Самое противное, что ездить в этот обиженный Богом край пришлось в одиночку. В первую командировку ещё была какая-то охрана, потом пришлось партизанить по республике самостоятельно. Я ощущал себя одновременно Колумбом, капитаном Уиллардом из «Апокалипсиса сегодня» и немножко лошадью Пржевальского у ворот мясокомбината.
Москва — Махачкала
Для начала, в Домодедове я лишился любимого швейцарского ножика — бдительная служба безопасности высмотрела «холодное оружие» в моем гигантском рюкзаке и торжественно изъяла, составив акт в двух экземплярах. Трагикомичность произошедшего я осознал чуть позже, ровно через неделю, когда одновременно в российском небе рванули сразу два самолёта, вылетевших все из того же Домодедова. У выхода из Махачкалинского аэропорта меня попыталась разорвать толпа буйных таксистов, которые кричали: «А кому в Грозный!». Но в Грозный почему-то никто не хотел, кроме меня. Я вырвался из цепких рук драйверов — меня встречали представители нашей газетной фирмы: четыре крепких хлопца характерной местной наружности. Я даже затосковал, когда обнаружил, что в нашей «девятке» левая задняя дверь заблокирована намертво. Зачем? Чтобы пассажир ехал до кольца! Все оказалось с точностью до наоборот, потом я в сумеречной зоне Чеченской республики постоянно сталкивался с такими парадоксами. Оказывается, шофёр Магомет ехать один на границу с Чечней просто боялся, поэтому и взял с собой грядку друзей, которым, один черт, делать нечего — все равно в Дагестане работы нет и не предвидится.
Уже через 10 минут я хлебнул полной чашей легендарного кавказского гостеприимства, и что греха таить, на своей шкуре понял, как это завораживает и разлагает суровую нордическую волю. По дороге мы искупались в Каспии. Валяясь на песочке, поговорил за жизнь с этими бесхитростными двадцатилетними хлопцами. Круг интересов четко очерчен стандартами МТV.
Любимая музыка — рэп, планы на ближайшее будущее — совершить как можно больше половых актов на минимальном отрезке времени, купить машину и «зажигать» на ней, создавая аварийные ситуации. Единственная позитивная мысль: СССР — это было круто, зачем все развалили?
От Махачкалы до пограничного поста Герзель езды полтора часа. По пути попалось несколько мусульманских кладбищ, и тут я наконец понял, где оказался. При виде очередного горного склона, засеянного покосившимися обелисками, Магомет мгновенно гасил орущую музыку и говорил: «П-с-с-с». После чего в полной тишине все проводили ладонями по лицу. Я перекрестился, так, на всякий случай, и спросил Магомеда: «Что, близкие здесь похоронены?» «Да! — сказал Магомед с гордостью, — мой род!»
Гюрзель — Грозный
Герзель — пыльный посёлок, почти смыкающийся с позорным Хасавюртом. Я был здесь во время зимнего трипа и теперь с удовольствием обозревал знакомый пейзаж. На посту меня ждала бронированная «Волга», которая ещё совсем недавно принадлежала Кадырову. У машины стояли встречающие: два могучих брата-чеченца: Ильяс и Ислам. Я душевно попрощался с Магометом и сотоварищами и тоже сунул им две бутылки московской водки. Подарок привел парней в полный восторг (мне долго махали руками). Хмурый Ислам распахнул заднюю дверцу: «Садись, Дима, на бензобак, тебе спокойней, и нам спокойней».
Это была шутка: «Волга» оказалась серьёзная. В лобовое стекло машины пару месяцев назад кто-то засадил из подствольника, ВОГ сработал, но на стекле, на уровне головы водителя остался только «паучок» из трещин. Единственный недостаток — у «Волги» протек кондиционер, а боковые стекла не опускались, броневик все-таки. За бортом стояла 40-градусная жара, поэтому на ходу приходилось распахивать двери и запускать воздух в салон. Трёхтонная машина шла 150 — 160 километров в час, объезжая дохлых коров и без остановки проскакивая «змейки» на блокпостах. Ислам постоянно врубал спецсигнал «гусь», и машины бедных дехкан шарахались на обочину. Меня везли на базу наших чеченцев, работающих в правоохранительных органах республики. То, что они действительно наши, без кавычек, и мы воюем против общего врага, я убеждался множество раз, но главным показателем было исключительно уважительное отношение наших солдат, наших омоновцев, следователей, минюстовцев, прокурорских сотрудников к так называемому республиканскому ОМОНу, полностью укомплектованному чеченцами-кровниками. «Из чеченского ОМОНа утечек нет», — сказал мне в анонимном разговоре сотрудник ФСБ. «Информация попадает в войска, караул сразу же докладывается „хоббитам“. А у них — как в могилу проваливается… В натуральную могилу, На ней потом пику ставят, как знак, что здесь лежит неотомщенный борец за веру…».
Грозный — Шали
Для начала на базе чеченского ОМОНа я посмотрел поучительный порнофильм. В первой части группа юнцов, одетых по последней московской моде колбасятся и кривляются перед видеокамерой. Типа такое па-а-а-ти в десятом классе столичной школы с углублённым английским. Типажи знакомы: такая дебиловатая причёска, спутанные волоски начёсаны на низкий лобик и замазаны гелем. Моряцкая куртка-педерастка с поднятым воротничком (все время мне холодно, согреешь, парниша?). Дополняли наряд туфли-утконосы фасона «чечен-стайл» и брючата-клёш с жопой в обтяжку. После часа утомительных кривляний самый главный и ужасный тинейджер начал совокупляться с какой-то соплеменницей. Замкомандира чеченских омоновцев Бувади так прокомментировал эту сцену:
— Все, шахидка готова. Покажут это кино родственникам, они сами её убьют.
— А кто это вообще?
— Как кто? Джамаат из Заводского района Грозного!
Бувади объяснил мне, что теперь, дурных нема сидеть за 300 баксов в месяц в зелёном лесу под зелёным знаменем, ну и набирают «хоббиты» молодёжь. А потом получается так:
Оперативная сводка ОВД Шалинского района МВД ЧР на 6.00 06.08.2004
04.08.04 в 15 часов 30 минут в дежурную часть ОВД Шалинского района поступило сообщение, что около 15.00 на автодороге Шали — Старые Атаги в районе старого пивзавода произошёл подрыв безоболочечного устройства… В результате подрыва был повреждён «КамАЗ» принадлежащий 70-му мотострелковому полку МО, а также получили ранения находившиеся в нем: майор Пономарёв Сергей Николаевич ур. г. Урюпинска. Диагноз — огнестрельно-осколочные множественные ранения мягких тканей головы и верхних конечностей.
Водителю-срочнику из Липецка досталось больше, проникающие ранения в живот и лёгкие, обильное кровотечение… В лесополосе у места подрыва стояла «девятка», откуда 5 «хоббитов» и открыли огонь по искалеченной машине. Мой зёма, или родственник дальний, сполз под «КамАЗ» и начал отстреливаться так зло и отчаянно… что малолетние ваххабиты просто удрали.
В полночь та же банда дебилов, абортированных из «горячей десятки» MTV, появилась уже в самом посёлке. Они пришли в дом чеченца, сотрудника Минюста. Отец семейства, ветеран с «солдатским» орденом Славы, получил прикладом автомата в грудь. Следователь Министерства юстиции проснулся от шума и был застрелен на пороге спальни. Ваххабиты вытащили из кроватки грудного ребёнка, ткнули в него стволом, и стали требовать от обезумевшей матери ключи от новенькой «девятки», стоявшей во дворе. Ключи бандиты получили… Пока разбирались с сигнализацией и запускали двигатель, Лилия Асуханова взяла автомат мужа и вышла на крыльцо. АК-74 на дистанции пять метров — страшная штука. А потом машину буквально порвало в клочья: это кто-то из бандитов успел сорвать чеку с гранаты-«хаттабки» (модная чеченская штука — заряд от подствольника с взрывателем, взрыв получается мощным, но локальным), но бросить её не смог. Две автоматные пули попали в предплечье, и граната рванула внутри машины. Когда подъехала милиция, (благо до Шалинского РОВД всего 500 метров), единственный оставшийся в живых бандит полз по улице и кричал, что он хочет жить. Ваххабита добили на месте, в больницу не повезли. Поговорить со вдовой милиционера мне так и не дали, а я не стал настаивать. Она в одночасье превратилась в «кровницу», и если с мужчиной-убийцей в Чечне ещё как-то можно «разрулить ситуацию», то женщину, завалившую пятерых боевиков, попытаются обязательно ликвидировать. Такой уж тут местный колорит, «преступление» без срока давности. Материал о подвиге Лилии я передавал из совершенно инфернального места. Представьте себе на секунду: разрушенный в ноль мегаполис с вымершими улицами, квартал сгоревших домов, а-ля «Рублёвка». И вдруг, среди краснокирпичных развалин и огарков сияет белая крыша с гордой надписью «Идущие вместе». Внутри особняка (обувь снимается, как в мечети) зал для бокса, кинозал, столовая и, главное, — компьютерный центр со спутниковым интернетом. Кстати, фото с места убийства я передавал от «Идущих» раза четыре, они не дошли до Москвы, их перехватила контрразведка.
P. S. В первые дни кто-то из правительства хотел наградить храбрую женщину, ликвидировавшую целую банду, «Орденом мужества», но потом все как-то затихло само собой.
Повторение — мать учения
Не успел я как следует отдышаться, как труба опять позвала в поход, все туда же. Командировка была заточена под два задания — просканировать выборы чеченского президента и посетить родственников шахидок, подорвавших самолёты. В день выборов пост Герзель вымер. Два самых смелых таксиста запрашивали за проезд до Грозного какие-то несуразные суммы, благо рейсовые автобусы не ходили. В этот день республика обезлюдела — все чего-то ждали, а власти, в ответ, ввели в Чечне план «Стоп, колеса!». Пришлось пить чай до одурения в придорожном кафе, ожидая знакомую «кадыровскую» «Волгу». Ту самую, с милым «паучком» на бронестекле, которой блок-посты нипочём. В городе-призраке не работали даже придорожные базары, которые, говорят, не закрывались во время двух штурмов. Я посетил показательный избирательный участок в Ленинском районе. Прослушал концерт самодеятельности, который повторили специально для московского журналиста!!!
Пока я непринуждённо общался с бойкими грозненскими студентами-наблюдателями, до нашего участка долетел конкретный хлопок. В здании школы звякнули стекла. Это одновременно со мной, в Заводском районе на выборы отправился шахид. Метким автоматным и пистолетным огнём его «обезвредили подрывом на месте» метров за 50 до участка. А так все было спокойно. Если не считать блок-поста на «Площади трёх дураков». Пост этот поставили ваххабиты, ровно за сутки до выборов, в субботу. И убив 49 человек (!), растворились в развалинах. Дословно привожу рассказ таксиста Мусы, с которым мы ездили в горы.
— Вез из Герзеля трёх женщин. На площади тормозят люди в форме. Советской (все-таки российской — прим.авт.). У памятника лежит штабель из трупов, один, тоже военный, корчится на асфальте. Я ещё подумал — чего он валяется, чего его в больницу не отвезут? А потом все понял. Они даже документы проверять не стали: заглянули в машину — видят, ни военных, ни ментов нет, ну и пропустили нас…
Про этот «блок-пост» не написала ни одна газета, ни одного сообщения не появилось на новостных лентах агентств. Информационный фильтр сработал идеально. И тогда я понял, почему, обнаружив у меня просроченную аккредитацию, вояки с блок-поста у комплекса правительственных зданий чуть не отправили автора этих строк в фильтропункт Чернокозово. Меня, кстати, буквально отбили чеченские омоновцы. Стали хвататься за «Кедры», закричали что-то громко и гортанно… А ещё я понял навязчивое беспокойство МВД, которое в августе одолевало мою контору звонками: «Что за дикий журналист ползает у вас по Чечне? Почему без аккредитации? К кому он приехал? Как с ним пообщаться?»
Ласковым волком, хитрым бобром
В поствыборный понедельник выяснилось, что никто сопровождать меня во время трипа по ваххабитским сёлам не собирается. ОМОН сидел на базе на казарменном положении. Тем более, для поездки со мной в Курчалоевский и Веденский районы, ребятам требовалась бронетехника и бригада из полусотни человек. Московское руководство выдало мудрый совет:
— Бери такси и поезжай. Ждем материал о первой семье не позднее трех часов дня. И чтобы с фотками.
Богатырь Ислам, с которым я по-хорошему задружился, перебирал таксистов на базаре как чётки. Этот ему не нравился, у другого был непорядок с документами, ещё один просто боялся ехать в горы, а все остальные, не показывая страха, просто ломили дикие суммы. Наконец похожий на цыгана 19-летний Азул, хозяин разбитой вдребезги расписной «Волги», Ислама устроил по всем параметрам — он оказался его дальним родственником. А значит, можно будет строго спросить, если что. Мы заправились на обочине палёным бензином из пятилитровых банок и тронулись в путь, стуча клапанами.
Водила стал расспрашивать о цели поездки и с каждой минутой эта затея нравилась ему все меньше. Я особо ничего и не скрывал: журналист, объезжаю родственниц шахидок, подорвавших самолёты. Прикинул сразу, что в случае возникновения проблем меня спасет только либерально-правозащитная личина. Снимать нательный крест, брояницу и кольцо «тотен копф ринг» я посчитал ниже своего достоинства. Единственное, на грозненском базаре пришлось купить первую попавшуюся майку взамен полумилицейской серо-камуфляжной. Даже не думал тогда, что эта пакистанская майка, вся перемазанная кровью бесланских детишек, будет хранится у меня дома как самая ценная реликвия. А любимые часы «Касио-протрек» вообще пришлось оставить на базе. За эти часы я чуть не получил по голове прикладом. В первый мой визит на базу кто-то из чеченских омоновцев решил, что поймали очередного эмира. Оказывается, такие часики (с барометром, компасом, термометром и альтиметром) незаменимая вещь в горах, и вообще, изделия фирмы «Касио» считаются у ваххабитов опознавательным знаком. Короче, я замаскировался по полной программе.
Продумал специальные «правозащитные» диалоги. Все разговоры я строил так:
— Куда катится мир! Чуть где что рванет, сразу чечены. Безобразие, нужно срочно всю правду прописать в газетах, чтобы перестали забижать и вешать всех собак на миролюбивый чеченский народ. Такой подход дал свои плоды. С честным лицом я метался по посёлку Майр-Туп, проверяя слова сестёр шахидки Джебирхановой. По версии родственников, девочки уехали то ли в Баку, то ли в Хасавьюрт за школьными принадлежностями и учебниками. Слова эти мне подтвердил даже школьный сторож, но подсознательно Майр-Туп нравился мне с каждой минутой все меньше и меньше. Улицы — ущелья из краснокирпичных громадин. Ширина такая — чтобы только-только прошёл «КамАЗ». Такие же подворотни, «камазовских» габаритов. Окна начинаются со второго этажа. Ворота, сваренные в два-три железных листа. Короче, город-крепость с кладбищем, усеянным пиками В семье Табуровых меня, кажется, приняли за идиота, и в этой ситуации такой имидж был круче бронежилета. Единственное, перед тем как зайти в дом, я попросил шофёра развернуть машину, двигатель не глушить и едва появлюсь на улице, воткнуть скорость и быть готовым к быстрому старту. На то были веские причины. По словам родственников, все девочки были послушные, занимались хозяйством, никуда не ходили, ни с кем не общались, подруг не имели. Пока я общался с женщинами (мужчины не удостоили меня разговором), во дворе стали накапливаться бородатые люди. Вообще, безбородых там не было, помню точно. Я стал сворачивать разговор, пообещав во всем разобраться силой печатного слова. Не знаю, но у старшей сестры в глазах стояли слезы. Кажется, вполне искренне она бормотала, что лежит её девочка где-то в канаве за каким-то блок-постом, убили её, а деньги отняли. Сестра что-то хотела сказать мне наедине, но не получилось. Какие-то многоюродные братья-племянники ни на минуту не оставляли нас. Наконец я вышел на улицу, машина, как и договаривались, урчала мотором. Я обернулся, сделал снимок, и тут из ворот повалила толпа бородатых. Кто-то крикнул без акцента:
— Эй, журналист, стой! Не договорили!
Договорить я не стал. Прыгнул в машину, и Азул рванул с места. Ему, кажется, тоже не очень хотелось общаться с соотечественниками. Водитель добросил меня до интернет-кафе, единственного в городе. Парень согласился съездить со мной на следующий день в Веденский район, в посёлок Киров-Юрт. К родственникам шахидок Нагаевых. Попросил только узнать дорогу: он, равнинный чеченец, никогда не ездил дальше Шали, хотя по российским меркам расстояния просто смешные — 50 — 60 километров. Я быстро передал текст и фотографии в контору, купил банку пива и пошёл прогулочным шагом по городу-призраку. Иногда я ставил банку на землю и фотографировал особо живописные развалины. На меня оборачивались — здесь не пьют пиво на улицах и не замечают окружающего кошмара. Но поскольку я вел себя как сумасшедший, никаких вопросов ко мне не возникло.
Повторение — мать учения
Разумеется, Азул утром за мной не приехал. Опять мучительный торг на бирже таксистов. Торговались только двое водил, никто не хотел ехать в басаевскую вотчину. Один таксист, узнав что по Киров-Юрту ещё придётся «шариться» неизвестно сколько, сам отвалил в сторону. И тогда, безработный прораб Муса заломил за рейс 100 долларов. Примерно по два доллара за километр. Я согласился, и тут же жестоко отомстил, едва мы отъехали от рынка. После моего хорошо отрепетированного либерально-трогательного рассказа о поиске правды в семьях шахидок, на лысом черепе Мусы выступили капельки пота.
За Шалями дорога оказалась выбомбленной до самой гравийной подушки. Муса, почуявший во мне правозащитную душу, не стесняясь, клял войну, воинов под разными знамёнами и особенно генералов Трошева и Шаманова. Последним досталось за негуманные, но очень действенные методы ведения войны…
Блок-пост выскочил из-за пригорка неожиданно. Пока Муса записывался в толстую шнурованную тетрадь, ко мне в открытое окошко заглянул молоденький лейтенант Санька. Я нервничал и копошился в рюкзаке, прикидывая — доставать сейчас журналистское удостоверение или погодить? Тем более что аккредитацию для работы в республике я так и не получил…
— Что у тебя там в рюкзаке? Пистолет? Гранаты?
— Да ну, какой там пистолет. Диктофон там, фотоаппарат. Я журналист, еду к родственникам шахидок. В Киров-Юрт, к Нагаевым, у них дочки самолёты подорвали. Не доеду — уволят.
Саня вздрогнул, услышав русскую речь, потом назвал меня полным отморозком, а мою работу «собачьей». Тут я с ним полностью согласился. Саня сказал, что он тут совсем одичал уже, с первого мая, а концу командировки встанет на четвереньки и завоет чеченским борзом. А потом ОМОН начал действовать.
— Так, водитель… Иди сюда. Как тебя зовут? Муса? — (Обращаясь ко мне) — Ты сколько там пробудешь? До вечера?
Меня аж передернуло.
— Какой там, час от силы и назад.
— Ну, смотри, через час не вернешься, попробую послать за тобой группу. Попробую, слышишь? Но не обещаю. Так, Муса. Запомни крепко-накрепко простую вещь. Если тебя на этой дороге останавливают люди с оружием, не вздумай останавливаться!
— Убьют!
— Так убьют, и этак убьют, но можно проскочить, рыбкой — (Саня показал широкой ладонью как надо проскакивать «рыбкой»).
— Давайте, езжайте, с Богом.
Муса провел ладонями по лицу и сказал:
— Надо было брать этих, зелёных, троих хотя бы, с автоматами.
Я перекрестился и возразил:
— Вот тогда нас точно заколбасят.
Муса не стал спорить.
Через пяток километров, когда мы находились на уровне Сельментаузена, бывшей горной базы отдыха советских космонавтов, откуда-то сбоку вынырнула пара «крокодилов» и пошла вдоль дороги. Пилоты рассматривали белый «жигулёнок», несущийся по ухабам. Я вспомнил балабановскую «Войну». Там тоже вне сюжета появлялись летательные аппараты и стреляли из НУРСов куда ни попадя. На сорокоградусной жаре мне стало зябко. Муса тоже что-то шипел сквозь зубы. Я догадывался, откуда взялись «вертушки»: они шли с Хатуней, из посёлка восточнее Киров-Юрта. Там до минувшего ноября стояли наши десантники. Охраняли сами себя. Раз в месяц к ним приходила колонна Центрподвоза, все остальные сношения с внешним миром только по воздуху, с помощью чечен-такси. Дружок мой и напарник по предыдущему трипу по Беслану как-то застрял в Хатунях на целую неделю из-за нелётной погоды, по-другому оттуда не выехать. Наверное, с Хатунями омоновец Санька хотел договориться о поисковой группе, если я вдруг задержусь у ваххабитов. На самом посту у него было слишком мало людей. Дорога вдруг вильнула, и «вертушки» исчезли.
Как я стал чеченским племянником
Киров-Юрт потряс своей заброшенностью: облезлые, покосившиеся заборы, а за ними добротные дома с выбитыми или заколоченными окнами. Несколько особнячков сожжены, а стены вокруг оконных проёмов исклёваны пулями. По пыльной обочине брел старик в чёрном костюме и синтетической шляпе фасона «стетсон». Такую носил и мой дед и добрая половина пенсионеров Советского Союза. Аккуратную, пепельного цвета, с тонкой чёрной лентой по тулье, всю в мелкую дырочку. В общем, к деду Хасану я как-то проникся с первого взгляда и, как выяснилось, не ошибся. Поздоровался почтительно, как положено младшему со старшим:
— Хьесам, дада! Как нам найти семью Нагаевых?
Дед, узнав, что я журналист, сказал, что «семья нехорошая» и предложил проводить.
— Потом в гости ко мне пойдем, будем барана резать и чай пить.
Семья Нагаевых, как и их единоверцы из Майр-Тупа, занимала в селе по целой персональной улице. Вот только половина домов семьи была в каком-то полузаброшенном состоянии. В одном из таких особняков я нашёл старшую сестру Нагаевых. Дед что-то сказал по-чеченски Амине, посидел, увидел, что со мной разговаривают, спросил, не нужна ли мне его помощь, и ушёл к машине. В этом разговоре с сестрой, который я начал по проверенной схеме, и совпали две половинки битой тарелки. Все четыре шахидки росли без отцов. Все по местным меркам старухи — от 26 до 32 лет. Все страсть, какие некрасивые, а Роза Нагаева переболела чем-то вроде ДЦП (мне не смогли точно сказать — что это за хворь, но у девушки какое-то время были скрючены пальцы, говорила она с трудом). Вылечили Розу от страшной болезни в городе Ростове, куда она в итоге и полетела с поясом шахидки или с бомбой в чемодане. Или полетела её родная сестра Аманта, тут разницы нет. Все девчонки жили в Грозном в одной квартире, торговали галантереей на новом рынке. У всех родственников одинаковая легенда о дорожном грабеже с убийством. Причём виноваты, конечно, наши солдаты. Интересно, если бы я приехал к ним на бронетранспортере, они бы эту же историю мне рассказывали?
Я попытался разговорить деда Хасана по поводу «нехорошей семьи» и местной жизни вообще. Он помялся и сказал лишь, что Нагаевы — натуральные ваххабиты. Посёлок Киров-Юрт пустеет и оживать пока не собирается. Народ разбежался по всей земле: от Берлина до Москвы. Сам дед с огромным семейством держит баранов, короче, кормится с земли и живет неплохо. Я отказался от чая с бараном и подарил деду красивую кружку с логотипом газеты.
А на выезде из села нас уже ждали бородатые люди. Один приветливо помахал нам СВД: мол, тормози, приехали! Мусса, конечно, остановился. Я сказал ему только:
— Мудак!
Он огрызнулся, оскалившись по-волчьи:
— Я жить хочу!
Выдрал ключи из замка зажигания и побрел к бородатым. А мне стало очень скучно. Свою дверь Муса оставил открытой, я любовался горами и широченной поймой реки. Побеги по ней, и тебя пристрелят, как зайку. На любой дистанции. Тонированное стекло с моей стороны было полуоткрыто, и я аккуратно нажал локтем кнопку блокировки двери, что, в целом, было достаточно бессмысленным поступком. Я ковырял ногтем облицовку торпеды и думал, что могут нарезать крестов на спине и вообще… Вообще не описать минуты этой грусти-тоски. А водитель о чем-то толковал с бородатыми, пару раз ткнув пальцем в направлении своей машины. Подумалось:
— Продает, сука…
Но все оказалось с точностью до наоборот. Муса меня отмазывал.
«Хоббиты» — чрезвычайно заинтересовались людьми из Грозного, приехавшими к Нагаевым. Муса сообразил, что лучше молчать про журналиста в машине, которого, к тому же, к нему подсадил чеченский ОМОН. Сказал, что мы привезли Нагаевым посылку — сахар и муку. Меня он, не спросясь, записал в племянника, которого он взял с собой, чтобы не было страшно. Бородатые засмеялись, Мусу спросили — кого он больше боится, неверных или правоверных? Тут мой водила замялся, и ему посоветовали проваливать побыстрее. Не знаю уж, что им двигало, вполне возможно, что простая порядочность. Ну и номер его машины мои провожатые, конечно, записали, и тут же, при нем, пробили по рации. Это впечатляет и дисциплинирует.
Я не прислушивался к разговору, поэтому вздрогнул, когда Муса плюхнулся на сиденье, запустил движок и рванул с места, позабыв про ручной тормоз. В каком-то посёлке мы подобрали трёх голосовавших женщин. Мы их уже видели, оказывается, они стояли на обочине с шести утра, и наша машина была чуть ли не единственной попуткой за семь часов.
На нашем посту нас тоже ждали. Санька вытащил меня из машины покурить.
— Ну, чё, как там?
— Бандиты эти Нагаевы натуральные, чего вы там зачистку не устроите?
Но Санька сказал, что зачистки им теперь не положены по службе, этим занимаются нацкадры. По поводу бородатого поста он заметил «тебе повезло по любому», и предложил пострелять из автомата на их самодельном стрельбище. А я сказал, что могу сфотографировать всех ребят и через час разослать снимки по электронной почте. Пока мы стреляли, кто-то из омоновцев связался через штаб с родной Пермью, и мне вручили два адреса. Когда стали фотографироваться, Санька позвал сняться Мусу, но мой водитель очень нервно отказался. Наверное, боялся, что его будут уговаривать или заставят. А момент этот был очень показательный, характеризующий отношения даже «умеренных» чеченцев к российской власти.
Снимки я опять отослал из рыночного интернет-кафе. Это в некотором роде тоже панама, как и культурный центр «Идущих». В качестве примера: в Шали я тоже видел заведение с названием: Интернет-кафе «Бешеная мышь», бросился туда передаться в редакцию, но это был геймерский клуб, разумеется, даже без телефона. Впоследствии, в Москве, я нашёл в своём электронном ящике ответные письма: снимки дошли. Сменить этих парней должны не раньше Нового года, и мне показалось, что им здесь очень грустно жить: в этих чужих горах, без близких и друзей, непонятно зачем и во имя чего.
Я передал снимки и долго ловил машину на какой-то разваленной улице. Наконец остановилась «шестёрка» с шашечками на крыше, и я сел в машину к какому-то почтенному старцу. Ахмет был возбуждён и расстроен одновременно: полчаса назад он отдал «одноруким бандитам» деньги, отложенные на новый аккумулятор. Мы с ним потолковали об игромании как о бедствии, сопоставимом по масштабам только с опийной наркоманией. Вечером я смотрел новости, в которых сообщили, что у станции метро «Рижская» подорвалась очередная шахидка. Я думал, что поседевшие волосы подмышками и на висках — не такая уж и большая плата за мой «горный туризм»: все равно голый не хожу, а голову брею «под ноль». Родина уже маячила вдали, осталось написать о повальной мобильной телефонизации Чечни. До выборов президента сим-карты сотовых телефонов можно было купить только после запроса в ФСБ. «Спецы» два месяца выясняли кредо и всю подноготную заявителя, и в итоге давали сим-карты почти всем: и боевикам с пособниками (в оперативных целях), и вполне лояльным чеченцам. Теперь же очередь за «симками» занимали с ночи, и больше 70 штук в день не продавали. Короче, ажиотаж по всей республике. А завтра, часа в три можно будет уезжать домой.
Но на следующее утро я мчался по каким-то разбитым шоссейкам вместе со съёмочной группой одной «свободной» телекомпании. Известный тележурналист спрашивал Москву:
— Как будем называть этих, которые в школе: сепаратисты, террористы или повстанцы?
Уже через час после приезда в Беслан, коллега определился с терминами, выбрав единственно верный. Просто за «повстанцев» в Беслане можно было получить по голове прямо в прямом эфире.
ПС
Командир чеченского ОМОНА Бувади Дахиев был демонстративно убит 13 сентября 2006 года на посту "Волга 20". Он Россию никогда не предавал, а Россия его аж три раза. Увы. Царство ему небесное.