Поставь свечу на подоконник,
Хоть мир сегодня нелюдим,
На свет ее в твоих ладонях
Заглянет старый пилигрим.
Налей ему вина с дороги,
И накорми, и обогрей.
Пусть отдохнут больные ноги
И сердцу станет веселей.
Ты расспроси его, скитальца,
Откуда он сейчас пришел,
Что видел в странах он далеких,
Что потерял и что нашел.
Чем манит дальняя дорога,
Чем он хорош, нелегкий путь,
Пускай расскажет он немного,
Быть может, ты поймешь чуть-чуть.
А утром он твой дом покинет
И вновь исчезнет в никуда.
В туман, как будто в вечность, сгинет
Уже, быть может, навсегда.
И лишь возникшая тревога
С тобой останется, тогда,
Поставь свечу на подоконник
Пускай она горит всегда.
1
Уезжал из дома Валерка Кравцов тяжело, хоть все же и понимал, что ехать надо. В семье его недавно произошло пополнение, и его жена Валентина оставалась дома одна с двумя детьми – пятилетней Дашей и новорожденным Сашей, которому только-только исполнился первый месяц его жизни. Конечно, Валерка понимал, как нелегко ей придется в эти месяцы с двумя детьми на руках, да еще при полном отсутствии рядом каких-либо родственников, но понимал он еще и то, что денег дома в последнее время катастрофически не стало хватать даже на самое необходимое, не говоря уже о нависающей угрозе невыплаты кредита. «Декретные» деньги Валентине все еще не выплатили и обещали со дня на день, а прошлую вахту Кравцову пришлось пропустить из-за трудной беременности жены, отчего она часто и подолгу лежала в больнице на сохранении. Ребенок, слава Богу, родился здоровым и в первые дни своей жизни беспрестанно спал, просыпаясь только для того, чтобы соснуть теплого материнского молочка, да еще показать своим ревом, что пора менять пеленки. Маленькая Даша смотрела на братика, подолгу стоя у его кроватки, сначала просто с любопытством, а позднее, привыкнув к существованию в доме этого маленького человечка, уже с другим чувством, чувством переживания, неосознанной еще любви и рано возникшей у нее ответственности. Она радовалась, когда Саша просыпался и смотрел на нее своими темными, почти черными глазками, но если Сашино личико начинало корчиться, Даша мигом бежала к маме, когда та была на кухне или в ванной, и громко звала ее:
- Мама, мама, там Саша проснулся, сейчас уже заплачет. Ну, иди же скорее, иди, ну что же ты, мама…
В – общем, Даша помогала, как могла, и Валерку это только радовало и успокаивало. В последний день перед отъездом он успел пробежать по магазинам, купил на дорогу продуктов, несколько пачек хорошего чая, новую зубную щетку, пасту и кусок мыла, сложил это все в свой старый большой рюкзак вместе с одеждой и двинулся в путь. С собой он взял и фотографию, на которой была вся его семья: он сам и Валентина сидели на стульях, Валя держала на руках маленького Сашу, а на Валеркином колене удобно примостилась Даша.
Время выезда выпало на начало января, сразу же после праздников, а уже через несколько дней после отъезда из дома Кравцов работал на своем сваебойном агрегате, заколачивая в вечную мерзлоту тундры сваи. Работы было много, шло освоение нового объекта и сваебойный комплекс, на котором работал Валерка, колотил беспрестанно в две смены. Кравцов приходил в свою жилую бочку, и сил оставалось только, чтоб поесть и добраться до кровати. Время вахты пролетело незаметно. По окончании двух месяцев к Кравцову подошел начальник участка Олег Игоревич Морозов, человек, которого Валерка глубоко уважал:
- Слышь, Валера, а ты еще на одну вахту остаться не хочешь? Подзаработаешь немного, а? Зенцов, понимаешь, чего-то захандрил, то ли заболел, то ли дома у него чего-то. В-общем взял он отпуск, а работы сам видишь, невпроворот и замены тебе нет. Вот же начальнички, мать их так, взяли и подписали Зенцову заявление.
- Борис заболел? – удивился Кравцов. – А на вид такой здоровяк.
- Да, говорят, вроде, как заболел…- недовольно качнул головой Морозов, на секунду задумался и решительно махнул рукой на стоящего рядом Валерку. -Да знаю я, что ты домой рвешься, приказать не могу, но прошу, если можешь, поработай еще вахту. Наряды тебе закроем, не пожалеешь. Выручай, брат…
- Ну ладно, если уж так надо…Только мне бы домой позвонить, предупредить жену, что задержусь.
- Да, вот, кстати, я слышал, что скоро связь будет такая, откуда хочешь можно позвонить. Называется «сотовая». Находишься, к примеру, здесь, а можешь набрать хоть Урюпинск, хоть Нью-Йорк. Когда это только до нас дойдет не знаю…Ну а пока, давай на вездеход, он сейчас за продуктами на центральную базу пойдет. Поможешь там загрузиться, да и с домом заодно оттуда поговоришь. Подойдешь к Устинову, он будет в курсе, я ему сейчас по рации брякну…
Когда Кравцов приехал на базу и зашел к начальнику вахты Устинову, тот сидел и громко ругался с кем-то по телефону:
- …что я завтра забивать буду? Гээсовская труба кончилась, на складе одна хэфэашка осталась, а ты о сроках… Кто тебе ее подпишет?... Заказчик? Он что, дурной?... Что? Три пээс пойдет, а согласование где?... Да плевать я хотел на слова твоего технадзора, где согласование с гэпэвээном?... Давай, давай дорогой, рожай поскорей…, - он закончил разговор, положил телефонную трубку на аппарат, устало откинулся на стул и только тогда заметил стоящего в ожидании Кравцова. – Тебе чего?
- Я с ГП, - ответил Валерка. – Олег Игоревич сказал, что от вас можно позвонить.
- А, так ты Кравцов? Извини, я и забыл, что ты должен приехать. Какой там у тебя номер? – Валерка назвал номер своего домашнего телефона, и Устинов защелкал клавишами на аппарате, потом на секунду прислушался к трубке и сказал. – Вызов пошел, держи. Садись вот на мое место и разговаривай. Только слова доходят с задержкой, связь у нас такая…
Он протянул Кравцову трубку, поднялся из-за стола и вышел, а Валерка присев на краешек его мягкого кожаного кресла быстро приставил трубку к своему уху и стал напряженно слушать. Вначале он услышал несколько длинных гудков, потом что-то мягко щелкнуло, и в трубке раздался Валин голос:
- Але, квартира Кравцовых.
От этого далекого родного голоса у Валерки вдруг на секунду перехватило дыхание и он, прежде чем ответить, два раза кашлянул и сглотнул набежавшую слюну. Пока он собирался из трубки донеслось:
- Але, кто это? Говорите, я вас не слышу.
- Валя, это я…
- Валера, ты где? Откуда звонишь?
- Я на вахте, разрешили вот с базы позвонить. Как вы там?
- Все нормально, деньги уже поступили, часть кредита я закрыла…
- Как Саша?
- Все хорошо, растем. Он спит сейчас.
- А Даша?
- Тоже все нормально. В гости ушла к подружке, Свете со второго этажа. Они вместе на бальные танцы записались, ходят довольные по уши. И дома мне все помогает делать… А ты-то как, Валера? Когда домой?
- Мне придется еще на вахту остаться. Напарник внезапно заболел, а заменить некем, так что приеду еще только через два месяца.
- Ну что же, если надо, то надо, - в голосе Вали почувствовалась грусть, но она уже взяла себя в руки. – Ну, ничего. Приедешь ближе к весне. Ты за нас не беспокойся, работай спокойно, у нас все хорошо. Да и кредит этот наконец-то закроем.
Они поговорили еще несколько минут. Валя торопливо рассказала ему последние местные новости, он передал приветы знакомым и они попрощались.
- Все, целую тебя. Обними и поцелуй за меня детей. Пока.
- Я тебя тоже целую. До свиданья.
Вторую вахту Кравцов отработал уже спокойно, зная, что дома все в порядке. Он, как и прежде, забивал сваи, так же, как и раньше, уставал, но уже не вычеркивал прожитые дни в маленьком календарике своей записной книжки. Просто день шел за днем, неделя за неделей и так же, как вчера, на обед была оленина или котлеты из нее же, по средам и субботам – баня, и так же, как вчера лежал в тундре снег, еще белый, но уже слегка подтаявший к первомайским праздникам.
В конце второй вахты, когда все уже готовились со дня на день двинуться домой, когда слухи о сроках предстоящей перевахтовки уже надоело слушать, когда уже составлялись списки на вертолетные борты, когда озвучивались самые громкие и грандиозные планы на предстоящий межвахтовый отдых, и когда уже чувствовалось всеобщее радостное возбуждение от предчувствия дороги домой, именно тогда Кравцова вызвал к себе, сменивший два месяца назад Морозова, начальник участка Хренов.
- Валера, - сказал он. – Я знаю, что ты устал, поэтому я не прошу тебя остаться еще на одну вахту, но задержаться все-таки придется. Твой сменщик Зенцов уволился прямо перед вылетом. Ушел куда-то, то ли в «Русьтранснефть», то ли еще куда-то. В – общем, должен приехать твой новый сменщик, но чуть позднее общей перевахтовки дня на три-четыре. Как только он прилетит, я тебе обещаю, первым же вертолетом улетишь отсюда. Договорились? Жене будешь звонить?
Валерка огорошено послушал маленького громкоголосого Хренова, награжденного рабочими за свой чересчур живой и сволочной характер кличкой «Чума», несколько секунд подумал и ответил:
- Ну, если всего три-четыре дня задержки, то не стоит, я думаю. Чего ее лишний раз волновать…
Прошло несколько дней. Вахтовые бригады поменялись, Чума улетел вместе со своими бригадами, и вместо него вновь прилетел Морозов, а Кравцов все по-прежнему работал и работал. Прошло обещанных три-четыре дня, потом неделя, две и на вопрос Валерки, где же обещанный сменщик, Морозов уже не знал, что и ответить и только пожимал плечами. Каждый день казался Кравцову последним на вахте, но напарник все не ехал и не ехал. За это время Валерка уже сто раз пожалел, что не позвонил домой и не предупредил Валю о вынужденной задержке. Утром он шел умываться злой, как черт, и на каждодневное приветствие молодого шустрого монтажника Юры «С добрым утром!» неизменно и зло отвечал:
- А разве может быть добрым утро на Хоренвее?
Так продолжалось почти до самого конца месяца, но на его исходе напарник все-таки приехал.
- Все, передавай технику, вали домой, - облегченно объявил усталому Валерке Морозов. – Завтра будет борт с дирекции. Сядешь утром на «Урал» к Соколову, он тебя домчит. Антонычу я по рации передал, чтобы включил тебя в список. Долетишь до Синегорска, найдешь в аэропорту нашего диспетчера Бабушкина, он посадит тебя на самолет, там как раз Красный Лиман перевахтовывается. Ну, вроде, все, бывай… Да, и чуть не забыл, ни пуха тебе, ни пера, Валера!
- К черту…
2
Ночь перед отъездом домой у всех проходит по-разному. Кто-то всю ночь не спит, «перегорев» от ожидания дороги и встречи с домом, кто-то припозднился и еще только собирается в дорогу, кто-то наоборот ложится спать пораньше, чтоб встать и собраться в дорогу с утра, в-общем, кто во что горазд.
Кравцов лег спать в то же время, как привык всегда и довольно быстро заснул. Усталость, скопившаяся в нем почти за полгода тяжелой работы, крепко сдавила его веки. Лишь под утро он увидел сон. В первый раз за всю эту длинную изнурительную вахту он увидел Валю, Дашу и Сашеньку не на фотокарточке, а словно вживую. Саша смеялся и бежал по лугу с невысокой травой, а Даша бежала за ним следом и не могла его догнать. Недалеко от них стояла Валя и тихо улыбалась. «Как же он бежит, ему же всего полгода», подумал о Саше Кравцов и пошел к Вале. Она не двигалась навстречу, лишь протянула вперед руки, и Кравцов шел к ней, к этим рукам, но никак не мог подойти, как будто завяз в болоте, и ноги не слушались его, и не желали идти, сколько бы усилий он ни прилагал. Внезапно ее лицо вдруг стало близко, и он почувствовал больше, чем услышал, как она сказала: «Береги себя, мы ждем тебя дома…»
Валерка проснулся, вспоминая странный сон, полежал, нежась в постели, что не позволял себе в течение всей вахты. Потом он не спеша поднялся, встал, с наслаждением чисто выбрился и, одевшись, собрал вещи, которые не успел собрать с вечера. Жившие с ним уже ушли на работу и «бочка» уже опустела. Кравцов не спеша вскипятил чайник, выпил крепкого чаю и вышел с рюкзаком на улицу. По календарю было уже почти лето, но снег еще растаял не весь и лежал по тундре, как разбросанные клочки бумаги.
Минут через двадцать подъехал Славка Соколов на своем могучем «Урале».
- Ну что, поехали, дембель. Или хочешь еще на пару вахт остаться? – радостно заорал Славка, как будто не Кравцов, а он сам уезжал домой. – Давай, залазь бегом, прокачу тебя с ветерком до самой вертолетки.
Валерка залез в кабину, пристроил в ногах рюкзак и они поехали. Ехал Славка и вправду быстро.
- Это что, я вот в прошлом году по зимнику летал, это да, - хвастался он.– Не то что грузовики, «Тойоту» сделал. Знаешь, есть «Тойота» у этих, как их там…
- Слушай Слав, а к чему это я сегодня такой сон видел, - перебил его Кравцов и рассказал Соколову свое сегодняшнее сновидение.
- Так домой тебе надо, ясный перец, - убежденно ответил Славка. - Тут и к бабке не ходи, все понятно. Ты бы, брат, еще месяца три просидел здесь, они бы тебе каждую ночь стали бы сниться. Вот я знавал одного, тоже Валеркой звали, забыл только фамилию…Да, хрен с ней, с фамилией, ты его все равно не знаешь. Ну вот, короче, работал он у нас здесь, пахал, как папа Карло, рвал наряды, какие мог, короче, хотел заработать себе на новый «жигуль». Пробыл он тут в последний раз почти десять месяцев, приезжает домой, а денег то на карточке и нет. Он так и офигел.
- Что, не заплатили, что ли? – не понял Валерка.
- Да нет. Все заплатили, бабок он срубил не меряно. Только вот жена его, профура, уже успела их в дело пустить. Купила себе шубу норковую, побрякушки, по кабакам походила, короче, все деньги, кроме последней получки, что еще не успели перечислить, профукала.
- Ну, и что мой тезка? – спросил заинтригованный Валерка.
- А выгнал ее из дома. Он вначале-то, как узнал, куда деньги ушли, здорово рассердился, чуть с ума не сошел, но потом отмяк, вроде, как и простил. А потом один раз как-то, через несколько дней, выпил он и говорит ей, мол, поджарь-ка ты мне на закуску картошки. А она ему в ответ, типа, не царское это дело, у меня маникюр-педикюр. Короче, разозлился он тут окончательно, видимо терпение лопнуло, и выгнал он ее из дома к теще, в чем мать родила, в одном этом самом маникюре-педикюре, - Славка довольно хохотнул, но заметив, что Валерка не смеется, решил его приободрить. – Кравец, да ты не думай об этом, у тебя же все не так. Давай я тебе лучше песню дембельскую поставлю. Во, ребята с газопровода кассету новую подогнали. Бард какой-то, не помню, как фамилия, но поет хорошо, слушай.
Славка засунул кассету в пасть магнитолы, там что-то щелкнуло, и раздалась музыка. Славка промотал немного ленту, ища нужное место и наконец, сказал:
- Во, слушай. Наша песня.
Кассета немного пошуршала паузой, после чего раздался гитарный перезвон и наконец, неизвестный Славке, а уж тем более Кравцову бард негромко, но красиво и выразительно запел:
Ах, Ямал, ты Ямал,
До чего же ты мал,
Если глобус вертеть наш земной.
В океан ты глядишь,
И под небом лежишь,
Темным небом полярной зимой.
Ах, Ямал, ты Ямал,
Ты совсем, брат, немал,
И бескрайни просторы твои.
Бесконечно большой,
От мороза седой,
Край оленей, озер и пурги.
Ах, Ямал, ты Ямал,
Только здесь я узнал,
Как ветра Ледовитого злы.
А мороз здесь такой,
Что термометр порой
Замирает за краем шкалы.
Ах, Ямал, ты Ямал,
У тебя побывал
Я в гостях, а теперь вот домой
Улетаю опять,
Что б тебя вспоминать.
До свиданья, прощаюсь с тобой.
Валерка слушал эту песню и тотчас, словно бы снова увидел и темную полярную ночь, и стройплощадку с круглосуточно включенным прожектором, и градусник на столбе крыльца столовой, застывший за отметкой «минус пятьдесят», и пронизывающий ветер в тундре при морозе за сорок, когда одеваешь на себя все что можно, и все равно тебя продувает насквозь, а укрыться порой просто не за чем, и копченого муксуна - рыбу, которую он впервые попробовал здесь, и небо, расцвеченное северным сияньем, и еще много того, о чем нельзя написать в двух словах и можно только пережить, чтоб понять, что это такое – Заполярный Север.
3
Когда подъехали к реке, Славка вдруг приглушил радио и негромко, но вполне внятно и крепко выругался.
- Что случилось? – не понял, занятый своими мыслями, Кравцов.
- Мост убрали.
- Как убрали? Куда убрали? – еще больше не понял Валерка.
- А вон, - Соколов протянул руку в направлении моста, видневшегося метрах в ста впереди машины. – Его каждый год убирают, чтоб половодьем не унесло. «Быки» оставляют, а настил снимают краном и увозят на берег повыше.
Они подъехали к самому мосту, точнее к тому, что от него осталось.
- Да, видно не судьба мне сегодня тебя до взлетки довезти. Ну, да ладно, поехали обратно. Уедешь через месячишко, - беззаботно ляпнул Славка.
- Как обратно? Ты что с ума сошел, обратно? Я не могу обратно, меня дома ждут, – заорал вдруг, опешивший Валерка. – Да я лучше вплавь переберусь…
- Да, ладно, не ори, - сказал Славка и задумчиво почесал замасленной пятерней по своей бывшей когда-то кудрявой голове. – Погоди, посидим, подумаем.
Соколов задумался, уставившись в одну точку, а Валерка нервно закурил, часто затягиваясь, словно боялся не успеть накуриться. На исходе второй Валеркиной сигареты Славка нарушил молчание и произнес:
- Слышь, Кравец, у меня в кузове пара досок пятидесятки лежит. На первые опоры я тебе их закинуть помогу, а дальше уже сам будешь перекидывать по поперечкам. Сможешь?
- Ну, ты, голова, – уважительно ответил Валерка. – Конечно, смогу, давай скорей свои доски.
- Погоди-ка, не торопись. На тебе сапоги, переоденься, а «корочки» свои положь в рюкзак. Оставишь сапоги у Антоныча на вертолетке, я потом сам заберу. Только предупреди, чтоб случайно не поменял на горючее, - Славка выразительно щелкнул себя пальцем по горлу и усмехнулся. – Знаю я его.
Вдвоем они вытащили из кузова доски и подтащили их к месту переправы. Потом одну из них закинули так, чтобы она легла на первую и вторую опоры. Через минуту рядом с первой легла вторая доска.
- Ну, давай, пробуй, - сказал Славка, и они обнялись на прощанье. – Счастливо.
- Бывай…- кивнул Кравцов.
Соколов помог Валерке взобраться на первую опору, благо та была невысоко, и подал ему рюкзак. По двум, лежащим рядом, доскам Кравцов с рюкзаком за плечами быстро дошел до второй опоры и сел на одну из досок. Вторую доску теперь следовало подтащить и перебросить на третью опору, что Валерка и сделал. Потом он перебрался с первой доски на ту, которая была впереди, и потащил заднюю сюда же. Так он продолжал двигаться на протяжении всего моста, всех восьми пролетов. Доски, хоть и были сухими и не очень широкими, но все-таки оказались достаточно тяжелыми, поэтому Валерке пришлось несколько раз дать отдых рукам. Во время отдыха он сидел на досках, свесив вниз ноги, почти задевая подошвами сапог за поверхность сильно поднявшейся за последние дни реки.
- Э, ты там смотри, не упади, - в шутку орал ему обеспокоено Соколов, который терпеливо ждал окончания переправы. – Ладно, сам утонешь, а где я потом сапоги буду искать? Почти ведь новые, сапоги-то…
Перед последней опорой Валерка все-таки не удержал одну из досок, и она соскользнула в воду и, весело хлопнув по воде, поплыла по реке в направлении мирового океана. Теперь последний пролет предстояло пройти по одной доске. Сначала Валерка хотел послушаться совета Славки и переползти пролет лежа, но потом, поразмыслив, он решил, что если доска под ним проломится, то падать в реку в таком положении будет гораздо хуже, чем стоя и решил перейти последний участок по доске ногами. Он осторожно поднялся, поправил рюкзак, выдвинул одну ногу вперед по доске и развел руки в стороны. Осторожно передвигаясь мелкими шажками, он стал продвигаться к последней опоре, которая, хотя и находилась ранее на берегу, но сейчас была почти подтоплена. Скорость передвижения была, конечно, мизерной, но зато берег неуклонно приближался. И все было бы хорошо, и так бы Валерка и дошел бы до этой последней опоры без проблем, но на его несчастье доска оказалась с изъяном, о чем и известил Валерку неожиданно раздавшийся треск под ногами. Валерка только чуть-чуть успел оттолкнуться от уходящей из-под его ног опоры, и тут же полетел в воду. До берега было, правда, недалеко, но откос берега был довольно крутым, поэтому он выкупался в холодной реке почти по то самое место, откуда у всех нормальных людей растут ноги. Выскочив из воды на берег, Валерка первым делом снял сапоги и вылил из них воду.
- Кравец, слышь, беги Кравец, застудишь свое достояние - жена домой не пустит, - радостно орал ему с того берега Славка.
Валерка только улыбнулся, помахал ему рукой и припустил бегом по направлению к взлетке. Он бежал и даже не думал о том, что только что, буквально минуту назад, побывал в ледяной воде. Небыстрый, но ритмичный бег не позволял ему замерзнуть. В такт шагам Кравцов мысленно напевал песню, когда-то услышанную им и пришедшую ему на память, после того как он искупался.
Берега вы мои, берега.
Берег левый - пологий далекий,
Берег правый крутой и высокий,
А меж ними застыла река.
Берега вы мои, берега.
Берега, вы мои, берега
Берег левый – равнина сплошная,
Берег правый скалой нависает,
Над водой, а за ним облака.
Берега вы мои берега.
Берега, вы мои, берега.
Берег левый весною затопит,
Берег правый в любом половодье
Одиноко омоет вода.
Берега, вы мои, берега.
Берега вы мои берега.
Ах, какие ж вы разные, братцы.
Но хоть вам суждено разделяться,
Вы единой с рекой навсегда.
Берега вы мои берега.
4
Антоныч сидел в кресле и смотрел телевизор. Вертолетов сегодня уже быть не могло и начальства тоже, поэтому он разрешил себе «несколько глотков счастья», как он это сам называл. Вообще, Антоныч был на редкость противоречивой личностью. Еще в студенческие годы, он мог экономить каждый день на обедах, сберегая копейки и превращая их путем накопления в рубли, но в то же время ему ничего не стоило зайти в кабак и за вечер пропить в нем свой последний червонец, несмотря на то, что до стипендии еще было, «как до Китая раком». Учился Антоныч неровно и некоторые предметы из институтской программы терпеть не мог, а тем более преподавателей, которые их преподавали. Те, в свою очередь, платили ему тем же, и, в конце - концов, запутавшийся в хвостах и прочих академических задолженностях Антоныч, а тогда еще просто студент Стасик Горьков, был вынужден закончить свое образование на четвертом курсе. Впрочем, сам он об этом жизненном факте никогда не жалел, во всяком случае перед другими людьми он всегда подчеркивал:
- Уж лучше иметь среднее соображение, чем высшее образование.
В чем-то он был, несомненно, прав, ибо, даже получив образование, человек не всегда имеет не то что среднее, а даже и посредственное соображение. Жизнеописание, богатой на события, судьбы Антоныча заняло бы, пожалуй, не одну главу этого рассказа, но речь сегодня совсем даже не о том, как он работал после окончания учебной стези в цирке уборщиком клеток за животными, и как после того, как закончил уборку с напарником в клетке, которую занимал бегемот, ему сказали, что вскоре привезут еще и несколько слонов и он позорно бежал, и вовсе не о том, как он работал в морге, и даже не о том, как он поступил в музыкальное училище учиться на саксофониста, откуда его с треском вышибли за то, что он напоил водкой начинающих музыкантов народного отделения. Последний случай возмутил его больше всего, и когда он вспоминал его, то гневно тряс в воздухе кулаком и неизвестно кому яростно грозил:
- Ну, уж мне эти балалаечники, пить не умеют, ублевались все. Учил их, учил, а все без толку. Мне-то хоть бы хны, а директор сказал: «Не было у нас саксофониста и не будет».
Как Антоныч стал авиадиспетчером этой маленькой взлетки на Крайнем Севере, мало кто знал, да впрочем, это и неважно. Он работал здесь уже много лет и, несмотря на неугасаемую любовь к горячительным напиткам, пользовался авторитетом у начальства и рабочих. Зря Славка Соколов боялся за свои почти новые сапоги – Антоныч никогда не брал, а уж тем более, никогда не пропивал чужой вещи. В свободное время он ловил рыбу, причем весьма неплохо ее солил и коптил, продавал ее летчикам или обменивал на «жидкую валюту», так что проблем с поступлением спиртного не испытывал. Хотя пил Антоныч часто, но, как правило, употреблял понемногу, никогда не напиваясь «в стельку» и при этом всегда говорил:
- Нельзя мне пить до упора, я же на рабочем месте…
Мысль о том, что на рабочем месте пить нельзя совсем, он полностью отметал.
Когда на крыльце раздались торопливые шаги, а потом кто-то начал открывать входную дверь, то Антоныч сначала удивился, так как ни звука вертолета, ни какого-то другого двигателя он не слышал, потом насторожился, не очередная ли это какая-нибудь проверка, и уже завидев входящего Кравцова, по пояс мокрого, в хлюпающих сапогах и с раскрасневшимся от бега лицом, расслабился и даже обрадовался.
- Ты откуда это такой? – спросил он вместо приветствия Валерку.
- Здрастье. С ГП я, Кравцов, – ответил запыхавшийся Валерка. – Вам насчет меня Морозов по рации говорил. А когда борт?
- А бес его знает, Кравцов, когда. Погоды, вишь, в Синегорске нет. Когда будет – тогда и прилетит. Да, ты раздевайся, давай, вешай барахлишко-то свое сушить, а то неровен час заболеешь еще, да и помрешь, а тебе вдруг медаль «За форсирование Мыркаяхи» дадут, а получать-то и некому, - все это Антоныч весело произнес на ходу, доставая из тумбочки стакан и ставя его рядом с тем, что уже стоял на столе. – Небось, вода-то холодная, а? Щас я тебя полечу, мне тут летчики как раз в прошлый раз хорошего лекарства привезли, чистоган, прям слеза.
Валерка попытался было вначале посопротивляться лечению, но ничего из этого не вышло, и, уступив напору Антоныча, принял хорошую дозу спирта, который Антоныч даже не стал разводить, уверяя, что «так лучше греет и вообще полезнее для организма».
Погоды не было в Синегорске ни в тот день, когда Валерка появился на вертолетной площадке, ни на следующий день, а когда она на третий день наконец-то там наладилась, то туман накрыл взлетную площадку там, где находился Кравцов с Антонычем. Валерка был вне себя от переживаний.
- Вот вишь, как тут не выпить, - сказал ему, наливая очередную порцию, Антоныч. – Очень переживательная тут у меня работа…Эх, жалко хлеб заканчивается, да ничего скоро все наладится, а пока у меня еще сухари есть, неделю протянем…
- Сколько, сколько? – обалдело спросил Валерка, которому нахождение здесь казалось каким-то особенно долгим, почти - что бесконечным.
Он пробыл в гостях у Антоныча три дня, три долгих дня, которые показались ему вечностью. Правда, надо сказать, Кравцов не заболел после купания в холодной воде, видимо сказалось качественное лечение, которое применил Антоныч, но продолжать его наотрез отказался. По этой причине он, в отличие от никогда не унывающего Антоныча, находился в состоянии тоски и уныния, с грустью глядя на погоду за окном и нехотя перелистывая, затертые до дыр, старые газеты и журналы, лежащие на столе.
Но на четвертый день погода все же смилостивилась и он наконец-то все - таки улетел в Синегорск.
5
Вертолет долетел до Синегорска почти за четыре часа, вместо обычных трех. Кравцова в нем болтало, кидало и подкидывало несчетное количество раз, но он только мысленно благодарил себя, за то, что не успел позавтракать и лишь крепче держался за скамейку. После приземления он с облегчением вылез из вертолета и пошел к зданию аэровокзала. В справочной аэропорта он бодро спросил у сидящей в окошке пожилой тетки:
- Вы не скажете, где мне найти Бабушкина?
- Кого, кого? – не поняла та.
- Бабушкина, - уже менее бодро и уверенно произнес Кравцов.
- Бабушкина? - переспросила тетка и, получив в ответ несколько энергичных утвердительных кивков со стороны Валерки, добавила. – А это кто?
- Как это кто? – удивился Кравцов. Ему и в голову не могло прийти, что Бабушкина кто-то не знает в этом аэропорту. – Это же наш представитель здесь.
- А вы, из какой организации, простите?
Кравцов назвал свою организацию, но тетка лишь покачала головой:
- Не слышала. Хотя, знаете что, поднимитесь на второй этаж, там есть комната заказчиков, может, и Бабушкин ваш там…
Комната, которую назвала женщина, была закрыта, но Кравцов решил терпеливо ждать Бабушкина именно здесь, ибо не знал ни города, да и вообще, не представлял, где этого самого Бабушкина искать. Он сел в кресло в зале ожидания напротив комнаты представителей заказчиков и через некоторое время начал дремать, пока не увидел, что к заветной двери подошел и открыл ее своим ключом невысокий полный мужчина. Валерка тут же вскочил с места и устремился к нему:
- Простите, вы Бабушкин?
- Я? – спросил мужчина. – Нет, я не Бабушкин. Иван Васильевич, по-моему, заболел. А что вы хотели?
Валерка, путаясь и сбиваясь, рассказал мужику, что его должны отправить на самолете домой, как он добирался и почему задержался. Тот терпеливо его выслушал и произнес:
- Ну, что ж, понятно. Только ведь Красный лиман уже перевахтовался, насколько я знаю. Ты, вот что, поезжай к Бабушкину в общагу, он, наверное, там отлеживается. На вот, я тебе адресок черкану.
Бабушкина Валерка нашел часа через два, добравшись из аэропорта до города на автобусе, а потом, долго слоняясь по улицам пешком, и пытаясь выяснить у случайных прохожих улицу и номер дома общежития, где жил Иван Васильевич.
Когда Кравцов постучался в комнату, указанную ему вахтером, никто не ответил, и он нерешительно толкнул ее вперед. Бабушкин, а это был именно он, спал на кровати, закутанный в одеяло, с компрессом на шее. После того, как Валерка приблизился к нему, Бабушкин закашлял, открыл глаза и с трудом просипел:
- Ты кто?
Кравцов нерешительно остановился и стал объяснять.
- Я Кравцов, Валерий Кравцов. Я должен был улететь с краснолиманскими на землю, но в аэропорту мне сказали, что они уже перевахтовались, - он вопросительно посмотрел на полуприкрытые глаза Бабушкина, которые только утвердительно мигнули в ответ, и продолжил. – Так что мне теперь делать, надо на какой-то другой самолет попасть.
- У тебя деньги есть? – просипел Бабушкин.
- Нет, денег нет, - ответил Валерка. – Нас же должны бесплатно доставлять туда и обратно.
- Должны, должны, - раздраженно произнес Иван Васильевич. – В нашей конторе, по моему, уже никто никому ничего не должен. Денег у меня для тебя тоже нет, на самолет, во всяком случае. Ну-ка, подай мне портфель. Да этот, что у стола.
Валерка поднял с пола портфель и передал его Бабушкину. Тот положил портфель себе на живот, открыл на нем защелку и, раскрыв его, достал оттуда несколько купюр.
- На, держи, этого тебе на поезд должно хватить. Не на купе, конечно, на плацкарт. Да вахтовикам и купе-то не оплачивают. Это только контора наша сучья может в купе ездить, а остальные вроде и не люди.
Он надолго закашлялся и Валерка, уже взявший из его рук деньги, решил, что пора уходить, и двинулся к двери, но Бабушкин жестом руки остановил его и протянул бумагу из портфеля:
- В ведомости за деньги распишись. А потом поторапливайся, поезд уже скоро, если не успеешь, уедешь только завтра.
Иван Васильевич подождал, пока Кравцов расписался, отдал ему обратно ведомость, сложил ее в портфель, закрыл портфель, щелкнув застежкой и, только после этого, сказал:
- Ну, в путь. С Богом…
6
На поезд Валера успел вовремя. Уже объявили посадку, когда он подбежал к кассе вокзала. Народа у кассы уже почти не было, и Кравцов быстро купил билет в плацкартный вагон. Правда, место было боковым, в начале вагона, но это его нисколько не огорчало. «Уж лучше плохо ехать, чем хорошо идти, а тем более сидеть на вокзале», подумал он.
Когда он заскочил в вагон, проводник уже собирался закрывать дверь. Показав билет, взмокший до пота, Валерка запихнул рюкзак под сиденье, счастливо сел на свое место и с удовольствием вытянул ноги. Через несколько минут состав тронулся в путь.
Публика ехала в вагоне самая разнообразная: вахтовики - такие же работяги, как Кравцов, отпускники – семьями и в одиночку, командировочные, и прочий другой народ.
Кравцов сидел на боковой полке один, ему досталось нижнее место, соседа на верхней полке не было. Напротив него расположились два хохла, белорус и молдаван. К его приходу интернациональная компания уже успела выставить на стол жареную курицу, копченое сало, каравай хлеба, свежие огурцы, колбасу, лук и бутылку водки.
- А ну, сидай к нам, - пригласил его один из них, маленький шустрый пожилой хохол. – Давай, хлопнем по стопочке, перекусим, що Бог послал, может и дорога покажется короче.
- Да я не пью, - попробовал отказаться Кравцов, но сказал это как-то неубедительно, и здоровенный белорус почти на руках вытащил его с места и усадил рядом с собой.
- Так мы же тоже ж не пьем. Это же только для аппетита. Тебя как звать?
- Валера, - протянул руку Кравцов.
- Александр, - пробасил белорус и осторожно пожал своей лапой Валеркину ладонь.
- Петя, - представился молдаван, пожимая Валеркину руку вслед за белорусом.
- А меня Виталей зовут, - протянул руку маленький хохол, и показал на длинного. – А это…
- Гриня, - коротко представился тот, пожал руку и зевнул. – Что то меня на сон потянуло, давайте-ка побыстрее перекусим, пока я не заснул.
Валерка достал из своего рюкзака банку тушенки, хлеб, котлеты, которые успел купить на вокзале по пути к поезду, присел к столу и трапеза началась. Для аппетита выпили две бутылки водки, а потом, когда расчувствовавшийся Кравцов показал фотографию своей семьи, и Саша – белорус узнал, что Валеркиного сына зовут так же, как и его, появилась третья. Закусывали хорошо, крепко и не спеша, поэтому никто не опьянел. Потом Сашка и Гриня завалились спать на верхние полки, Виталик сел разгадывать сканворды, а Петр сидел и дремал, изредка отвечая на вопросы Виталика. Валерка же уселся на свое место, оперся спиной о вагонную перегородку и, вытянув в сытом покое и блаженстве ноги, тихо мечтал, как он приедет домой, войдет в дверь, обнимет жену и детей.
Через один вагон от того, в котором ехал Кравцов, находился вагон – ресторан, поэтому мимо часто проходили люди туда и обратно. В ресторан люди шли в-основном молчаливые и даже слегка настороженные. Они не знали, что их ждет, и на их лицах можно было прочесть примерно следующее: «А работает ли ресторан? А чем нас там накормят? А сколько это будет стоить? А сколько вагонов еще надо пройти? И т.д. и т.п.» Обратно люди шли уже подобревшие от съеденного и выпитого, и, как правило, несли из ресторана всякие сладости и напитки.
Один из таких посетителей, который шел из ресторана, вдруг остановился у первого купе, которое было свободно от пассажиров. В нем сидели только два азербайджанца-проводника. Видимо им было скучно находиться в служебном купе, и поэтому они перебрались ближе к народу. Один из них смотрел в окно, а второй негромко и неумело дергал за струны гитару, пытаясь что-то изобразить. Лица их не выражали ничего, кроме неподдельной искренней глубокой скуки. Остановившийся пассажир, невысокий, но крепкого сложения с короткой стрижкой молодой мужчина лет тридцати, несколько секунд молча смотрел на проводников, потом присел рядом, попросил у проводника гитару, попробовал что-то наиграть, тут же покрутил колки, подстроил гитару и уже свободно заиграл.
Он играл и пел песни, бывшие когда-то популярными и те, которые мало кто слышал. Поскольку вагон был плацкартным, и звук голоса и гитары разносился по всему вагону, то пассажиры постепенно повысовывались головами в проход и стали, таким образом, зрителями этого необычного концерта. Даже некоторые из людей, которые шли в ресторан или из него, останавливались послушать, а те, кто спешил, старались проскользнуть мимо тихо и бесшумно.
Проводникам – азербайджанцам этот концерт тоже так понравился, что они притащили из ресторана и поставили на столик купе перед музыкантом бутылку водки, второе блюдо и хлеб.
Многие из пассажиров вагона, уже впавших в дневную спячку, проснулись от пения и звуков гитары, но ни одной жалобы или недовольного слова не последовало. Наоборот, стояла тишина, и, возможно, каждый находившийся в вагоне, слушал эти знакомые и незнакомые песни, пропуская их через себя и вспоминая о том, что ему дорого, что он оставил, переживая вместе с музыкантом о былом, хорошем и не очень, жалея об утраченных надеждах и мечтах, рожденных в этом жестоком безрассудном мире, и погребенных под толстым слоем безысходности, в эпоху, ставшую, по выражению одного из поэтов, «эпохой большой нелюбви».
Проснулся даже Гриня, который оторвал свою голову от подушки, послушал очередную песню и сказал:
- Гарно грае хлопец… - и, приняв от Виталика очередную стопку, выпил ее лежа, не меняя положения тела и закусил розовым ломтиком сала.
Необычный концерт длился часа два. Постепенно за столиком музыканта водка была выпита, закуска съедена, но как ни странно, неизвестный артист не стал играть и петь хуже. Кравцов, который сидел вблизи него, не удержался и сказал:
- Здорово ты играешь. Да и поешь тоже…
- Да, нет, - махнул рукой музыкант. – Играю – то я как раз посредственно, да впрочем, и пою тоже. Это просто сегодня душа у меня играет.
- Как это? – удивился Валерка. – Душа?
- Ну да. Вот послушай стихотворение, - музыкант на несколько секунд задумался и негромко, но выразительно начал читать.
На скрипке старенькой играл седой старик.
Он виртуоз и музыка звучала.
И было в ней прекрасное начало
И где-то затихала вдруг на миг,
Та музыка, где застывает плач и крик.
И скрипка плакала, бежали быстро звуки,
И слушала безродная толпа
Концерт на площади у старого столпа.
Толпа смотрела, как играют руки,
Не ведая, что это лишь душа
Им говорит про счастье и про муки,
А руки – совершенство волшебства.
И в миг, когда старик отнял смычок
От старых струн, мелодия колыша
Рожь на полях, и облетая крыши,
Летела в небе ярко-голубом.
И зазвучали души тех, кто ее слышал.
Кто, может быть, услышав лишь едва,
Стал чуть добрей, умней, сильней и чище
От музыки звучанья колдовства.
В это время поезд как раз стоял на длительной стоянке, поэтому в вагоне было совсем тихо и стихотворение смогли расслышать даже те, кто находился на другом конце вагона. После последних слов несколько секунд стояла тишина, потом раздалось несколько неуверенных хлопков, и вдруг весь вагон зааплодировал.
- Здорово, - сказал гитаристу Кравцов, когда шум стих. – А чьи это стихи?
- Мои, - чуть смущенно признался парень. – Ну ладно, мне пора.
- Сыграй что-нибудь еще на прощанье, - попросил его Валерка.
- Да я уже, вроде, все, что можно, переиграл.
- Ну, может, что-нибудь из своего?
- Ладно, почти по теме. Небольшая песенка, называется «Песенка про электричку». Совсем недавно сочинил, - парень снова взял в руки гитару и после нескольких вступительных аккордов задорно заиграл:
Не знает расписанья электричка,
Идет тихонько, будто невзначай.
Она экспрессу младшая сестричка,
Но в ней не подают обед и чай.
Последние две строчки в каждом куплете повторялись два раза и начиная со второго куплета, некоторые из зрителей стали подпевать музыканту.
Идет экспресс походкою отличной
И пассажиры смотрят свысока,
Как в электричке, балуясь «Столичной»,
Сидели три веселых рыбака.
Прошел экспресс со скоростью приличной,
Наверно, у него в Москве дела.
Не знает расписанья электричка,
А то бы, непременно, догнала.
Он закончил играть, бережно передал гитару проводникам, сделал полупоклон пассажирам, благодаря их за внимание, и двинулся через весь вагон на выход. И после его ухода всем вдруг стало заметно, что, несмотря на то, что день на улице был пасмурный, а тучи нависли еще ниже, чем утром, в вагоне осталось что-то такое, от чего всем стало теплее и от чего все пассажиры стали ближе друг другу, как будто они давно уже были друг с другом знакомы.
7
Трое суток ехал Кравцов в поезде. На четвертый день Валерка проснулся от чувства того, что он выспался. В вагоне стояла тишина, почти все пассажиры спали, никто не бегал на улицу, даже, несмотря на какую-то длительную остановку. Валерка поднял голову и почуял что-то неладное, но что, он пока не мог себе объяснить. Наконец, он понял, что его мучает и, глянув на часы, озабоченно сел на полку, и стал смотреть в окно, раздвинув занавески окна. По расписанию их поезд должен был прибыть рано утром, а время уже близилось к обеду, но поезд продолжал стоять на каком-то маленьком полустанке.
Из тамбура пришел Виталик.
- Впереди нас платформа со щебнем упала, - сказал он.
- Как это упала? – не понял Кравцов. – Куда упала?
- С рельсов упала, - уточнил Виталик. – И щебень рассыпался. Сейчас пути чистят. Еще часа на два, я узнал. Так что, спи спокойно, как говорится, дорогой товарищ. А может, примем по одной?
- Нет, нет, спасибо, - водки Валерке уже не хотелось, да и было не до того. Поезд безнадежно опаздывал, и это не сулило ничего хорошего.
Через два часа, как и пообещал Виталик, поезд двинулся дальше, и даже попытался нагнать отставание, но все равно опоздал часов на шесть.
Прямо с железнодорожного вокзала Кравцов помчался на автовокзал. Он вбежал в дверь автовокзала и буквально застыл у расписания движения автобусов. Последний автобус на Оршанку ушел полчаса назад. Кравцов устало опустил рюкзак на заплеванный семечной шелухой пол и прикрыл глаза.
«Что же делать? Ждать до завтрашнего дня? Но это невозможно, я и так уже слишком долго добираюсь. Проклятье, если бы не это опоздание поезда, я бы уже ехал сейчас в автобусе навстречу своей семье. А ведь они меня ждут…Нет, еще сутки я просто не переживу. Что же делать? Что делать?»
- Куда едем? – услышал он голос за своей спиной. – Область, город, межгород?
Кравцов обернулся и увидел, что прямо за его спиной стоит парень лет двадцати пяти – тридцати, одетый в футболку, джинсы и кроссовки. Он стоял рядом с Валеркой и выжидающе смотрел на него, играя в руках брелком с ключами.
- Что? – не понял Валерка.
- Куда едем, говорю? – переспросил парень.
- В Оршанку.
- Один?
- Один.
- На такси поедешь?
Только сейчас до Кравцова дошло, что он видит перед собой таксиста или частного извозчика.
- А сколько стоит?
Таксист поднял глаза к потолку, будто что-то высчитывая, и через несколько секунд ответил:
- Полторы штуки.
- Нет, к сожалению, у меня нет столько, - смутился Кравцов.
Парень усмехнулся:
- Да ладно, у меня тут твои попутчики есть. Правда, только до Ново-Троицкой. Женщина с девочкой, так что будет подешевле. Ну скажем, штука тебя устроит?
- Штука? Сейчас, - торопливо начал рыться в карманах Кравцов, доставая мятые купюры. – Так, сто, триста, пятьсот, еще десятка, мелочь.
Он торопливо сосчитал все деньги и сказал разочарованно:
- Нет, все равно не хватает. С мелочью только девятьсот двадцать семь рублей.
Таксист, который все это время терпеливо ждал окончания подсчетов, внимательно посмотрел на него и сказал:
- Ладно, не пустым же мне обратно ехать, считай, что договорились на девятьсот, а двадцать семь оставь себе. Стой здесь, я за попутчиками схожу.
Он повернулся и исчез в дверях зала ожидания. Через минуту он шел уже обратно. Следом за ним шла женщина средних лет, которая тащила в одной руке дорожную сумку, а другой вела за собой девочку лет десяти.
- Поехали, - махнул рукой Кравцову таксист.
Через несколько минут старенькая «Волга» ГАЗ – 24 уже выкарабкивалась из каменных джунглей города и вскоре они выехали на шоссе. Несмотря на то, что потертый вид машины вначале вызвал у Кравцова некоторые опасения, двигатель работал ровно. Женщина с девочкой расположились на заднем сиденье и почти сразу же задремали. Кравцов сидел рядом с водителем и не торопясь вел с ним разговор.
- С заработков едешь? – поинтересовался таксист, которого, как оказалось звали Лехой.
- Да, - кивнул Валерка. – Дома-то совсем негде работать, вот и мотаюсь по северам.
- А у вас же там завод, вроде, есть? – удивился Леха. – Я, правда, давно в Оршанку не заезжал, а раньше, помню, завод гремел на всю область.
- Было дело, - согласился Кравцов. – Только завод наш уже почти два года, как стоит. После приватизации кто только не был его хозяином. В конце– концов купили его москвичи, высосали из него все, что можно и обанкротили. Теперь вот продают по частям, да только кому он нужен в таком – то виде? Механизмы ржавеют, автоматические линии пришли в негодность, кабели и все, что можно продать, бомжи тащат и те же рабочие, что еще недавно там работали. Жить – то на что-то надо. Одних сегодня ловят, сажают, а завтра другие ползут. Короче, пока все не растащат, так все и будет.
- Да уж, эти москвичи, они везде, - зло процедил сквозь зубы Леха. – Всю страну скоро разорят. Бомбу бы атомную на эту Москву сбросить, чтоб ни один гад не ушел.
Леха немного помолчал и негромко выругался в адрес москвичей таким длинным заковыристым матом, которого Валерка, несмотря на то, что много повидал по белу свету, еще не слышал.
Потом они продолжили разговор о жизни и Кравцов рассказал Лехе, как он добирается с Севера, как он хочет домой, увидеть поскорее жену и детей, пройти босиком по своему огороду, посидеть на лавочке ранним летним утром, когда еще не жарко и не печет зной, искупаться в озере и посидеть с удочкой на его берегу.
Когда болтать надоело, водитель включил магнитолу и, покосившись в зеркало заднего вида на мирно дремавших пассажирок, негромко включил музыку. Из динамиков донесся хрипловатый голос какого-то певца, похожий на голос таможенника Верещагина из фильма «Белое солнце пустыни». Валерка с интересом слушал песни. Особенно ему понравилась одна песня про карты.
Красную масть кроют красным,
Дам и вальтов – королем,
Ну а шестерок опасных
Бьют, если могут, тузом.
Только бывает иная
Карта в ладонях, друзья,
Если она козырная,
Эта шестерка твоя.
Бить она может семерку,
Бить она может вальта,
Даже упрямую даму
Бьет без зазренья всегда.
В слугах у этой шестерки
Ходят порой короли,
И три туза перед нею
Враз на коленях ползли.
В жизни, как в карточных битвах,
Если ты в масть не попал,
Значит, тебе не отбиться,
Значит, ты точно пропал.
И от шестерки козырной
Можешь почувствовать власть.
Жалко, что в жизни российской
Редко меняется масть.
К середине пути задремал и Кравцов. Асфальтированное шоссе и мягкий ход машин убаюкали его, и Валерка в полудреме видел во сне Валю, Дашу и Сашеньку.
Валерка видел счастливый сон и не мог, конечно, видеть, как на узкой дороге, идущие впереди их «Волги» «Жигули» - тройка притормозили перед сужением дороги, как Леха отчаянно нажал тормоза, и Волгу потащило по нанесенному на асфальт песку на встречную полосу движения.
Кравцов проснулся от резкого торможения и то, что он запомнил, пронеслось перед ним и уложилось в памяти в единый миг, хотя потом, вспоминая, он раскладывал этот миг по частям: стремительное и неумолимое приближение на встречной полосе груженого лесом МАЗа, лобовой удар, сопровождающийся треском ломающегося металла, аккумулятора, решетки облицовки, бампера, фар и еще неизвестно чего, удар коленями о приборную панель «Волги», а головой о солнцезащитный козырек, разворот машины от удара в противоположную сторону, крик на заднем сиденье, и наконец, остановка машины уже на своей полосе, но стоящей в обратном направлении перед крутым откосом дорожного полотна. Все это отпечаталось в Валеркином сознании, как кадры какого-то кино и позднее он не раз прокручивал «это кино» в памяти.
После остановки машины Леха первым выскочил из нее и, рванув заднюю дверь, крикнул:
- Все живы?
- Да, - почти одновременно ответили Валерка и женщина с заднего сиденья, а ее дочь заплакала от испуга.
- Ну, слава Богу! – облегченно выдохнул Леха и схватился руками за грудь. Он здорово приложился ею при столкновении об руль, так что баранка была согнута восьмеркой.
Жигуленок, который шел впереди, даже не остановился, уходя все дальше и прибавляя скорость. Охая и ахая, держась за грудь, Леха обошел свою машину и встал у капота. Смятый страшным ударом, капот раскрылся и Леху окутывал пар, идущий из разбитого радиатора. Из лопнувшего аккумулятора с машины на асфальт медленно стекала струйка электролита.
Валерка тоже вылез из машины, потер ушибленные колени и подошел к Лехе:
- Что будем делать, командир? Ты - то сам как?
- Да я ничего, грудью ударился немного, ничего пройдет. Так, мотать надо отсюда, пока никого нет. Не ровен час, прилетят гаишники. Еще и права для полного счастья заберут. Так, ладно, с мазистом я сейчас договорюсь, вас отправлю на попутке, а машину дотащу с кем-нибудь до Николаевки, там, в частных гаражах что-то вроде сервиса есть.
Он подошел к МАЗу, о чем-то переговорил с водителем, после чего тот согласно кивнул несколько раз головой, взял, протянутую Лехой купюру, и уехал прочь.
Женщину и девочку Леха скоро отправил на попутной «Газели», а вот Валерке удалось уехать только после часового «голосования» на дороге. Грузовые машины шли редко и кабины были уже заполнены людьми, а легковые, особенно на иномарках, внимания на Валерку не обращали, лишь слегка притормаживая из любопытства у разбитой «Волги», чтобы лучше разглядеть последствия аварии. Именно поэтому, когда у «Волги» притормозил еще не совсем старый белый «Опель», Валерка не поверил, что машина остановилась из-за него. Сначала Кравцов, еще не веря в свое счастье, посмотрел на проехавшую вперед и остановившуюся машину, но после нескольких призывных гудков клаксона подхватил с земли рюкзак и устремился к машине.
- Пока, Леха, - только и успел крикнуть Валерка на ходу.
- Счастливо, - отозвался Леха, продолжая цеплять свою машину к какому-то грузовику.
Кравцов подбежал к «Опелю» и открыл пассажирскую дверь:
- До Оршанки подбросите?
Водитель повернул голову в его сторону и кивнул:
- Садись, рюкзак назад, на пол.
Только после того, как Валерка услышал голос, до него дошло, что за рулем сидит женщина. Вначале он опешил, даже остановился, но раздумывать было некогда, поэтому он быстро бросил свои пожитки туда, куда ему указали, и сел рядом с женщиной на пассажирское место.
- Тебя как звать-то? – спросила она, когда машина тронулась с места.
- Валера.
- А меня - Люба.
Женщина была примерно его возраста, может быть не такой красивой, как какая-нибудь фотомодель, но то, что она остановилась, чтоб его подвезти, и ее дружелюбный тон, скрашивали в его глазах наметившийся второй подбородок и чуть длинноватый нос обладательницы белоснежного «Опеля». В остальном же она была в порядке: глаза цвета крепкозаваренного чая, волосы до плеч, завивающиеся на кончиках и слегка ироничный любопытный взгляд.
- Ты откуда едешь, Валера?
- С севера.
- А-а-а, с вахты, значит?
- Да. А ты что, знаешь, что такое вахта?
- Знаю, - она безрадостно ответила, вздохнула, и прежде чем Валерка собрался ее спросить, отчего она так сказала, спросила сама. – Не надоедает?
Валерка несколько секунд подумал, потом неопределенно хмыкнул и ответил:
- Надоедает, конечно, да и по дому скучаю здорово…
Тут он начал рассказывать Любе, сколько дней он был в этот раз на севере, как долго добирается домой, как разбилась их «Волга», как ждут его дома, как он соскучился по домашним, и что-то еще и еще. Он вошел в раж, местами восторженно размахивая руками, громко смеялся или почти умолкал, а через несколько секунд, вспомнив что-то новое, продолжал свой рассказ или дополнял его новыми деталями и подробностями, даже не замечая, как из прекрасных глаз чайного цвета выкатилось и пробежало по Любиным щекам несколько слезинок. Со стороны казалось, что она внимательно слушает его рассказ, понимающе покачивая головой. На деле же Люба вспомнила своего бывшего мужа, который ездил-ездил так же на вахту, а один раз приехал, собрал свои вещи и укатил жить к другой. Прошло уже несколько лет, а по ее сердцу так и резануло это слово «вахта».
Несмотря на свои переживания, Люба вела машину грамотно, особо не гнала, но поддерживала нужную скорость, умело объезжая выбоины на асфальте.
- Вот черт, бензин заканчивается, - сказала она, мельком глянув на приборный щиток. – Ладно, в Федино заправимся, больше негде. Дотянуть бы только.
Кравцов осторожно глянул на горящую лампочку датчика топлива, но промолчал. На въезде в село Федино, точнее уже на его территории, двигатель заглох.
- Все, приехали, - сказала Люба. – Вот дура, знала, что бензина не хватит, и не заправилась вовремя. Хорошо, что досюда хватило. Ладно, бери канистру, пойдем за бензином. Я как-то здесь заправлялась, помню где. Далековато, правда, топать отсюда, с километр.
В Федино бензина не оказалось. Точнее, он был, но заправка уже не работала.
- С шести до двадцати, без обеда, - прочитал вслух Кравцов и прокомментировал. – Уж лучше бы с обедом, но круглосуточно.
- Да, уж, - невесело поддержала его Люба. – Что делать – то будем, Валера?
- А какие будут предложения?
- Идти к машине и ложится спать. Места хватит. С утра заправимся, и я заброшу тебя в твою Оршанку. Ну и как тебе мой план?
- Не знаю. До Оршанки километров двадцать будет. До утра можно дойти пешком. А ты вообще куда едешь?
- Мне еще до Староозерска ехать. Так что, в любом случае, буду ждать здесь утра.
- А может, поголосовать на дороге, кто-нибудь поможет бензином?
- Навряд ли. Здесь почти никто не ездит, разве что грузовики, да и те ночью не останавливаются.
Через несколько минут они вернулись к «Опелю». Валерка задумался. Ночи, конечно, светлые и до утра можно пройти пешком эти двадцать километров, только вот как оставить здесь Любу одну? Она-то ему помогла, а он, получается, бросает ее на дороге.
- О чем задумался, Валера? – вывел его из задумчивого состояния Любин голос. Она точно прочла его мысли. – Если за меня переживаешь, не беспокойся, я уже всего повидала, и ко всему привыкла. Хочешь идти – иди. Я сейчас устроюсь в машине, завернусь в плед, и просплю до утра, так что не беспокойся. А тебя дома ждут, если хочешь - иди.
Валерка кивнул в ответ, достал из «Опеля» рюкзак, закинул его за плечи и повернулся к Любе.
- Ну ладно, тогда я, пожалуй, пойду. Спасибо тебе, что остановилась, подбросила, а то так бы я и стоял там.
- Ничего, мир не без добрых людей. Кто-нибудь бы подобрал. Жалко, что так получилось, с этим бензином, – грустно улыбнулась Люба. – Счастливо тебе…
- И тебе счастливо, - после этих слов Кравцов повернулся и размеренно зашагал по дороге, быстро удаляясь от Любы, а она все стояла и смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом, и за это время еще несколько слезинок выкатилось из ее красивых глаз чайного цвета.
8
Вначале идти было легко, и Кравцов прошел первую половину пути довольно быстро, и даже полное отсутствие попутных машин его не беспокоило, но постепенно темп его шагов начал сбавляться. И дело было совсем даже не в усталости, нет. Валерка знал, что его дома ждут, что за него волнуются и, стараясь сократить это время томительного волнения, шел так, насколько это было возможно. Однако, случилось то, что он никак не ожидал. То ли ботинки, в которых он шел, за время вахты рассохлись, то ли ноги просто отвыкли от них, но постепенно Валерка натер на правой ноге здоровенную мозоль. Сперва он старался не обращать на возникшую боль никакого внимания, но она усиливалась и, после того как он сел на несколько минут для отдыха и после этого еле встал на больную ногу, понял, что дело плохо. Не пройдя и сотни шагов, он присел на бревно, лежащее на обочине дороги, скинул рюкзак и снял ботинок. После критического осмотра ноги, он покопался в кармашках рюкзака и достал небольшой перочинный нож.
Нож был старым. Бывшие когда-то нарядными, потертые перламутровые щечки его уже давно утратили свой лоск и красоту. Еще на первой вахте Валерке подарил его Иван Семеныч – старый тракторист, как раз после той вахты ушедший на пенсию. В тот раз у Валерки на вахте как раз был день рождения, и когда они утром бригадой ехали на работу, Валерка вдруг спросил
- А какое сегодня число? – и после того, как ему ответили, вдруг растерянно сказал. – Так ведь у меня сегодня день рождения.
Семеныч, сидящий рядом, улыбнулся, сунул руку в свой карман и достал оттуда этот самый нож.
- На, держи. Владей, - сказал он. – Этот нож меня много раз на Севере выручал, авось и тебе сгодится. Будешь меня вспоминать, когда я на пенсии буду дома на печи сидеть...
Валерка вспомнил Семеныча и улыбнулся. Потом он раскрыл одно из лезвий и попробовал ногтем его остроту. Несмотря на потрепанный внешний вид, сталь ножа была хороша так же, как и в те времена, когда нож был новым. Потом Валерка извлек из рюкзака старую, но чистую майку, оторвал от нее полоску и пытливо огляделся вокруг того места, где сидел. Почти сразу же он нашел то, что искал – растущий рядом с бревном подорожник. Он не спеша сорвал лист и тщательно его протер. Потом он положил ногу больной ноги на колено здоровой так, чтобы иметь доступ к мозоли, сделал аккуратный небольшой надрез на больном месте и выпустил из мозоли жидкость. После этого он приложил к ране подорожник и, крепко прибинтовав его полоской ткани от разорванной майки, осторожно надел носок и попробовал вставить ногу в ботинок. Хоть и с трудом, но это удалось сделать, правда, ботинок пришлось почти полностью расшнуровать.
Когда Валера закончил обуваться, он попробовал встать. Было больно, но терпимо. Закинув рюкзак за одно плечо, опираясь руками на найденную по дороге толстую суковатую палку, он шаг за шагом продолжил свой путь к дому.
В Оршанку он вошел уже в седьмом часу утра. Нога здорово болела, но он старался не думать о ней, и, лишь когда боль становилась совсем невыносимой, то сильнее закусывал губу и смахивал с лица, набегавший обильно, пот. «Ну вот, - подумал он, входя в поселок. – Еще два километра и все. Господи, дай мне только сил дойти. Сколько же я уже добираюсь? Так, сначала до взлетки, три дня там, день в Синегорске, потом три дня в поезде. Да, уже вторая неделя пошла…». К восьми часам Кравцов доковылял до центра поселка. До дома оставалось не больше сотни метров. Неожиданно из-за дома на дорогу выскочила белая девятка. Кравцов с трудом увернулся от нее, вовремя отскочив с дороги, и гневно помахал кулаком вслед удаляющейся машине.
«Не хватало еще у порога дома под машину попасть, - мелькнуло в его голове. И так уже вторую неделю добираюсь, дойти никак не могу». Он завернул за угол дома, обошел его и подошел к своему подъезду. Здесь его ждал новый сюрприз. Вместо старых обшарпанных дверей вход в подъезд надежно закрывали новые крепкие металлические двери. Самое главное было в них то, что рядом с ними красовался домофон, которого Валерка еще не видел, и, естественно не знал, как им пользоваться. Он встал рядом с домофоном, терпеливо прочел краткую инструкцию и набрал номер своей квартиры. Вначале пошли гудки вызова, и никто не отзывался, и Кравцов уже подумал, что это он слишком долго не был дома, и эта бесконечная долгая дорога свела его с ума, и он забыл, какой номер его квартиры и набрал его неверно, но наконец, в динамике что-то щелкнуло, и раздался Валин голос:
- Да, слушаю.
Валерка не сразу ответил, сглотнув набежавшую слюну, и только через несколько секунд, осознав уже, что он все-таки добрался до дома, ниже опустил голову к динамику и на повторный Валин вопрос «кто там? Слушаю вас» хрипло произнес:
- Я дошел, Валя, открывай…
07.2010