Чёрная звезда
Святочный рассказ
Ирина возвращалась с работы. Ехать и ехать было из стольной Москвы до хрущёвки в дальнем подмосковном городке. Но, даже уставшая, Ирина удлинила себе дорогу ради прогулки по Москве Рождественской: побывала в милой сердцу церкви Утешения и Отрады, да ещё зашла в аптеку на Беговой и соблазнилась целебными травами. Выбор был велик, и взяла Ирина и пряную ромашку, и золотомедовую липу, и бодрящий иван-чай – то, что любила и что этим летом не успела сама заготовить.
«По три части плодов боярышника, шиповника, цветов календулы, по две части травы душицы и травы череды, одну часть золотого корня, который можно заменить девясилом, кипятить пять минут, как компот, горячим пить духмяное зелье, и вернётся вся природная сила», - повторяла она в уме бабушкин рецепт. Мерянской ведуньей была её бабушка, передала внучке почтение к природе, трепет перед её родными ладными тайнами; с любовью и имя своё произносила Ирина мысленно: Ирина – мир!
- Скажи, к трём вокзалам, на эту станцию, где выходить?
- Через остановку, на Комсомольской выйдешь, - ответил парень мужчине в годах, добротно одетому южанину, чей висок украшала немалая свежая ссадина, а правый глаз был совсем закрыт огромным кровоподтёком. Мужчина стал щуриться на схему метро, но вскоре оставил это занятие.
- А к Ярославскому как там?
- По указателям, - сказал парень.
Ирина тоже вышла на Комсомольской и чуть не уткнулась в спину попутчика, посередь дороги вставшего глядеть на указатель. Всё-таки чувствовалось, что человек не в себе – и слишком ровно держит голову, и заторможено движется, и медленно говорит. Ирина подумала об этом ещё в вагоне.
- Пойдёмте, мне тоже на Ярославский, - сказала она, тронув попутчика за рукав над локтем.
Он готовно двинулся за ней.
- На меня напали вчера, в электричке, трое, убить хотели, хорошо, вагон остановился, я выпрыгнул, - поведал он, объясняя свой вид.
Ирине стало не по себе.
- Русские? – Ты не думай на всех! - Не сразу, поискав слова и подключая к фразе свой талант «внушительницы», сказала она и, замедлив шаг, тронула руку мужчине, показав, что сочувствует.
- Сестра! Гавна в любой нации хватает, - спокойно ответил незнакомец и попытался улыбнуться, но глаза были полны болью злого воспоминания.
Когда шагнули с эскалатора, Ирина обрадовалась, что взяла это «шефство», заметив, как среагировал полицейский на гостя столицы, но, видя рядом спокойно беседующую женщину, - не подошёл.
- На последней электричке ехал. Я из Свердловска, таксист. Тридцать лет живу в России, жена, двое детей – студенты. Подработать решил, - машину перегнать. Хорошие деньги. Детям помочь надо. Перегнал, деньги получил, а остановиться сказали в Электростали, там дешёвое место, не в гостинице. Переночевать надо было, и ехал ночевать. Сегодня – поезд. А вчера вот напали.
Вспомнив про поезд, мужчина заторопился: а где они там останавливаются? Успею ли?
Ирина спросила про билет. Билет уже был. До поезда было больше часа. И, выйдя с подопечным из метро, Ирина второй раз обрадовалась, что решила помочь: на вокзальной площади была жуткая темень, чёрный мокрый асфальт едва отражал редкую россыпь фонарей, небо обдавало слепым молчанием – нигде никаких указателей не сияло: ступай, куда хочешь. Толпа текла привычно, а новичкам не сладко. Иринин «брат» нескоро нашёл бы тут свой уральский поезд.
- Пойдём, - предложила Ирина, - посмотрим, может, он уже пришёл.
Когда пришли к путям дальнего следования, «брат» обрадовался. Поезда ещё не было, но место было уже определено. Рядом блекло светились стёкла вокзала, зал ожидания.
Запутаться теперь было невозможно.
- Как здесь? – всё же спросила Ирина, имея в виду и состояние «больного», и бдительных полицейских.
- Спасибо, сестра! Здесь всё нормально, билет в кармане, - ответил он, как-то сразу поняв вопрос, и повторил: - Спасибо, сестра!
- Вот, теперь у меня в Екатеринбурге брат есть, - тихонько рассмеялась Ирина, - Как зовут брата?
- Расул.
- Возьми вот ромашку, пакетики, будешь в поезде пить вместо чая, - всё обеззараживает. И будешь класть как примочку на синяк, быстрее пройдёт. Отёк за ночь снимется.
Расул растерялся и стал отнекиваться от ромашки: он был без сумки, без вещей, и нести что-то в руках не входило в его планы.
- Я в поезде сразу спать буду, - говорил он насчёт чая и не говорил, что руки должны быть свободны. Да, должны быть свободны. Но, поддавшись мирной доброте, упихал коробку ромашки в карман.
- Спасибо, сестра!
Они приобнялись и разошлись в разные двери вокзала. Обмена адресами такое знакомство не предполагало – брат и сестра! они всё сказали друг другу.
Летя в электричке, Ирина тепло думала про незнакомца: вот, у меня брат в Екатеринбурге!
В том городе у Ирины действительно проживал брат – двоюродный, никогда не звонивший, не писавший писем, но по крови родной.
Теперь вот – не по крови, но по духу, - добрый, сильный, искренний человек, - в мягком тепле вагона думала Ирина.
А Расул, улёгшийся в куртке на верхнюю полку дальнего поезда и не подумавший заваривать ромашку: чему пройти, то пройдёт, а примочки делать на лицо – не к лицу; Расул, держа привычно руки в карманах и сжимая левой коробку с ромашкой, а правой – верный хитроубойный нож, покачивался в мерном движении поезда. Он желал задремать, пока помнится тепло Ирининой заботной нежности, и забыть усталость.
Но злое воспоминание не отступало.
Оно заставляло сжимать зубы – а это причиняло боль, а боль не давала заснуть, и воспоминание подступало снова: когда…
…Когда он, спрятав под курткой пачку заработанных денег, возвращался к месту ночёвки: конечная остановка электрички, дом недалеко от вокзала.
…Когда в вагон вкатились поддатые молодчики и поволокли его в тамбур.
…Когда он вышел с ними и стал отбиваться кулаками – вот почему никаких сумок в руках, никаких пакетов, никаких.
…Когда до конечной оставалась пара станций.
…Когда один из этих глупцов, разошедшись, разбил пивную бутылку о поручень – вот и «розочка», режь - не хочу.
…Когда он увидел блестящий размах этой «розочки» и понял, что кулаки ему, бывшему боксёру, далее продержаться не помогут.
…Когда он чуть было не достал нож – а если достанешь, то режь, и он зарезал бы, и он стал бы убийцей, и он убил бы, вопреки запрету Корана, он перешёл бы за черту – или пришлось бы погибнуть здесь, поддавшись пьяным тварям, ни за что и ни за чем – на этом заплёванном чёрном полу – или убить ни за что, - за свою только жизнь, за своих только детей, за спокойствие своей жены – убить чужих юных, глупых детей – он стремительно сжал рукоятку, но в ту же секунду электричка вздрогнула и встала, сразу распахнув двери в белый день, вспыхнувший чёрной звездой в белом небе – он выскочил в этот ошарашивший светом проём, и за спиной уже были и стук быстро захлопнувшихся дверей, и шум колёс, и гул разорванного железной силой пространства, и гиканье пьяных юнцов, чудом оставшихся в живых и не способных оценить щедрый подарок небес.
Это была предпоследняя станция.
И последняя электричка.
По шпалам он дошёл до Электростали.
Он благодарил судьбу, что не стал убийцей.
Он благодарил Аллаха: рай не закрыл двери перед ним.
Он шёл и плакал от явленной ему милости: он не убийца. Он ещё не убийца.
Ночной перегон был мелочью, которую просто надо пройти.
Боль, контузия – мелочи, которые надо пережить.
А белый день в проёме дверей был просто видением: проем пришёлся напротив яркого фонаря.
Может, этот станционный прожектор ослепил промедливших преследователей, или просто не с руки им было в полночь застревать на ненужном перроне?
Но в ярком свете так удивительно увиделось: ночь белая, а звезда чёрная. В белой ночи сияла чёрная звезда, будто застывшая чёрная молния.
На самом же деле ночь была – чёрной, а звезда – белой.
Как всегда.