Моим друзьям морякам посвящается.
Ганя проснулся в дурном расположении духа. Он долго ворочался в тесной судовой койке, прежде чем привстать и свесить белые, как снег худые ноги. Неожиданно в бок уперлось что-то твердое. В полумраке каюты Ганя разглядел толстую желтую, глянцевую обложку книги - Detour Майкла Бродского. Вечером он читал эту книгу, да так и уснул. Полумрак каюты, исправно работающий кондиционер, а с этим и освежающая прохлада - вот что необходимо в тропиках. А если еще и работает душ...
Через минуту Ганя стоял под обжигающей струей ледяной воды. Конечно, в строгом смысле, ледяной воду нельзя было назвать. В декабре в Бразилии ледяным могло быть, разве что мороженое, или туши мяса, которые они получили в качестве провизии от снабженцев.
Шипчандлер прибывал на судно неизменно один и тот же: поляк с женой. На вопрос, что такое творится с ценами, он не задумываясь коротко ответствовал: "Мафия".
Роман Бродского для прочтения оказался сложным. Сюжет пронизывала тема эскейпизма. Эстетствующий герой находился под постоянным воздействием метадона и, кажется, болел туберкулезом члена. В заключительной главе герой переместился из Нью-Йорка в Торонто, чтобы повидать пьяницу - отца своей подружки, впрочем, тоже наркоманки. Жаль, что не добрался до Ванкувера. В Ванкувере, в клубе моряков Ганя прихватил эту книгу. И еще дюжину других.
Упругая струя разбивается о порядком полысевшую голову, скатывается на грудь и дальше по выпуклому животу к паху.
Ганя подумал, что давно не был с женщиной, и сам начинает ощущать туберкулез члена. И еще, он подумал, что сегодня ему сорок лет, которые он встречает за девять тысяч миль от дома.
К такого рода событиям Ганя обычно оставался равнодушным. Начиная с двадцати лет, свой день рождения он перестал отмечать, полагая, что нет смысла радоваться приближающемуся концу. Но сорок лет... Это другое дело. Скорбная дата, когда невидим жизненный успех, карьера топчется на месте, а сам ты остаешься, по сути, взрослым ребенком.
Ганя отчетливо представил себе лицо Майкла Бродского с фотографии на суперобложке. Парню не было тридцати, когда он опубликовал свой первый роман. А как 'профессионал, надо полагать, состоялся много раньше. Да, что Бродский, Ганя мысленно перебрал своих приятелей, друзей по мореходке. Выходило - он единственный, пожалуй, оставался болтаться в море. Впрочем, были и такие, кто давно уже перебрался в мир иной.
Массивный "Жилет" мягко скользит по коже. Щетину на кадыке изрядно посеребрила седина. С зеркала на Ганю глядит лицо изрядно постаревшего человека. Дряблая кожа, гусиные лапки из-под припухших век. Последняя бразильская шлюха могла дать ему никак не меньше пятидесяти лет. Все дело в генах.
Ганя определенно знал, что против природы не попрешь и, в перспективе, пожалуй, он должен будет разделить судьбу отца - рано состарившегося к своим сорокам. Правда, все остальное - шея, грудь молочные и упругие. Телом Ганя оставался молодым. Некоторые усилия превратили бы его в атлета.
Побрившись, он зачерпнул в ладошку изумительный мужской одеколон Pinnacle. Запах роскоши, утонченности распространился по каюте. Ганя вышел из душа с накинутым на плечо махровым полотенцем. Его он купил в Кьюнгдау в Китае, как, впрочем, и постельное белье: всегда брезговал судовым, предпочитая иметь собственное и стирать самому в хорошем порошке и горячей воде.
Влажное полотенце, прохлада в каюте. Ганя почувствовал легкую, освежающую дрожь. По большому счету он любил этот душ, этот полумрак каюты, это гигантское умное судно.
На него снизошло спокойствие, умиротворение. Во-первых, нет привычной вибрации. Судно стоит у причала, заглушен главный двигатель. Во-вторых, суббота обещает день спокойный. В- третьих... Ганя перестал анализировать. Пора было приступить к работе.
В плексигласовой коробке перед дверью в радиорубку Ганя обнаружил несколько скатанных в трубочку листов. В основном - частные радиограммы. "Находимся в Бразилии. Люблю. Целую. Валико." "Стоим Паранагуа. Привет. Миша." "Передай деньги маме. Получение подтверди. Целую. Саша."
Прежде всего Ганя отложил в сторону испещренный мелким почерком лист – заявку на ремонт от деда. Ее следовало передать в первую очередь. Следом - нотис капитана о состоянии выгрузки. И только в последнюю очередь он отправит частные радиограммы.
В радиорубке, как и в каюте, полумрак. Работает кондиционер. Широкий, покрытый голубым плюшем диван. Улучив минутку, Ганя любил прикорнуть на нем. И слушать радио: Би-Би-Си, "Свобода", "Радио России". Купаешься в информационном поле. Капитан, порой, недоумевал, когда, войдя в радиорубку, слышал натурально поставленный голос диктора из Лондона. По старой коммунистической привычке такое положение вещей вызывало подозрение. Капитан опасался, ч-то в один прекрасный момент, сойдя на берег в Канаде или в Штатах, Ганя не вернется на судно.
И тогда, хлопот не оберешься: куча мороки с невозвращенцами. Исходя из того и просил Ганю научить его работе на телексе.
"Никаких проблем, Махмудович", Ганя обстоятельно разъяснял, показывал. Впрочем, результат оказывался аховым. Мастер отторгал дебри компьютерно - спутниковой связи. Может, потому Ганя ощущал свою значимость. Необходимость оставаться нервом, связующим всех этих людей с далеким домом. Без него теряло смысл все остальное. Пароход в безбрежном океане, как слепой щенок. И народ безгласный и немой, утративший представление о времени и реальности, оторванный от жизни, от движения, которое протекает там далеко за выпуклостью земного шара. Ганя давно привык ходить вокруг этого шара и наблюдать людей столь кучно его населяющих по всем параллелям и меридианам.
Собрав с телекса информацию о погоде, Ганя проследовал на мостик. Здесь тоже его хозяйство. Прежде всего, локационные станции - новейшие Kelvin Hudges. Монтировал он их с одним англичанином. Занятный был дядька. Обожал русские анекдоты. Ганя пригасил лампочку не репитере гирокомпаса. Проверил работу трансляционной системы. Заменил картридж в аппарате для приема Навипов, Наварреа. С раздражением заметил, что локатор не выключен, молотит в холостую. Обычная оплошность штурмана. Им нет дела, что судно в порту, и нет необходимости гонять аппаратуру. Вместе с тем, Ганя осознавал и их правоту. В мире нет ничего более непредсказуемого, чем море.
2
Время завтракать.
В кают - компании Ганя застал обычный джентльменский набор: йогурт, масло, чай. С широких прямоугольных окон струится свет. Буфетчица - сухая молодящаяся армянка разносит хлеб.
Ганя редко спускается к завтраку. Малоподвижный образ жизни делает тебя невосприимчивым к еде. Сегодня спустился. В принципе - ради общения.
"И что ты думаешь, - буфетчица адресуется к нему, - они мне купили тапочки за пятьдесят долларов".
Ганя морщится, понимая намек. Марина хотела пойти с ним в город, надеясь, что его английский выручит. Он отказался. Согласились - второй штурман с механиком. Обошли три супермаркета. Выбрали - самое дешевое. Марина - в слезы. В Штатах она могла бы себе купить за пятьдесят долларов модельные туфли.
Сейчас в Бразилии так.
Но Ганя помнил времена, когда в Паранагуа с десятью долларами в кармане каждый мог себя чувствовать королем. Тогда в ходу были песо. Теперь - реал. И курс, черт бы их брал, выше доллара!
- Плевать на Бразилию!, -неожиданно на Ганю накатил гнев, - какого дьявола мы должны оплачивать их реформы?!
- Пусть кто-нибудь объяснит мне, почему в нищей стране местная валюта должна быть крепче доллара. Они тут решили поправить свои дела за счет иностранцев. И таких, как мы. Вот и выкладывай: за девочку- сотню, за гостиницу – тридцать, за такси - двадцать.
-Что, шлюхи стали классом выше? Или такси - все сплошь "Мерседесы"?!
Сидящий напротив третий механик Слава Мачаидзе недоуменно уставился на Ганю.
- А кто заставляет платить? Не нравится - сиди на судне.
- Конечно, усидишь. После того как месяц простояли на рейде. – Ганя - в сомнении хмыкнул.
Слава отличался исключительной бережливостью. Имея в Аджарии собственный дом, умудрился получить жилье в Краснодаре - по статусу беженца. Открыл два магазина, которыми теперь заправляет жена.
Его же, преследуют по всему миру проклятые реформы.
Начать с Грузии. Правительство ввело местную валюту - лари. Жестко привязало к доллару. Вот и считай. Килограмм мяса взлетел до шести, сыра- до двенадцати полновесных баксов- кровно заработанных. С ума все посходили в Аргентине. Подорожал Шанхай. Не те уже Мексика, Чили. Одно место осталось на земле - Карибы. В Акатжутле или в Гаване не разучились ценить доллар.
Ганя молча доел свой йогурт. Традиционное: "Приятного всем аппетита". Ноги сами понесли на палубу.
3
Двухсотметровая туша балкера горой возвышается над причалом. От основания киля до планширя, по меньшей мере, семнадцать метров. Восемь трюмов способны вместить тридцать две тысячи тонн сыпучего груза: пшеницы, руды, угля или фосфатов, как сейчас. Случается, когда трюм пустой, команда гоняет футбол. В трюме гулко, как под сводами храма.
Темури, вахтенный матрос, молодой, бронзоволицый по- приятельски кивает Гане.
- Что, начальник, в город собрался? И скалится. У парня на уме только девочки. И разговоры только об этом.
Ганя лениво отмахивается. Жмурится. Аспидное бразильское солнце слепит глаза. И в самом деле, в чем здесь ходить, как ни в белом.
Ровно в семнадцать ноль-ноль по судовому времени Ганя постучался в каюту капитана. Мастер - за широким столом. Светлокожий, лысеющий - отнюдь не похож на аджарца. Маниакальная тяга к чистоплотности. На столе, как всегда, ни соринки, ничего лишнего. Махмудович, лет двадцать проработал на Дальнем Востоке: капитанил на ледоколах. Перенял все достоинства русских людей: щепетильность, отвращение к несправедливости, при этом, умудрившись не заразиться дурными привычками. Махмудович не выносил табачного дыма, терпеть не мог пьяных. Исключительно в редких случаях позволял себе глоток-другой пива.
На Дальний Восток судьба занесла его молодым пареньком из глухой аджарской деревни, почти не владеющим языком. Некоторая скованность в изъяснении сохранилась и доныне. Грузины посмеивались над его грузинским, русские - над русским, англичане и вовсе не могли ничего понять. Тем не менее, он был прекрасным капитаном, выдержанным и хладнокровным. Как рыба. Между собой на мостике штурмана его так и называли - рыба.
Ганя сообщил, что от компании нет никакой информации, да и вряд ли ее следует ожидать, ввиду наступающего Рождества. Им с мастером было хорошо известно, что к этому времени боссы разбредаются по островам: кто на Канары, кто на Майорку, кто в Сингапур. Следовательно - ничего экстренного.
- Махмудович, я могу быть свободным?
- Иды. Утром будь здэс. А то сам знаешь.
- Нет проблем. Мне только в магазин и обратно.
Мастер посмотрел на Ганю с сомнением, и молча кивнул.
4
Сразу за трапом Ганя ощутил земную твердь. И дело не в том, что не качало. Важно было ощутить под ногами, пусть асфальт, но не привычное железо. И главное - вдохнуть простор, как это происходит после долгого заточения в замкнутом пространстве.
Энергичным шагом Ганя направился к проходной, оставляя за спиной длинный ряд пакгаузов, резкий запах прелой соевой муки, аммиака, нефти - всего этого коктейля, перемешанного с океанским бризом. Уже за проходной дохнуло настоящим жаром. Ганя перебежал дорогу, так, чтобы оказаться в тени и взял курс на север.
Паранагуа, в сущности, небольшой городок, состоящий, собственно, из порта: в одном конце города наливные причалы, в другом сухогрузные. Ганя всякий раз возвращался сюда- то за соевым маслом, будучи на танкере, то за удобрениями, как сейчас, работая на балкере. Город успел изучить, как свои пять пальцев. И без всякого удивления замечал в толпе прохожих знакомые лица. По большей части, веселыми он их не находил. Особенно мужскую половину. Легендарной ленью и беспечностью бразильцев, вычитанных еще из романов Жоржи Амаду, здесь и не пахло. В Паранагуа, как и во всем мире, народ был озабочен поиском пропитания. Оживлялись бразильцы, разве что при упоминании слова футбол. А к своим женщинам, казалось, проявляли полное равнодушие.
Ганя не стал дожидаться автобуса.- Решил проделать весь путь пешком. До деловой части города ходьбы минут сорок. Еще километр до супермаркета. Конечно, все необходимое можно было купить и в ближайшем портовом магазинчике, но тело требует движения.
Как застоявшийся конь, Ганя промчал две остановки, пока не почувствовал, что надо сбавить темп. Лицо покрылось потом, серые пятна влаги проступили на белоснежной майке. Ганя пожалел, что вместо шорт облачился, пусть в легкие, но в брюки. Подсознательно он понимал, что с шортами уместны и загорелые ноги. Публика вокруг - вся смуглая. И вообще весь рейс получается каким - то смуглым: Индонезия, Филиппины, Южная Африка, Аргентина. Полгода судно не было в Европе.
Добравшись до деловой части города, Ганя не стал заходить в банк, чтобы поменять валюту. После часа дня банки не работают. Можно было обратиться к портье в первой попавшейся гостинице. Но и этого он не стал делать. В супермаркете охотно примут доллары.
Выйдя на покрытый брусчаткой тротуар, Ганя последовал вдоль длинной анфилады магазинов. Обычная торговая улица. За витринами: мебель, одежда, аппаратура, ювелирные украшения. Удивило другое. У порога каждого магазина были выставлены черные обложки диска "Нирваны". Уже позже, Ганя узнал, что в эти дни скончался от передозировки наркотиков Курт Кобейн.
Не отклоняясь от цели, Ганя миновал здание политехнического колледжа, свернул направо, пересек железнодорожную ветку и, пройдя песчаный пустырь, добрался до приземистой коробки супермаркета. Над входом - знакомая вывеска. Размашисто выведено - Mercado.
Уже в полумраке, в прохладе просторного помещения, Ганя перевел дух. После ослепительного солнца глаза не сразу привыкли к темноте. Ганя взял тележку и покатил вдоль рядов с кофе, напитками, шоколадом, набором всевозможных солений, прямо к мясному прилавку. Он знал, что, прежде всего, должен купить ветчину и маслины. Не в банках - стандартные, а из бочки - жирные, глянцевые, величиной с крупную сливу.
Тележка изрядно наполнилась, когда, совершив полный круг, Ганя вернулся к алкогольному ряду. На судне, составляя план, он твердо решил, несмотря на праздничный стол, обойтись пивом. В жару трудно переносить крепкие напитки: похмелье замучает, Махмудович не поймет, да, и вообще, с пивом издержек всяких будет меньше. Хотя, Ганя представлял, бутылочка "Баккарди" была бы ой как уместна. Всем напиткам Ганя предпочитал этот ароматный, настоянный на травах ром.
Поместив несколько литровых бутылок бразильского пива (Servesa) в пакет, Ганя потянул тележку на выход к кассам. "Что можно было купить - купил. Теперь в порт, на судно. Все приготовить. Дождаться Влада. Скромно, культурно провести время. Отметить праздник - день рождения".
Ганя толкал тележку, машинально следуя взглядам за тянувшимися в ряд полками. В глаза бросилась яркая синяя этикетка. Ганя вчитался - водка Natasha.
5
До остановки он добрел порядком нагруженный. С непривычки ныли ноги, побаливала спина. С облегчением опустил пакеты на скамейку. Жара немного схлынула, с моря повеяло прохладой. Народ с шумом берет автобусы, совсем как в Союзе. Похоже, час пик. Люди возвращаются с работы или учебы. Близко колледж, может, поэтому перед Ганей сплошь молодые лица: безмятежные, красивые. Рядом молодой парень и две девушки. Тараторят по-португальски. Черненькая постреливает из-под густых бровей на Ганю. Сочный алый рот в улыбке. Наверно, ей смешны его лысина, выпирающий живот. Но взгляд не презрительный, скорее любопытный. Ганя знал, что при желании не составит никакого труда познакомиться с девушкой. Предложить ей деньги и провести время. В Бразилии - это также просто и естественно, как купить стакан Колы.
Девушка указывает на автобус.
- Порто?
- Порто, порто, - Ганя согласно кивает. Ему весело. Эта молодость, эта бьющая через край жизнь передаются ему, заставляют резвее гнать кровь по жилам.
Ганя объясняет, что сегодня он именинник. Что ему сорок лет. Что впервые за два месяца он на берегу. Что ему приятно общаться с такой красивой молодежью. В ответ, девушка лишь повторяет - порто, порто. По - английски она ни бельмеса. Обычная история в Бразилии.
Ганя лезет в пакет. Достает две плитки шоколада в красной обертке Nestle. Протягивает по одной девушкам. В ответ - смех, слова благодарности. Черненькая чмокает Ганю в щеку.
Вот и их автобус. Подкатил. Распахнул двери и, как в воронку, затянул народ. Автобус трогается. Из-за окна девушки машут на прощание.
День для них только начинается. Наверное, черненькую встретит ее парень. Такой же молодой и красивый. И они пойдут к океану. Или будут танцевать, петь в одной из бесчисленных дискотек. Потом заниматься любовью. Разговаривать. Дышать друг - другом. Строить планы на будущее. Жизнь...
Ганя топтался на остановке, не решаясь войти в автобус. Оглядывался кругом, в тайной надежде завидеть кого-нибудь из команды. Он представил себе, что наверняка застанет пустое судно. Все, кроме вахтенных - в городе. Что не с кем будет перекинуться, словом в тесной прокуренной насквозь курилке. Что Влад раньше ночи не вернется. И он останется один ждать его за накрытым столом. Медленно, как бы раздумывая, Ганя подобрал пакеты и побрел.
6
Бар Champion известен всему флоту. Заглянув сюда вечером можно биться об заклад, что наверняка застанешь кого-нибудь из знакомых. Бар расположен в удобном месте: недалеко от центра и в двух шагах от набережной. За ровной кирпичной кладкой стен всегда прохладно. Широкая, далеко выступающая от стен черепичная крыша накрывает тенью террасу, заставленную столиками. Бар окружают буйная зелень, роскошные деревья. Ганя не силен в ботанике, деревья кажутся ему олеандрами. С ветвей свисают гроздьями ярко-красные цветы. Если прислушаться, явственно различишь щебет птиц. Но самих созданий не видно. '
Ганя любил этот бар.
Вот и знакомый бармен: подтянутый, сухой с безукоризненным пробором. Придвигает бокал с пивом.
- Давно не виделись.
- Точно.
Ганя с наслаждением отхлебывает ледяную жидкость. В небе защипало. Благодать.
- Послушай, здесь бывает Зита?
- Какая Зита?
- Зита, с Куричибы,
- Нашел о чем спрашивать. Все они с Куричибы.
Бармен кивает на стайку жмущихся в углу девиц. Рабочий день для них еще не наступил. Первые клиенты появятся ближе к вечеру.
Ганя расположился за столиком у стены. Над ним висит спасательный круг. Надпись на английском и русском - Levan. Вся поверхность стены покрыта кругами. Настоящие, оставленные, Бог знает каким поколением моряков. Круг висит. А "Леван" дожидается его у стенки в порту. Старая галоша. Двадцать семь лет. Скоро уйдет на иголки. А вот круг, наверное, останется.
Ганя потягивает пивко, меланхолично разглядывая девиц напротив.
Определенно, Зиты среди них он не обнаружил. Впрочем, как и знакомых девушек. Прошел год, с тех пор как он сидел здесь за этим же столиком. Обстановка не изменилась, но девочки, видно, поменялись.
Зиту он приметил сразу. Молодой ее нельзя было назвать: скорее тридцать, чем двадцать. Смуглая с широко распахнутыми цыганскими глазами. Глаза лучились страстью и каким-то удальством. Они не стали терять времени. Сразу покинули "Чемпион". Спустились на набережную к океану. Зита кормила его креветками на открытой веранде кафе, жарко целовала грудь. Они сидели в ночи, вдыхая аромат цветов. Воздух с Атлантики навевал прохладу. Над ними, как алмазы в россыпях звезды, брошенные в деготь южного неба. Он говорил, говорил, с английского переходя на русский. Она ничего не понимала и понимала все. Номер в гостинице оказался без окон, и когда утром он вернулся на судно, оказалось, что опоздал на сутки. Народ смеялся, а мастер промолчал.
Чинили машину и ремонт обещал оказаться долгим. В этой ситуации с Гани толку все равно было никакого. Поэтому мастер его и простил.
В ту ночь деньги он ей заплатил. За все последующие она не взяла ни копейки. А в Куричибе ее дожидались муж и трое детей.
Уже на отходе Ганя безуспешно пытался обнаружить в толпе провожающих Зиту. Завершили ремонт. Снимались на Венецию. Оттуда - прямиком домой.
Провожающих было много. Молодые подружки моряков и солидные матроны. Некоторые с детьми. Плакали, смеялись. Ганя побыл минуту на палубе и ушел. Таких сцен он не любил.
7
Стемнело. Как всегда в тропиках, стремительно и неожиданно. Сквозь дальнее окно было видно, как листва и деревья почернели. В зале же, наметилось оживление. Потихоньку стал прибывать народ.
Вошел высокий рыжий немец. Сел подчеркнуто отстранено от филиппинцев. Ганя безошибочно мог определить, что это немец, а не скажем, англичанин. В нем не было сухости, надменности, присущей детям гордого Альбиона. Зато по всему чувствовалась основательность и неторопливость. Немец заказал себе пиво и как выбирают грудинку посочней, подобрал себе девицу - пышную блондинку с выпирающими формами.
Вошла компания хорватов. Итальянцы, болгары, румыны. Зал наполнился разноязыкой речью, хохотом, звоном бокалов. Меж столиками забегали официанты. Понемногу бар начал обретать привычную атмосферу, присущую портовому заведению. В отличие от респектабельных заведений сюда не приходят гонять шары или липнуть у игральных автоматов. Цель одна: выпить и взять девочку.
Ганя подумал, что самое время уходить. Задерживаться здесь не входило в его планы. Он знал, что если останется, за кружкой пива последует другая. Затем кружка сменится рюмочкой. Потянет на девочек. Про культурную программу можно будет забыть. Ухнешь целую уйму денег, а день рождения сведется к банальной пьянке. "Нет уж. Лучше быстрее добраться до судна. А там уже дожидаться Влада."
С этими мыслями Ганя встал, отодвинул стул, нагнулся за пакетами. Как вдруг над ухом раздалось:
- Салют, начальник! ,- Ганя от неожиданности вздрогнул. Прямо перед ним стоит Тамази - вахтенный матрос. В ослепительной улыбке скалит зубы. С ним боцман, двое мотористов. Всего Ганя насчитал шесть человек из экипажа. Парни еще не навеселе, но полны желания облегчить свои карманы.
Тамази дружески хлопает Ганю по плечу.
- Начальник, Влад тебя заждался. Сказал, что сюда приедет.
- Ты уверен?
- Ну, да. Мы на такси. А он сказал, что доберется автобусом.
- Давай, начальник, присоединяйся к нам.
Тамази тянет его к столу, за которым разместились боцман и вся компания. Ганя отказывается. Он лучше здесь дождется Влада.
Тамази не настаивал.
Звучит музыка. Ноги просятся в пляс. Горло жаждет выпивки. Душа - праздника. А сам Тамази больше всего на свете хочет сейчас девочку. Еще бы. Приходу в порт предшествовали целых два месяца монашеского воздержания. Тамази устремляется к стойке бара сделать заказ и попросить бармена чуток прибавить громкости.
Бармен, похоже, согласился. Уже через минуту беспорядочный гомон потонул в зажигательном ритме латиноамериканской песни. Страстное женское контральто в обрамлении гитар, тамбуринов, трещеток и хора пламенных мучачос заполнило собой все пространство. Бармен знал что делает. От такой песни закипает кровь, руки тянутся к телу женщины.
Ганя внимал чудному голосу. Сердце его наполнялось любовью и добротой. Он любил эту страну, этот народ, в глубинных своих проявлениях безалаберный и неунывающий.
Пиво кончилось. Он заказал еще. Себе и Владу. Уходить куда-то расхотелось. Что может быть нелепее сидеть в одиночестве на судне, когда все вокруг гуляют. Радуются жизни. Вкушают прелести часов, оторванных от бесконечной, рутинной работы в океане. И потом, сейчас прибудет Влад. И будет совсем неплохо разделить с ним компанию здесь в "Чемпионе".
8
С Владом Ганя познакомился на судне во время смены экипажа. Менялись они в Португалии, в Опорто. Старая команда, почти в полном составе улетела в Стамбул, а оттуда в Батуми, но Влад остался. Его не подменили. Возможно, сказался дефицит электромехаников, возможно другое. Как бы то ни было, прошло двенадцать месяцев с начала рейса, а Влад все еще оставался на судне. Они познакомились. А затем и подружились. Ничего удивительного. Чаще всего на судне общий язык находят радист с электромехаником. Профессии родственные. К тому же, у обоих ненормированный рабочий день. Штурман - отстоял вахту и спать. Зато у радиста с электромехаником день длинный. Улучив свободную минутку, Влад заскакивал в радиорубку. Поболтать. Или по делу. И спросить транзистор, реле. В свою очередь помогал Гане починить блок, прозвонить проводку, да мало ли что….
С другой стороны всякая дружба на судне - вещь относительная. Со многими, слишком со многими людьми сталкивает судьба моряка. Меняются суда, экипажи и даже пароходства.
На Кипре в Ларнаке Ганя страшно удивился и обрадовался, встретив штурмана, с которым два десятка лет назад познакомился в Петропавловске - Камчатском. Узнали друг друга. Расцеловались. И разошлись. Игорь - в Сидней. Ганя - в Батуми.
Вот и сейчас. Закончится рейс, и разойдутся их с Владом пути - дороги. Когда бог даст еще встретится и где?
Но пока, неизвестно, сколько еще предстоит пробыть им вместе. Влада хлебом не корми, дай пофилософствовать.
При этом он умудряется оставаться страшно деятельным.
Заходя в гости, Влад неизменно заставал Ганю лежащим в своей койке с книгой или с газетой в руках. Смотреть видео Ганю было не заманить, поплескаться в бассейне - тоже. Влада это раздражало. Но он смирился с таким положением вещей. Не приставал к Гане.
Ганя лежит и слушает. Влад заваривает кофе, моет стаканы, выкидывает окурки и даже присев не успокаивается. Поминутно перекидывает ноги с коленки на коленку.
Подолгу тянется их разговор, чаще всего на отвлеченные темы. Судовые сплетни они обсуждают изредка. Когда накипит. А так, все больше философствований.
Ганя слушает внимательно, всеми струнами души сопереживая разговору. У Влада вышли неприятности с женой. Пока длится рейс, без его ведома с ребенком она перебралась из Батуми к родителям в Россию. Но Ганя знал, что в итоге у Влада все будет хорошо. У такого парня всегда все будет хорошо.
- Надо действовать, действовать, под лежачий камень вода не течет?
- А зачем? - вопрошает Ганя. - Из литературы мы знаем, как много суетился Штольц. Чем кончил? Никому не ведомо. Теперь вспомни Обломова. Жизнь прожил в мягких подушках и умер с улыбкой, всеми любимый.
- Чушь, ерунда. - Влад злится, он не уверен, что Ганя говорит серьезно. - Причем тут Обломов? Обломовых на флоте не держат.
Вот если распространить судовые порядки на берег, тогда другое дело, - не унимается Ганя, - тогда лишние, бездельники сами по себе отпадут. Ведь суда как устроены. Лишних здесь нету. И каждый у друг друга на виду. Не спрячешься. Не схалтуришь. А на берегу, политиканы всякие, бездельники морочат народ. Высунешься, станешь деятельным, так тебя и затопчут в болото. Нет уж, лучше отсидеться здесь в окопе, пока они там не выяснят, кто им больше нужен: деятельный как ты, или бездельники.
- В море ведь не отсидишься?
- Почему нет. Пока здоровье позволяет.
- А потом?
- Ситуация покажет. Во всяком случае, глупо бежать впереди паровоза. Пока мы здесь плаваем, они успеют заварганить еще парочку революций. Но нам, по крайней мере, будет куда бежать.
- Ну и что ты здесь имеешь? Твои приятели на берегу, как ты говоришь, успели обрасти капиталом. Дачи, машины. Счет в банке. А у нас как у латыша.
- Не завидуй, Влад. Капиталы как приходят, так и уходят. Большие деньги от дьявола. Дьявол их и востребует назад. А мы свободны. От денег и обязательств.
- Даже перед семьей?
- Нет, семья - святое.
Влад, в целом разделяет позицию Гани, но не оправдывает. Во всех случаях по году оставаться без семьи, пропадать в океане - не нормальное дело. Становишься ущербным, да и болезни накатывают. Для себя он твердо решил, что этот рейс для него будет последним.
9
Ганя оглядывает зал. Над столами витает сизый табачный дым, горят плафоны. Официантка принесла чистую пепельницу. Ганя закурил.
Вот и Влад. Стоит, щуриться. От сильной близорукости его не спасают даже очки. В них он похож на учителя физики или географии. В институте Влад экзаменовал нерадивых. Неизменно избирался старостой группы. Неприятности возникли, когда он принялся поучать и боссов из деканата. Помогло заступничество студенческой массы. Влада не выгнали. С тех пор он научился первейшему правилу - никогда не ссориться с начальством. От капитанов он получал самые лестные характеристики.
Ганя привстал из-за стола, чтобы Влад мог его увидеть. Приятели поздоровались. ,
- Был уверен, что застану тебя в "Чемпионе".
- Ничего подобного. Вообще, я собирался на судно, - для убедительности Ганя пнул расползшиеся под столом пакеты. Пивные бутылки ответили характерным звоном, - накупил вкусненького. Думал, отметим с тобой. Ты же знаешь.
- Ну да, сорок лет.
Влад отхлебывает пиво. Осматривает зал. Заметив знакомую компанию, в приветствии поднимает руку.
- Похоже весь "Леван" здесь.
- А где им быть. Гуляют парни.
И в самом деле, за столиком у боцмана разминка закончилась. Пивные кружки сменили бокалы с «Мартини». Девицы тянут свою Колу. Спиртное для них - табу. Боцман заходится в раже. Здоровенный детина. Одессит.
Всему судну известно, что боцман начинал свою карьеру парикмахером. Теперь весь экипаж - его клиентура. Да и самого Ганю Боцман накануне постриг. Боцман шутил: "Волосы покидают дурную голову". "Нет, я просто, дальше тебя ушел от обезьяны".
- Сегодня весь день провозился с лебедкой из-за этого парикмахера, - Влад указывает на боцмана, - говорю - мягче с контроллером. Нет - рвет. Хоть в лоб ему, хоть по лбу. Силы у дурня немерено, а ума нет.
- Не беспокойся, парень свое дело знает. В Акаджутле половину каптерки краски продал. Налево. Теперь почему не погулять!
- Точно. Все мы не без греха. Уверен, старпом про краску знает. Молчит.
- Кстати, где он?
- Остался за капитана. А сам мастер с дедом свалили в город. За ними заехал агент.
- Вот как? Ну и замечательно, - Ганя благостно вздохнул, - кота нет, мыши гуляют.
Ганя помнил и другую поговорку. Суперкарго хорват Анте Ракич присланный компанией на судно, часто ему говаривал: "Спарки, запомни, чем больше у мышки норок, тем лучше мышке жить".
И в самом деле, Анте не мог пожаловаться на жизнь. Имел роскошный двухэтажный дом в Задаре. Купил квартиру в Загребе для старшего сына. Владел обширными виноградниками. На участке перед домом разбил огромный розарий. Жена - домохозяйка воспитывала шестерых детей. Всем им Анте дал образование.
Теперь, взять его советского коллегу. Что имеет обычный капитан? Хрущевку. Трех жен, помешанных на алиментах. Инфаркт к пятидесяти. Погост - к шестидесяти. Был человек, и нету.
Ежемесячно компания выплачивала Анте пять тысяч долларов. Но ему и этого было мало. На американском судне его инком вырос бы вдвое. Поэтому, всякий раз выходя на контакт с американским фрахтователем, Анте просил иметь его в виду. Ясно, очередную норку он себе отроет. Другое дело, что им с Владом делать?
- Ты звонил жене?
- Да. Поговорили. Вроде все хорошо. Хозяин даже обещает устроить квартиру. В рассрочку. Где-то в спальном районе.
- Она ведь бухгалтер?
- Говорит, что работы по горло. В Питере и по области у хозяина целая сеть магазинов. Постоянно Света мотается по командировкам.
- Значит, не жалеет, что перебралась в Питер из Батуми?
- Нет. Только, знаешь, ведь так дела не делаются. Дождалась бы меня из рейса. Вместе бы обсудили. Решили.
- А по-моему, она молодец. Пока ты здесь болтаешься, она готовит почву. Переберешься в Питер на готовое. Чем плохо?
- Не знаю. Не уверен. Если в Питер - то насовсем. Стариков оставлять. Батуми. Язык. Говорил с сыном - обрусел окончательно.
Приятели чокнулись.
Ганя подумал, что сам стоит перед схожей проблемой.
Мир рушится. Грузия летит в Тартарары. В Тбилиси - разруха. Свет по графику. Работы для жены - никакой. Нет перспективы для учебы сына. И запасных вариантов нет. Норка одна - море.
- Ладно, чего тоску нагонять. Давай, Влад по маленькой. Не будем же пробавляться пивом.
Ганя резко поднялся и направился к стойке заказать два тройных «Баккарди» со льдом.
10
Рядом со стойкой расположилась компания филиппинцев. Насколько Ганя мог судить - матросы с соседнего греческого судна "Джована". Смуглые, низкорослые. Ганя никогда не мог угадать выражение их азиатских лиц. Первое, что приходило в голову: кондовость. Маленькие, бездушные роботы.
Весь белый флот испытывал стойкую неприязнь к филиппинцам. За глаза в эфире их дразнили - филипино-манки. Но дело заключалось, отнюдь, не только в азиатской специфике. Просто, филиппинцы составляли громадную конкуренцию всем остальным. Были неприхотливы, исполнительны, бессловесны как газонокосилки. А главное, их было много. Морские школы на островах штамповали все новых моряков. Ежегодно сто сорок тысяч все новых маленьких человечков готовы были брать на абордаж мировой торговый флот. Ганя знал случаи, когда филиппинские моряки по несколько лет работали на судне. Без замены. И только слали деньги в семью. Иди с такими конкурируй!
Зато, иного мнения придерживались шлюхи. Филиппинец больше ласкает, чем мучает. А грузины - дикие. Попользуют сверхоговоренного, да еще и кинут. Или доллар фальшивый подсунут. А то, что в баре будут грузины, шлюхи ведали задолго до прихода судна в порт. Связь через агента действовала безотказно.
Оторвавшись от стойки с двумя бокалами в руках, Ганя проследовал мимо компании филиппинцев, не удержавшись от неприязненного взгляда. Особенно не понравился ему гнилозубый парень в кричащей шелковой сорочке. В вальяжной позе он раскинулся на стуле. Вокруг вьются несколько девиц.
- Ну и морды!
- Оставь ты их, Ганя. Давай лучше выпьем. За твой день рождения.
- Ну, будем.
Ганя опрокинул бокал. Терпкая ароматная жидкость мягко обожгла язык. Внутри волнами разлилось тепло.
Ганя почувствовал обволакивающий покой. Мысли начали обретать хмельной благостный строй. Ганю повело. Сказалось длительное воздержание. За весь переход от Дурбана до Паранагуа Ганя ничего не пил кроме пива. Добавить четыре недели стояния на рейде. Выходило: два месяца сухого закона. Влад тоже ослаб. Черные бусинки глаз из-под очков заблестели. Худое скуластое лицо покраснело. Приятели вошли в кондицию. И завязался треп. Милый сердцу русского, грузина треп по душам. Взлелеянный коммуналками. Выпестованный неподражаемыми батумскими, тбилисскими, итальянскими двориками, когда сосед знает своего соседа, когда нет проблем в любое время дня и ночи заскочить на чашку кофе, призанять денег, попросить отвезти мать в больницу, занять спичек, соли, вынести старенькой бабке Жужуне горячий обед, скандалить и мириться, делить радость и горе. Сладостный треп-ауру, которого не понять немцу, англичанину и тем более филипино-манки.
Приятели пропустили еще по стаканчику. После чего немедленно пришли к согласию, что капитан у них молодец. Хоть и рыба. А вот стармех
- Дед - гнилой. Помнишь этот Пуэрто Квертзал. Гватемала или Венесуела? - Влад бурно жестикулирует, - прихожу с города. Стоит, подлец у трапа, сумки проверяет. Где был? Что несешь? Говорю, я что монах: рот зашил и член завязал? Мотористов заставил дышать. А сам запрется в каюте. В общем, зеркальщик. И потом, - Влад понижает голос, - ты знаешь, он не одобряет наших контактов. Говорит, что-то ты повадился к штурманам - радистам? Машина, мол, должна жить своим кутком.
- Понятно. Боится, что всплывут его махинации. С соляркой. Сколько ее двинул налево! Но тебе не плевать?
- Плевать, конечно. Я в их дела не лезу. Но пусть и меня оставят
в покое.
Затем, они заговорили о тех, кто на берегу.
У моряка всегда так. В океане тоскует по дому. Дома - по океану. И всегда мечтает переменить судьбу: осесть, остепениться, почувствовать себя обычным, нормальным человеком. Отсюда и планы. Невероятные, грандиозные. Как правило, несбыточные. Механик мечтает о собственной автомастерской. Штурман о торговом заведении. Матрос - о любой достойной работе на берегу. Но море зовет. Все мечты летят прахом.
Ганя соглашается Владом. « Надо что-то делать. Прежде всего, перебраться в Россию. Возможен и иной вариант. Почему не попробовать остаться в Штатах или в Канаде? С другой стороны, положение его знакомых эмигрантов не внушало оптимизма. Парни перебиваются с копейки на копейку. Во всяком случае, собственностью никто не обзавелся. И потом, чем заниматься в той же Канаде? Ходить по судам и предлагать барахло? Попробовать себя по специальности? Безнадежная затея. Судовой радиооператор - профессия вымирающая. Связь идет через спутники. Скоро капитану достаточно будет иметь карманный прибор. И связывайся хоть с Хьюстоном, хоть с Барселоной. Переучиваться? Поздно. Западный мир населяют профессионалы. Дилетанты не смогли бы сделать его богатым и цветущим. Так что, никаких иллюзий. В России он обретет и кров и работу».
- Смотри, как народ отплясывает, - полуобернувшись, Влад указывает на разгоряченную компанию. Взявши в круг девиц, команда "Левана" сотрясает дансинг. Пляшут лезгинку под негритянский реп. Публика вокруг подбадривает. Зал гудит как набравший жару паровой котел. Чудовищная смесь языков. Хохот. Звон бокалов.
Ганя наблюдает за танцующими, и все больше умиляется. Рыжий увалень боцман ему симпатичен. Симпатичный Тамази, Анзор. Моторист Мелуа. Симпатичен немец с его пухлой блондинки. Хорваты, - что ни говори славянская кровь, хоть и заточены на западный манер. Симпатичны итальянцы: бабники и кутилы, каких поискать. Симпатичны все. Все их морское братство.
Ганя подтянул пакет. Достал две увесистые бутылки пива: боцману на стол. Влад поморщился.
- Смотри, теперь не отстанут.
- Ерунда. Им есть с кем позабавиться.
11
На ватных ногах Ганя отправился к боцманскому столику. Кроме нагромождения стаканов, мятых апельсиновых корок и пепельницы набитой окурками ничего, что можно было бы назвать съестным, Ганя за боцманским столом не обнаружил. Пришлось проделать обратный путь. В какой уже раз, Ганя подхватил пакеты. Влад сгреб несколько стульев. Места не хватало. Ясно, надо объединить столы.
Танцоры вернулись: потные, возбужденные. Боцман гогочет, рассаживает девиц так, чтобы все поместились. Ганя вывалил содержимое пакетов на стол. Появились маслины, ветчина, пикули. Бутылка водки. Завидя на этикетке слово Наташа, боцман с мотористом пришли в дикий восторг. Рев докатился до самых глухих углов зала. Ганя понимал и разделял причину восторга. Каждый из его друзей променял бы десяток этих бразильских девиц на настоящую русскую Наташу. У каждого из них была или есть своя Наташа. В Питере, Архангельске, в Клайпеде, в Новороссийске, в Одессе, во Владивостоке. Самая некрасивая Наташа, в родном своем советском порту была для них желаннее какой-нибудь Клаудии Шиффер.
У боцмана нашелся нож. Споро он нарезал ветчину, а банку пикулей просто накрыл лапой. Отодрал крышку изящно, как кору от дерева.
Понимая, что он поступает вопреки порядкам заведения, Ганя поднялся, чтобы утрясти дело с барменом.
Двадцати долларов хватило. В подтверждение даты рождения Ганя протянул бармену паспорт моряка.
- Не волнуйся. И будь осторожен, - сказал бармен.
За столом всех девиц уже нарекли наташами. Но они ничего не имеют против. Желание клиента - закон. Главное, чтобы на стол бесперебойно поступала выпивка. И шел доход заведению. Свою же долю они при всех обстоятельствах получат. И не обязательно в постели. За внимание, за возможность угостить девушку тоже надо платить. Иначе, зачем она должна тратить время. И чем больше будет куплено выпивки, тем больше кружочков серсо упадет на гвоздик за стойкой у бармена. Потом кружочки подсчитают, и каждая девушка получит свою законную долю. Но, а постель - там особый расчет.
Ганя знал все эти хитрости. Часто не отказывал себе в удовольствии смазать картину: забирал девицу сразу же после ритуального стаканчика Колы. Дальше - проще. Вплотную к бару «Чемпион» лепились дюжина третьеразрядных отелей. Паспортов в них не спрашивали.
11
«Наташи» повеселели. К ним присоединились свободные товарки. Никто.не возражал. Грузинская, русская, португальская, английская речь слились в какофонию звуков. Владу не скоро удалось призвать народ к тишине. Затем неожиданно он перешел на грузинский.
Тост оказался долгим и прочувствованным. К всеобщему восторгу компания узнала, что Ганя сегодня именинник. Что он такой замечательный сукин сын. Что лучшего начальника радиостанции этот пароход не видывал. Что без него, без его титанических усилий, жены там, на берегу проплачут глаза. А здесь, на пароходе, без его английского матросы толком не залечат триппер. Не купят дешевую шмотку на распродаже. Не договорятся с агентом. Не смогут быстро вызвать из города такси. Будь здоров, Ганя! Спокойного тебе моря!
Завершение тоста встретило дружный рев.
Ганя не на шутку растрогался. Наступила привычное в таких случаях неконтролируемое возбуждение. Хочется говорить много хороших слов, прижиматься к теплому бедру "Наташи". Танцевать и подпевать нестройному хору. Затянули: "Прощай, любимый город", потом "Сулико", потом "Мравалжамие".
Боцман басит как пьяный дьяк. Влад худым фальцетом подпевает. И тосты. За ушедших в мир иной. За живых. За родителей. За тех, кто в море. За тех, кто на берегу. За Грузию. За Кавказ. За Россию. За капитана. За компанию, которая, черт бы ее драл, все-таки дает работу. За именинника. За всех тех, кто в его лице сейчас за приемником слушает три минуты молчания.
Потом были танцы. И опять песни. Дружно , не сговариваясь, грохнули: "Ой, мороз, мороз."
Дикая картина, неподвластная разуму бразильца.
Полдюжины глоток ревут в зале под кондиционерами во влажной ночи плюс двадцать шесть по Цельсию. Когда вокруг пальмы. Попугаи. Порхают бабочки величиной с ладонь. И публика вся в шортах и в тапочках на босу ногу. Они поют, и каждый представляет себе свой мороз: пронзительный в Камчатских сопках, голубой в горах Сванетии, серый от гранита Невы, благостный в долине Арарата.
Зал притих. Пока не взорвались аплодисментами хорваты. Видимо, им была знакома эта русская песня.
Девицы тоже поняли, что к чему. Явно, ребята справляют праздник. Что центральная фигура - Ганя. Офицер и именинник. Отсюда следовало делать выводы. Раз офицер, значит денег у него больше, чем у рядового матроса. Раз именинник, значит, деньги потекут рекой. И Ганя не скупился: официантка снует, не успевая подносить Мартини.
- Хорошо, брат, сидим, - Ганя обращается к Владу.
- Сидим.
- Сорок лет, старик. Не хухры - мухры. Надо становиться новым человеком. Зарядка по утрам. Бег вокруг палубы. Теннис. Бассейн. Никаких сигарет. Никаких шлюх. Денежки - в семью. А начальство - исключительное почтение.
Влад улыбается, - ты только на палубу выйдешь - тебя удар хватит. Вместо зарядки лучше пару раз загляни к нам в машину. А оттуда к себе в радиорубку. Получится как на восьмой этаж при неработающем лифте.
- И буду бегать. А почему и нет. Надо жиры растрясти.
Ганя все больше хмелеет. Пиво, водка, «Мартини» - адская смесь ударила в голову. Мысли начали путаться. Перед глазами поплыл туман. Окружающее стало зыбким, смазанным, плавающим как табачный дым. Уже совсем отрешенным взглядом и слухом он только и мог контролировать события.
Откуда- то неожиданно выплыла фигура третьего механика Славы Мачаидзе. Словно сквозь вату, до Гани донеслось: "Мотористов я тоже заберу". Ганя все же различил, как Влад отсчитывает деньги, расслышал как он встревоженно переговаривается с механиком.
- Что случилось?
- Полетел насос в котельной. Давай, брат, с нами. Такси дожидается, Влад принялся трясти Ганю, - пошевеливайся, здесь тебе нельзя оставаться. Поедем вчетвером. Надо успеть, пока дед с мастером не успели вернуться из города.
- Ну, хорошо. Нет проблем. Я сейчас. Ждите меня у выхода.
Ганя медленно, как во сне потянулся к заднему карману брюк. Достал мятую пачку наличности. Медленно отлепил две купюры по пять и десять - "Наташе". Остальные размеренно пересчитал. Вышло около двухсот долларов. Прибавил деньги, оставленные Владом. "Должно хватить, чтобы расплатиться".
Нетвердой походкой, двигаясь к бару, Ганя все- таки заметил перемены, происшедшие в зале. Столик рыжего немца опустел. Не видно компании хорватов. Ушли итальянцы. Незаметно боцмана, матросов. Вероятно, курят на веранде. Ганя попросил счет и в ожидании сдачи облокотился на стойку бара.
12
Филиппинцы, похоже, тоже разбежались. Остался гнилозубый с приятелем в окружении трех девиц. До Гани доносятся их голоса. Изъясняются по-испански. Никакого надрыва. Изредка фразы перебиваются смехом. Похоже, бокалы филиппинцев с самого вечера не наполнялись.
Бармен дал сдачи. Семь долларов Ганя тщательно уложил в карман, не сводя глаз с гнилозубого. Его покачивало. К горлу подступила тошнота.
- Сидишь, козья морда! Давно с дерева слез?!
Ганя надвинулся на филиппинца. Поднялся грохот. Полетели стулья. От удара кулаком гнилозубый отлетел к стойке бара. Истошный визг девиц смешался с хриплыми ругательствами.
Ганины девяносто восемь килограммов сдавили грудь филиппинца. На его белую майку хлынула кровь из разбитой губы. Ошалевший бармен выскочил из-за стойки разнимать дерущихся. С воплями: " Полиция. Полиция". Девицы устремились к выходу на веранду.
Несколько рук вцепились в Ганю. Кто- то сзади принялся молотить его по голове. Ганя обмяк. Уже на веранде он почувствовал тупую боль в кистях. На запястьях сухо защелкнулись наручники. Без лишних слов двое полицейских запихнули Ганю в багажник машины.
13
Полицейский участок, совмещавший в себе городскую тюрьму, размещался в миле с небольшим от бара. Тем не менее, полицейские, привычные ко всему, не спешили торопить события. Продолжили патрулирование.
Машина свернула к набережной на дорогу к порту. Вдоль трассы потянулись бесчисленные ряды открытых кафе, закусочных "Бистро". Заливая все вокруг неоном, высится аквариумная коробка пассажирского терминала. Горячее место. Никогда не знаешь заранее, куда забредет компания подвыпивших моряков. Не меньше неприятностей и от местных. Драки, потасовки, воровство - обычное дело.
Сегодняшний инцидент в баре - в ряду рутинных событий. Полицейские давно привыкли к неурочным вызовам и даже небезуспешно делали на такого рода инцидентах свой маленький бизнес.
По негласной договоренности с полицией шлюхи сами провоцировали скандал. Ясно, никакому моряку влипать не хочется. Узнает капитан. Доложит в компанию, а там - прощай, работа. Зато сотня - другая долларов легко поправит дело. Ну, пошумел, похулиганил. Плати - и нет проблем.
Что же касается этого парня, похоже, с деньгами у него туго. И сотней долларов, надо полагать, ему уже не отделаться. Пусть поездит. Протрезвится. Авось очухается. А там и договоримся.
Разумеется, следовать ходу мысли полицейских Ганя не мог. Тело ломило. Ныли плечи, руки. Затекла спина. Лежа как в яме он потерял счет времени. Казалось, прошла вечность, пока машина, наконец, остановилась. Распахнулся багажник. Ганю вытащили и освободили от наручников. Сразу же он почувствовал облегчение. Понемногу кровь в суставах начала циркулировать.
Ганя протрезвел, но сохранилась эйфория, когда кажется, что происходящее с тобой не реально, что это какой- то сон, и достаточно проделать над собой усилие, чтобы химеры исчезли. Ганя чувствовал подъем и легкость. Пробовал даже шутить с полицейскими. Особенно забавлял его дежурный коп: громадный, необъятных размеров живот, выпученные глаза. Полицейский смахивал на добродушного медведя.
Сопя и отдуваясь, толстый старательно списал Ганины данные с паспорта моряка. В отдельный пакет уложил извлеченные из его заднего кармана брюк семь долларов.
Отчаянно жестикулируя, Ганя пытался дать понять, что задерживаться ему здесь никак не с руки. Судно может в любой момент уйти. Он здесь останется. А это уже пахнет политическим скандалом. В ответ толстый лишь благодушно покачал головой. Ни слова по-английски он не понимал. Лишь повторял: "Эджент, эджент". Ганя понял, что надо связаться с агентом. И что раньше наступления утра сделать это не представится возможным.
Завершив формальности, толстый вывел Ганю в узкий, длинный коридор.
14
Щурясь от яркого света, Ганя первым делом полез в карман проверить, целы ли сигареты. Обнаружил зажигалку и почти полную пачку "Винстона".
"Жить можно".
Коридор тянется на добрую сотню шагов и заканчивается массивной металлической дверью, увешанной кучей всевозможных замков. По обеим сторонам коридора располагались камеры: небольшие комнаты, забранные толстыми железными прутьями. Камеры имели весьма обжитой вид. Быт постояльцев можно было наблюдать как в телевизоре. Располагались они по пятеро- шестеро. Спали на матрасах, на двухъярусных койках. В одной из камер диктор вещает программу новостей, из другой доносится музыка, поселенцы варят кофе, переругиваются и пересмеиваются, как будто пассажиры спального вагона, отправившиеся в длительное путешествие.
Проходя мимо одного из "купе", Ганя чуть было не споткнулся. Прямо на цементном полу соблазнительно выпятив бедро, в голубых выцветших шортах лежит девица. Проследив за движением ее смуглой грязной муки, Ганя изумился. Просунув руку между прутьев, девица копалась в штанах у парня. Тот блаженно жмурился, время от времени, одаряя девицу благодарной улыбкой. До Гани им не было никакого дела.
Десятый раз, пройдя туда и обратно по коридору, Ганя решился присесть. Самым подходящим местом ему показался матрац, брошенный прямо на полу в коридоре. Он присел, и тут же зашевелились лохмотья. Место оказалось обитаемым. Хозяин матраца свирепо уставился на непрошенного гостя. Внезапное наглое вторжение чужака вызвало гнев бразильца. Но очень скоро он понял, что перед ним иностранец. Более того - русский.
- О, руссо, руссо,- бразилец расплылся в благожелательной улыбке. Был он чрезвычайно худ. Очень черный то ли от природы, то ли от грязи. Под низким лбом притаились близкопосаженные плутоватые глаза. Они познакомились.
Туто немного говорил по-английски, а еще лучше понимал. Злоключения Гани не произвели на него особого впечатления. Случай представился ему совершенно пустяковым. Его лишь удивило, почему Ганя не откупился от полицейских прямо на месте, а дал себя увести в тюрьму. Теперь его вопросом займется лейтенант Рембо, а это, будь, уверен, влетит в копеечку.
- Кто такой Рембо?
- О, увидишь. Возможно утром.
Перспектива торчать до утра в вонючем коридоре Ганю не вдохновляла. Между тем выбирать не приходилось. Оставалось смириться с судьбой. Он поудобнее устроился на матраце. Достал сигареты. Предложил Туто.
Закурили.
Ганю интересуют порядки в тюрьме. Оказалось, камеры в коридоре, нечто вроде СИЗО. Люди парятся в ожидании суда. А настоящая тюрьма начинается за толстой железной дверью, которую Ганя видел в конце коридора. За что упекли самого Туто, Ганя не смог понять. Ему стало ясно, что валяться в коридоре на матраце считается большое привилегией.
Туто имел постоянный доступ к полицейским. Через него осуществлялись все сношения с внешним миром. Он приносил арестантам сигареты, доставлял передачи от родственников, улаживал всевозможные дела. Девица в голубых шортах ублажала клиента тоже не без ведома Туто. Разумеется, не бесплатно. Туто имел свои комиссионные и дал понять Гане, что не откажет ему в покровительстве. Просто так. Бесплатно. "Бразильцы любят русских. Жаль только, что вы развалили Союз, что сказалось и на Бразилии. После этого и здесь дела пошли паршиво."
Ганя не стал спорить. Глаза слипались. Хотелось спать.
15
Разбудил его дикий хохот. Вскочив с матраца, Ганя отчаянно тер глаза, ошалело, наблюдая, как десятки голых мужиков выскакивают из камер. С руганью и смехом выстраиваются вдоль стены коридора. Полицейские тычками подталкивают нерадивых. Ганю тоже запихнули в строй. "Поверка", предположил он.
Среди десятка смуглых обнаженных тел, в своих брюках и майке Ганя выглядел белой вороной. Взгляд Рембо на секунду задержался на нем. Удовлетворившись объяснением толстого полицейского, лейтенант проследовал дальше вдоль строя. Его черная форма, аккуратно пригнанная портупея, кобура, никелированные наручники на боку, дубинка в руке. А главное зеркальные солнцезащитные очки, делали офицера действительно похожим на Рембо. По - всему чувствовалось, что такой не упустит случая пустить в ход дубинку. Властным голосом он отдает распоряжения. Толстый и еще двое полицейских со всех ног бросаются исполнять. Ругань, зуботычины так и сыплются. Звучит новая команда, и сотня арестантов устремляются бегом в банное помещение. На помывку отведены минуты. Надо успеть разобрать тазики. А если повезет - ополоснуться под душем.
Ганя не принимал участия в водной процедуре. И его не беспокоили. Следовательно, его не планируют в постояльцы тюрьмы. Это обнадеживало.
Ганя успокоился. Тревога сменилась любопытством.
Первую партию арестантов также споро загнали в камеры, как и выгнали. За ними последовала вторая партия. И тоже под крик команд, под ударами дубинок. Впрочем, сами бедолаги, казалось, не проявляли никакой озлобленности. Воспринимали происходящее как игру. К тому же после душа в тесных, душных от спертого воздуха камерах должно было дышаться легче.
Улучив момент, Ганя пробрался к медному крану, из которого, как из брандспойта хлестала вода. Умылся по пояс. Затем на влажное тело натянул майку. От пятен запекшейся крови она выглядела безнадежно испорченной. Сам вид этих бурых пятен вверг Ганю в тоскливые размышления. Он вспомнил о событиях прошедшей ночи. Обессмысленной драке. О своих благих намерениях. В результате Ганя приуныл.
Собственное положение начало его тяготить. Идиотизм ситуации заключался в гнетущей неопределенности и в необходимости ждать. Вместо того чтобы быть на судне он должен коротать время в вонючей тюрьме с перспективой самых мрачных для себя последствий. А если филиппинцы потребуют разбирательства. Дадут ход делу? Тогда, неизвестно в какой из камер он займет свое место. Судно не станет дожидаться. Уйдет. Компания спишет на него все издержки. Прощай работа. Конец карьере. И это при том положении, когда все и так неопределенно. В Грузии бушует кризис. Семья останется без куска хлеба.
От такой перспективы Ганя даже застонал.
"Сам виноват. Черт тебя дери, виноват сам". С другой стороны, надо успокоится, взять себя в руки. Вот и Туто признает, что положение не так безнадежно. С полицией можно договориться. Оставалось одно - ждать. Ганя взглянул на часы. Его неизменный "Ориент" показывал девять.
После того как захлопнулась дверь за последним арестантом, в коридоре наступила тишина. Прекратились перебранки. Казалось, узники неволи погрузились в сон. После душа, вероятно, наступил миг блаженства, когда тело дышит и отдыхает от грязи и изнуряющей жары. А то, что будет жарко, Ганя не сомневался. В разгар дня, здесь, в Паранагуа столбик термометра зашкаливает за сорок. И тогда не спасут ни толстые стены тюрьмы, не легкий сквозняк. Бедолаги будут париться как в аду.
Грустные размышления Гани прервал своим появлением Туто. Он по-прежнему легок и приветлив. Бессонная ночь на нем никак не отразилась. Приятели закурили. Туто тут же выложил Гане, что успел переговорить с Рембо. "Понадобятся деньги. Какой суммой ты располагаешь?"
- Проблем нет. Надо лишь добраться до судна. Если полицейские его подвезут и согласятся немножко подождать?"
Туто отрицательно покачал головой. Без денег его отсюда не выпустят.
Ганя задумался. В создавшейся ситуации дело можно было поправить только через агента. С другой стороны, он не помнил название фирмы, которая их обслуживает. И тем более не знал номер телефона. Не помнил даже, как зовут агента: то ли Хуан, то ли Христиан. К тому же, сегодня воскресенье. Можно предположить, что агент отдыхает. Во всяком случае, застать его в конторе будет трудно.
Ганя постарался донести до Туто суть возможных осложнений, "Не беспокойся. Все будет хорошо. Я помогу тебе".
Туто поднялся и направился к двери, за которой скрывалась приемная. После настойчивой дроби кулаком, дверь приоткрылась. Высунулась голова толстого. Переговоры затянулись. Наконец толстый шире приоткрыл дверь и впустил к себе Туто.
Ганя остался один. Наедине со своими мыслями.
Прошло полчаса ожидания. Наконец за дверью послышалась возня, звякнули замки. Ганя напрягся. К своему огорчению Туто он не увидел. Вместо него появилась процессия. В коридор входили люди. Ганя насчитал не меньше десятка мужчин и женщин, серьезных, с каким-то скорбным выражением на лицах. "Родственники или кто?" Некоторые из мужчин были облачены в черные сутаны. В руках одного из них Ганя заметил библию.
Процессия в сопровождении полицейского прошествовала в дальний конец коридора. Толстый, гремя ключами, отпер массивную дверь, за которой, как уже знал Ганя помещались осужденные преступники.
Полицейский впустил процессию, а сам удалился тем же путем, каким пришел.
Ганя не долго терялся в догадках. Люди из миссии представились ему чем-то вроде Армии Спасения. Из любопытства он присоединился к толпе.
16
За дверью, перпендикулярно коридору размещались камеры для настоящих преступников. Признаков комфорта Ганя не обнаружил: голый пол, голые стены. Преступники (их было много) содержались здесь в одиночках. Мрачные своды, гробовая тишина, казалось, люди замурованы здесь заживо. Ганя попытался найти дверь, которая вела бы во двор или в какое - нибудь другое место для прогулок. Глухо. Он попал в настоящие казематы. Солнечный свет никогда в эти камеры не проникал. Может, поэтому заключенные имели бледный, отрешенный вид. От недостатка воздуха, дурной пищи лица их сделались пергаментными. Проступающую бледность не могла скрыть даже смуглая кожа.
Ганя поежился. Мурашки побежали по спине. "Уж лучше прямиком отсюда отправиться в ад, чем попасть в это место".
Разбившись на группы по несколько человек, люди из миссии заняли места у решеток. Приглушенно звучат слова проповеди. Вошедшие раздают арестантам религиозную литературу. Те покорно внимают словам, исповедуются в свою очередь.
Ганя не понимает по - португальски, но смысл происходящего ясен каждому человеку. Арестантам предлагают подумать о спасении души. Покаяться в грехах. Искупить вину молитвами. Обрести свет истины. Оставаться покорным судьбе. А бог - простит.
Ганя поддался нахлынувшим чувствам, и сам чуть не впал в религиозный транс. Вместе со всеми он следовал от одной камеры к другой. Скорбно воздевал очи к небу. Глубокомысленно покачивал головой в такт звучащим словам проповеди. Ему казалось, что его примут за человека из миссии.
Прошло не меньше часа, пока, покончив с богоугодным делом, миссия не отправилась обратным маршрутом в коридор.
Ганя втиснулся в середину группы. Пригнулся, стараясь раствориться среди черных сутан.
Вот и знакомая приемная, в которую его доставили ночью. И толстый полицейский. Стоит, раскорячился. За ним скрывается проем двери, ведущей к солнцу, на свободу. Еще несколько шагов. Рывок. И птичка на воле.
Уже на пороге, огромные ручища полицейского сгребли Ганю и потащили к столу. От былого благодушия толстого не осталось и следа. Он возмущенно вопит. Жестикулирует. Указывает на Ганю напарнику. Тот в свою очередь ухмыляется.
Карманы вывернуты. Часы отняты. Полицейский заставляет Ганю снять ремень и освободить туфли от шнурков. Затем его заталкивают в камеру. За железную дверь с окном - глазком.
"Допрыгался".
Обескураженно Ганя принялся оглядывать свои новые владения. Грязный цементный пол, обшарпанные стены. Параша. Похоже, его одиночество должен будет скрасить тощий дебилоподобный парень, скорчившийся в углу.
Гане ясно, как дважды два, что он в очередной раз свалял дурака. Существовал лишь один шанс из тысячи, что толстый полицейский его не заметит, или что смешней, примет за человека из миссии в его примелькавшихся брюках. Наивно было полагать, что толстый утратит контроль и вот так, запросто, выпустит добычу. С другой стороны, Ганя представил себе реакцию полицейского, если задуманному удалось бы осуществиться. Впрочем, романтический побег сорвался, и теперь неприятные последствия не замедлят.
Ганя в этом был уверен. И от этой мысли ему стало не по себе. Мучительно захотелось курить. Мысленно Ганя себя похвалили за то, что во время шмона исхитрился спрятать зажигалку и остатки сигарет в трусы.
Завидев мятую пачку, тощий в углу зашевелился. Грязная рука с жадностью потянулась. Ганя не возражал. Угостил сигаретой. Дал прикурить.
В отличие от Туто этот худой ему не понравился. "Не хватает еще заразиться туберкулезом". К тому же худой совсем ничего не понимал по-английски. Как только Ганя в этом убедился, он перестал обращать внимание на парня. Опустился на корточки. Задумался.
17
Его охватила апатия. Он уже был готов на любой исход лишь бы выбраться из этой вонючей дыры. Ожидание становилось все более нетерпимым. Ганя встал и принялся мерить шагами комнату. От стены к стене. От окна к двери. Худой не обращал на него никакого внимания. Сидел все в той же позе, скорчившись в углу.
Загромыхала дверь. В камеру вошел полицейский. Ганя встрепенулся. Но дверь перед носом у него тут же захлопнулась. На заплеванном цементном полу остались лежать пластиковые подносы на манер тех, что раздают стюардессы. Впрочем, пища оказалась классом пониже: горстка бобов, пара кружек бразильского чая - мате.
Ганю чуть не стошнило. Худой, напротив, съел две порции. После чего попросил сигарету. От былого богатства оставались две штуки. Ганя честно поделился, а ставшую ненужной пустую пачку смял и выбросил в окно. Через это низкое, забранное толстыми железными прутьями окно, как через амбразуру в камеру косым столбом бьет свет. Видно небо - голубое, пронзительное, каким оно может быть только в Бразилии.
Ганя начал терять представление о времени. От беспрестанной ходьбы ломило ноги. Он присел и уставился бессмысленным взглядом на кончики туфель. Без шнурков туфли утратили форму и имели какой-то сиротский арестантский вид. Хорошие летние туфли тонкой мягкой кожи. Пару лет назад он купил их в Филадельфии в магазине Dillard’s.
Интересно, какими могут быть порядки там, в окружной тюрьме? Ганю эта мысль позабавила. Случись подобное в Штатах - однодневной отсидкой ему не отделаться бы. От янки не откупишься. Их не умаслишь, будь ты президентом судоходной компании.
Впрочем, о порядках в Штатах каждому из экипажа было прекрасно известно. Мало находилось отчаянных, желающих расслабиться. Люди из береговой охраны держали под неусыпным контролем любое судно и поведение экипажей судов, зашедших в территориальные воды Соединенных Штатов. Капитан никогда не знал, когда на судно нагрянет очередная проверка на наркологический или алкогольный контроль. А какой-нибудь мелкой контрабанде и вовсе можно было забыть: икру не один ресторатор не возьмет и даром. Предложить иконы? Тут же тебя заложат полиции. Оставалось единственное - самозабвенно заняться покупками. При невысоких ценах качество товаров неизменно оказывалось высоким.
"Вот и расслабился". Проклиная себя в душе, Ганя рассеянно следил за манипуляциями худого. Неожиданно тот переменил позу. Встал. Взявшись обеими руками за прутья, потянулся и взгромоздился на окно. Видимо за стеной кто-то ждал его появления. После непродолжительных переговоров, худой метнул в окно деньги. Следом в его руке появилась сигаретная пачка. Он спрыгнул на пол и опять забился в угол в прежней позе.
Ганя попросил сигарету.
К удивлению положительной реакции не последовало. Худой жестом дал понять, что за сигарету надо платить. "Вот сучья морда!" Ганя взбесился. "Как курить мои, так бесплатно". Он вывернул карманы и для убедительности похлопал себя по бедрам.
Вся эта буря не произвела на худого ни малейшего впечатления. Грязным, скрученным пальцем он указал на серебряную цепочку, болтающуюся у Гани на шее. Дескать, чендж - сигарета в обмен на цепочку.
От такой наглости у Гани перехватило дыхание. Ему захотелось ударить худого. Удержал - страх за последствия. Для полного удовольствия не хватало еще здесь, в камере затеять драку. Лучше потерпеть.
Ни при каких бы обстоятельствах Ганя не расстался бы со своим крестиком и цепочкой.
В одном из рейсов на том же "Леване" довелось зайти в Хайфу. С экскурсией поехали в Вифлием, в Ерусалим. Святое распятие Ганя окрестил у Гроба Господня. Твердокаменный атеист он переродился. И теперь даже в мыслях не позволял себе кощунствовать. «Бог - все видит».
Ганя поцеловал крестик и повернулся спиной к худому. За дверью слышалась возня. Окошко приоткрылось. Ганя встретился глазами с Туто. "Терпи друг. Осталось недолго. Сообщили агенту. Обещал быть скоро. Есть проблемы?"
Ганя с благодарностью принял сигареты.
18
В нетерпении Ганя курит одну за другой, мерит шагами камеру. Худой встревоженно наблюдает. Дружеский контакт с Туто не остался для него незамеченным. Тараторит, протягивает пачку. Зачем? Гане нет до него никакого дела. Близок час прощания. С этой камерой, с этим идиотом, с полицейским, с Туто, с Бразилией, ставшей для него впервые столь несчастливой.
В приемной Ганю ожидал агент. Знакомый парень. Верно, Кристиан. В день прихода в Паранагуа они познакомились. Ганя передал агенту документы, необходимые для прохождения всех формальностей: судовую роль, декларации, список остатков продуктов, медикаментов, санитарный лист. Агент прекрасно владел английским. Был вежлив и предупредителен к капитану. Но сейчас можно было заключить, что он раздражен.
- Послушай, ты здорово влип. В баре выставили счет. Говорят, ты расколотил посуды на восемьсот долларов.
- Ерунда. Вранье.
- Между тем,, именно такая сумма потребуется, чтобы уладить
дело.
- Пятьсот долларов - тоже хорошие деньги. Скажи им.
Ганя указал на толстого полицейского.
- Этот ничего не решает. Дождемся лейтенанта.
Прошло несколько минут. Наконец, в приемную ввалился Рембо. Шумный, пахнущий одеколоном. Должно быть, только что вернулся из города. Строго прикрикнув на полицейского, он каменно уставился на Ганю. За непроницаемыми стеклами очков глаз было не различить. По жестам и жесткому тону Ганя понял, что должен немедленно снять цепочку и передать Рембо.
Пришлось подчиниться.
Удовлетворенно хмыкнув, Рембо в сопровождении Кристиана направился к себе в кабинет. Ганя остался сидеть на стуле. В приемной наметилось некоторое оживление. Толстый достает из ящика какие-то бумаги. Переговаривается по рации. В помещение входят и уходят новые люди. Получают задания. "Должно быть, пересменка" - подумал Ганя. Никто на него внимания не обращал.
Кристиан вышел и дал понять, чтобы Ганя следовал за ним. Уже за порогом во дворе они закурили.
День - в разгаре. После мертвой серости камеры приятно подставить лицо солнцу.
Ганя узнал белую «Тойоту», в которой его доставили в тюрьму. А «Пежо» - машина агента. По всему видно было, что Кристиан договорился.
- Семьсот долларов, - последняя сумма.
- О'кей, - Ганя согласно кивнул, - только одна просьба. Я не хочу, чтобы увидел капитан.
- Нет проблем.
- И, потом. С собой у меня нет денег. Надо съездить на судно. Электромеханик передаст все, что надо. Я напишу.
Уже в приемной полицейских Ганя взял со стола ручку и лист бумаги. В своей записке он попросил Влада также раздобыть для него чистую сорочку.
19
Пересменка кончилась. Толстого полицейского сменил новый незнакомый сержант. Молча, он извлек из ящика стола Ганины причиндалы: часы, ремень, шнурки от ботинок. Передал из конверта семь долларов и сунул бумагу для подписи. Затем вывел Ганю в знакомый коридор. Дверь за ним захлопнулась.
В коридоре тревога прошла. Тюрьма для него теперь представлялась не страшным местом, в котором можно сгнить заживо, а скорее, как объект для экскурсии. От нечего делать Ганя заглянул в окошко столь счастливо покинутой им камеры. Худой сидел в прежней позе, скорчившись в углу. Оставшиеся сигареты Ганя закинул в окошко. "Кури, гад. Может, добром вспомнишь".
Туто встретил его приветливо. Он был в курсе всего. Искренне радовался, что дело разрешилось. Ганя протянул ему всю оставшуюся наличность: "Бери на сигареты." "Спасибо, друг".
Туто поинтересовался, где его цепочка с крестиком.
- Рембо забрал.
- Плохой человек. Очень плохой человек.
Ганя дал понять, что без цепочки он из тюрьмы шагу не сделает. Туто в сомнении покачал головой. Еще не было случая, чтобы Рембо изменил свой прихоти.
Надо было скоротать время, и Ганя принялся дефилировать по коридору: сто шагов до двери каземата, сто шагов обратно. Вот и знакомый парень, которого вчера ублажала девица. Лежит на матраце голый в одних трусах. Руки раскинуты. От отупляющей жары некуда спрятаться. Работает телевизор. Очередное шоу: чистенькие красивые бразильские дети поют и танцуют под предводительством красавицы ведущей. Кофе, женщины, футбол - национальные достояния. Ганя не мог припомнить хоть одной виденной по телевизору серьезной передачи. Шоу, реклама, мыльные оперы. Зато Би-Би-Си поведало, как на бразильских плантациях работают дети. За гроши. По двенадцать часов.
Ганя не стал продолжать экскурсию. Разглядывать людей, сидящих как звери в клетке, было противно. Подспудно его одолевало чувство вины. Скоро он уйдет. Окажется на свободе. А бедолаги останутся в мучениях, в неизбывной тоске. Только в этом зверинце и начинаешь понимать, что такое свобода.
20
"Прощай, Туто. Прощай, худой. Прощайте, отцы".
В полицейской приемной Ганя пересчитал деньги, привезенные Кристианом. Вышло, как он и просил семьсот долларов. Тут же Ганя облачился в свежую сорочку. Грязную майку он положил в пакет и сразу почувствовал уверенность и облегчение. Казалось, избавившись от майки, он избавился от тюремной грязи, от самой тюрьмы и от всего того, что с нею связано.
Кристиан спешил. В воскресенье его оторвали от семьи. "Теперь возись с этим русским." С Рембо он все уладил. Не оставалось никаких препятствий, чтобы сесть за руль своей машины и, наконец, отвезти парня на судно.
21
Чем больше Ганя упорствовал, тем больше раздражался Кристиан. "О чем он толкует. С ума сошел? Какой еще крестик? Какая цепочка? Инцидент он замял. Остается уносить ноги!"
Сознавая, что он делает очередную глупость, Ганя настаивал.
- Шагу не сделаю. Пусть Рембо вернет, что взял. Для меня это важно, понимаешь?
- Не понимаю. Ты хочешь работу потерять?
- Плевать на работу. Пусть этот гад вернет то, что ему не принадлежит. Я достаточно дал денег и хочу получить свой крестик обратно.
- Этот лейтенант сумасшедший. Он тебя засадит. Ты этого
хочешь?
- Пусть вернет!
Чертыхаясь, Кристиан направился в кабинет Рембо. Дежурный полицейский остался приглядывать за Ганей. Он не мог взять в толк, что еще надо этому русскому. Ганя терпеливо ждал.
Наконец агент вернулся. За ним собственной персоной явился Рембо. Усы топорщатся. Лицо покрыто пятнами. Гневно раздувая ноздри, Рембо тычет Гане пальцем в грудь. Ругается. Затем разражается хохотом. Больно хлопает по плечу и, разжав ладонь, протягивает Гане его крестик и цепочку.
22
По дороге в порт Кристиан молчит. Ганя нервно вздыхает. Жалко денег. Жалко бездарно проведенной ночи. Жалко себя за дурь, за легкомысленный кураж, за свои сорок лет, которые его так ничему и не научили.
Вот и злосчастный "Чемпион". День клонится к вечеру. Персонал выносит столики на веранду. Ганя отвернулся.
Машина забирает вправо, спускается к набережной. Через один поворот он увидит знакомый причал, родное судно.
Ганя целует крестик: что-то будет ....?
Примечания:
Мастер - капитан на судах торгового флота.
Дед - старший механик.
Спарки (искорка) - прозвище судовых радиооператоров.
Суперкарго - лицо, направляемое судовладельцем для контроля за погрузочно-разгрузочными операциями на судне.
Шипчандлер - снабженец в порту прихода.
Агент - представитель судовладельца в порту.
Для лучшего понимания Бразилии, великолепные песни:
https://www.youtube.com/watch?v=dA_p1vHV0oU
Оренбург, 1997 год.