Хвала небесам, он не являлся ни в ресторан, ни в квартиру целую неделю. Впрочем, ей все равно было спокойнее при мысли, что он неподалеку. С возвращением Дмитрия Алексеевича город сразу же преобразился, как разыгравшийся пес, заслышавший шаги хозяина у двери. Она с удовольствием думала, что даже его незримое присутствие заставляет людей говорить тише, быть осмотрительнее, избегать конфликтов и беспутных выходок. Дорожные работы на дороге, ведущей в город, ускорились в разы, фонари стали включаться по обеим сторонам улиц, и Мурселаго больше времени проводила на стоянке перед зданием администрации. Маруся не переставала удивляться, как в этом он был похож на ее мужа, которому тоже легко удавалось задать нужный тон работе.
Но воспоминания о муже в последние дни становились все более гнетущими. Приближался день его юбилея, и Марусина душа рвалась на части, требуя набрать знакомый номер и предостерегая, что звонить ни в коем случае нельзя. Чем ближе была эта дата, тем тяжелее ей было принять решение. Она отвлекалась только на занятия с Витькой и на посещение интерната, ну и на вечерние выступления, само собой. В остальное время она изводила себя сомнениями и слезами. И ей вовсе не было дела до мужчины, который каждый вечер проезжал мимо ее дома, отпускал Костю с машиной и поднимался на девятый этаж к своей королеве.
Поэтому, когда раздался звонок, она вслепую дошла до двери, натыкаясь на бредущего рядом Фильку, посмотрела в коридор сонными глазами и удивилась, узнав Дмитрия Алексеевича в нежданном госте.
– Вы?
– А ты еще кого-то ждешь?
– Ах, да, кофе, – вспомнила Маруся, не ответив на провокационную реплику, и пошла в кухню, ухватившись за Филькин ошейник. – Господи, зачем так все прятать! Сколько раз я говорила не класть ничего повседневного на верхнюю полку, – ворчала она, приподнимаясь на цыпочки.
– Давай я! – Он оказался позади, прижав ее к разделочному столу, и снял упаковку с молотым кофе. – Ты ведь этого хотела?
– Ммм, наверное! – задумчиво протянула она, испытывая острое желание постоять так еще немного.
– Надо тебе фланелевую пижаму подарить, – сказал он, неохотно отступив назад.
– Зачем?
– Чтобы не болталась неглиже по кухне, провоцируя меня своими округлостями.
– Я не пыталась.
Она обернулась, и он вздохнул и не смог заставить себя смотреть в другую сторону.
– Оденься. Мне довольно на сегодня развлечений.
Маруся пожала плечами и ушла в комнату, а когда вернулась в джинсах и футболке, кофе был уже готов, и гость курил в открытое окно, в задумчивости рассматривая поредевшие шапки деревьев. Ей вдруг захотелось самой подойти к нему сзади и обнять. Просто так, без далеко идущих планов и светлых перспектив. Прижаться щекой к спине и побыть в тишине, нарушаемой лишь ровным стуком сердца.
– У меня есть одно дельце километрах в пятидесяти отсюда. Прокатимся? – спросил он, не оборачиваясь.
– Хорошо.
– Ты за рулем. – Он успел поймать краешек ее улыбки. – А потом пообедаем. Я так и не знаю, какую кухню ты любишь.
– Я люблю вообще не есть, – призналась она с легким смущением. – Придумать, что съесть, купить, приготовить... Это так утомляет...
– Да уж! – Дмитрий Алексеевич покачал головой и посмотрел на нее, как на тяжело больную. – Как ты вообще-то дожила до этих лет?
– Были люди, которые обо мне заботились.
– И сейчас есть, – очень убедительно сказал хозяин. – Да, кстати, я тебе безделушку привез.
Она увидела у него в руках продолговатый футляр, как для дорогих ручек, но не успела удивиться, зачем ей ручка, когда футляр открылся.
– Боже ты мой! Это же...
– Он твой. – Мужчина снял с синей бархатной подушечки сияющий белым огнем браслет и застегнул его на тонком запястье. – Кажется, с размером я угадал.
– Это очень дорогая безделушка, – с укоризной сказала Маруся, рассматривая бриллианты в белом золоте. – Не для ресторанной певички.
– Не умничай. Просто скажи спасибо.
– Спасибо. Он изумительный.
– Я бы хотел свою награду, – неожиданно вспомнил хозяин и перевернул ее руку ладонью вверх. – Полагаю, я заслужил.
Он поцеловал прозрачную кожу над браслетом, помедлил и неспешно прошелся губами до локтевого сгиба. Маруся прикрыла веки и задержала дыхание, чтобы не выдать своих ощущений.
– Нет уж, – сказал он, оторвавшись от ее руки. – Ты лучше дыши, потому что скорая может не успеть. А то давай потренируемся делать искусственное дыхание.
Маруся рассмеялась и попыталась отнять руку, но он снова и снова прикасался губами к нежнейшей коже в локтевой ямке, и она теряла голову и волю к сопротивлению.
– Интересно, сколько времени уйдет на то, чтобы завоевать тебя по частям?
Она больше не отнимала руку и смотрела на него невидящими глазами, где прямо на поверхности омута серебрился игривый русалочий хвост.
– Похоже, я угадал, да, Маша?
– Что?
– С подарком угадал.
– Да, – тихо выдохнула она. – Очень угадал. Мне нравится.
– Пойдем дальше?
Он придвинулся и провел пальцем от локтя до плеча и обратно, пытаясь поймать ответную реакцию в ее затуманившихся зрачках.
– Надо ехать! – через силу ответила она и зябко передернула плечами. – Дело прежде всего.
Пока они ехали, Дмитрий Алексеевич рассказывал о своей задумке, первым шагом к реализации которой была покупка огромного участка земли, принадлежавшего когда-то большому колхозу. Земля несколько раз переходила из одних рук в другие, и сейчас концов уже было не отыскать. Он собирался выкупить землю у нынешних хозяев и построить там какой-то перерабатывающий комплекс. Но как только речь зашла о производстве, Маруся замахала рукой: "нет-нет-нет, это не для меня, даже не пытайтесь!"
– А что для тебя? – усмехнулся он. – Романсы петь и борщи варить?
– Боюсь, с борщами у меня тоже не очень, – вздохнула она. – Зато в Москве у меня была художественная галерея. В живописи я немного разбираюсь. Мы с мужем помогали начинающим художникам...
– Он денег давал, а ты? – не слишком церемонясь, потребовал ответа пассажир.
– А я... – растерялась Маруся. – Ну, я... организовывала все... выставки... экспертов приглашала. Впрочем, вы правы, в любом случае без Диминых денег это все было невозможно. – Она помолчала, глядя на дорогу. – Значит, я могу только петь. И машину вожу хорошо. Он любил со мной ездить. Когда-то он посадил меня за руль, хоть и не верил, что из этого выйдет что-то путное. Сам он тот еще гонщик, и я всегда боялась, когда он уезжал из дома один. Он меры не знает ни в чем. А уж на дороге – особенно. Выжмет из машины все, что возможно, и даже еще чуточку. Все время на пределе, на грани. И я знаю, что он классно водит, а сердце не спокойно. К счастью, теперь ему некогда гонять. Теперь у него три сменных водителя. Ну и я. Раньше была...
– Ты хорошо водишь, да, – согласился хозяин, оставив без комментария рассказ про бывшего мужа. – Наверное, надо было тебя в личные водители брать, а не в певицы.
– А пою плохо?
В ответ на осторожную Марусину улыбку он не к месту вспомнил, как завелся, слушая в ее исполнении старые песни
– Уже гораздо лучше, но еще есть, над чем поработать. Останови вон там, у проходной.
– Мне в машине подождать? – спросила она, разглядывая трехэтажное административное здание в центре поселка.
– Еще чего, со мной пойдешь!
– Но я как-то не вполне для переговоров одета.
– Просто помолчишь и посидишь рядом. Как группа поддержки.
– Группа поддержки танцует и скандирует лозунги!
– Я тебе потанцую! – шутливо пригрозил он и выбрался из машины. – Станцуем позже, когда сделку завершим.
Маруся улыбнулась, невольно представив их танцующими прямо на сцене под изумленными взглядами завсегдатаев ресторана, отпустила ремень безопасности и мысленно примерила несколько подходящих к случаю масок. Традиционная блондинка подходила лучше всего, поэтому прямо перед дверью кабинета, где их ждали, она расстегнула пуговицу на блузке, взяла его под руку и в ответ на хмурый взгляд лучезарно улыбнулась. Он с усмешкой похлопал ее по руке и распахнул дверь.
– Прошу прощения, господа, что я не один. Но оставить даму в машине я не решился.
Трое мужчин поднялись из-за стола и наперебой принялись уверять гостей, что дама нисколько не помешает, только что ей будет скучно слушать про контракты и юридические тонкости. Маруся, зардевшаяся от внимания к своей скромной персоне, села рядом с хозяином и окинула его взглядом влюбленной кошки.
Женщина на переговорах расслабляет, это она знала наверняка. Не тогда, когда на ней строгий костюм, под рукой три телефона, и в глазах светится беспощадность кобры, готовой к броску. А когда в вырезе поблескивает золотая цепочка, под толстой стеклянной крышкой стола видны длинные ноги, которые то и дело меняют положение, будто живут отдельной жизнью, а холеные ногти рассеянно постукивают по краю чашки, отвлекая внимание переговорщиков по другую сторону баррикад. Дмитрий Алексеевич пару раз показал раздражение, покосившись в ее сторону, но она ответила ему таким милым и непонимающим взглядом, что собеседники невольно заулыбались.
Пока секретарша одного из продавцов суетилась с чаем, и разговор на время прервался, Маруся мягко потрогала рукав его пиджака и с восторгом указала на высокую клетку в углу кабинета.
– Дима, смотри, попугайчики! Прелесть какая! Всегда хотела завести птичку. Такую, крупную... Чтобы она разговаривала.
– Птичку? – Он мрачно сощурился на ее смеющиеся губы. – Есть у меня один какаду на примете. Матерится, как сапожник. Хозяева не знают, куда его спихнуть.
– Фу, Дима! Такую не хочу! – Маруся наморщила нос в наигранном ханжестве. – Я сама ее научу...
– Уж ты научишь, конечно! Педагог! Кто бы тебя научил.
– Разговаривать?
Ее тонкие брови взлетели вверх, и ему стоило большого труда не улыбнуться этому представлению.
– Молчать, когда надо!
– Димочка, – виновато протянула женщина, понизив голос до шепота, и захлопала ресницами. – Ну я же молчу, я просто вспомнила...
– Вот и молчи! – сурово заключил он и придвинул к ней чашку.
Она послушно покивала и снова принялась с наивностью девочки в зоопарке любоваться попугайчиками, уводя мысли трех мужчин по другую сторону стола далеко от переговоров.
То, о чем рассуждали в кабинете, ей было скучно. Однако из сказанного она не упустила ни слова, переводила осторожный взгляд с одного лица на другое и приветливо улыбалась, наталкиваясь на ответный взгляд. Собеседники были внешне уверены в себе и чуточку взвинчены, но причина этой нервозности ей не давалась. По столу перемещались какие-то бумаги, упоминались постановления и акты, звучали незнакомые фамилии. Изредка продавцы обменивались понимающими взглядами, значения которых Маруся не знала, зато видела, что игра возобновлялась лишь тогда, когда ее спутник углублялся в чтение документов. Лицо Дмитрия Алексеевича оставалось невозмутимым с самого начала разговора, и по его глазам было невозможно понять, какие мысли зреют в этой массивной голове. Видимо, мужчины ждали более определенной реакции, потому что молчание покупателя и его придирчивое чтение бумаг усиливало их нервозность. Один все время поправлял заколку на галстуке, другой покачивался на стуле, как мальчишка, третий то и дело взглядывал на экран своего мобильного. Что-то с этими переговорами было не так. Маруся водила пальцем по краю опустевшей чашки и крутила головой, подчеркивая, что отчаянно скучает.
– А может, прокатимся и осмотрим, так сказать, будущие владения? – предложил тот, кто казался ей главным.
– Почему бы и нет.
Дмитрий Алексеевич неторопливо отодвинул стул и протянул руку женщине. Маруся с явным облегчением снова защебетала, теперь уже не боясь быть услышанной.
– Димочка, ты ведь помнишь, что нам нельзя опаздывать?
– Успеем, – отмахнулся он. – Вечно ты суетишься!
– Зачем мы будем обижать хороших людей?
– Мария, я же сказал!
– Хорошо, хорошо, дорогой! Только не сердись!
По отдельным словам, долетающим сзади, и игривому тону она поняла, что мужчины обсуждают вовсе не переговоры. Она беспечно подыграла им, прижимаясь боком к своему спутнику и то и дело вскидывая на него влюбленный взгляд. Теперь, когда продавцы не могли его видеть, лицо хозяина было хмурым, между бровей залегла складка, а подбородок был упрямо выдвинут вперед. Он позволил ей играть самой, обдумывая прочитанное и услышанное в кабинете. Просторный минивэн бежал по сухой грунтовой дороге между заброшенных полей. Маруся смотрела за окно, не забывая улыбаться, перебирала пальцами рукав хозяйского пиджака и выразительно касалась коленом ноги своего спутника.
– Боже мой, эти осенние краски! Эти леса в золоте и багрянце! Пышное природы увяданье...
– Вы любите Пушкина, Мария? – поддержал светскую беседу тот, кому не давала покоя заколка на галстуке.
– Ну, конечно, кто же не любит Пушкина! – лукаво сверкнув глазами, отозвалась Маруся. – Правда, Дима?
– Ты любишь Пушкина?
– Неужели ты забыл? Я ездила в Болдино несколько лет назад, в середине сентября. Это было непередаваемое...
– Довольно с меня этих историй в пятый раз! – оборвал ее Дмитрий Алексеевич. – И не ерзай ты, Бога ради, как устрица на тарелке! Что за манера!
Он накрыл ее нетерпеливое колено ладонью, и она вспыхнула и замолчала, уткнувшись взглядом в его руку. Минивэн остановился на пригорке, и пассажиры вышли, оглядывая открывающийся вид.
– Отсюда вся территория, как на ладони. Вон там старое русло, сама река почти на полкилометра ушла западнее. Те постройки остались еще с советских времен...
Маруся прогулялась вдоль выщербленной дороги, элегантно балансируя на высоких каблуках, а потом вдруг сошла с утоптанной земли и направилась к кромке поля, балансируя, как акробатка на канате.
– Мария, куда тебя черт понес! Наказание, а не баба! – заявил Дмитрий Алексеевич на повышенных тонах. – Извините, сейчас я с ней разберусь.
Он догнал ее довольно далеко от дороги, ухватил за локоть, повернул к себе. Она засияла счастливой улыбкой, которую даже на расстоянии не могли не заметить оставшиеся на дороге мужчины.
– Дмитрий Алексеевич, с продажей что-то не так.
Выражение ее лица нисколько не соответствовало этим обеспокоенным словам. Он напрягся и всмотрелся в улыбающиеся губы.
– Что не так?
– Не знаю. – Она изящно водрузила руку ему на плечо и придвинулась ближе. – Но они нервничают и переглядываются.
– Тебе показалось.
– Я чувствую такие вещи! Не могу объяснить, просто чувствую. Стоило вам опустить глаза к бумагам, начиналась пантомима. Вас ничего не напрягло в документах?
– Криминала там нет.
– И все же надо перепроверить по своим источникам.
– По каким источникам?
– Ах, да откуда я знаю! – Она кинула быстрый взгляд на дорогу и игриво заулыбалась вдаль. – И обнимите меня, что ли. А то они решат, что у нас тут слет цареубийц.
Тяжелая рука без промедления легла ей на спину, помедлила и опустилась ниже.
– Ты так хотела? Или еще ближе?
Куда уж ближе, когда перестаешь чувствовать собственную одежду и нейтральную территорию! Маруся на мгновение затаила дыхание и с трудом заставила себя не закрывать глаза.
– Прежде чем давать им ответ, – очень медленно начала она, – поищите информацию в другом месте, может быть, у прежних владельцев. Подключите частных детективов, юристов. Ну вы же знаете, как это делается.
– Понятия не имею! – Теперь его губы смеялись и произносили слова, которые не имели никакого отношения к тому, что делали руки. – Расскажешь?
– Пора вернуться к нашим друзьям.
– Муж брал тебя на переговоры?
– Никогда. Но он делился тем, что его беспокоило.
– Я даже не могу сформулировать, что меня беспокоит.
– Тогда берите тайм-аут и ищите.
– И где бы я был без твоих советов! – Снисходительная усмешка почти сползла с его лица, или просто он был так мучительно близко, и она уже не могла отличить его реального от него, играющего свою роль. – Мне кажется, нам следует ответственно отнестись к роли любовников.
– Наверное. – Маруся продолжала беспечно улыбаться. – А иначе они заподозрят...
– Теперь уже не заподозрят!
Пока они возвращались к продавцам, Маруся почти задыхалась от злости. Он позволил себе немыслимую вольность, получив разрешение всего лишь на деловой поцелуй и ни к чему не обязывающее объятие. В глазах мужчин читалось восхищение пополам с похотью. Ступив на дорогу, она высвободила локоть, нахмурилась, и, краснея, забралась в минивэн. Она все еще чувствовала напор завоевателя, жадные губы и бесстыжую руку, ползущую вверх по ноге, сминая юбку. Когда он сел рядом, она с подчеркнутой брезгливостью отодвинулась и искоса посмотрела в сторону троих мужчин. Они были очень недовольны, зато хозяин являл собой пример невозмутимости и спокойствия.
Возле проходной обе стороны церемонно попрощались, и Маруся поспешила сбежать на водительское сидение.
– Я отложил подписание контракта, – сообщил Дмитрий Алексеевич, когда Ауди отъехала от здания.
– Хорошо, – холодно отреагировала она.
– Ты зря обижаешься, Маш.
– Вы слишком много себе позволяете.
– Так уж много?
– Вы распустили руки на глазах чужих людей!
– Я бы тоже предпочел без них... Но ты сама попросила!
– Ах, вот как! – Она чуть не взорвалась от возмущения. – Я старалась...
– Тебе и стараться не надо, ты отлично целуешься! – Она собралась ответить, но вовремя сообразила, что увязнет в этой скользкой теме и умолкла. – Спасибо, что поехала со мной.
– Перепроверьте все факты еще раз и тогда примите решение.
– Не думал, что ты окажешься полезным партнером.
– Зато вы были...
– Сукиным сыном?
– Вот именно!
– Хочешь, чтобы я пообещал, что больше до тебя никогда не дотронусь?
– Хочу! – в запале заявила она и прибавила скорости.
– Ты уверена?
Ни одной секунды она не хотела взять с него подобное обещание, но поощрять подобные вольности в отношении себя тоже не могла. Он ждал ее ответа с улыбкой и вне зависимости от сказанных слов готов был продолжить игру в любовников прямо в машине.
– Я есть хочу, – капризно вздохнула Маруся, невольно вернувшись к роли блондинки. – Прямо сейчас.
Он рассмеялся, довольный поворотом в разговоре, и пожал ее пальцы, плотно обхватившие руль.
– Только попроси!
– Фуагра и устрицы с божоле.
– Отличный выбор! – согласился Дмитрий Алексеевич. – Как раз по дороге есть классная шашлычная. И кофе там неплохой.
– Не угадала? – Маруся примирительно улыбнулась и подняла мечтательные глаза к бегущим навстречу облакам. – Вечно я ошибаюсь со своими желаниями.
После прокуренной шашлычной с хорошим мясом и достойным кофе он попросил ее заскочить в офис за документами, и перед въездом в город Ауди свернула к заводу. Он снова не позволил женщине остаться в машине и успокоил, что на сегодня все переговоры закончились, и ей не придется играть влюбленную дурочку. Маруся фыркнула и с высоко поднятой головой громко прошлась по гулкой плитке в большом холле. Секретарша в приемной одарила шефа умопомрачительной белозубой улыбкой и не смогла скрыть кислого выражения лица, едва Маруся выступила из-за его спины. Хозяин усмехнулся, заметив внезапные перемены в Аленином настроении, и потребовал два кофе в кабинет и не беспокоить. "Ясно, что не беспокоить!" – ядовито подумала секретарша, заметив вызывающе расстегнутую пуговицу на Марусиной блузке. "Но запереться будет надежнее, а то не ровен час кто-нибудь ворвется, а ты без штанов!" Она не стала торопиться с кофе, дав шефу и его пассии время расположиться в кабинете поудобнее и понервничать, теряя время в ожидании. Но когда она вошла, эти двое изображали полнейшее равнодушие друг к другу. Маруся листала в кресле какой-то проспект, а Дмитрий Алексеевич, обложившись бумагами, делал пометки в ежедневнике и сверялся с ноутбуком.
– Кофе! – громко объявила Алена, но не смогла привлечь его внимание.
– Поставь там, – буркнул он и поправил сползшие на нос очки. – Какие новости?
Под равнодушным взглядом Маруси Алена принялась докладывать о поступивших звонках, заходивших просителях, конфликте в отделе логистики и других событиях, случившихся в компании за время его отсутствия. Хозяин рассеянно кивал, иногда задавал уточняющие вопросы и был вполне удовлетворен работой своей помощницы, но глаз от бумаг так и не поднял.
– Мне бы в отпуск в октябре, Дмитрий Алексеевич, – ангельским голоском протянула Алена в последней надежде обратить на себя взгляд шефа. – Есть очень подходящая путевочка в Турцию.
– Ты хотела в ноябре в Египет, настолько я помню.
– Да, но Люська... Ой, извините, Людмила Александровна, сказала, что есть очень выгодное предложение.
– Ну, если Люська сказала... – Он, наконец, посмотрел на секретаршу, как будто она только что вошла. – С кем собираешься?
– Да я еще не думала... – замялась Алена, опустив игривые глаза. – Вроде бы все заняты...
– Ну да, ну да! – Он снял очки и весело подмигнул Марусе, которая сразу же уткнулась в проспект. – Я твоему занятому отпуск на октябрь еще весной подписал. Он, вроде, собирался с женой ехать. Передумал уже?
– Дмитрий Алексеевич! – воспылала праведным гневом Алена. – За кого вы меня принимаете?
– Ты уверена, что готова это услышать?
Маруся невольно хихикнула и прикрылась яркой картинкой с каким-то станком. Алена окатила ее ледяным взглядом, но открыть рот в присутствии шефа не посмела.
– Если Алла Петровна поймает тебя под этим жеребчиком, всю жизнь будешь работать на пластическую хирургию.
– Не поймает! – хищно прищурилась Алена, перестав изображать паиньку. – Вот из-за таких фурий я и предпочитаю разведенных мужиков.
– Ну, всех разведенных на вас, молодых и зубастых, не хватит! – Шеф явно забавлялся ее внезапной откровенностью. – Если только гаремы создавать...
– Да хоть гаремы, если муж будет ко всем ходить, а не с одной все время развлекаться! – в запале сообщила Алена и с вызовом посмотрела на заинтригованную Марусю.
Маруся вздернула бровь и отложила проспект, от души наслаждаясь странным диалогом между директором и секретаршей.
– По графику, что ли? – не унимался хозяин. – Или жребий будете тянуть?
– А хоть бы и по графику! Чем плох график? Сегодня одна женщина, завтра другая.
– Тяжелая жизнь ждет мужика, – размышлял вслух Дмитрий Алексеевич и пригладил волосы на затылке, словно примерил султанскую чалму. – Секс по расписанию и стая голодных баб за дверью. Я бы просил три выходных за вредность и молоко.
– Зато честно и никто не в накладе! – с убежденностью заявила Алена, пропустив замечание про выходные мимо ушей.
– Похоже, мужские потребности не в счет.
– Чем такая жизнь повредит его потребностям? – Алена очень натурально сыграла удивление. – Всегда, когда захочет...
– А если вообще не хочет сегодня и еще пару недель? Или возьмет, к примеру, и какую-то из вас по расписанию не захочет. Ты же не думаешь, что мужику все равно, кого и когда трахать?
Теперь Маруся уже не интересовалась стоящей навытяжку секретаршей, точеная фигурка которой красиво смотрелась на фоне темных деревянных панелей. Ей казалось, что она слышит бывшего мужа, его интонации, язвительный тон и неожиданные вопросы, ставящие в тупик собеседника. Однако перед ней сидел другой мужчина, которого она видела много раз за последние месяцы, иногда – слишком близко, непозволительно близко, на которого три часа назад обижалась, как маленькая. А сейчас она не могла оторваться от его лица, где не отражалось ни одной эмоции. Зато слова, которые он произносил, настолько разнились с застывшей равнодушной маской и холодным взглядом хищника, что Маруся цепенела и почти не дышала, пытаясь проникнуть в их истинный смысл.
– Если кому-то не все равно, он о гареме не думает, – вывернулась Алена. – Он женится и живет с одной, как нормальные люди.
– А тебе, стало быть, нравятся ненормальные? – уточнил разыгравшийся хозяин. – Которым все равно?
– Не нравятся, – чуть подумав, ответила та. – То есть не нравится, что им все равно. Но с ними хотя бы просто и понятно.
– То есть с теми, кто женится и живет с одной женщиной – не просто и не понятно? – продолжал плутать в ее странной логике шеф. – А с кобелями не хочется, но зато сложностей в коммуникации не возникает?
– Да нет же! – почувствовав, что он издевается, она топнула ногой. – Я не против полигамии. Я даже согласна, что есть инстинкты и все такое. Но когда такие отношения начинаются, ты ждешь, что он будет если и не принцем, то хотя бы человеком. И что после недельного секса будет продолжение, потому что все же было хорошо... А потом выясняется, что у него таких, как ты, еще два десятка. Конечно, это обидно и мерзко, но даже с этим можно мириться.
– Ну, с твоей терпимостью к мужским слабостям у тебя нет проблем в общении, не так ли?
– У меня и нет! – сощурилась Алена и продолжила неоконченную мысль. – Но если у него все равно уже есть куча баб, то почему тебя вдруг начали игнорировать?
– Кто же такую красотку станет игнорировать? – почти искренне возмутился он и взглядом призвал в свидетели Марусю.
– Да вы не слушаете! – истерически вскрикнула девушка и сцепила нервные пальцы. – Получается, что ты на скамейке запасных, что тебя и не бросили и не навещают. Ждешь неизвестно чего, как нелюбимая жена в гареме.
– То есть и в гаремах бывают проблемы? И ты оставляешь право за мужем иметь любимых и не любимых жен?
– Нет, не оставляю! Не оставляю! – У нее на ресницах выступили оскорбленные слезы, и Маруся в изумлении переводила глаза с Алены на хозяина. – Я и говорю, что это не честно! Если у тебя много женщин – уделяй внимание всем.
– А любовь в расчет не берется? – как-то между делом поинтересовался он и откинулся в кресле. – Ну, может, не любовь, но какие-то личные привязанности мужчине позволено иметь? Интерес, симпатия... Далеко не всегда хочется трахать все, что движется, даже если со стороны ты выглядишь как неутомимая секс-машина.
Маруся всматривалась в знакомое лицо мужчины и не могла разобрать, шутит он или говорит на полном серьезе. И еще не понимала, почему ее вдруг потянуло оказаться совсем близко. Так близко, как это было на краю поля под чужими взглядами, или даже еще ближе, как в подъезде, или... Маруся потерла виски, чтобы избавиться от неуместных фантазий, и вернулась к проспекту.
– Любовь? – Казалось, Аленина обида вот-вот перехлестнет через край и затопит просторный кабинет. – Да разве мужчины знают, что это такое? Вам смену впечатлений подавай. Сначала все виды секса, и только попробуй отказать. А потом очередная победа, и снова в бой. Всем надо только одно! И это вы называете любовью или симпатией? До первого повтора в постели или новой юбки?
Алена смотрела на шефа мокрыми и злыми глазами, шеф смотрел на закрывшуюся рекламой Марусю, а Маруся смотрела на отретушированную и неживую фотографию Дмитрия Алексеевича на развороте проспекта и думала, что ее совсем не волнуют новые юбки рядом с мужчиной. И дело было не в юбках и не в повторах, а в том, что муж разлюбил ее за двадцать лет, и что они оба устали от этого брака. И когда она призналась себе, что оба, сознание, словно защищаясь, вернуло ее в кабинет с повисшей паузой. Маруся осторожно посмотрела поверх проспекта и сразу захотела провалиться сквозь землю, оказаться на другом конце города или даже в другом измерении.
– Знаешь, деточка. – Мужской голос вдруг потерял язвительные нотки и стал усталым и тусклым, а глаза все еще не выпускали Марусю. – Не все между мужчиной и женщиной решается в постели. И дело не в повторах. Хотя, рискну предположить, что именно повтора некоторые и ищут. Но такого повтора, чтобы уже не хотелось уходить. Чтобы можно было повторять сто лет, а не бегать каждый день, как кобель, по свежему следу. И если ты думаешь, что только акробатика и погоня за впечатлениями все определяет в жизни, то тебе просто не повезло. Надеюсь, пока не повезло!
– Вот именно, не повезло! – всхлипнула Алена и вытерла нос ладошкой. – И вся эта романтика про единственную и неповторимую, с которой можно прожить сто лет, рассчитана на дурочек, которые ничего в жизни не видели!
– А ты видела?
– Я много чего видела, – с глухой злобой сказала девушка и обдала ненавистью замершую Марусю. – И в сказки про тонкую мужскую душу давно не верю. Как только вы снимаете штаны, все сказки заканчиваются тупым порно!
– Я? – расхохотался он, и Маруся фыркнула и уронила проспект.
Она присутствовала при классической разборке с взаимными обвинениями и никак не могла взять в толк, зачем эти двое говорят такие вещи и что они хотят доказать друг другу.
– Да при чем тут вы! – почти закричала Алена. – Все такие, до одного. Ну и вы не лучше!
– Точно, и я такой же! Пока всех девок не перепорчу, не остановлюсь. Надо запомнить про сказки и порно, ты отлично сказала! За это тебе уж точно полагается отпуск в октябре! – попытался закончить разговор Дмитрий Алексеевич и тут же посерьезнел. – Готовь заявление, я подпишу. А насчет Аллы я тебя предупредил. Она не согласится жить в гареме.
– Вот и говори с вами по-человечески!
Алена развернулась на высоких каблуках и пулей вылетела из кабинета.
– А кофе уже остыл! – вслед ей крикнул шеф, но безнадежно махнул рукой и снова придвинулся к столу. – Вот же бабы! Спишь с ними – плохо, не спишь – тоже плохо. Тут женись или не женись, результат всегда один.
– Что это было? – понизив голос, спросила Маруся, глядя на хозяина все еще искрящимися смехом глазами. – Прием по личным вопросам? Такого психоаналитического сеанса я даже в кино не видела.
– Как видишь, у всех свои проблемы! – неожиданно мрачно сообщил Дмитрий Анатольевич, как будто не ожидал услышать ее голос, и уткнулся в бумаги. – Если хочешь холодный кофе – пей. А мне надо поработать полчаса. В тишине. Ясно?
– Не я завела этот разговор...
Маруся в который уже раз за этот день перешла от хорошего настроения к полному упадку.
Однажды Климов рассказывал в тесной компании нечто подобное. Глупые женщины думают, что мужчин только секс интересует, а они всю жизнь ищут свою единственную и никак не могут найти. Тогда Маруся еще радовалась семейной жизни и с наивностью гимназистки полагала, что, может, кто-то и ищет, а ее Димочка уже нашел и счастлив своей находкой. И упорно не хотела замечать чужого запаха на его пиджаке и внеплановых совещаний по вечерам и в выходные. Сознание творило с ней хитрые штуки, подменяя неожиданное открытие привычными штампами. Проще всего было думать, что во всем виноваты бабы, мимо которых он не может пройти.
"Сколько лет пролетело, сколько всего случилось, а мужчины все те же, и мысли у них все те же. Тогда какой смысл был уезжать?" – вопрошала она невидимого оппонента, с тоской глядя в окно, где ветер рвал с клена последние листья. "Он отпустил меня, привык к мысли, что я освободила его. Может быть, он даже счастлив?"
– Вот сорока! Пришла, раскричалась... Теперь голова чумная! – Дмитрий Алексеевич первым прервал молчание, поморщился и потер лицо. – И щека немеет. К чему бы это, а, Маш?
– Сколько раз я говорила, Димочка, сходи к врачу! А тебе все некогда! – рассеянно ответила Маруся и вздохнула.
– Что ты сказала?
– Ой... – Маруся медленно повернула к нему голову и залилась краской. – Простите, Дмитрий Алексеевич! Я задумалась... Я вовсе не имела в виду... случайно вырвалось...
– Что, у мужа были проблемы?
Он снял очки и ловко повертел их в пальцах, как фокусник. Зачем ей теперь что-то скрывать? Это было в ее жизни, это было ее жизнью. И она не собиралась отказываться ни от одной минуты из этих долгих двадцати лет.
– Два года назад врачи сказали, что у него микроинсульт. Ставили капельницы, кололи... А он совсем себя не жалеет, работает на износ, как будто вечный. Как будто если его не станет, я... – Она замолчала, но ему и не нужны были слова, чтобы догадаться о том, что осталось недосказанным. – Простите, я больше не позволю себе ничего подобного.
– Ну, почему же! – снисходительно сказал он. – Даже приятно, когда о тебе вот так заботятся. И обращение такое... человеческое...
– Ну, если приятно... – грустно улыбнулась она.
– Мы с тобой уже полгода знакомы, кажется? Давай уж остановимся на "ты".
– Думаете, я заслужила? – с легким ехидством она припомнила их давний разговор.
– Да ты, и правда, злопамятная! – удивился хозяин.
– Вовсе нет. Это я так, к слову пришлось... И если хотите...
– Хочу! – сказал он и посмотрел на ее извиняющиеся губы. – Говори мне "ты".
– Хорошо, – просто согласилась Маруся и добавила, словно пробуя новое слово на языке: – Дима.
– Так что прописывали твоему супругу при микроинсульте? – уточнил он.
– Много чего прописывали. – Она нахмурилась, вспоминая сложные названия препаратов. – Но сначала обследование. Я могу с тобой сходить, если хочешь.
– Что я – маленький, сам не схожу?
– Извини, конечно, сходишь...
Она замолчала, утратив интерес к разговору, и посмотрела в темнеющее окно.
– Что-то ты стала подозрительно задумчивая. – Он продолжал растирать щеку. – Случилось что-то, чего я не знаю?
– Еще нет, – невесело улыбнулась она и решилась открыть свою тайну. – Завтра у него юбилей.
– И сколько же ему?
– Пятьдесят.
– Как мне! – Дмитрий Алексеевич вдруг увидел за этой цифрой живого человека, лишившегося жены полгода назад. – Удивительные совпадения творятся в твоей жизни, да, Маша?
Она неохотно кивнула и поморщилась. Говорить с ним о муже было почти неприлично, но других собеседников у нее не было.
– Может, мне его поздравить? С чужого номера...
– Он тебя в два счета вычислит! – сурово вернул ее на землю Дмитрий Алексеевич. – Или ты хочешь, чтобы он вычислил? Ждешь, чтобы он приехал и забрал?
– Нет!
Короткое слово прозвучало, как выстрел, но мужчина не поверил этой поспешности, хотя развивать тему дальше не стал.
– Езжай-ка ты спать, Мария! Работу сегодня можешь пропустить, я позвоню в ресторан. Утром выспись хорошенько, ванну прими, книжку почитай... Вы, девочки, всегда найдете, чем себя занять, да?
– В этом ты разбираешься лучше меня, – с нарочитой веселостью ответила Маруся и поднялась из кресла, пока он не передумал. – Я на самом деле в последнее время на ходу засыпаю. Все-таки работа каждый день – не сахар.
– Поропщи у меня! – буркнул он, но она улыбнулась и вышла из кабинета.
Заплаканная Алена закрыла рукой микрофон в трубке и проводила гостью ненавидящим взглядом.
"Димочка!" – подумал мужчина в кабинете и усмехнулся, потирая ноющую половину лица. "Как она это произносит – Дииимочка. Как бы глупостей не натворила завтра!"
Но выспаться утром ей снова не довелось. Промучившись полночи мигренью и бессонницей и едва дождавшись девяти, хозяин стоял перед ее квартирой. Маруся в банном халате с рассыпанными по плечам волосами повозилась с замками и, увидев гостя, невежливо зевнула, прикрываясь локтем. Копируя хозяйку, посреди прихожей во всю пасть зевнул Филька, даже не удосужившись подняться с приходом гостя.
– Ну и ленивая у тебя псина! – сказал Дмитрий Алексеевич и прошел на кухню, переступив через собаку.
– Что, уже обед?
– Как же, дам я тебе весь день проспать!
– Сами же... – пожаловалась она, но вовремя вспомнила о достигнутых вчера договоренностях. – Говорил, что я должна выспаться.
– Обманул, извини!
– Стыдно обманывать! – Она с укоризной покачала головой и принялась заплетать косу. – Меня обманул, секретаршу свою вчера пытался обмануть...
– Тебе стыдно – ты и не обманывай, – парировал он. – И за эту звезду не переживай, она своего счастья не упустит.
– Люську обманываешь, – закончила обличительную речь Маруся и вызывающе уставилась на мужчину.
– Ты сегодня в борьбе за справедливость мир спасаешь? Люську я не обманываю. Она знает, что я хожу к тебе кофе пить.
– Точно знает? – зачем-то переспросила она.
– Она знает то, что ей положено знать. В данном случае – про кофе.
– Значит, сварить кофе?
– Нет, на балалайке сыграть! Вари и собирайся!
– Опять дело, как минимум, государственной важности?
– На этот раз личное, или ты сегодня по личным не принимаешь?
– Я никогда по личным не принимаю.
– Похвально, но для меня придется сделать исключение.
– А если не сделаю?
– А разве я вопрос задал?
Пока она варила кофе и скармливала колбасу прожорливому Фильке, мужчина курил у окна, обходя взглядом Марусины ноги под коротким халатиком.
– Нет, так дело не пойдет, – в конце концов, объявил он и, громко развернув стул, уселся на него верхом. – Завтра езжай в областной центр и купи себе домашний костюм.
– Что опять не так? – удивилась она. – Я же не в прозрачном белье.
– Твой халат действует на меня не хуже кружевных рубашек.
– Разве? – Она осмотрела себя от груди до колен. – Да я в нем, как в броне.
– Поди сюда, – потребовал он и постучал пальцами по спинке стула.
Она доверчиво приблизилась, и Дмитрий Алексеевич по-хозяйски повел ладонью под полой халата от колена вверх. Маруся от неожиданности взвизгнула и отпрянула, напугав жующего Фильку. Пес поскользнулся на гладкой плитке, рухнул на зад и возмущенно залаял, задрав тяжелую морду.
– Дима, ты с ума сошел, что ли? Что за выходка! Филька, заткнись!
– Теперь ты поняла?
– Теперь я поняла, да! – Она тяжело дышала и держалась ближе к собаке. – Ты озабоченный! С Люськой так развлекайся!
– Без тебя разберусь! – Он поиграл скулами, как голодный хищник. – С ней нет проблем! Это у меня на тебя... реакция.
– Ах, реакция! – возмущалась Маруся, прижимая к себе собачью морду. – И что, мне теперь скафандр носить или сразу паранджу?
– Паранджу, если хочешь повторить! – усмехнулся он. – Она тоже наводит на мысли.
– А есть что-то, что тебя не наводит на мысли о сексе со мной? – перестав ходить вокруг да около, спросила она и подергала ворчащего пса за ухо.
– Не знаю, пока не нашел.
– Ну тогда лучше не приходи, пока не разберешься.
– А другое решение тебе в голову не приходит? – Его голос стал осторожным и вкрадчивым, а в глазах мелькнула надежда. – Без экстремизма?
– Иди-ка ты, Дима... к Люське! – огрызнулась Маруся, выведенная из себя его необычной настойчивостью. – Как я должна расценивать твои намеки?
– Как предложение. – От надежды он сразу же перешел к недовольству, не увидев понимания в ее лице, и со вздохом добавил. – Неудачное, видимо. Ладно, пей свой кофе. Не буду я тебя больше трогать, не бойся.
Маруся села напротив и уставилась на Фильку, который непонятно чему улыбался, наблюдая за молчащими людьми. Дмитрий Алексеевич снова закурил, зажав сигарету между большим и указательным пальцем.
– У тебя нахальный пес, – заворчал он, не поворачивая головы. – Он все время скалится, как уличная шпана.
– Ты тоже, заметил, да? – удивилась оттаявшая Маруся и вздохнула. – Я не могу понять, что у него в голове.
– Тут бы в своей разобраться!
– Тебе не помешает.
– Не дерзи! – Он с раздражением раздавил в пепельнице бычок и полез за новой сигаретой. – Одевайся, а то полдня дома потеряем.
– Куда мы едем?
– На кудыкину гору!
– Замечательно место для прогулки в солнечный день, – съязвила она и ушла в комнату, оставив мужчину и пса наедине.
– Ты не поедешь, – помолчав, сказал хозяин улыбающемуся псу. – Довольно и того, что тебя пригрели.
Пес пошевелил светлыми бровями и отвел глаза. Разве он был виноват, что пригрели его, а не этого пропахшего табаком и незнакомой женщиной альфа-самца, который понятия не имеет, как обращаться с Марусей? К счастью, мужчина еще не знает, что уличному псу разрешено спать с ней на кровати, а то закатил бы скандал. Он не догадывается, что собаке позволено валяться на большом полотенце, пока она принимает ванну. Что она кормит его пирожными, читает по вечерам вслух стихи и ругается только для проформы, потому что ругать собаку для настоящей хозяйки – хороший тон.
– За что она тебя любит?
Дмитрий Анатольевич ткнул в пепельницу следующий бычок и в раздражении уставился на Фильку.
– Хватит курить! – Вышедшая из комнаты Маруся перехватила его руку с пачкой сигарет и потянула за собой из кухни. – Поехали. На какую гору ты собирался меня везти?
– Маш, я виноват, – покашляв, сказал он ей в спину.
– И ты больше так не будешь? – с легкой иронией обернулась она. – Обещаешь?
Он смотрел в сказочные омуты русалочьих зрачков и не мог пообещать, что не будет ее трогать. Что снова и снова не сделает попытки, надеясь, что в тысячный или десятитысячный раз она не оттолкнет его руку, не отодвинется, не попросит уйти.
– Хоть бы соврал, что ли, для приличия, – упрекнула она, не дождавшись ответа.
– Нет смысла врать. Ты и так считаешь меня сукиным сыном.
– Ты это заслужил! – с нравоучительной интонацией ответила Маруся и, вздохнув, добавила: – Но я не считаю тебя сукиным сыном. Это твои мысли о себе, не мои.
– А твои? Что ты думаешь?
– Я думаю, что в нашем возрасте одиночество перестает быть гордым символом свободы. Сначала оно кажется наказанием, а потом ты к нему привыкаешь. И оно становится ежедневной повинностью, которую никто не может с тебя снять.
– Тебе не обязательно наказывать себя.
– Мне – нет. Но я говорю о тебе, Дима. О твоей повинности.
– Ты меня совсем не знаешь.
– А ты меня.
– Мы могли бы попробовать, Маша, – осторожно предложил он.
– Ты хочешь сказать, что мог бы попробовать, каково со мной в постели? Чтобы не тратить время впустую.
– А что не так? Мы взрослые люди. Может оказаться, что все иначе, чем выглядит со стороны.
– Лучше бы ты соврал, Дима, – с горечью заключила она. – Вчера, когда ты рассказывал этой глупышке, что есть мужчины, которые ищут не разнообразия, а постоянства, я грешным делом подумала...
– Эта глупышка крутит роман с главным инженером, у которого четверо детей. И ей глубоко плевать...
– Это ее выбор, Дима. А твой выбор – смена впечатлений! – Ах, какой она иногда могла быть скучной и бескомпромиссной, эта нежная столичная штучка Маруся Климова. – А у меня есть муж, которого я люблю, несмотря на то, что он, как и ты, не успокоится, пока не перепортит всех девок. Ему сегодня пятьдесят, и он все еще думает, что счастье в разнообразии, а не в наших воскресных утрах все двадцать лет. Не в том, что мы знаем друг о друге так много, что этого почти невозможно вынести. Не в том, что я вижу, как он боится, что жизнь проходит. Да, мы оба стареем, это неизбежно, но для меня нет большего счастья, чем стареть рядом с ним. И быть с ним вопреки всему.
Слезы поползли по ее щекам, но Маруся Климова не замечала их, вернувшись мыслями в свою квартиру, где должна была с раннего утра беспокоиться не об одинокой старости на краю мира, а о званом обеде в честь Димочкиного юбилея.
– Маша! – терпеливо начал совсем не тот мужчина, которого она много лет назад выбрала, чтобы прожить жизнь. – Дело не в смене впечатлений. Ты слушала, но твои выводы...
– Я не берусь судить тебя, Дима. Это твоя жизнь, твой выбор. И я тоже делаю свой выбор.
– Однако же, ты бросила его, – без снисхождения напомнил он. – Ты не лучше, чем Алена, или Люська, или даже я.
– Не смей судить о том, как я живу! И у меня нет настроения для прогулок.
– Я зафрахтовал легкий самолет, – зачем-то сказал он, уже стоя у двери и понимая, что слова ничего не изменят. – Сегодня отличная погода для полетов.
– Не для меня. Не сегодня.
– Ясно. – Он толкнул массивную дверь, переступил порог и вдруг обернулся и ухватил ее за руку. – К чему эти игры, Машка? Просто скажи, чтобы я больше не приходил, и я не приду.
Она не ответила, глядя на его побелевшие пальцы на своем запястье рядом с браслетом. Он тоже увидел браслет, который она приняла в подарок, не пообещав ничего взамен, и разозлился.
– Давай же, освободи меня!
– Я не держу тебя.
– Ты держишь, – упрекнул он и потянул ее к себе. – Ты держишь так, что я вздохнуть не могу. Вот этой самой ручкой прямо за горло. Будь со мной или отпусти.
Он приложил ее ладонь к гладко выбритой щеке, позволив ей решить, как поступить дальше, и разжал пальцы. Марусина рука на мгновение задержалась, продлив прикосновение, и тут же безразлично упала вниз.
– До вечера, Дима. Увидимся в ресторане.
Она ушла в комнату, не дождавшись его ухода, и Филька по привычке запрыгнул на кровать и облизал ей лицо.
– Хорошо, хоть ты у меня остался, – всхлипнула Маруся, когда дверь захлопнулась, и уткнулась лбом в палевую шею с широким ошейником. – Я боюсь летать на самолетах и боюсь, что он больше никогда не придет. Завтра поедем покупать мне домашний костюм, ладно? Мне нравится оранжевый, он позитивный. Ты тоже почти оранжевый и ужасно позитивный, когда улыбаешься. Давай немного поваляемся, потом примем ванну и навестим Машу и "барбоса". Только чур ты будешь послушным зайчиком, потому что у меня нет времени с тобой пререкаться, сегодня рабочий день никто не отменял.
А потом в город вернулись дожди. Они смывали остатки листьев с деревьев в парке, холодными струями пробирались за шиворот, стоило выйти из машины, и оставляли грязные отпечатки собачьих лап в только что вымытой прихожей. За дожди и плохую погоду доставалось покойному Пушкину, как будто в небесной канцелярии именно он отвечал за метеоусловия. По утрам она бродила в мягком оранжевом костюме со смешными заячьими ушами на капюшоне, ела горький шоколад и рассказывала Фильке про теплые страны, в которых успела побывать вместе с мужем. Пес слушал, глупо приоткрыв рот, но Маруся прощала ему и вываленный из пасти язык, и пятно на ковре из опрокинутой чашки, и светлые волоски на ее черной, серой, разноцветной одежде. За его улыбку, умение слушать и постоянное присутствие рядом она готова была простить ему что угодно. Теперь он ждал ее после выступления в холле ресторана, свернувшись клубком возле гардероба и провожая посетителей золотисто-карими глазами. Из зала доносились вкусные запахи и Марусин голос, и иногда, будучи в особенном расположении духа, Филька брался подпевать, не видя разницы между домом и рестораном. Пожилая гардеробщица тетя Шура принималась шикать на него и махать руками, а Филька обиженно замолкал и тихонько поскуливал, продолжая напевать про себя.
Маруся выходила уставшая, пахнущая чужой едой и сигаретным дымом и надевала очень модное, но какое-то несуразное лохматое пальтишко. В нем она походила на стриженую болонку, которую Филька видел за задним стеклом остановившейся на светофоре машины. Болонка Фильке понравилась, а хозяйка в этом пальтишке – нет. Но он все равно поднимался с пола и от души размахивал хвостом, давая понять, что в пальтишке или в бессмысленном оранжевом костюмчике она была его любимой хозяйкой, и он ценил ее не за внешность или утреннюю порцию колбасы, а за то, что она однажды появилась в его собачьей жизни теплым весенним днем. Возле подъезда она отпускала его пробежаться под ближайшими деревьями и обозначить свое присутствие для тех собак, кого выводили из дома ранним утром, и, открывая дверь в ярко освещенный лифтовый холл, всегда спрашивала "думаешь, завтра что-то изменится?" Пес был убежден, что завтра всегда что-то меняется: запахи, звуки из окна, интонации в ее голосе под аккомпанемент рояля, погода, вкус крохотного кусочка сыра в ее ладони. Но, похоже, Маруся этого не понимала, каждый вечер мучаясь одним и тем же вопросом.
Зарезервированный столик хозяина пустовал уже полтора месяца, запасы кофе в шкафчике на кухне не истощались, и не было никакого смысла надевать по утрам костюм из мягкого велюра. Почтенные матроны в супермаркете, толкающие телесами полные продуктов тележки, посматривали на заезжую примадонну со снисходительным участием. "Ну какая из нее конкурентка нашей Люське!" – говорили их понимающие взгляды. И с каждым днем, приближающим город к зиме, Маруся была склонна согласиться с их авторитетным мнением. Где королева красоты, пусть даже областная, и где она, Мария Аверина, в замужестве Климова? Ей оказалось не под силу ни борщ приготовить, ни мужчину удержать. Забираясь в шуршащую пеной ванну, она смотрела на свою руку с простым обручальным кольцом и играющим алмазными гранями браслетом и думала, что пора уже снять и то и другое... И откладывала этот шаг сначала до своего дня рождения, потом до Хэллоуина, потом до дня милиции, придумывая странные вехи в однообразной жизни.
В день рождения она сказалась больной и на работу не вышла, отменила занятия с Витькой и, прихватив Фильку, прокатилась до дальней окраины областного центра, чтобы купить продуктов и вина вдалеке от посторонних глаз. Проезжая по главной улице города, она притормозила возле стыдливой вывески "Магазин интимных товаров" в торце дома, и обернулась к Фильке: "зайдем?" Он вздернул торчком ухо и собрал на широком лбу с десяток глубокомысленных складок. "Ну, нет, так нет!" – почти весело согласилась Маруся и почесала вовремя подставленную палевую шею. "Советчик ты мой!" Напиваться в одиночестве было так странно, что она прикончила почти полную бутылку крымского портвейна, прежде чем поняла, что изрядно набралась. Филимон нервничал, ходил вокруг кровати, на которой стояла тарелочка с маслинами, остро пахнущим сервелатом и необычайно вонючим сыром и лежала плитка неизменного шоколада, но запрыгнуть не решался. Хозяйка без умолку несла какую-то чепуху про море, про нервные болезни, про двоих детей, которых они вместе навещали в симпатичном особнячке за кованой оградой, и про картинную галерею, которая наверняка уже закрылась, потому что кое-кто терпеть не может современное искусство. Филька ничего не мог разобрать из ее бессвязной речи, тянулся мордой к сервелату и фыркал, натыкаясь на ее бокал с вином.
В конце концов, она одним движением смахнула тарелку на пол, допила свой бокал и заявила, что ненавидит домашние костюмы, техностиль Ауди и захолустные городки, где царствуют мелкие личности, возомнившие себя хозяевами мира.
– Мы с тобой уедем путешествовать! Только ты и я, да, собака? – Она поцеловала его в пахнущую салями морду и засмеялась. – Оказывается, для счастья мне не хватало только собаки. Где ты был раньше?
Филька вздохнул и забрался к ней на диван. Он отлично знал, где он был раньше, а вот где завтра будет она после такого бурного празднования, оставалось только догадываться. Хозяйка избавилась от оранжевого костюма и заменила его умопомрачительной ночной сорочкой, которая должна быть в арсенале всякой уважающей себя женщины специально для посещений сердечного друга. Но у Маруси сердечного друга не было, а была только сердечная тоска, которую не получалось спрятать под тончайшими кремовыми кружевами. Она покрутилась перед зеркалом, нетвердо стоя на ногах, осталась довольна собой в кружевах и, чувствуя головокружение от выпитого, забралась под одеяло. На часах было двадцать минут восьмого, и уже полтора часа снег заваливал дома, улицы, площади и дубовую рощу за ее окнами.
"Спокойной ночи, красавчик!" – сказала Маруся и шагнула в душный сон со вкусом розового массандровского портвейна. Филька посмотрел на спящую хозяйку и, спрыгнув с кровати, подошел к окну, за которым в лунном свете на парковые дорожки опускались пышные белые хлопья.
Наутро он с укоризной наблюдал, как бледная Маруся в своем кружевном великолепии перемещается между ванной и кухней в поисках средства от похмельного синдрома. Как ни странно, нужные таблетки нашлись в аптечке, и через два часа она стала похожа на человека, а не тень отца Гамлета, страдающую морской болезнью. Правда, встреча с Машей и Димкой оказалась ей не по силам, потому что дети, как щенки, радовались выпавшему снегу, прыгали вокруг нее вместе с Филькой и заставляли ее кидать снежки и лепить снежную бабу. К началу выступления она едва держалась на ногах, в последний момент догадавшись заменить рояль гитарой. И устроившись на стуле, взялась перепеть весь известный ей бардовский репертуар, разбавляя его привычными романсами. Благодаря этому решению, ей удалось сохранить лицо и добраться до дома живой. Оставив позади своеобразное празднование сорокатрехлетия, жизнь вернулась в привычную колею, и Маруся перестала каждый вечер задавать Фильке глупый вопрос.
После дня милиции, который местная власть в погонах с размахом отгуляла в ресторане, вынудив Марусю продержаться на сцене лишние два часа, короткие ноябрьские дни стремительно понеслись к новому году. Казалось, дням рождения, свадьбам и корпоративным праздникам не будет конца. Марусю рвали на части местная администрация, больница, дом престарелых, крупные коммерческие фирмы, пожарная команда и даже частный детский сад. Она отказывалась так долго, как могла, но, в конце концов, сообщила всем желающим, что работает по контракту, и что она готова выступить на всех получивших разрешение праздниках, если заинтересованные организации смогут договориться с ее работодателем.
Буквально на следующий день ее завалили бумажками, подписанными собственноручно хозяином, где он не возражал против участия Марии Климовой в концертных программах указанных организаций на условиях получения основным работодателем пятидесяти процентов от причитающегося примадонне гонорара. "Сутенер!" – всхлипнула она, раскладывая разрешения по датам. "Продал меня, как свою собственность! До нового года чуть больше месяца, а у меня двадцать три выступления днем и каждый вечер в ресторане. Кажется, скоро я возненавижу пение!"
Ей пришлось перенести свои встречи в интернате на утро, а от некоторых занятий с Витькой временно отказаться, сообразуясь с плотным графиком концертов. Его отцу она клятвенно пообещала, что после каникул они возобновят учебу в прежнем режиме, а Фильке, едва за гостями закрылась дверь, что, даст Бог, с таким режимом она до праздников просто не доживет. А с покойника взятки гладки, да, собака?
В первый день календарной зимы, оставшийся на удивление свободным от концертов, она слушала вольный пересказ "Робин Гуда" на английском языке, который Витька подготовил из рук вон плохо. Маруся вздыхала, ерзала на стуле и то и дело поправляла нерадивого ученика.
Когда звонок сообщил, что незваные гости пришли с визитом, Маруся с облегчением прервала Витькин косноязычный рассказ и, подивившись на ворчащего Фильку, без лишних вопросов открыла дверь.
– Здравствуй, Маша! – Дмитрий Алексеевич пристрастно осмотрел ее с головы до ног. – Ты все хорошеешь.
– Не с чего. Я очень устаю, – с набатом в груди пролепетала она, пытаясь взять себя в руки.
– Значит, усталость тебе к лицу. Впустишь?
– Не сегодня, Дима.
– Не сегодня уже было, – напомнил он, набычившись. – Или для меня теперь каждый твой день "не сегодня"?
– Не придумывай, пожалуйста. Приходи... – Она запнулась, вспоминая свое сумасшедшее расписание. – В следующий четверг.
– Ты издеваешься? – возмутился он и, подвинув ее плечом, прошел в прихожую.
– Дима, так нельзя... – растерялась женщина.
– Мария Николаевна! – Радостный Витька высунулся из кухни. – Я вспомнил, как там дальше.
Дмитрий Алексеевич подобрался, как зверь, и наморщил высокий лоб.
– А этот оболтус что тут делает?
– Я музыке учусь! И английскому! – бесхитростно сообщил Витька.
– Ах, вон оно как! Английской музыке! – Хозяин кинул пальто на вешалку и двинулся в кухню. – Ну-ка, посиди в сортире, Элтон Джон, пока я с училкой потолкую. И воду включи, понял?
– Дима, в чем дело? – заволновалась Маруся. – Зачем ребенок должен сидеть в туалете?
– Ему незачем греть уши на наших с тобой разговорах.
– Но у нас урок! – попыталась вразумить гостя хозяйка, глядя в спину послушному Витьке.
– И как это понимать? – спросил мужчина, когда в ванной зашумела вода. – Это еще что за ошибка природы?
– Он учится, – подтвердила Витькину версию Маруся. – Его отец просил...
– Его отец! Ты не забыла, что не можешь работать, где тебе вздумается?
– Я не работаю в конкурирующей фирме.
– Это вообще не обсуждается!
– То есть, если я перестану брать с ученика деньги, я не нарушу условия контракта?
– Ты спятила? Ты будешь учить балбеса даром? И что изменится, кроме того, что ты будешь работать бесплатно, как раб на галерах?
– Но ты же сам сказал...
– Сказал, например, что мне не нравится, когда в квартиру ходят все подряд!
– Но это моя квартира, не забывай, пожалуйста, – с обидой напомнила Маруся. – И я сама выбираю, кого принимать.
– Уж ты выбрала! К тебе три раза в неделю ходит женатый мужик!
– Ко мне ходит мальчик. Стой, а откуда ты знаешь про три раза?
Дмитрий Алексеевич вздохнул и демонстративно поднял брови, как психиатр, убедившийся, что пациенту еще далеко до выписки.
– И про цветы с конфетами тоже знаю. Это маленький город, все на виду. Так что насчет папаши?
– А что насчет тебя? – не сдержалась она. – Что думает местная публика о твоих визитах ко мне?
– Мне плевать, что они думают! – окрысился он. – Заканчивай с этими занятиями!
– Я не могу сидеть без дела.
– У тебя ближайший месяц по часам расписан!
– Да, ты постарался! Но мне скучно тут.
– Ну, так вышивай, книжки читай, в солярий ходи! – принялся фонтанировать идеями хозяин. – Да хоть в потолок плюй! Но связь с женатым мужиком...
– Откуда связь? – схватилась за голову Маруся, но его хмурый вид не оставлял места для маневра, и она сдалась. – Хорошо, я скажу Олегу, чтобы больше не приходил.
– Ах, Олегу! Ну, конечно, Олегу!
Казалось, от ее мнимой покорности он завелся еще сильнее, нисколько не скрывая своей ревности.
– Дима, зачем ты слушаешь бабские сплетни? Ты же знаешь...
– Хочешь учить ребенка, пусть он ходит один. Без отца! – отрезал хозяин.
– Да сдался мне его отец! – возмутилась она, с какой-то странной тоской подумав, что осторожный и влюбленный Олег совершенно теряется на фоне этого трудного человека, который понятия не имеет, что такое влюбленность.
Но тема была исчерпана, и Маруся поспешила вызволить Витьку, который с опаской косился на сурового гостя, сидящего с сигаретой на подоконнике. Когда же беззаботный Витькин отец объявился на пороге с очередным тортиком, Дмитрий Алексеевич с непроницаемой улыбкой алтайского медведя-шатуна поинтересовался, какого черта он не работает, а таскается к женщине, отвлекая ее от подготовки к вечернему выступлению. И что об этом думает мать ребенка? Спустя пять минут, дважды вспотев и сто раз прокляв и английский, и музыку, вовсе уже не такой счастливый отец прихватил отпрыска и, не дождавшись лифта, поспешил вниз по лестнице. Он никак не мог избавиться от навязчивой цитаты из "Бременских музыкантов" и обещал себе "никогда не возвращаться в это проклятое место", адаптировав сказочную клятву к альтернативной лексике и народным оборотам.
– Теперь ты доволен? – спросила Маруся, когда за бледным Олегом закрылась дверь. – Он больше не придет.
Дмитрий Алексеевич без слов дернул плечом и полез за новой сигаретой. Впервые за два месяца они остались наедине, не считая безмолвного свидетеля, меланхолично лижущего лапу в углу прихожей.
– Я сегодня ночью уезжаю, – как бы между прочим вспомнил хозяин и, пытаясь скрыть неловкость, покашлял.
– Не было необходимости сообщать об этом лично, – с прохладцей ответила Маруся и заправила за ухо непослушную прядь.
– Не было, – согласился он. – Но я давно хотел зайти.
– Будешь кофе?
Марусе не хотелось никаких разговоров, способных снова вывести ее из душевного равновесия. Она не без сожаления думала, что только что лишилась верного поклонника, с которым могла бы без особенных сложностей и терзаний встречаться, заполняя вакуум бессмысленного существования в чужом для нее мире.
– К черту кофе! – Он грохнул ладонью по столу и сжал пальцы в кулак, будто прочитал ее крамольные мысли. – Я хотел спросить, пока не уехал.
– О чем?
– Ты знаешь...
– Нет.
Она с подчеркнутым вниманием подождала, пока он озвучит свой вопрос, но он только смотрел зверем и не давал ей шанса догадаться. Но едва она взялась за приготовление кофе, мужчина загородил ей дорогу и мягко развернул к свету, чтобы видеть ее глаза.
– Маш, не валяй дурака. Скажи, что ты передумала.
– Дима, прошло столько времени...
– Ладно, давай по-другому, – с несвойственным ему терпением продолжил он. – Что ты решила насчет нас?
– Ты снова! – воскликнула она, заливаясь румянцем, как девочка. – Нас с тобой не существует. Есть я и есть ты.
– Даже если и так, – не стал упираться он. – Но я хочу, чтобы все изменилось, и ты была со мной.
– В каком качестве, Дима? Мне сорок три, и я выросла из амплуа подружки на ночь.
– Я пропустил твой день рождения, – вздохнул он, резко поменяв тему. – Что ты хочешь в подарок?
– Чтобы все осталось, как есть, – секунду подумав, ответила она. – Я не хочу ничего менять.
– То есть лучший подарок – уйти из твоей жизни? – криво усмехнулся он.
– Разве ты был в моей жизни, Дима? Мы изредка пересекались... а потом ты исчез на два месяца...
– Ты в любой момент могла позвонить.
– Я не могла.
– Если бы ты на самом деле хотела меня видеть...
– Я хотела и ждала, – призналась она, подняв на него искренние глаза. – А ты даже в ресторан не приходил.
– И как тебя понимать, скажи на милость? Что мне делать после этих слов?
Он повысил голос и почувствовал, что начинает злиться на ее странную, незнакомую покорность.
– Ты все равно уезжаешь, какая разница!
– Я вернусь перед праздниками.
– Ладно.
– Да что ты, как не живая! – Он встряхнул ее, как больного зверька. – Поговори со мной нормально.
– Я не могу, – призналась Маруся, распахнув мокрые ресницы навстречу его раздражению. – Мне все время хочется потрогать тебя. Я начинаю думать, что могла бы не отпустить тебя в тот день и в любой другой, когда ты приходил. Но тогда все могло закончиться, не успев начаться. А я все еще не уверена, стоит ли начинать. Поэтому уезжай, и если ничего не изменится, когда ты вернешься, если ты все еще будешь...
Из всей паутины слов, которую она так искусно сплетала, он смог выхватить только первую фразу. И сразу же попался на это многообещающее "хочется потрогать", как безмозглый мотылек на яркий язычок свечи.
– Машка, зачем ждать месяц, когда ты уже сейчас можешь трогать меня?
– Как ты не понимаешь! Все может измениться в один миг, а тут целый месяц. Мы сто тысяч раз передумаем. И ничего не останется, кроме воспоминаний о сегодняшнем дне.
– Дотронься! И все поймешь!
Он отбросил ее сомнения, уверенный за них двоих. Но она не решалась, и минута сменялась новой минутой. И тогда ему не осталось ничего иного, как взять ее руку и приложить к своей щеке. И тотчас прохладные пальцы ожили, затрепетали, прошлись по виску, тронули мочку уха, скользнули по подбородку и прикоснулись к губам. Он целовал доверчиво раскрывшуюся ладонь и хрупкое запястье с подаренным браслетом, поднимаясь к плечу, а Маруся прерывисто дышала ему в затылок, прислонившись спиной к стене. Когда сдержанные губы добрались до ключицы, ей было уже все равно, месяц ожидал их впереди или год, или за этим днем больше не будет ничего, о чем хотелось бы мечтать. Она растворялась в его страсти, переставала быть независимой и одинокой Марусей Климовой посреди чужого и непонятного мира. Она готова была стать частью той жизни, в которой он опрометчиво называл их "мы", забывая, что для женщины это "мы" означало гораздо больше, чем просто близость в пространстве.
– Я купила домашний костюм, как ты хотел, – почти беззвучно сообщила примадонна, обнимая его за шею. – Я ждала тебя...
– Не надо костюма, дурочка! – Обычно беспощадные глаза с нежностью смотрели в ее доверчивое лицо. – У тебя ослепительное белье! Хотел бы я забыть о нем...
Внезапно Филька тявкнул, как щенок, и, вскочив на ноги за секунду до звонка, залился оглушительным лаем.
– Я никого не жду! – заволновалась она, разжав руки.
– Это за мной.
Константин сухо кивнул Марусе и протянул хозяину сложенный листок. Дмитрий Алексеевич, раскрыв записку, сунул ее в карман и повернулся к женщине.
– Мне пора. – Но она промолчала, отвернувшись, чтобы скрыть обиду. – Получилось все так, как ты хотела.
– Нет! – с жаром возразила она, позволив ему увидеть ее истинные чувства. – Я хотела совсем не так!
Он покашлял, пытаясь понять, правду ли говорят эти губы и обманчивые русалочьи глаза, но времени разбираться не было, и нужные слова не находились, как всегда.
– Я вернусь двадцать девятого. А ты ничего не придумывай, слышишь?
Она кивала и избегала смотреть на гостя, чтобы не расплакаться. Константин кряхтел, отворачивался, но никуда не девался. Мужчина надел пальто и, подвинув плечом охранника, вышел в коридор. Филька вопросительно взглядывал на оцепеневшую хозяйку, играя светлыми бровями. Она ожила только через полчаса после его ухода, устроилась на подушке и, закрыв глаза, представила, как через несколько часов проснется, а на календаре проступит цифра "29", и дверной звонок сообщит, что все будет именно так, как она хочет. Через месяц, в самом конце декабря.