Большую часть нашего первого учебного (1950/1951-го) года в комнате № 591 мы прожили вдесятером - четверо недавних фронтовиков, пятеро вчерашних школьников и один иностранец. Кроме иностранца Людека Пекарека, все мы были студентами первого курса физфака.
ВОЛОДЯ КАРАСИК перед войной окончил первый курс физического факультета. Вскоре после начала войны он был призван в армию. Ему дважды повезло. Во - первых, он попал на Северный фронт, где после кровопролитных боёв первых месяцев линия фронта закрепилась в одном положении и установилось относительное затишье почти до конца войны. Во - вторых, его начальство очень скоро обнаружило, что Володя неплохо знает немецкий язык.
Его перевели в штаб, где он стал служить переводчиком. Так, пройдя войну почти от начала до конца, он остался жив. Но как он сказал мне однажды, его «молодость похоронена под полярными снегами». После окончания войны его хотели направить в училище военных переводчиков и, соответственно, оставить в армии. Но он отказался и прослужил после окончания войны ещё четыре года.
Через десять лет он во второй раз поступил на первый курс физфака. Его избрали комсоргом курса. Он упорно занимался учебными делами и очень ответственно относился к обязанностям комсорга. И в результате к середине второго семестра у него обострился туберкулёз, заработанный на Севере.
Я провожал его до аэропорта Быково, откуда он улетал в Крым, в туберкулёзный санаторий. При этом я не надеялся вновь увидеть его в университете. Но вылечившись, он вернулся из санатория в Москву и даже смог не отстать от нашего курса.
Уже близко к окончанию второго курса он как – то сказал мне, что вот наконец – то его голова стала работать примерно так, как работала до войны. После окончания университета мне не довелось встречаться с ним. Но я знал, что он стал со временем доктором наук и автором солидной книги об аппаратуре для создания магнитных полей высокой интенсивности.
На встрече однокурсников в 2005 – ом году я узнал, что в 90–ые годы Володя оказался в Америке. И что под воздействием сильнейшего нервного потрясения от семейной трагедии (в автомобильной катастрофе погибла его единственная дочь) Володя покончил жизнь самоубийством.
АЛЕКСЕЙ РОМАНКЕВИЧ, ровесникк В.Карасика (1923 года рождения, во время войны был сержантом - метеорологом в составе авиационной чвсти. Так же, как и Карасик, ое отдал армии более девяти лет своей жизни. Был он, мягко говоря, не очень общительным человеком.
Помню только один рассказ Алексея о забавном эпизоде его службы во время войны. Как–то он подготовил для штаба сводку погоды в районе аэродрома, в которой среди прочих были данные о высоте нижней кромки облачности, определённые им «на глазок»,поскольку приборов для таких измерений в его распоряжении не было.
Сводка попала на глаза придирчивому генералу, который вызвал к себе сержанта – метеоролога и спросил, как тот определил высоту облачности. Алексей ответил: «товарищ генерал, я произвёл определение визуальным способом». Слова «визуальный» генерал явно не знал, так как сказал: «да, да, конечно, тогда всё в порядке».
Генерал этот не был чрезмерно самоуверенным человеком, и его короткий диалог с сержантом быстро окончился к взаимному удовольствию. Но известен и другой пример взаимоотношений авиационных генералов со своими метеорологами. Так генерал, командир части, в которой служил во время войны лейтенант–метеоролог А.С.Монин, был, видимо, более крутой личностью, а может быть, просто любил пошутить.
Увидев в прогнозе, что на предстоящие сутки опять ожидается нелётная погода, он сказал подготовившему прогноз лейтенанту: «Не понимаю, лейтенант, зачем вас, метеорологов, в армии держат. Сделать погоду лётной вы не можете, а что летать сейчас нельзя - я и без вас вижу.»
На что с присущим ему своеобразным чувством юмора будущий член – корреспондент АН СССР и академик РАН ответил: «Товарищ генерал! Нужно ли сейчас держать метеорологов в армии - решать не нам. А если бы я мог делать из нелётной погоды лётную, то Вас, товарищ генерал, даже в приёмную моего кабинета не пустили бы!" Не помню, чем этот разговор окончился для Монина. Но такова легенда.
По поводу брезгливости некоторых известных ему людей по отношению к неприятным запахам Романкевич сказал: «это старые интеллигенты имели привычку входить в общественный туалет обязательно с зажженной бумажкой». В его словах было как порицание такой нелепой, на его взгляд, привычки, так и порицание самого факта существования сообщества людей (интеллигентов!), которые могут иметь такую нелепую привычку.
И явно гордился тем, что сам он не принадлежит и не собирается принадлежать этому слою общества. Мне странно было слышать такие слова от человека, решившего стать научным сотрудником. После окончания университета я встречался с Алексеем только однажды.
ЖЕНЯ ШЕНКАРЁВ был призван в армию до начала войны. Он попал на Дальневосточный флот и прослужил там до 1949–го года.Это был рассудительный добрейший человек, с типично моряцкой постоянной готовностью помочь другу. Он обожал так называемые «флотские» песни, к которым относил все песни,в которых хотя бы упоминалось о море, моряках или кораблях.
И с большим уважением относился к людям, которые знают и умеют петь эти самые песни. На встрече в связи с пятидесятилетием окончания университета (осенью 2005 - го года) он выглядел моложе многих своих однокурсников, будучи на десять лет старше большинства из них.
ВОЛОДЯ ПАРАХИН, младший по возрасту из фронтовиков нашей комнаты, застал только последний год войны и служил штабным писарем. Был он очень жизнерадостным и жизнелюбивым человеком, пожалуй, единственным из жильцов нашей комнаты, любившим ходить на танцы. После танцев с удовольствием рассказывал «молодёжи» о том, какое неизгладимое впечатление он производит на своих партнёрш, молодых девушек.
Любил он философствовать на различные заумные темы, считая особым шиком не сказать при этом ничего конкретного. На нашей встрече в 2005 – ом году он выглядел сильно состарившимся и нелюдимым. Я подошёл к нему и предъявил свою визитку, заготовленную специально для этой встречи. На визитке было написано:«ВЛАДИК НИКОЛАЕВ».
Увидев это имя, Володя оживился и сказал: «Ты знаешь, на нашем курсе был ещё один Владик Николаев. Я жил с ним в одной комнате, он был симпатичным, очень стройным парнем, повыше тебя ростом и занимался боксом.» Мне так и не удалось убедить его, что я тот самый, кто жил в одной с ним комнате, занимался боксом и был «симпатичным, стройным парнем». Ещё он сказал, что у него очень плохо со здоровьем и что теперь он пишет стихи «на философские темы».
На фото - вид на внутренний двор общежития студентов МГУ на Стромынке, 32. Зима 1952 года.