В ожидании Бога

Яркий кленовый лист оторвался от дерева и, побарахтавшись на ветру, свалился на голову Дементьева. Машинально подняв руку, он снял лист и, не замечая его в своих руках, продолжал смотреть куда-то впереди себя. Куда? Он стоял и смотрел на людей перед собой. Руки застегивали и расстегивали пуговицы на легком плаще. "Смотреть, смотреть.." Дементьеву достоверно стало известно, что сегодня, осенним дождливым днем, тут, на углу у выхода из метро, в толпе, пройдет Сам Он, неприметный и неузнанный. И вот с самого раннего утра, еще до открытия метро, с трепещущим как птица сердцем, он на своем посту под кленом. Этот? Этот? Этот? Как, что? О чем говорить? Как держать себя? Молить за себя? Целовать ноги?  Хотелось плакать. Кричать!    Стал думать каким Он мог бы быть. Уж точно не в сандалиях и тунике. Погода не та. Костюм? Нет. Наверное, джинсы, уж никуда от них не денешся по такой погоде, даже Богу придется признать, подумал с усмешкой. "Зонтик и плащ - самое естественное. Зонтик.. Как нелепо все же.. Да может ли все это быть?!" Нелепость Бога с зонтиком ошеломила Дементьева и он словно выпал на миг из привычного строя мыслей и чувств.. Сильный толчок и окрик вернули его к действительности, и в нескольких метрах от себя, в толпе, он увидел нищего.. То был обычный московский нищий, пожилой, избитый, пропитый, нестерпимо воняющий мочой.  "Точно, Он!" подбежал и стал смотреть в глаза и неожиданно для самого себя стееал пихать крупную купюру. Дед, вероятно заподозрив чтото неладное, денег не взял. Начал  вдруг рассказывать о своей горькой и тяжелой жизни, напирая на то что  у него она самая невыносимая из всего рода людского. Зашедшись воспоминаниями, пустил слезу, аккуратно вынул забытую в руках купюру и, резко отбежав, перешел на сплошной мат. Ошпаренный  Дементьев тут же решил, что "коли матюгается, значит, никак не Он". Следом пришла мысль, что " тут вожусь с этим гадом, а в этот момент проходит мимо.." И он бросился обратно на пост, крикнув "я вернусь, дед" (все же, все же..) И снова: "курит - не то.. Слишком богато одет.. Глаза хитрющие.. Дрянь какуюто пьет.. Телефона быть не может.."   Часам к семи вечера он почти успокоился и занимал себя простыми мыслями. Куда Он может идти? В метро или из него? Будут ли с Ним спутники? И был уверен что Он будет непременно один. Ближе к полуночи стали мерещиться странности. То казалось что пропустил и хотелось кричать от досады. То думал что не узнает и пропустит и тоже жесткий ком подступал к горлу. Люди были ему то ненавистны до омерзения и хотелось все бросить и бежать то наступала апатия и он бесчувственно и бессмысленно наблюдал за людским потоком, регистрируя: "похож-не похож". Изредка, когда вспоминал, горячо молился, прося даровать неизреченную милость встречи.   Простояв далеко за полночь он, бесконечно усталый, с окаменевшей от напряжения душой, зашагал домой, преодолевая искушение встретиться с машиной. Не раздеваясь упал на кровать, уснув еще в падении.   Но пришел день, и Дементьев вернулся на свой пост, на свое место под клен, искать в толпе Лицо Бога.   В этот день он больше молился, молился и на следующий день, все меньше обращая внимания на лица и фигуры.. Еще через несколько дней он был уверен что все эти бесконечные  люди при всем видимом хаосе их движений идут только в двух направлениях: от Него и к Нему. Прошло еще немного времени и он ясно видел, что и входящие и выходящие идут на самом деле лишь в одну сторону, что есть всего одна дорога. И в последний день этого Великого стояния, когда мимошедшая старушка  спросила его: "Как пройти к храму?"- он, просияв от этого вопроса, словно только его и ждал всю жизнь, тихо и радостно произнес: "Иди на ***, бабка!" Дементьев ушел, и первый снег, сея чистоту и тишину, припорашивал его следы.