Продолжение
Начало см.http://www.proza.ru/2011/12/23/374
В 60-е годы прошлого века в Ленинграде большой популярностью пользовались галстуки, которые можно было купить только у цыганок, торгующих ими на улицах из-под полы. Эти галстуки отличались от унылого однообразия тогдашнего магазинного ассортимента наличием поперечных золотых и серебряных полосок, вроде современного штрих-кода. Это было невиданно, необыкновенно, и галстуки шли нарасхват. Цыгане нарушали сразу несколько статей уголовного кодекса: запрещено было частным образом изготовлять галстуки, торговать ими на улицах, да и материал, из которого они шились, был, как говорили, контрабандным и поставлялся через одесский порт.
Милиция, как могла, боролась с цыганами, но гуманные советские законы делали эту борьбу крайне трудной: необходимо было доказать систематическую продажу галстуков с целью наживы. А цыганки, продав пару галстуков по цене, в два-три раза превышающей магазинную (в то время все галстуки во всех магазинах стоили одинаково), тут же совали деньги цыганятам, и те бегом относили их дежурившему в сторонке мужику.
Для доказательства систематической продажи мы болтались неподалёку, замечали очередного покупателя, давали ему отойти, чтобы он оказался вне поля зрения торговки, останавливали и предлагали пройти в опорный пункт дружины, где составляли протокол купли-продажи, содержащий, в том числе, и приметы цыганки. Пытались мы и фотографировать процесс продажи, но нас, естественно, сразу замечали, и цыганка начинала громко орать, не чураясь ненормативной лексики, а иногда, повернувшись спиной и наклонившись, задирала юбку: «Фотографируйте!». В общем, на нервную систему нагрузка была немаленькая.
И вот однажды мне было велено прибыть в Большой Дом очень рано. Там меня усадили в машину, и мы со знакомым опером и ещё каким-то парнем, впоследствии оказавшимся внештатным сотрудником милиции, поехали на задание.
На какой-то линии Васильевского острова мы вошли во двор старого дома и быстро вдоль стенки прошли в парадную. Там, поднявшись на третий этаж, мы встали у окна и начали наблюдение. За кем надо было наблюдать и с какой целью, осталось, как всегда, неизвестным. Опер лишь сообщил, что напротив, в квартире первого этажа, живёт семья цыган и что цыгане всегда селятся в первых этажах, чтобы было удобнее наблюдать и, в случае чего, удирать. За чем цыганам нужно наблюдать и от кого удирать, было непонятно.
Проторчав в парадной около часа и так ничего и не высмотрев, мы вышли во двор. Было ещё темно. Опер велел двигаться вдоль стены, чтобы нас не заметили из цыганской квартиры. Мы вошли в другую парадную и остановились у двери квартиры на первом этаже. Опер приложил палец к губам и стал прислушиваться. Из квартиры доносились звуки обычной жизни: шаги, голоса – мужской, женский и детский.
Опер позвонил. Тотчас все звуки смолкли. Он звонил и стучал около получаса, но в ответ была лишь тишина.
- Они подходят к дверям только на условные звонки, - объяснил опер.
Неожиданно за дверью послышались шаги, и хриплый мужской голос начал очень громко орать, что он – один в квартире, спал, жена его заперла, и ключа у него нет, зачем мы ему спать мешаем. Он орал непрерывно минут десять, а тем временем в глубине квартиры раздавались сильные удары, словно кто-то долбил стену или разбивал топором шкаф. Но вот удары прекратились, и почти сразу мужик перестал орать, заговорил нормальным голосом, а ещё минут через пять и открыл дверь. Мы увидели невысокого пузатого цыгана с большой седеющей бородой и пышной шевелюрой. Кроме него, в квартире оказались женщина и цыганёнок лет двенадцати.
Опер предъявил удостоверение и ордер на обыск, и мы приступили.
Я впервые видел такое. Это был настоящий обыск. Из шкафов вытряхивалось бельё, с постелей сдирались простыни и поднимались матрацы…
Пока обыск шёл в комнатах, цыган оставался безучастным. Но когда мы переместились на кухню, я подсознательно отметил, что он стал очень услужливо предлагать посмотреть ещё там и там. Однако мой рассудок не отреагировал на такое явное изменение поведения хозяина квартиры. Ничего не найдя, мы вернулись в комнаты, и опер сел за стол писать протокол обыска.
Была уже вторая половина дня, хотелось есть и пить, тем более, что цыган, видимо, был с бодуна и постоянно прикладывался к двухлитровому графину с водой. За время обыска он опорожнил графин, наполнил его из-под крана и снова опорожнил.
А я, расслабленно развалясь на стуле, мечтал о сладком чае с бутербродом.
Тем временем парень-внештатник обнаружил на полу золотые и серебряные полоски, точь-в-точь такие, как в галстуках. Стало ясно, что совсем недавно в квартире вырезали заготовки. Мы снова начали осмотр всех укромных мест, но опять ничего не обнаружили. Опер сел за стол дописывать протокол. Вдруг из кухни выбежал внештатник:
- Идите сюда!
Мы бросились за ним, и он показал на половицы: все доски были прибиты старыми гвоздями с потемневшими, ржавыми шляпками, и только в двух сияли новенькие шляпки. Так вот что за удары мы слышали, пока цыган пытался заглушить их своим ором!
Внештатник сбегал в кладовку за примеченным во время обыска топором (всё-то он замечал!), и мы вскрыли пол. Под ним оказалась полость, в которой находились три огромные, туго набитые сумки.
Цыган снова присосался к графину. Опер открыл одну сумку. Там лежали те самые галстуки! Причём, только ещё заготовки, не прошитые. То-есть, налицо было именно кустарное производство.
Опер усадил нас считать галстуки. Их оказалось более 1700. Опер всё тщательно внёс в протокол, и мы с внештатником подписали его в качестве понятых.
С сознанием выполненного долга мы уже затемно вышли на улицу.
Продолжение http://proza.ru/2012/07/31/437