.