Инженер Демьян Львович (он же Довид Лейбович) Фельдшер, по окончании политехнического института был направлен на работу в город Х. Здесь располагался небольшой завод, и Фельдшер стал его новым директором.
Смеялись рабочие:
- К нам какого-то фельдшера прислали на завод и директором заделали. Послали бы его в больницу или в медпункт, раз он фельдшер.
Однако с первых же шагов своей деятельности новый руководитель показал себя толковым специалистом, а также спокойным, но решительным человеком. Ему на первых порах крепко помог главный инженер завода, пятидесятилетний Алексей Степанович Зонов, он и в коллективе директора во всем поддерживал.
***
Вот какой разговор произошел при их знакомстве.
- А где предыдущий директор? – этот вопрос Фельдшера был самым первым.
Зонов сгорбился, опустил глаза. Молчал.
- Алексей Степанович, вы не слышали моего вопроса?
- Слышал, слышал. Его арестовали как врага народа, - тихо вымолвил Зонов.
- Почему же вас не назначили на его место?
- Я беспартийный.
- Я тоже беспартийный.
- Вас скоро примут в партию. Заставят ... гм ... Директор должен быть в партии. Так положено.
- Вы знаете, как осудили моего предшественника? Десять лет?
- Не знаю. Интересоваться тоже небезопасно.
- Простите.
Фельдшер задумывался еще над тем, кто такие враги народа и почему их так много, хотя в его семье еще никто не пострадал: отец – местечковый портной, мать – домохозяйка, другие дети еще моложе, чем он, Додик.
***
Сам Додик был с детства фанатично предан Советской власти и родной коммунистической партии, которые принесли российским евреям равноправие и всему народу СССР – избавление от эксплуатации. Так его учили в школе, а родители его о политике не разговаривали. Зато он слышал о страшном былом: о черте оседлости, о кантонистах, о погромах, о деле Бейлиса.
- Ну ладно. Не это – главное. Я хотел вас спросить о другом: почему идет в брак такое количество муфт и втулок нового агрегата? Это же ...
- Да-да, это главная беда наша. Новый станок резьбонарезной нам позарез нужен. Наш-то при царе Горохе был сделан, уже разболталось в нем все. Не всегда точное соединение получается, да и взаимозаменяемость, сами понимаете, не выдерживаем. А силой если соединять, как мы пробуем, то не всегда удается. Вот и брак. Из-за него ваш предшественник и пострадал.
- Но вы же пытались получить станок от главка?
- Конечно. Почти добились, да вот ... Не успели ... Виноваты оказались ...
Фельдшер понял. Больше вопросов о бывшем директоре не задавал. В блокнот себе записал: «Срочно – резьбонарезной германский станок».
***
Горисполком сразу же выделил Фельдшеру квартиру, в которую он вселился со своей женой Ларисой, агрономом. Она поступила на работу в сельхозотдел райкома партии: город Х. был районным центром, вокруг него расстилались колхозные и совхозные поля.
Лариса, в отличие от мужа, который был на шесть лет моложе, родилась и выросла в Москве, училась в гимназии, а после революции, одержимая желанием быть ближе к народу, вступила в комсомол, уехала в деревню, участвовала в организации коммуны, ставшей затем колхозом. Родители ее, артисты, были в ужасе, но постепенно примирились с решением единственной дочери. Более того! Они помогли ей поступить в сельскохозяйственную академию имени К.А. Тимирязева, которую она окончила блестяще.
К огорчению родителей, своевольная Лариса снова вернулась в свой колхоз в качестве агронома.
Давид, которого она, как и все его близкие, звала Додиком, был ее вторым мужем: с первым, своим однокурсником, она разошлась, когда он двинулся вверх, оставшись при кафедре в академии.
***
Их встреча произошла на берегу речушки, куда оба пришли искупаться: она из своей деревеньки, а он – из своего местечка, совершив путь в четыре километра. Поплавав вволю, они грелись под солнцем. Каждый – сам по себе.
Из разделяла заросль жесткого кустарника. Вокруг никого не было.
Но вдруг налетели оводы, Лариса закричала, Додик бросился к ней, убивал оводов, отгонял от Ларисы – в то время, как его самого агрессивные насекомые искусали всего. Потом молодые люди, отбиваясь, быстро оделись и убежали. При этом юный рыцарь продолжал защищать женщину, не думая о себе.
***
Оводы отстали, и они остановилась.
- Спасибо, незнакомый мне Дон Кихот, - улыбнулась женщина.
Давид почувствовал, что фигура юной женщины, ее голос, ее улыбка – все это как бы знакомо ему, как бы из какого-то другого существования явилось, все в ней его звало и умиляло.
Она заметила это. Посерьезнела. Стала прощаться. Но он, поддавшись порыву, схватил ее за руку и сказал горячо:
- Не одну тысячу лет ждал я этого свидания. Я сам себя не узнаю. Меня зовут Давид.
- Мальчик, я старше тебя. Я уже была замужем. До свидания.
- Нет, не уходите. Скажите свое имя. Я буду повторять его до новой встречи.
- Да ты поэт! Ты не только храбрый воин ... против оводов.
- Нет, я не поэт, но вы ... ты ... Я ... я полюбил тебя.
- С первого взгляда? И надолго?
- Навсегда.
***
Их взгляды, наконец, встретились. Женщина сказала, вздохнув глубоко.
- Ты мне нравишься, мальчик. Жаль, что ты так молод.
- Со временем я постарею, - воскликнул он.
Она засмеялась. Отвела глаза. Сказала грустно.
- Если ты и в самом деле полюбил меня, то подожди, проверь себя. А я подумаю, что мне с тобой делать. Меня зовут Лариса.
Родители Давида были в ужасе: их сын хочет жениться на нееврейке, да еще старше себя на шесть лет. Но все их усилия отговорить юношу были бесполезны – так же, как и попытки Ларисы отрезвить влюбленного: через год молодые люди поженились. Молодая женщина постепенно вписалась в семью Фельдшеров, к ней привыкли, потом – полюбили.
Родители Ларисы тоже поначалу ужаснулись, но тоже потом привыкли к молодому зятю, полюбили его.
***
Двухлетнюю дочь Лялечку устроили в ясли, куда ее относили то Лариса, то сам Фельдшер. В яслях к ребенку относились заботливо: дочь директора завода, по сути – главного человека в городке! Это радовало молодых супругов.
Они были оба одного роста: не очень высокие. Оба были плотного телосложения. А мужественное лицо Демьяна Львовича, украшенное густыми, черными, как и шевелюра, усами, вполне сочеталось с нежным, веснушчатым лицом рыжекудрой Ларисы Николаевны.
Шел по СССР кроваво и жестоко тысяча девятьсот тридцать седьмой год.
***
Завод получил новый заказ, вызвавший новый порядок работы предприятия: скоростными темпами укрепили ограждение, поставили военизированную охрану, рабочих ознакомили с правилами поведения тружеников оборонного предприятия. Из областного центра прибыла строительная техника, и рядом с действующим заводом начали быстро расти огромные новые корпуса. Начали заливать бетоном фундаменты под прибывающие станки. В зиму главный корпус вошел готовым принять механическое оборудование.
В феврале 1938 года вахтер позвонил секретарше Фельдшера:
- К директору пришел директор. Пропустить?
- Какой директор? Передай ему трубку.
Голос человека был негромок, но басовито уверен.
- Соедините, барышня, с Фельдшером. И побыстрее.
- Соединяю, - растерянно подчинилась девушка властному голосу.
Так пришел новый директор большого будущего завода, в состав которого входили и цеха старого завода. А сам Фельдшер назначался начальником сборочного цеха.
Оба директора понравились друг другу. Фатеев оказался выпускником того же института.
- Вы понимаете, Демьян Львович, какая на нас лежит задача?
- Да, конечно. Война близится. Враг вооружен до зубов.
- Верно. Но об этом положено помалкивать. До поры до времени.
***
Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года Фельдшеру исполнился тридцать один год. Намечался грандиозный пир. Приглашено было много гостей. Радовались дети: шестилетняя Лялечка и трехлетний Ванюша.
Однако праздновать не пришлось.
Утром послышался какой-то незнакомый гул. В небе плыли чужие самолеты. Они не бомбили завод, они летели на восток, куда-то дальше.
Сообщение о нападении гитлеровской Германии на Советский Союз изменило все планы и рушило не одну надежду.
Стало ясно, что советские войска отступают. Радио тоже не скрывало этого.
- Какой дурак расположил завод у самой границы? Его же захватят немцы! – кричал один рабочий.
Его арестовали как паникера.
***
Действительно, до границы было всего ничего. Завод получил приказ срочно подготовить все оборудование к эвакуации. Надлежало также эшелоном отправить в глубокий тыл всех рабочих и инженерно-технический персонал с семьями.
Люди не спали почти: не просто снять станок с бетонного фундамента, куда он вмурован. Да и погрузить на поезд тоже трудно, потому что станок сначала надо довезти до железной дороги, а грузовиков осталось всего четыре.
Радио сообщало о героическом отступлении Красной армии, изматывавшей противника в жестоких боях, а через город уже шли войска советские в обе стороны. Почему в обе? Понять что-либо было невозможно.
На третий день войны завод начали бомбить. По немецким самолетам стреляли зенитные орудия и пулеметы, но краснозвездной авиации все еще не было в советском небе. Это поражало, пугало, злило.
Кое-кто из рабочих был ранен, но никого пока еще не убило.
***
И тут пришло великое горе в семью Фельдшера: «Юнкерс» обстрелял людей, шедших по улице, Лариса, которая вела из детского садика Ванющу, бросилась наземь, накрыв собою ребенка. Пуля попала ей в голову. Она скончалась мгновенно.
Когда муж узнал об этом, он сначала не поверил. Не могла его красивая, его любимая жена, такая молодая и такая хорошая, погибнуть!
Но поняв, что больше нет ее, он не заплакал, не ссутулился. Только зубы сжал до боли.
На похоронах, прошедших быстро и как-то некрасиво, поцеловал ее в лоб, обнял плачущих детей и быстро ушел с кладбища: грузились последние станки. Только ночью, в вагоне, когда все уснули, он позволил себе разразиться беззвучными рыданиями. Жить стало незачем без любимой. Но дети?! Они нуждаются в нем – он обязан вести их по жизни, пока не вырастут ...
***
В уральском городе завод ставили зимой. Людей расселили по квартирам местных жителей. Те понимали ситуацию, многие из них поступили на работу на завод. Вместе с ветеранами предприятия, обмораживаясь, уставая до предела, ставили оборудование, возводили временные здания, кровли на столбах (в ожидании кирпича для стен завод начал работать, станки уже стояли на своих фундаментах).
Возводился новый блок старой электростанции и закладывалась новая, гораздо более мощная.
А из Москвы требовали ускорить, еще сильнее ускорить!!!
Да, рабочие свершили чудо: в декабре завод начал давать продукцию. И в этом была немалая заслуга начальника сборочного цеха, Давида Фельдшера.
***
Времени для ухода за детьми у него не было: с шести утра и до глубокой ночи был на заводе, а то и всю ночь. Поэтому хозяйка квартиры, Лукерья Семеновна, у которой было своих четверо, заботилась и о детях постояльца. Работала она в школе, в двух шагах от дома. И это было удобно для надзора за детьми, для ухода за ними.
Муж пышнотелой красавицы Лукерьи Семеновны воевал. Был он командиром батальона, героем Гражданской войны, человеком храбрым и толковым. Письма его пылали гневом против врага и любовью к Родине. Однако по мере отступления Советской армии они как бы тускнели и приходили все реже.
В январе сорок второго получила женщина известие о гибели мужа при переправе через реку. Она не поверила – и была права. Через некоторое время пришло письмо из госпиталя, которое муж написал левой рукой: правую ему ампутировали. Позднее он сообщил и о том, что осколок из позвоночника ему удалили. Это испугало женщину, мрачные предчувствия ее одолевали.
И не зря: пришла похоронная. На этот раз сомнений быть не могло.
- Держитесь, Лукерья Семеновна, - сказал Фельдшер. – Я понимаю ваше горе и сочувствую, сам потерял любимую жену. Будем помогать друг другу, как сможем. Детей наших надо выращивать и воспитывать, чтобы они нашли свои места в жизни.
Она кивнула.
***
Одетая в черное, женщина перестала улыбаться, стала молчалива. Но забота ее о детях обоих вдовцов не уменьшилась. Трудно было представить себе, как она со всем этим управляется: и тетрадки учеников проверяет, и к урокам готовится, и хозяйство ведет в доме.
Так прошел год. Лукерья Семеновна сняла траур, но оставалась все такой же молчаливой и грустной. Вдова офицера и начальник цеха получали не такие уж плохие пайки, но детям явно не хватало питания. Поэтому высадили много картофеля на поле, купили пополам корову по случаю, сена – тоже.
Стало полегче.
Дети помогали родителям, а в школе были как бы одной командой. Возглавлял команду Андрей, старший сын Лукерьи Семеновны, черноглазый храбрец, отличник учебы и драчун в то же время.
***
Прошел еще один год.
В январе 1944 года завод стал работать на полную мощность. Вступила в строй первая очередь новой электростанции за городом.
Советская армия вела наступательные операции на фронте. Предстоящее поражение Германии теперь уже было ясно всему миру.
В тот вечер Демьян Львович сказал Лукерье Семеновне:
- Я получил известие о том, что мои родители, оставшиеся в оккупации, погибли. И дети, мои братишки и сестра, - тоже. Я танкист, наши с вами дети подросли уже, я подал рапорт в военкомат. Хочу на фронт. Хочу своими руками бить гадов. Потому прошу вас, присмотрите за моими детьми.
- Не понимаю вас, - после некоторого молчания сказала женщина. – Вы же герой войны, я видела, я знаю, как вы выкладывались, чтобы завод поставить. И сейчас ... Ваша работа здесь – это же прямое участие в войне. Зачем вам садиться в танк, если тут не найдется вам замена настоящая? Работайте.
- Я принял решение, - тихо произнес Фельдшер, сжимая кулаки. – Мои родители погибли от рук этих ... этих ... Короче, я должен сам! Сам! Понятно?!
- Понятно, - сказала она.
Тихо плакала, когда муж уснул.
***
Военкомат категорически отказал начальнику сборочного цеха в его просьбе. Его там «не поняли». В горкоме партии его также раскритиковали: как «дезертира с трудового фронта». И тогда он написал самому Сталину.
Ответ пришел быстро: капитан запаса Довид Лейбович Фельдшер выехал в свою часть. Прощаясь, плачущая Лукерья обняла его, потом перекрестила.
- Возвращайтесь с победой! Будем ждать.
Дети стояли рядом с ней. Тут, после слов ее, они все вместе – и родные, и чужие - бросились к отъезжающему, он их всех обнял, поцеловал и попросил вести себя хорошо, учиться как можно лучше и помогать маме.
Потом до него дошло: Лукерья Семеновна – мама не всем детям ...
***
На Зееловских высотах танк майора Фельдшера, возглавлявшего батальон, был подбит, загорелся, танкисты успели выбраться до взрыва, но были контужены. В том числе и командир. О победе узнал он в госпитале.
Написал домой, что скоро вернется.
И в самом деле, через пару недель его выписали. Тут же был он отозван на завод. Встретил приятеля, генерала авиации, и тот помог добраться до Саратова попутным военным самолетом. А там – поезд. Осталось всего ничего. Радость бушевала в душе.
Увы, прибыв на место, он узнал жуткую новость: Лукерья заболела сыпным тифом. Выходил он ее, сумел. Ухаживал, как лучшая няня. Дети ему помогали.
***
Когда выздоровела женщина, когда стала ходить по квартире, а потом и на работу пошла, сказал ей мужчина:
- Я один, и вы одна, Луша. Детям – всем, моим и вашим, - мы нужны оба. Предлагаю соединить наши судьбы. Выходите замуж за меня.
- Что ж, это дело, - просто ответила она. – Мы друг друга уважаем, дети наши дружны, но надо сначала и их спросить. Для них это не будет просто.
На семейном совете сообщение вызвало у детей поначалу молчание. Оба родителя тоже молчали, опустив головы.
Наконец, Андрей, старший сын Лукерьи, который уже говорил баритоном, правда, временами ломающимся, сказал:
- Мы тут все друг другу не чужие. Лучше уж вы между собой поженитесь, чем каждый из вас кого-то чужого в дом приведет, Не знаю, как другие, а я – «за».
Другие тоже были «за». Хотя и без особого энтузиазма.
***
Несколько дней молодожены спали врозь. Стеснялись детей. Потом однажды жена сказала мужу:
- Раз уж поженились, то спать надо вместе. А то – нехорошо как-то.
И они стали спать вместе.
Их первое сближение было не в первую ночь: боялись скрипа пружин. На заводе сделали крепкий деревянный щит по чертежу супруга, поэтому скрипа не было, хотя первая их ночь оказалась неожиданно бурной, страстной, бессонной.
К новому положению постепенно все привыкли.
***
Время шло. Самое удивительное, что своих покойных супругов и Давид, и Луша помнили все с тою же любовью, что и при их жизни, но в то же время и друг друга любили все сильнее.
Подрастали дети, уходили на свою собственную дорогу, дом пустел. Осталась с родителями только младшенькая, общая доченька, Светлана.
Светленькая, голубоглазая, нежная, улыбчивая, она всем окружающим нравилась, и ее многие называли ангелочком.
Вот из-за своего ангелочка и погибла Луша. Светочка перебегала дорогу перед грузовым автомобилем. Мать кинулась к ней, схватила и подняла высоко. Тормозящий грузовик ударил женщину, девочка упала в кузов на мягкий груз, а мать ее с переломленным позвоночником попала в больницу, где и скончалась.
Фельдшер окаменел, узнав об этом. Похоронив жену, поклялся больше никогда не жениться. Всю жизнь посвятить дочери, которая, падая в кузов грузовика, ударилась о ящик ногой, получила серьезную травму и охромела.
***
Он сдерживал клятву не один год. Он добился приема у знаменитого хирурга Илизарова, который сумел вернуть к норме хромую ножку Светланы.
Он утешал и выручал ее, когда у нее в первой семье возник разлад, поддержал дочь в дни ее ухода от первого мужа, которому она не простила супружеской измены.
Когда тридцатисемилетняя красавица Светлана вышла замуж за израильского бизнесмена и предложила отцу уехать вместе с ней на историческую родину, он, недолго поколебавшись, согласился. Все дети устроили свою жизнь и не нуждались в его помощи. Они теперь сами нет-нет да помогали ему хитро и не настойчиво. Пытались даже женить его, но он злился и отвергал любые варианты. Хотя бывали у него кратковременные связи: живой ведь человек ...
***
Роскошная вилла, где Давиду выделили большую комнату с отдельным санитарным узлом, располагалась на довольно тихой улице красивого города Р.
Двор площадью в несколько дунамов (дунам – площадь в 1000 кв. метров -автор) был обнесен бетонным забором. Стерегли двор и расположенный в глубине его дом три злобных ротвейлера. Был и телохранитель у хозяина.
Во дворе - бассейн, беседки, павильон для приема гостей и спортплощадка.
Вход через калитку был возможен только после набора секретного кода.
В гараже, открывающемся поднятием жалюзи, стояли три автомобиля дорогих марок: для хозяина, для Светочки, для хозяйственных нужд (на нем ездила прислуга: дворецкий, горничные, повара).
Скучно было Давиду на первых порах: иврит давался с трудом, знакомых не было, передачи телевизионные надоедали быстро. Зять купил ему компьютер, научил пользоваться. Бродя по Интернету, Давид мог убить пару часов, потом и это ему надоедало.
***
Однажды вечером он проходил мимо синагоги. Выбежал человек в кипе и крикнул:
- Еврей, заходи к нам. Нет миньяна (минимума в десять человек - автор), не можем начать молитву!
Давид вошел.
Ему надели на голову кипу (ермолку – автор), дали молитвенник.
Он взял его в руки, но не знал, что с ним делать. Тогда подсел к нему его сверстник и спросил на идише:
- Ты никогда не ходил в синагогу?
Давид пожал плечами.
- Не смущайся, я тебе помогу, - сказал сосед. – Меня зовут Моше.
Он то и дело показывал Давиду соответствующую строку, улыбался ему. Когда молитву пели, Давид пытался подтягивать. Время шло, молитва Минха кончилась. Наступил перерыв перед молитвой Маарив.
- Ты можешь идти, - сказал один из прихожан синагоги.
- Не гони его, - произнес на идише Моше. – Может быть, он не хочет уходить.
- Ты прав, друг мой, - на идише ответил тот.
Так познакомился репатриант с Моше Кляйнбургом.
***
После молитвы Кляйнбург пригласил к себе домой Давида. Жил Моше рядом с синагогой в небольшом четырехкомнатном доме. Двор его был мал, не больше половины дунама, но там росли три больших дерева грейпфрута и два инжира.
Жена Моше, полная женщина с крашеными рыжими волосами, стала их угощать. Это была кухня! Гость не стал стесняться, с удовольствием ел блюда, которые помнил с детства: салаты, в том числе и его любимый «Оливье», свекольник, кисло-сладкое жаркое, кугель (бабка, обычно из вермишели –автор). Все было вкусно, гораздо вкуснее, чем изысканные блюда на вилле.
Кляйнбург стал на идише рассказывать о своем прошлом: о детстве в Варшаве, о юности в Советском Союзе, об участии во Второй мировой войне ...
- Ты можешь говорить по-русски ради гостя? – спросила его супруга на чистом русском языке без примеси какого-либо акцента.
- У вас отличный русский язык, - ахнул гость.
- Еще бы, я окончила советский литфак, - засмеялась она. – Меня зовут Рахель. В девичестве – Катя Иванова. Прошла гиюр (гиюр - длительная и сложная процедура перехода в иудаизм - автор) в Израиле.
***
В это время в салон вошла другая женщина. Она была моложе хозяйки, но очень на нее похожа.
- Знакомьтесь, моя сестра Лея, бывшая Вера Иванова, - сказала Рахель. – К сожалению, вдова. Ее муж, Шломо Кляйнбург, погиб во время одной военной операции. Герой был ...
- Здравствуйте, - сказала Лея негромко.
Голос ее до боли напомнил Давиду голос Луши. Да и лицо была похоже на Лушино. В отличие от сестры она не красила волосы. Они были седые с заметными следами былой каштановости.
- Ну, придете еще раз в нашу синагогу? – спросил Моше, прощаясь, на русском, хотя и с сильным акцентом.
- Нет, Моше. Спасибо за прекрасное угощение, за Вашу заботу обо мне. Но я атеист. И вряд ли когда-нибудь обращусь к вере. Извините.
- Извиняю. А вот к вере не мешало бы обратиться. Подумайте об этом. Но если и не обратитесь, то все равно приходите в гости. Мы будем рады.
***
- Здравствуйте, Давид! – окликнул его женский голос.
В супермаркете было множество людей. Он среди них и не заметил Лею. Она же узнала его и улыбалась ему открыто и дружественно.
- Лея! Здравствуйте! – отозвался он радостно. – А я тут никак не могу найти секцию, где есть кошельки. Или их вообще не бывает в супере?
- Да мы же стоим около этой секции, - засмеялась Лея.
Она смеялась так же, как его первая жена Лариса. Абсолютно так же.
Давид побледнел.
- Что с вами? – обеспокоенно заметила Лея его состояние. – Вам плохо?
Он не сразу ответил.
- Извините. Я кое-что вспомнил. Из дальнего прошлого.
- А я испугалась за вас. В нашем возрасте надо думать прежде всего о здоровье, а потом уже ...
- Спасибо, со мной все в порядке.
- Вы хотели купить кошелек. Попробую вам помочь в выборе.
***
Кошелек нашли самый подходящий. Потом заметили, что оба голодны. Подошли к кафе, их тут несколько было, Лея знала, какое – лучше. Выпили кофе, что-то съели, но каждый был взволнован. Чем же?
- Вы знаете, вы похожи на моего покойного мужа, - сказала вдруг Лея. – Нет, не чертами лица, не фигурой ... В вас ... В вас есть какое-то общее сходство с ним. Улыбка, жесты, говор. Он ведь тоже был из Советского Союза ... Он был герой и там, и здесь ... Я так его любила!
Слезы выступили на глазах ее. Она улыбнулась печально.
- Простите.
- Мне не за что прощать вас. Я вас понимаю. Я сам ...
Наступило молчание.
Потом он проводил Лею до ее дома. Но заходить не стал.
***
Прошло еще полмесяца. И снова они встретились. И снова в супермаркете. На этот раз Давид увидел ее и окликнул. Оба обрадовались. Продолжали делать свои покупки вместе. На этот раз, проводив Лею, он согласился войти.
Снова наслаждался настоящей еврейской кухней. Говорили о разных вещах, но взгляды Леи и Давида то и дело встречались как бы ненароком. И теплели при этом.
Потом она пошла провожать его, несмотря на его протесты. Взяла его под руку. На этот раз они говорили о литературе. И оказалось, что их вкусы совпадают: оба любят Лермонтова и Чехова, Драйзера и Бальзака. И во многом другом за время беседы оказались они единомышленниками.
Он пригласил ее войти. Она отказалась.
- Я не люблю вилл. Извините.
***
И тогда он пошел провожать ее. Она не отказывалась. Прощаясь, он как-то незаметно для себя самого задержал ее руку в своей руке. Она не возражала. И тогда Давид ее поцеловал. И она ему ответила. И еще, и еще целовал он ее, и еще, и еще она ему отвечала. И прижалась к нему – и замерли оба. Ибо настал момент выяснения истины: куда они идут?
И понял Фельдшер, что пришла пора нарушить свою клятву одиночества: рядом с ним женщина, которая – одна на свете – может стать ему подругой. Скрасить поздние дни его. Ибо послана она ему самою Судьбою.
***
Но тревога в его сердце ворвалась набатным звоном, воем сирены, громом грозовым:
- Лея, две мои жены погибли от трагического случая. Вы мне нравитесь. Очень. Но я боюсь стать для вас Черным Вдовцом. Я за вас боюсь. Хотя мне ясно, что в душе моей пробудилось чувство, на которое уже не надеялся.
- Я не суеверна, Давид. И вообще – человек не вечен. Никто не знает, когда и как уйдет из этого мира. И хорошо, что не знает. Давид, вы тоже мне нравитесь. Я бы хотела стать именно вашей подругой. Я так одинока, Давид ... Но лучше оставаться до конца одинокой, чем быть с нелюбимым. А вас я ... Вас ... Вы мне так близки! Так! Давид!
Она бросилась ему на шею – и оба плакали, и оба смеялись, и оба целовали друг друга ...
26 декабря 2011 года.