Мурселаго остановилась в метре от калитки, за которой скрылись Маруся и Филька. Сергей Дмитриевич посмотрел на часы и заглушил двигатель. У него было полно времени до обеда, который он собирался провести с исключительной пользой для себя и для города.
– Садись! – приказал он в опущенное пассажирское окно, когда Маруся появилась на улице. – Есть разговор!
– Беги домой, малыш! – Маруся приголубила лобастую башку с несуразно маленькими ушами и подтолкнула пса к дороге. – Мы можем поговорить на улице? Мне бы не хотелось садиться в эту машину...
– Понимаю! – Он вышел на проезжую часть и остановился перед капотом. – Садись за руль.
Она настороженно посмотрела на этого добродушного, на первый взгляд, толстяка, но не заставила себя упрашивать.
– Девочка моя! – прошептала она и опасливо потрогала приборную панель, сжала рычаг переключения передач, благоговейно опустила руки на руль. – Прости меня, малышка!
– Хорошая тачка, – сказал хозяйский сын, втиснувшись на пассажирское сидение. – Я доволен.
Маруся защелкнула ремень и рванула с места так, что Сергея Дмитриевича вдавило в кресло. Мурселаго шаровой молнией неслась по улицам города, не останавливаясь на красный свет, обгоняя на узких дорожках, на скорости вписываясь в повороты, проскакивая между нарушающими правила пешеходами и короткими зигзагами объезжая неровности на дороге. Пассажир пыхтел и упирался ногами в пол, прохожие оборачивались, а машины жались к обочине. Она сделала пару кругов по площади перед зданием городской администрации, до полусмерти напугав сонного гаишника, дежурившего возле стоянки, и встала, как вкопанная.
– Я слушаю! – Маруся с еле скрываемой усмешкой повернулась к потному Сергею Дмитриевичу. – О чем вы хотели поговорить?
– Вечно мой папаша связывается с ненормальными, – прохрипел тот и полез в карман за носовым платком. – Я хочу знать, сколько ты еще пробудешь в городе.
– А тебе какое дело? – прищурилась она, поглаживая руль. – Я не у тебя на кухне, я тут живу.
– Твое присутствие было терпимо, пока он развлекался с тобой. Теперь любовь закончилась, и тебе пора ехать.
– Куда ехать?
– А вот на это мне глубоко плевать. Я хочу, чтобы ты убралась из города. Я готов купить твою квартиру дорого, добавить денег и создать тебе все условия для переезда в другую область, как можно дальше отсюда.
– Переезда в другую область? – Маруся не верила собственным ушам. – А зачем мне переезжать?
– Ты много крови попортила моим людям, и надеяться, что город примет тебя...
– Твоим людям? Ты сказал "твоим"? Помнится, год назад другой человек называл этот город своим.
– Папаша тешит себя мыслью, что производство делает его хозяином, – презрительно скривился неблагодарный отпрыск.
– Но у него здесь не только производство, – горячо возразила Маруся, защищая интересы человека, который отказался защищать ее. – Магазины, бензоколонки, общепит. Я ведь не ошибаюсь, правда? И его благотворительная деятельность...
– Давай-ка обойдемся без красивых слов. Ты не его адвокат и даже не пресс-секретарь. Ты всего лишь баба, с которой он наигрался. Тут таких полгорода, и почти все моложе и красивее тебя. Хотя надо отдать тебе должное, ты продержалась дольше многих. А теперь вспомни, наконец, про свою гордость, и уезжай.
– Иначе?
– Иначе ты все равно уедешь, но без денег, без помощи, без моего дружеского участия.
– А чем я мешаю лично тебе?
– Ты мешаешь одной уважаемой особе, которая обратилась ко мне за помощью.
– Нет, – протянула Маруся и покачала головой. – У тебя в этом деле свой интерес, и я хочу понять. Люська мечтает получить его деньги. А что получишь ты?
– У меня есть все! – вороватые глазки забегали по приборной панели. – Я здесь хозяин.
– Ты хочешь власти? Ты собираешься каким-то образом получить власть над городом и его людьми. Вы как стая стервятников, хотите поделить его царство. Но как мое присутствие мешает тебе?
– Власть? Он гордится тем, что город принадлежит ему, и мы всегда поддерживали в нем эту утопическую идею. На самом деле, он почти никогда здесь не жил. Он приезжал сюда, как барин в Яр, с девками отдохнуть, отоспаться, зверье пострелять. А год назад ты свалилась, как снег на голову, и все изменилось. Он стал задерживаться, стал интересоваться городом, не формально, чтобы денег дать и услышать благодарные выкрики толпы, а как хозяин. Он начал лезть в дела администрации и в бюджет, шантажировать меня пожертвованиями. Пока он был с Люськой, его волновали другие проблемы. Он имел ее и возил по курортам. Она не любительница сидеть в нашей деревне, и он тоже не задерживался тут. Но стоило появиться тебе, и он стал прямо-таки домоседом. Но это не его город, а мой. И мне не нужен ни свадебный, ни настоящий генерал.
– И все равно я не могу понять, при чем тут я, – настаивала Маруся, начиная догадываться.
– Как только ты уедешь, Люська найдет способ забраться в его постель. А уж оказавшись под ним, она знает, как заставить его вспомнить о политических амбициях, например. Или о развлечениях на Ибице и на Ривьере.
– То есть я мешаю Люське увезти его подальше от города, чтобы развязать тебе руки?
– Ты умная бабенка, я всегда подозревал. И ты не будешь артачиться, потому что это не в твоих интересах.
– Ты понятия не имеешь о моих интересах.
– Однако же папашу ты упустила. А свято место пусто не бывает. Так что пакуй свои вещички, пока он не вернулся, забирай своего кобеля и присмотрись к карте России. Могу обеспечить тебе неплохой домик где-нибудь под Сочи. А то вдруг решишь посмотреть на Приморье? У меня там приятель не последний человек.
– Да пошел ты! – в негодовании огрызнулась Маруся и в последний раз окинула нежным взглядом свою машину. – Таких, как ты, в колыбели надо душить, гаденыш! Мелкий прыщ, воюющий с женщинами и подсиживающий собственного отца.
– Ты язык попридержи, стерва! И не таких обламывали!
Маруся усмехнулась и вышла из машины посреди площади. Из пассажирской двери вывалился потный и злой глава местной администрации.
– У тебя есть три дня на раздумья.
– А потом что?
– Увидишь.
Она прошла мимо изумленного гаишника и вскинула руку перед проезжающим такси.
– Я тебя предупредил! – напомнил местный царек.
Маруся мысленно добавила к его имени несколько ярких эпитетов и сравнений, и, садясь в машину, не удостоила хозяйского сынка даже взглядом.
Срок в три дня оказался не пустой угрозой, как беспечно полагала Маруся. Филька вбежал в подъезд первым и вдруг насторожился и пошел к лестнице, оставив хозяйку в лифтовом холле.
– Эй, малыш, ты куда? – удивленно позвала она, и в ту же секунду Филька взвизгнул, а из-за угла послышались торопливые шаги. – Филя, Филечка!
Трое молодых мужчин окружили ее так быстро, что она даже пискнуть не успела.
– Прокатимся? – предложил один и подтолкнул Марусю к открывшимся дверям лифта.
Она не спрашивала, что им надо, не кричала и не пыталась биться, молча доехала до последнего этажа и, подталкиваемая в спину, поднялась на два пролета лестницы под крышу.
– Что вы сделали с моей собакой? – спросила она, когда идти уже было некуда.
– Посидит пока в каморке со швабрами. А ты побеспокойся лучше о себе.
– Я и беспокоюсь, – вздохнула она и прислонилась к стене. – Что вам надо?
– Догадайся! – хохотнул один и подошел вплотную, так что ей пришлось отвернуться, чтобы не задохнуться от запаха пива и чеснока. – Ничего деваха, аппетитная.
– Мы тебе привет принесли от твоего старого знакомого, – сказал второй и зашел с другой стороны. – Он говорит, что ты непослушная девочка, и тебя следует немножко наказать.
– Этот ваш знакомый – сволочь несусветная, – не сдержалась Маруся, почувствовав загулявшую руку на своем бедре. – Он еще наживет неприятностей на свою задницу.
– А чего это ты такая смелая? – Другая рука взялась расстегивать блузку на ее груди. – Или по мужику стосковалась?
– Точно не по тебе!
– Попробуешь и будешь скучать по мне всю оставшуюся жизнь.
– Едва ли. Вы втроем моему мужчине и в подметки не годитесь.
– Ух ты! И кто же твой Илья Муромец?
Маруся молчала, пока они лапали ее в четыре руки, и не смела назвать имя человека, который еще недавно был ее мужчиной, а потом отказался защитить ее.
– Она сказки сочиняет!
– У меня будет ребенок, – вспомнила о себе Маруся, надеясь обойтись без помощи хозяина. – И я не хочу его потерять.
– Ребеночек? Мы любим детишек, да, парни! – Тяжелая ладонь легла ей на живот. – Особенно делать!
Он дышал ей в лицо перегаром, оттесняя менее настойчивого приятеля, и Маруся знала, что имя – ее последний шанс вырваться из липких рук посланцев Сергея Дмитриевича.
– Отец вашего заказчика, который окончательно спятил, если прислал вас сюда, – выпалила она, уклоняясь от слюнявого рта. – И ребенок тоже его.
– Дмитрий Алексеевич? – Насильник замер и обернулся к своим подельникам. – Я слышал, что у них...
– Она блефует!
– А если нет? – потные руки разжались, и Маруся стиснула в кулаке расстегнутую на груди блузку.
– Ты хоть знаешь, почему мы здесь? – спросил третий, стоящий в стороне.
– Ваш господин хочет, чтобы я уехала из города, но я не уеду.
– Ты или слишком смелая или слишком глупая!
– Или мне просто некуда ехать.
– Короче, – подвел итог тот, кто ни разу не прикоснулся к ней. – Информацию мы до тебя донесли, дальше думай сама. Но если ты дорожишь своим здоровьем и жизнью своего ребенка, то собирайся и езжай. Потому что он решительно настроен выставить тебя из города.
– Я подумаю, – неожиданно для себя прошептала она, вдруг потеряв волю к сопротивлению.
– Хорошая девочка!
Пропахшая табаком рука на прощанье прошлась по волосам, потрепала по щеке. Маруся как во сне слушала удаляющиеся шаги и голоса, как громом пораженная. Когда все звуки замерли, она еще долго стояла под крышей, сжимая в руке блузку, не в силах собрать обрывки мыслей, прежде чем пошла вниз по лестнице освобождать от ведер и швабр верного Фильку.
Алена посмотрела на дисплей мобильного телефона, оставленного шефом на столе, и злорадно заулыбалась. Сейчас она устроит этой московской примадонне Варфоломеевскую ночь.
– Да? – томным голоском спросила она у трубки. – Слушаю.
– Кто это? – опешила Маруся, уверенная, что услышит другой голос.
– Здравствуйте, Машенька! – нараспев промурлыкала Алена. – Ищите кого-то?
– Где Дима? – спросила Маруся, наплевав на даму, ответившую по его номеру. – Мне надо с ним поговорить.
– Дмитрий Алексеевич сейчас очень и очень занят, – пела Алена, наслаждаясь своей властью. – Он не может разговаривать. У него важное совещание.
– Алена? Какого черта ты отвечаешь по его телефону? С кем у него совещание?
– Но вы можете подождать его в кабинете, – не отвечая на вопрос, сообщила Алена.
– Позови его сейчас же! – рассердилась она.
– Он сейчас немножко не в форме и не может разговаривать с бывшей любовницей. Совещание продлится час. Вы успеете застать его на месте.
– У него свидание? – внезапно догадалась Маруся. – Он встречается с женщиной? Прямо в офисе?
– Всегда лучше увидеть своими глазами, чем слушать сплетни, правда?
Маруся прижала ладонь к животу и с минуту просто дышала, приходя в себя от услышанного. Прошло всего две с половиной недели. Он не мог так быстро утешиться в объятиях очередной красотки. Или мог? Если он с женщиной, ей там нечего делать. Но если она не поговорит с ним, если не скажет ему о ребенке... У нее остаются считанные дни до момента, когда поздно будет принимать альтернативное решение. И до момента, как его сын пришлет к ней более решительных парней.
Лексус втиснулся на заводской стоянке между двух Жигулей, и Маруся соскочила на пыльный асфальт. В хозяйской машине напротив дремал Константин, местная шавка лениво лежала в солнечном пятне, а вокруг нее крутились пятеро пузатых щенков. Маруся расправила пояс у юбки, подергала цепочку с крестиком, провела рукой по волосам и захлопнула дверь машины.
– Люсь, – сказал Костя в трубку, провожая ее глазами до входа, – ты не тяни время. Она приехала на завод. Если они договорятся, то можешь попрощаться со своими планами. Звони уже!
Маруся так и не придумала, что скажет отцу своего ребенка, но дольше ждать было нельзя. Тонкие каблучки, сбиваясь с ритма, простучали через холл, она почти искренне улыбнулась охраннику и поднялась на административный этаж.
Алена не скрыла ехидной улыбки при виде бывшей пассии шефа. Вчерашняя надменная примадонна была бледна и взволнованна, хотя и пыталась казаться уверенной в себе.
– Где он?
– На массаже.
– Где? – изумилась она, не поверив словам секретарши.
– Я провожу, мне не трудно.
Алена поднялась из-за стола и, виляя бедрами, как манекенщица, прошествовала к лестнице. Маруся двинулась следом, думая, как удержаться на ногах и не упасть прямо тут. Головокружения вернулись, слабость по утрам не давала встать с кровати. Единственная радость была в том, что организм позволял есть все, что ей заблагорассудится. Но на нервной почве ей не хотелось есть, и не получалось нормально выспаться.
– Вот!
Алена указала на стеклянные створки с надписью "медицинская часть". Маруся вошла первая и толкнула ближайшую дверь, но та оказалась закрыта, а наманикюренный Аленин палец указал на массажный кабинет в конце короткого коридорчика. Она сделала несколько шагов и бесшумно нажала ручку. Дмитрий Алексеевич без рубашки стоял возле окна и смотрел на улицу. Следов присутствия женщин в комнатке с кушеткой и массажным столом не было. Алена разочарованно заглянула внутрь и удивленно поморгала густо накрашенными ресницами.
– Дима!
Он обернулся, и обе женщины увидели небритый подбородок и расстегнутый ремень под обозначившимся животом.
– Машка! – Он со счастливым лицом шагнул ей навстречу, как будто не было почти трех недель непонимания. – Иди ко мне!
Она бросилась вперед, разом позабыв о проблемах и приготовленных откровениях, обхватила руками, прижалась и замерла, не слыша обращенных к ней слов.
– Как ты сюда попала? Да перестань реветь, посмотри на меня! – Но она боялась оторваться от его груди и понять, что все это ей приснилось в очередном кошмаре на одинокой кровати. – Машка, хватит! Скажи что-нибудь! Ну, хоть кивни, что ты меня понимаешь!
– Димочка, я так соскучилась! Если бы ты знал, как я жила все эти дни!
– Черт знает, как ты жила! Не ела, не спала, пела в ресторане и возилась с чужими детьми и собаками. А то я не знаю! Загнать себя хочешь?
– Не хочу!
– А чего хочешь? Чего ты добиваешься своими выкрутасами?
– Я тебя хочу, Димочка! – прошептала она, подняв к нему несчастное мокрое лицо. – Не отпускай меня, пожалуйста!
– Конечно, меня! – заворчал он, как сытый зверь, прижав ее к простенку между двумя окнами. – Кого ж тебе еще хотеть, как не меня!
Алена нервно топталась перед открытой дверью, наблюдая, как руки шефа уверенно шарят под Марусиной юбкой. А когда юбка вдруг оказалась почти на талии, Алена захлопнула дверь и в ярости стиснула кулаки. Такого исхода она не ожидала. Где шляется эта дура, которую специально наняли, чтобы вернуть хозяина к прежней жизни?
– Ох, Машка, что же ты вытворяешь!
Она не знала, относится ли этот возглас к трем прошедшим неделям или к тому, как ее ловкие пальцы управлялись с молнией на его брюках, и не сразу поняла, что дверь в кабинет снова открылась.
– Где наш котик? – прозвучал игривый женский голос, и Маруся посмотрела через его плечо в дверной проем.
– Это твоя массажистка?
Хозяин обернулся, удерживая сползающие брюки, и даже присвистнул от изумления, как уличный мальчишка. Девица на высоченных каблуках, как минимум на голову выше его, была затянута в короткий белый халатик на молнии, снизу из которого уходили к полу длинные ноги, а сверху наполовину вываливалась пышная грудь. Рыжие кудри, ярко накрашенный рот и подведенные тонкие брови завершали портрет звезды из немецкого порнофильма.
– Ты эту вызывал к себе в офис? – снова уточнила Маруся, поспешно одернув юбку и застегивая блузку негнущимися пальцами. – Тебе требуются услуги подобных девиц?
– Маш, я понятия не имел, как она выглядит, – отозвался он, не отпуская глазами неожиданную гостью. – Я спину потянул и попросил Алену...
– Тебе Алены мало? – Маруся протиснулась мимо него на середину комнаты и внезапно вспомнила, зачем пришла. – Мне настоятельно рекомендовали уехать из города, Дима. Последнее предложение поступило из городской администрации позавчера вечером. Я хотела увидеть тебя до отъезда и поговорить, но теперь, похоже, такая необходимость отпала.
– Из городской администрации? – Он с трудом смог отклеить взгляд от порнодивы и повернулся к Марусе, осознав, что дело принимает неожиданный оборот. – Что это значит, Машка? И что значит "необходимость отпала"?
– Я уезжаю, Дмитрий Алексеевич! Завтра утром меня в твоем городе не будет. Я не научусь бороться за себя, мне уже поздно. Да и не хочу. – Она улыбнулась одними губами и посмотрела вдаль за окно. – А сегодня вечером я в последний раз спою для тебя в твоем ресторане. Если ты, конечно, найдешь время прийти.
– Что ты придумала! Какая борьба? Куда ты поедешь?
– Не знаю, – пожала плечами беспечная Маруся и отступила к двери. – Ведь достаточно просто выехать из дома...
Он принялся застегивать ремень, слушая, как удаляется по коридору звук ее каблуков.
– Дмитрий Алексеевич! – вскрикнула Алена, когда он пошел к выходу, оттеснив массажистку. – А рубашка?
– Ты уволена! – рявкнул он, сдернув со стула рубашку и не попадая в рукава. – Чтобы духу твоего здесь не было через пять минут!
Марусиного Лексуса на стоянке и след простыл. Константин, как всегда, спал за рулем хозяйской машины, а сотрудники администрации завода торчали у окон, глядя, как беснуется посреди пустого пространства человек, владеющий всем городом и упустивший единственную женщину, которая его любила.
Она не могла вспомнить, по каким дорогам каталась дотемна и как вернулась обратно в город. Времени заскочить домой уже не было, и Маруся запарковалась возле ресторана, прошла сквозь толпу гудящих посетителей, рассеянно кивая и не глядя в любопытные лица. В гримерке она заперла дверь изнутри, натянула на почти незаметно располневшую талию концертное платье, собрала волосы на затылке и тщательно подвела глаза и брови. Из зеркала на нее смотрела сорокалетняя женщина, заблудившаяся в своих мечтах и потерявшаяся в чужом городе.
– Ну что же, Маруся Климова! Твой выход! – Она улыбнулась своему усталому отражению, и зазеркальная подруга Дмитрия Алексеевича предательски заблестела глазами и всхлипнула. – Все будет хорошо, Машка! Ты же знаешь, у тебя всегда все заканчивается хорошо.
Зал был полон, и хозяин за своим столом не сводил с нее глаз, перекатывая в пальцах бархатную коробочку в глубине кармана.
Первую песню она спела из рук вон плохо, извинилась перед публикой и взяла себя в руки. Следующие два часа она пела, как под гипнозом, почти неотрывно глядя в холодные глаза медведя.
"Что ты наделал, Димка! Что мы оба натворили!"
Но мужчина смотрел без выражения и курил одну за другой. А потом его телефон, лежащий возле тарелки, взорвался звоном. Дмитрий Алексеевич прищурился на высветившийся номер и, сжав аппарат в ладони, вышел из зала, потеряв интерес к сцене.
Официант подал ей очередную записку, и Маруся открыла сложенный пополам листок из ежедневника. Почти по диагонали твердым размашистым почерком было написано "Аненский. Звезда". Маруся, оцепенев, снова пробежала глазами по одинокой строчке. Сомнений быть не могло, она знала этот почерк и знала человека, который никак не желал запомнить, что фамилия поэта, как и его имя, пишется с двумя буквами "н".
За столиками шумели, кто-то потребовал Успенскую, на него зашикали и голосом пожилого человека вежливо попросили "Пять минут".
Маруся едва нашла в себе силы оторваться от листка и оглядеть зал, где не было свободных мест. Мельтешили официанты, стайка девиц перемещалась от одного столика к другому, и она никак не могла сосредоточиться и увидеть человека, приславшего записку. В том, что он наблюдает за ней сейчас, она нисколько не сомневалась.
– Ну что поем, Маруся? Что ты вытащила в лотерею? – тихонько спросил Сергей Сергеевич, с легким недоумением глядя на окаменевшую, как жена Лота, примадонну.
– Сейчас... – рассеянно ответила она и пошла вглубь сцены.
Через несколько секунд она вернулась с гитарой и села на услужливо подставленный Сергеем Сергеевичем стул, водрузив потертый корпус на колено и пробежав пальцами по узкому грифу.
Шевеление в зале стихло, ближние столики обернулись к сцене, на которой происходило странное действо. Взяв несколько аккордов и подтянув колки, Маруся вытащила заколку из волос, и тяжелые пряди упали ей на плечи. Она встряхнула пшеничной гривой, как молодая кобылка, выпущенная в весенний загон, и снова бросила короткий взгляд в зал. Тот, кто видел ее сейчас, должен быть оценить этот жест. И он оценил, отложив бесполезное меню и готовясь услышать их песню.
Его жена запела практически без проигрыша, сразу влилась в мелодию, будто пела ее все эти месяцы вдали от дома, и все предыдущие годы, и вообще всегда.
"Среди миров, в мерцании светил", – ее голос взлетел над головами публики и устремился к самому потолку, скрывавшему таинственные миры, о которых писал поэт. "Одной звезды я повторяю имя, Не потому, что б я Ее любил, а потому, что мне темно с другими".
Сколько раз Димка Климов повторил это в их юности, не умея толком сказать, что чувствует к ней, не смея даже произнести слово "любовь". "И если мне на сердце тяжело, Я у Нее одной ищу ответа, Не потому, что от Нее светло, А потому, что с ней не надо света!"
Сильный Марусин голос разносился над притихшим рестораном, и завсегдатаи переставали жевать и пить, и забывали подносить ко рту зажженные сигареты, потому что никто не видел раньше такой Маруси Климовой, не слышал такого голоса в обрамлении незамысловатых гитарных аккордов. Песня оборвалась внезапно, и Маруся еще помедлила, прикрыв ладонью затихающие струны, встала и поставила гитару рядом с собой.
– Зачем ты приехал? – спросила она, глядя в зал и щурясь от сигаретного дыма. – Год прошел.
Люди за столиками оглядывались в поисках чужака, и Маруся даже разглядела две плечистые фигуры в дверях, но никак не могла... И тут он встал во весь рост. У нее сразу же сделалось несчастное лицо и вымученная улыбка, а руки замирали и снова сходили с ума, потому что на пальце давно не было кольца, от которого напоминанием о двадцати прожитых годах осталась бледная полоска.
– Догадайся.
Он шел к сцене, как танк, не замечая препятствий. И препятствия предпочитали сами убраться с его пути, отодвигая стулья и опасливо сторонясь. С момента, как он возвысился над залом, всем стало ясно, что это ее муж, потому что таким и должен был быть ее муж – основательным, как бронированный Мерседес, и уверенным в себе, как президент.
– Дима, год прошел! – повторила она тише и обняла себя руками за локти, будто к ней направлялся не человек, а ледяной ветер из Арктики.
И, казалось, весь зал видел, как она замерзала, бледнела, реже дышала, и даже темные омуты зрачков подернулись хрусткой ледяной коркой.
– Иди сюда, – сказал Дмитрий Климов, подойдя к ступеням, и протянул руку. – Спускайся.
Ей ничего не оставалось, как положить пальцы в развернутую ладонь и довериться его силе и справедливости. И по мере того, как она спускалась, она становилась все меньше. И вскоре в зале рядом с его массивной фигурой совсем исчезла прежняя Маруся, которую знал город.
– У меня теперь другая жизнь.
– Ты поиграла в другую жизнь, пора возвращаться.
– Прошло много времени...
– Не для меня.
– Но Димочка!..
Она непривычно попыталась спорить, но он взял ее за плечи и встряхнул, словно приводя в чувство.
– Дура ты, Мышь! Сбежала, как дворовая девка. Я чуть было не подумал, что к любовнику...
Маруся улыбнулась через силу и неопределенно качнула головой.
– Скорее, от твоих любовниц.
– Ты же знала, что они никто для меня. Ты всегда была умнее всех.
– Я устала соревноваться с твоими подругами.
– Тебе пришлось со мной трудно, – с неуклюжим сочувствием сказал он и провел пальцами ее по щеке. – Я понимаю.
– Очень.
Она еле сдерживала подступившие слезы, разом окунувшись в воспоминания прожитых лет и того последнего дня, когда приняла решение уйти.
– И ты решила, что станет легче.
– Я надеялась...
– Получилось?
– Стало совсем по-другому, но тоже трудно, – призналась она, глядя на идущего по проходу хозяина.
Зал замер, даже ножи и вилки перестали стучать по фарфору, а Сергей Сергеевич оставил в покое клавиши и заерзал на круглой табуретке.
Человек, бывший двадцать лет ее мужем, усадил ее на ближайший стул и устроился напротив, даже не подозревая, что оба стула были навсегда приписаны к хозяйскому столу.
– Не помешаю?
Дмитрий Алексеевич остановился возле своего места и сверху вниз смотрел на непрошеных гостей, но самоуверенный Климов махнул рукой, позволяя ему сесть. Маруся почувствовала, как ее щеки загораются румянцем.
– Как ты нашел меня, Дима? – первой спросила она, прервав затянувшуюся паузу.
– Мне позвонили.
– Позвонили?
– Приятный женский голос на удивление легко обошел моего референта. Когда я услышал твое имя, мне осталось только записать адрес и вызвать машину. Похоже, твоя конкурентка очень хочет избавиться от тебя.
– И не она одна, – вздохнула Маруся.
– Ты увела у нее мужика, да, Мышь?
– Дима, я не думаю...
– Это я не думаю, что ты целый год хранила мне верность. Я бы удивился...
– Не хранила, – созналась она с выпрыгивающим из груди сердцем. – У меня есть мужчина.
– У тебя был мужчина, – желчно напомнил он. – Пока я не приехал и не забрал тебя в Москву.
– Ты не можешь забрать меня, я тебе изменила.
– Мы в расчете!
– Разве год моей неверности компенсирует двадцать лет твоих похождений?
– Нет никакой разницы, Машка. Один или сто – это все равно измена.
– Формально это не измена, потому что я ушла от тебя.
– Ты не подала на развод. Ты носишь мою фамилию, в твоем паспорте стоит штамп. Ты до сих пор считаешь меня своим мужем, – усмехнулся чудовищно логичный Климов и похлопал ее по руке.
– Все не так просто...
Она искала слова, но впервые слова не хотели находиться. Она ждала поддержки, но хозяин медвежьего угла молчал.
– Кто он? – первым прервал паузу муж. – Ты хотя бы нашла мне достойную замену?
– Дима, прошу тебя...
– Судя по этой безделушке, – Дмитрий Климов с уважением провел пальцем по браслету на ее запястье, – моя девочка сделала правильный выбор и ни в чем не нуждалась.
– Она нуждалась в любви и заботе, – ответила Маруся на немой вопрос Дмитрия Алексеевича, не повернув головы.
– Если он не заботился о тебе, он не достоин тебя. Ты же привыкла иметь только самое лучшее, да, Мышь? Где в этом захолустье можно найти мужика с деньгами и положением? Если только он не какой-нибудь мафиози местного розлива.
– Тут все по-другому, Дима, и ты не можешь судить о человеке, не зная его.
– Но я могу судить о наших с тобой отношениях. За двадцать лет никто не узнал тебя лучше. И никто не заботился о тебе больше, чем я.
– А потом ты разлюбил...
– Это ты так видела, Мышь! А мы просто устали. Все устают. Этот год многое поставил на свои места.
– Так и есть. Я попыталась разобраться в себе, Дима...
– Вот и умница. Значит, я вовремя приехал за тобой.
– Климов! – Маруся на мгновение зажмурилась. – Я не готова начать сначала.
– Машка! – Дмитрий Климов придвинулся вместе со стулом и поймал ее нервные пальцы в ладонь. – Не будь такой эгоисткой. Даже я готов начать сначала. И ты ведь не думаешь, что моя семейная жизнь была сплошным удовольствием? Ты помнишь, через что я прошел с тобой?
– Ты? – изумилась она, подняв на мужа посветлевшие русалочьи глаза.
– Твои слезы, твои нервные срывы, твои таблетки, черт бы их побрал! Тебе кажется, что это касалось только тебя? Сотни раз я не решался повернуть ключ в замке, потому что ты несла этот бред про собаку, потом про детей, снова про собаку. Ты жила для себя и думала о себе. Ты считаешь, мне легко было любить тебя такую, на постоянном надрыве? Я в любой момент мог собрать свои вещи и уйти. Но в отличие от тебя я никуда не ушел, потому что у меня есть семья, есть ответственность за мою жену.
– Мои слезы и срывы были не на пустом месте, – почти шепотом напомнила Маруся.
– Но ты не станешь отрицать, что вынести это было почти невозможно?
– Почти невозможно, – согласилась она. – И мне невозможно, потому что ты гулял. И ты не можешь измениться.
– Все мужики гуляют, – сказал он с усмешкой и поцеловал Марусины пальцы в плену своей руки. – Как будто ты нашла себе херувима! Целый год у тебя была возможность мстить мне. Ты довольна?
– Я не пыталась мстить тебе! – вскинулась она, холодея под взглядом молчащего хозяина.
– Да как ни назови. Ты год прожила в этом Бобруйске, развлекалась в чужой постели и принимала подарки от своего любовника. Этого достаточно, чтобы я подал на развод. Но, как видишь, я здесь и не хочу развода. Я хочу назад свою жену.
Если бы он нашел ее через две недели, через месяц, даже через три месяца и произнес эти слова, все бы вернулось на круги своя. В их ухоженную квартиру в центре мегаполиса, в их воскресные утра, в их богатый дорогими спорткарами гараж. В ее прежние обиды, страхи и воспоминания о прошлом. Но он опоздал на целый год.
– Я работаю по контракту, – уцепилась за последний аргумент Маруся. – Я пою и не могу все бросить.
– Контракт заканчивается через три дня, – холодно вклинился в их беседу Дмитрий Алексеевич и принялся щелкать зажигалкой, лишь бы не смотреть ей в лицо. – Мы не будем препятствовать...
В конце концов, сигарета разгорелась, Климов отпустил взглядом невольного свидетеля, и Маруся поняла, что это город отторгает ее, как инородное тело, и что мужчина по другую сторону стола даже не попытается удержать ее.
– Вот видишь, и контракт не проблема. А тебя ждет твоя галерея и толпы психов со своими гениальными инсталляциями.
– Димочка, ты не понимаешь...
– Что у тебя неземная любовь и светлые перспективы? И я стою между тобой и твоим счастьем? – Она прижала ладони к щекам и пожелала умереть в тот же миг. – Ты немолодая тетка, а рассуждаешь, как обкурившаяся первокурсница. Это со мной у тебя любовь и перспективы, так что иди за руль и не тяни время. Отвезешь меня домой, по дороге вся дурь выветрится, а там уж я тебя неделю из постели не выпущу. Где твоя сумка?
– В гримерке.
Он подозвал официантку и, сунув ей пятьсот рублей, велел принести Марусины вещи прямо сюда. "Чтобы ей не пришло в голову сбежать от мужа через кухню", – пошутил он и поцеловал жене руку с подарком любовника на запястье.
– Мне надо поговорить с тобой, Дима, прежде чем принять решение, – понизив голос, вспомнила она.
– С каких это пор ты принимаешь решения? Оставь это дело мне. У нас будет черт знает сколько времени в дороге. Успеем наговориться!
Дмитрий Алексеевич опрокинул в себя полную рюмку водки и сразу налил вторую. Фарс закончился, и вопрос с ее отъездом был улажен. Теперь оставалось навести порядок в городе, который позволил себе интриговать против него. Пришла пора пройтись частым гребнем по своему зарвавшемуся окружению. Или просто объявить военное положение и комендантский час и ввести трибунал и прочие репрессивные меры. А там, где идет война, потери неизбежны. И если она думает, что он сам станет первой жертвой с разбитым сердцем...
– Дай мне пять минут, чтобы попрощаться, – попросила Маруся, сдавшись под напором мужа.
– Узнаю свою Машку! А то я уж думал связать тебя и отнести в машину! – засмеялся он и бегло оглядел зал цепкими глазами. – Не задерживайся, ночь на дворе.
Она покивала ему вслед, как китайский болванчик, и подняла глаза на хозяин.
– Мышь? – передразнил Дмитрий Алексеевич и криво усмехнулся. – Он зовет тебя мышью?
– Какая разница... Ты ошибался, сказав, что он бросил меня.
– Да ты слепая! – Хозяин наклонился к ней через стол, не скрывая тихого бешенства. – Он все это время был уверен в тебе, где бы ты ни была. А когда эта анонимная тварь позвонила, он понял, что больше не может тебе доверять. Что отпуск закончился, и пора забирать тебя домой.
– Я не вещь, меня нельзя просто так забрать!
– Вот как? Однако же у него получилось. Все так, как ты хотела.
– Неправда! Все не так, все должно было быть иначе!
– Ну, если я разочаровал тебя, то мне жаль.
Он справился со своей ненавистью и выпустил густую струю дыма вверх, потеряв интерес к женщине.
– Тебе не жаль, – вздохнула Маруся, глядя в его каменное лицо. – Ты даже не пытался бороться за меня.
– Бороться за тебя с твоим мужем, фотографии которого ты носишь в сумке, сравниваешь меня с ним и мечтаешь вернуться в его постель? Ты сама сделала выбор.
– Если тебе так проще думать... – Она помолчала, оглянувшись на сцену, где провела столько месяцев, а потом буднично сказала. – Прошу тебя, забери Фильку домой. Я не смогу посмотреть ему в глаза.
– Отлично! Первым номером пес! Мне в глаза ты смотришь без угрызений совести!
– И Маше с Димой передай, пожалуйста, что я обязательно их заберу, – едва слышно добавила она и проглотила твердый комок в горле. – Я обещала, что не оставлю их.
– Обещать ты умеешь!
– Дима, не начинай! – Она оставила ключи от квартиры на столе и поднялась, глядя в пол. – Мне пора.
– Ну, так иди.
Она сделала шаг в сторону и обернулась. Уйти от него было невозможно, как невозможно было еще раз начать жизнь заново с человеком, который прожил с ней двадцать лет и вдруг оказался чужим.
– Дима!
– Ну?
– Если ты скажешь... я не уеду.
– Что я должен сказать?
– Ты знаешь. Просто произнеси это вслух.
– Мы играем в угадайку?
– Не надо играть. Скажи то, что считаешь нужным, если я все еще твоя женщина.
– Ты не моя женщина!
Она шла к выходу, стиснув в побелевших пальцах сумку, но поймав на себе торжествующий взгляд королевы красоты, отклонилась от курса и без опаски приблизилась к змеиному логову, где Люська и Любаня злорадствовали по поводу разыгравшейся мелодрамы. Женщины замолчали в ожидании развязки, а Маруся оперлась обеими руками о край стола и, чуть раскачиваясь, как кобра под дудочку факира, отчетливо произнесла:
– Тебе кажется, что ты выиграла, принцесса? Может быть, ты даже затащишь его в постель, потому что ему нравится секс с тобой. Но он никогда не женится на тебе. После таких, как я, они не женятся на таких, как ты. Климов не смог, и он не сможет. И скажи спасибо, что я не рассказала ему, что ты спишь с его сыном! – Любаня сделала большие глаза и воззрилась на свою подругу, густо залившуюся краской. – А заодно передай этому тупому неудачнику, что ему никогда не быть хозяином в городе, где бы Дима ни проводил время. У города был и будет только один хозяин, а вы все – пошлые марионетки, которым грош цена в базарный день. – Маруся с чувством исполненного долга улыбнулась. – И если однажды я захочу сюда вернуться, ты пожалеешь о каждом прожитом тобой дне.
И не дав сопернице даже рта раскрыть, она вышла из зала, провожаемая изумленными взглядами завсегдатаев.
– Люська, ты с ним спала? – заволновалась почти пришедшая в себя Любаня. – Ты же знала, что у меня с ним...
– Заткнись, дура! – прошипела скомпрометированная королева. – Хозяин услышит.
Но Дмитрий Алексеевич не слышал Марусиного монолога и Любаниной истерики. Он смотрел на скатерть, где еще недавно лежала тонкая рука, перехваченная дорогим браслетом. Женщина уходила легко и налегке, оставив все, с чем пришла в этот город год назад, не привязанная к материальным ценностям и отношениям. Уже завтра она сдаст браслет в комиссионку, а свои воспоминания в утиль в обмен на привычную жизнь жены успешного столичного бизнесмена и эксклюзивное авто, которых сойдет с конвейера сто или даже десять. Он никогда бы не смог ей дать тех благ, которые были у нее в замужестве. Его Лексус против ее Мурселаго был как тушканчик против тигра. И ее квартирка с разобранной кроватью в центре города, чашки с кофейным ободком на дне и этот браслет... И может быть, даже секс с ним – все оказалось смешным и ничтожным. Его чувства ничего не значили, и в первую очередь смешными и ничтожными были именно они, заставившие его поверить, может быть, впервые в жизни, и купить бессмысленное кольцо. "Люби меня сильно. Меня никогда не любили сильно!" Зачем он признался ей, зачем дал ей в руки этот козырь? Он ведь с ранней юности знал, что никто и никогда не сможет его любить. Даже он сам.
Дмитрий Алексеевич направился к выходу, бросив рассеянный взгляд на притихшую Люську. И хотя логика подсказывала, что приезд Марусиного мужа, спровоцированный ревнивой стервой, был неизбежен рано или поздно, он не стал церемониться и играть в снисходительного государя.
– У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы собрать вещи и покинуть мой город. – Его голос перекрыл возбужденный шум голосов, обсуждающих скандальную историю с любовным многоугольником. – Я понятно говорю? Можешь забрать с собой все, что в состоянии увезти. И заодно прихвати эту идиотку, которая больше у меня не работает.
Хозяин стоял на пороге ресторана с тлеющей сигаретой в пальцах и смотрел, как его женщина разговаривала с двумя бугаями возле Лэнд Ровера, как улыбалась им, дружески прикасалась к мощным плечам под безупречными пиджаками. Рядом с этими громилами ее муж казался не таким внушительным, как в зале, зато Маруся в своем длинном переливающемся в свете фонарей платье и с распущенными волосами выглядела как школьница, сбежавшая с выпускного бала. Муж обнимал ее за талию и изредка целовал в макушку, и тогда было видно, как поднимались и опадали ее плечи. А потом его охранники сели в машину, и яркие фары просветили стоянку и стоящий поодаль Порше. Муж подтолкнул ее к водительской дверце, она нерешительно взялась за ручку, помедлила и обернулась.
Дотлевшая сигарета обожгла пальцы, Дмитрий Алексеевич чертыхнулся и выронил ее под ноги, пропустив момент, когда Маруся вдруг пошла в его сторону, оставив за спиной "новую" прошлую жизнь.
– Дима...
– Чего тебе еще?
– Ты должен был удержать меня!
– Я ничего тебе не должен, – возмутился он, сунув руку в карман, и сдавил бархатную коробочку, грозя раздавить.
– Ты должен сказать, что любишь меня, – настаивала она, переступая на высоких каблуках и торопясь получить ответ. – Ты ведь любишь?
– Мария, быстро в машину! – загремел за спиной властный голос.
Вместо ответа она подошла к мужчине совсем близко, умоляюще глядя на его сжатые губы.
– Прошу тебя... Я не могу уехать, если ты любишь.
Он помрачнел, как грозовая туча. Ловко она переложила решение на него! Почему он должен спасать ее от нее самой, от явившегося в провинцию, как римский император, мужа, от его громил, от всего города, который восставал против чужаков, едва завидев их на пороге? Она смеет искать у него защиты! А что ему делать с ее предательством? С тем, что она обещала любить и все время ускользала из рук, как шелковая нить. Дворовую собаку и чужих детей она ставила выше мужчины, который заботился о ней все эти месяцы.
– Ты уже приняла решение.
– Я женщина, мне можно быть непоследовательной. – Она виновато улыбнулась, пытаясь заигрывать с ним. – Останови меня, Дима.
– Ты клялась, что никогда не уйдешь, ты использовала меня, чтобы отомстить ему. Никому не позволено использовать меня.
Он уперся, как паровоз в обвалившемся туннеле, где впереди не видно просвета. И даже не подозревая, что можно просто сдать назад и вырваться из опасной темноты, продолжал биться в глухую стену своих ошибок и сомнений.
– Ты многого не знаешь, Дима.
– Ты тоже многого не знаешь и уже не узнаешь. Уезжай!
– Даже если я совершила миллион ошибок... – Она помедлила, прежде чем привести последний аргумент. – Я люблю тебя и останусь, если ты этого хочешь.
– Ты ждешь, что я стану драться за тебя? – Яд недоверия отравил последние минуты ее присутствия, но он ничего не мог с собой поделать. – Что мы сцепимся с ним посреди улицы, как два кобеля?
Он стиснул зубы, чтобы не сказать лишнего, и ушел обратно в ресторан, в сердцах хлопнув тяжелой дверью, а Маруся осталась стоять на границе двух своих жизней до тех пор, пока тяжелая рука не легла ей на плечо.
– И ты думала, что сможешь остаться с этим человеком?
– Я должна тебе кое-что сказать, Климов, – не поднимая головы, сказала неверная жена.
– В машине. – Он твердо обнял ее и развернул в сторону Порше. – Я не намерен задерживаться тут ни на минуту. Дорога долгая, успеешь рассказать все свои тайны.
Порше вспыхнул яркими огнями, вырулил со стоянки и медленно покатил по улице в сторону загородного шоссе.
Заслышав шум удаляющихся машин, хозяин вышел из ресторана и направился к брошенному Лексусу. Ему предстояло забрать томящегося взаперти Фильку и продолжить привычную жизнь. Хотя, что делать с ее собакой и своим будущим, он не понимал и не желал понимать.
– Ты ошибаешься, я никогда тебя не любил. Я тебя хотел, но любить не любил! – громко заявил он, когда радио в машине неожиданно запело одну из Марусиных песен о любви, и вдруг со всей силы грохнул кулаком в обшивку двери. – Черт бы тебя побрал, Машка! Я ведь был совершенно уверен, что тебя мне оставят навсегда...
Филька выл, и это было слышно даже в подъезде на первом этаже. Дмитрий Алексеевич стиснул зубы от злости и ткнул в кнопку лифта. "Сволочь, причитает, как на похоронах!" Он сунул ключ в замок, и Филька замолчал, прислушавшись к звукам за дверью.
– Нет ее, нет! – взорвался он, когда пес вылетел на площадку и, оскальзываясь на поворотах, помчался за угол к лифту. – Не понимаешь, тузик? Тебя она тоже бросила!
Филька вбежал в квартиру, как будто не мог поверить, что мужчина говорит правду. Уселся перед ним, вытянулся в струнку, поднял морду вверх и испытующе посмотрел в сузившиеся от гнева глаза.
– Ты тупой, что ли? – Его вывела из себя необходимость объяснять собаке прописные истины. – Она уехала. Навсегда!
Пес склонил голову набок и заскулил, будто не доверял авторитетному мнению хозяйкиного друга. Дмитрий Алексеевич обогнул его по дуге и прошелся по квартире, как слепой прикасаясь к ее вещам.
– Бардак, везде бардак! Ни тряпки в шкаф убрать, ни чашку за собой помыть... Ну и кому нужна такая баба?
"Тебе нужна", – тявкнул за спиной ее невоспитанный пес. "И мне нужна!"
Хозяин подхватил с подушки невесомую рубашку, вызвав к жизни десятки воспоминаний, которые толкались в голове, оттесняя друг друга. Он машинально перекинул шелковую шкурку через плечо и вспомнил, что в сказках положено было ее сжечь, чтобы красавица не сбежала. Или наоборот, жечь было нельзя? Эти ее сказки, про любовь, про волшебство, про злых колдунов, которые окружали их и завидовали их счастью... Он был не мастак их рассказывать, да и запоминать не пытался, пока она была рядом. Дмитрий Алексеевич тяжело задышал и наклонился за томиком Есенина, чтобы не думать. Но Есенин тоже не помог, мелькнул страницами про нежность и обман, и мужчина, словно обжегшись, бросил книжку на одеяло. За спиной вяло топтался пес, норовя просунуть лобастую морду под руку. Хозяин обошел кровать, погладил высунувшийся из приоткрытого шкафа рукав шубы, отогнул занавеску и посмотрел на чернеющие кроны деревьев в парке.
– Она мне эти сказки рассказывала столько месяцев! И что теперь? Что?
Он, сгорбившись, как старик, сидел на привычном месте за кухонным столом и стряхивал пепел прямо на пол.
– Я сто раз мог затащить ее в постель. А тебя она пустила сразу. Почему? Я что, хуже тебя?
Филька, привалившись к дверному проему плечом, вслушивался в бессвязную речь мужчины и силился понять, как жить дальше, пока не вернется хозяйка.
– Я три года был женат на его матери. Думаешь, этого мало, чтобы понять, что второй раз в такую петлю только дурак полезет? А кольцо тогда зачем? И мысли эти про стакан воды у смертного одра? Ведь анекдот же, и все знают, что смешно. А мне не смешно было, понимаешь? Стакан воды... после секса! И кофе этот по утрам... – Он потрогал щекой шелк ее рубашки, и в виске застучала, запульсировала отравленная предательством кровь. – Интересно, он довезет ее до дома или прямо в машине?.. Она ведь не стала с ним разводиться. Значит, надеялась?
При мысли, что где-то на обочине, в тени внедорожника, его Маруся обнимает бывшего, нет, настоящего мужа в тесном Порше, ему стало тошно и захотелось завыть вместе с ее псом. Надо было срочно усмирить разыгравшееся воображение, заставить себя не думать, как они исполняют этот сложный фокус в тесной спортивной машине. Но вышедший из-под контроля мозг неожиданно привел его в массажный кабинет, где в последний раз он обнимал свою Машку, прижав к стене между двух высоких окон. В те несколько минут он так торопился, ошарашенный ее приходом, что теперь не мог вспомнить ни ее белья, ни запаха туалетной воды, ни даже ее поцелуев.
Хозяин в недоумении посмотрел во внимательные глаза Фильки. Теперь, когда она выехала за границы его владений, когда не будет тревожить его душу своими песнями, не будет прикасаться и смотреть, он начнет забывать о ней. Это так естественно для человека – забывать то, от чего больно, защитная реакция, говорят врачи. Правда, он привык наступать, а не защищаться, но он справится. И не с таким справлялся. Надо дать себе немного времени, и все успокоится, забудется, перестанет саднить. Он уронил на пол ее рубашку, потрепал по голове пса и вышел вместе с ним в коридор, заперев осиротевшую квартиру.
Филька без приказа запрыгнул в машину и подышал на пассажирское стекло, как будто собрался что-то написать на запотевшем окне.
– Какая же ты дура, Машка! – неизвестно к чему сказал хозяин и в раздражении посмотрел на собаку. – И я тоже хорош, нечего сказать...
Оставленный во дворе на ночь, Филька снова принялся выть. Дмитрий Алексеевич, вознамерившийся поработать, потому что сон даже и близко не подходил к его спальне, выругался и забрал собаку в дом. Филька долго бродил по первому этажу, стуча когтями по плитке, как десяток модниц на каблучках, а потом снова подал голос.
– Филимон, быстро ко мне! – взревел Дмитрий Анатольевич, стоя в дверях кабинета. – И пасть закрой.
Филька покорно приплелся к его ногам, свесив морду почти до земли и вяло размахивая хвостом.
– Я бы тебе водки предложил, но тебе не поможет, – сказал мужчина и шире раскрыл дверь кабинета. – А мне поможет, да что-то тошно водку пить.
Пес как куль с костями свалился на ковер перед письменным столом и закрыл глаза.
– Ну, может, ты и прав, – согласился хозяин и, взяв со стола бумаги, пересел в кресло. – Глядишь, хоть так усну.
Кресло оказалось очень удачным средством борьбы с бессонницей, потому что вскоре бумаги соскользнули с колен и ручка выпала из ослабевших пальцев. Пес приоткрыл глаз, заслышав шуршание на ковре, но снова зажмурился и горестно вздохнул. Когда теперь ему случится спать рядом с хозяйкой?
Сны, наполнившие кабинет, были у обоих похожи, и не всегда можно было понять, где чей. Вот она ведет машину, поглядывая на пассажирское сидение, вот они обнимаются на кровати, вот шуршит пена в наполненной до краев ванне, а вот они завтракают вдвоем и улыбаются солнечному дню. Сны были светлые и реальные, как будто она никуда не уходила, как будто можно что-то вернуть или в чем-то задержаться дольше, чем на мгновение.
– Дима, – негромко позвал голос, – почему ты спишь в кабинете? Спать в кресле вредно.
– Угу, – согласился он, проведя ладонью по лицу, прищурился и подергал ворот рубашки. – Жить вообще вредно.
– Смотря с кем! – напропалую флиртуя, сказало привидение и многообещающе улыбнулось.
В его мучительном сне о несбыточном пес вскочил на ноги, как укушенный, и кинулся к женщине в длинном переливающемся платье.
– Сидеть!
Резкий окрик заставил Фильку затормозить и со всего маху плюхнуться на зад, завалив на сторону задние лапы, как несмышленый щенок. Мужчина помассировал переносицу и окончательно открыл глаза.
– Не ходи никуда утром, тебе надо нормально выспаться, – сказала Маруся, оставшись на своем месте посреди едва освещенной фонарями комнаты.
– А тебе?
– И мне надо. Я тоже никуда не пойду. Ты же знаешь, я люблю спать до полудня.
– Я тоже люблю с тобой спать до полудня, – по-мальчишески признался он в своем сумасшедшем сне.
И тут пес залаял, и сразу стало ясно, что это не сон. Что Маруся стоит посреди кабинета в его коттедже, одетая в знакомое концертное платье, и подаренный им браслет играет гранями на ее запястье.
– Маша? – поразился он, не доверяя яви еще больше, чем снам. – Ты здесь?
– Я хотела спросить, не знаешь ли ты кого-то, кто захочет купить Порше? Он совсем новый, в феврале только приехал в Москву.
– Ты опять торгуешь машинами?
– Мне нужны деньги.
– На что тебе деньги? Ты же не умеешь ими распорядиться.
– Мне предстоит множество расходов в ближайшие месяцы, – вздохнула она. – Тебе самому Порше не нужен?
– Почему ты вернулась? – хмуро спросил он, не расположенный к шуткам.
– Я обещала, что останусь с тобой.
– Я не просил об этом.
– И это меня не радует. Но я сама обещала.
– И уехала, – как упрямый подросток, не умеющий прощать, напомнил он.
– Мне надо было поговорить с мужем. С бывшим мужем, – уточнила Маруся.
– Ты снова решила его бросить?
– На этот раз он меня, – вдруг рассмеялась она и сделала шаг к его креслу. – Он сказал, что подаст на развод, когда доберется до Москвы.
– Ты так плохо исполнила супружеский долг? – съехидничал мужчина и наклонился, чтобы собрать бумаги и не видеть ее лица, когда она расскажет, как у них это было в машине.
– У нас ничего не было, Дима, – серьезно ответила Маруся и приблизилась еще на шаг. – Не было и быть не могло.
– Это еще почему?
– Потому что у меня есть ты, Филька и дети. Моя новая жизнь.
– Чем супружескому долгу мешает уличная собака и чужие дети?
– Дима, нет никакой уличной собаки и чужих детей. Есть наш Филька и наши дети. Наши с тобой.
– Вон оно как! – Он выбрался из объятий кресла и отошел подальше к окну, чтобы не искушаться ее близостью и коварными словами. – Хочешь убедить меня, теперь я семейный человек, воплощающий в жизнь мещанские идеалы? Дом, жена, собака, двое детей.
– Трое детей, – спокойно поправила его Маруся. – У тебя есть жена, собака и трое детей.
– Ну да, у меня уже есть одно великовозрастное чадо... Полагаю, с меня хватит отцовства.
– И все же тебе снова придется побыть отцом.
– Ну, положим, двоих я знаю. А где ты возьмешь третьего?
Он принялся искать в карманах потерявшуюся зажигалку, натыкаясь на бархатную коробочку, которая сегодня была неуместна больше, чем всегда. В этой суете и раздражении он не заметил, как она подошла и встала рядом, удержав его суетливую руку. Он невольно разжал пальцы и позволил ей приложить внезапно вспотевшую ладонь к блестящему платью.
– Вот здесь!
– А ты спросила меня, хочу ли я заводить с тобой детей?
Он попытался отнять руку, но она крепко прижимала ее к животу.
– Я не успела спросить, Дима. Я много лет была уверена, что после выкидыша у меня никогда не будет детей. Поэтому, если ты не хочешь от меня ребенка, скажи мне прямо сейчас. И помоги продать Порше, потому что другого имущества у меня нет, а на зарплату певицы я малыша одна не подниму.
Маруся отпустила его руку, расстроившись от собственной речи, и сделала попытку отодвинуться, но он, теряя голову от ее тепла и запаха, обхватил ее за талию и прижал к себе.
– Ты шутишь, Машка? Это твоя очередная игра? Продажа машины, семейная идиллия предпенсионного возраста, общий ребенок?
– У меня дома лежат пятнадцать положительных тестов на беременность, я сдавала анализы, ходила к гинекологу, снова покупала тесты. Мне оставили всего лишь пару дней, чтобы принять решение... Но я не избавлюсь от нашего ребенка. Несправедливо было бы уехать и ничего тебе не сказать о нем.
– Почему ты столько времени молчала?
– Ты тоже не все мне рассказывал. Но даже если тебе не нужен ребенок...
– Я понятия не имею, нужен ли мне ребенок, – признался он, глядя ей в лицо. – Я вообще не думал о детях, о собаках и о семейной жизни. Не в последние двадцать пять лет. – Он был взволнован и почти не замечал, что она тоже испугана и решительна одновременно. – Но я точно знаю, что целый год хочу тебя.
– С тремя детьми, – напомнила Маруся, еще не в силах начать дышать и перестать бояться. – И с собакой.
– И с твоими дурацкими фокусами, – подтвердил он. – Прямо сейчас и хочу.
– Прямо сейчас и получишь, – пообещала она. – Только давай решим вопрос с кольцом.
– С каким кольцом? – насторожился он.
– С тем, которое ты пытаешься мне подарить уже целый месяц и каждый день откладываешь. Не могу же я сказать "да", не получив кольца.
– Я еще ни о чем тебя не спрашивал, – усмехнулся он, чувствуя, как надрывно колотится сердце.
– Ну так спроси!
– А если я не готов?
– Ладно, – безмятежно согласилась она. – Не будем торопиться. Завтра ты сделаешь мне предложение по-человечески, с цветами, шампанским, испачканными на колене брюками и расскажешь, как ты меня любишь и жить без меня не можешь. И про руку и сердце, все, как положено. А сегодня просто достань кольцо и задай нужный вопрос.
– Ты слишком много требуешь, женщина! – притворно нахмурился он.
– Но отдаю-то еще больше!
И прежде, чем он собрался снова возразить, она притянула его за шею и поцеловала, заставив забыть обо всем, что случилось с ними в последний день, в последний месяц и даже в последний год. И теперь он мог без спешки запоминать запах ее духов, упругое касание груди и нагретый шелк белья под платьем. Но когда он собрался свести слова к минимуму, а ощущения довести до максимума, она вдруг отстранилась и подставила открытую ладонь.
– Дима, если ты будешь тянуть время, опять что-нибудь случится. Это мое кольцо, отдай его мне.
– Ты целый год успешно притворялась бессребреницей. – Он разжал руки и полез в карман за многострадальной коробочкой. – Вот, если ты так его хочешь.
– Очень хочу!
Пока он надевал ей на палец кольцо, она не сводила внимательных глаз с его лица.
– Ну что, нравится?
– Безумно!
– Не ври, ты даже не посмотрела, – укорил он.
– Я только и делаю, что смотрю на тебя.
– А как же кольцо?
– Дим, если ты настроен узнать, выйду ли я за тебя замуж, спроси меня про любовь, что ли. А насчет кольца... Даже если бы это была фольга от конфеты, я бы все равно сказала "да".
– Да куда ты денешься от меня со своими детьми, собаками и перспективами на ближайшее тысячелетие?
– И знаешь, если ты решил жениться на мне только из-за ребенка, – с серьезным видом продолжила она, не оценив его шутку, – я тебя прощаю. Ты все равно будешь меня любить. Никто лучше тебя не сможет меня любить.
– Ужас, какая ты дура, Машка! Одна любовь у тебя в голове! – пробормотал он, пугаясь этого кошмарного слова, звучащего как приговор или диагноз. – Куда тебе детей рожать! Тебе самой еще нянька нужна.
– Мне нужен только ты, – вздохнула она. – Но ты мрачный, опасный, совершенно неприручаемый медведь! Временами я почти боюсь тебя. Но чаще всего боюсь потерять...
– Дурочка... – Он перебирал ее волосы и почти умирал от счастья, пока она произносила свои немыслимые и опасные признания. – Даже не рассчитывай, не потеряешь! Я собираюсь повсюду таскать тебя с собой. И не смей больше спорить. В конце концов, я здесь хозяин, а ты всего лишь моя женщина.
– Твоя женщина... только твоя.
Филька устал сидеть по стойке смирно и заскулил, привлекая к себе внимание, и Маруся подозвала его и тоже погладила, а потом отправила спать в каминный зал на шкуру, строго приказав вести себя тихо.
Пес улыбнулся во всю пасть, заставив мужчину и женщину переглянуться, и пошел исполнять команду, мечтая, наконец, отоспаться и получить на завтрак большой кусок сыра.
– Почему твоя собака все время улыбается? – в который раз удивился Дмитрий Алексеевич. – Никак не могу привыкнуть.
– Наша собака улыбается, – поправила его Маруся и потянула прочь из кабинета. – Слушай, давай продадим Порше и купим что-нибудь полезное!
– Что, например?
– Ну, не знаю... Приют для собак или заповедник.
Он не понял, говорит она серьезно или шутит, но с нее станет купить заповедник и оградить добрых невинных зверушек от злых виноватых охотников. Спасало только, что в этой стране заповедники не продаются.
– А может ликероводочный цех или цыганскую кибитку? – поддразнил он. – Ужасно нужная в хозяйстве вещь.
– Да, цыганскую кибитку в самый раз. Кстати, ты помнишь, что тебя пригласили в этом году на поляну? Ты ведь возьмешь меня с собой?
– Только если ты будешь петь для меня.
– А для кого же я все это время пела, Димочка?
Он вел свою будущую жену в спальню и снисходительно размышлял, что старая цыганка ошиблась, и пророчество не сбылось. Да, он почти потерял эту женщину. Но кто-то перепутал страницы в пьесе, и она прошла сквозь его сны, чтобы снова оказаться рядом. Почему она вернулась, он так до конца и не разобрался. Наверное, из-за ребенка. Или из-за собаки и троих детей. Но сейчас это было не так уж важно. Она вернулась, чтобы исполнить свое обещание и любить его так сильно, как никто не любил, даже если он был уверен, что его – дикого, не поддающегося дрессировке медведя – вообще невозможно любить.