Белая герань

 
              Тишина разбилась и рухнула тысячей легких пенопластовых осколков. Осколки закатились в углы, запутались в складках оконного занавеса. Пространство комнаты наполнилось заполошным звуком  искусственной музыки, до неузнаваемости исказившей известный американский регтайм. Хозяйка мобильника,  торопливо нажала на кнопку вызова, тщетно пытаясь вернуть благостную тишину.               

-  Мариночка, только не отвечай сразу отказом, умоляю, выслушай меня. В общем, так. До Сочи у нас целая неделя, -  голос Раздольского выражал смесь ликования и нетерпения. 
- Не выслушаю. Я намерена отдыхать и только отдыхать.
- Ну, прошу тебя, Маринчик. Ну, пожалуйста, послушай папочку.

Что он себе позволяет этот молокосос? Возомнил себя великим импресарио. Дягилев непризнанный.
- Нас приглашают на Урал. Всего один концерт. У них там намечается какая-то грандиозная тусовка. Всего один концерт, - торопливо повторил Раздольский и его голос  потерял привычные приятные обертоны, став противно плоским  и крикливым.

- Пообещали…, - он сделал паузу, и с придыханием назвал сумму.
- Доченька, это не в рублях. В зеленых листиках. И не за концерт, а каждому.  Условие, правда, есть. Привезти горяченьких звездочек. Остывающих не хотят. Ты же знаешь, Провинция – очень музыкальный город.

         Еще бы не знать. Именно в этом городе Марина начала свою сценическую карьеру, окончив престижный  музыкальный вуз. Работала  в оперном  театре. Потом получила приглашение в Москву. В столичном театре, вопреки опасениям, приняли хорошо. Но надо было  устраивать быт:  иметь собственное жилье и прочие необходимые для достойного существования блага. Разовые выступления на эстраде приносили быстрый доход, и она стала все чаще принимать выгодные приглашения. А потом  сложилось так, что из театра пришлось уйти.
 
Четыре года не была в Провинции.
Четыре года это много или мало? Если измерять количеством событий происшедших за это время, то много. А, если…
- Я подумаю.
- Доченька, думать некогда.
- Беру час на раздумья. И сколько раз вам  повторять? Не называйте меня доченькой.
- Больше не буду. Пока. Через полчаса позвоню.

- И  деньги не лишние, - думала Марина,…и отдохнуть бы надо. Гастроли, а на артистическом сленге банальный «чес», утомили бесконечными переездами из города в город, однообразием происходящего.
 
Так рвалась в Москву. Просто поваляться на диване, пошелестеть газетами. Почитать об интригах из собственной жизни. Узнать,  кто оказался ее избранником в очередной раз?   
На самом - то деле в ее жизни было гораздо больше рутинного, суетливо- беспокойного,  нежели можно было представить, начитавшись прессы определенного колера.

Она усмехнулась, подумав о том,  что бы отдали циничные журналюги, позволь она им покопаться в своей душе.  Как бы они могли описать ее  чувства? Как можно, например, достоверно, без фальши описать тоску? И что с ней делать? Вот за рецепт избавления от этого чувства, Марина, много бы отдала.

 - Интересно, кого Раздольский еще пригласил?
               Вот так всегда. Невозможно ни на чем сосредоточиться. Подумать о жизни. О чем - то важном. О чем? Это важное все ускользало и никак не хотело приобретать вразумительные очертания. Но ведь все так хорошо. Она  успешно выступила на престижном  европейском конкурсе. Лет пять назад  все прочили ей большое будущее. Вот оно наступило.  Может быть, все же принять приглашение? Поехать в Провинцию?
 Пусть все завистники, оставшиеся позади неудачники, увидят, чего она достигла.  Как она потрясающе раскованна, элегантна, динамична на сцене.  Пусть раскошелятся на ее заоблачно дорогое выступление. Пусть почувствуют, чего она стоит. Оперная певица! Да кто ее знал тогда?  Кучка профессиональных музыкантов, да любителей «не от мира сего».

             Бог знает, каким трудом доставались эти оперные партии, которые всегда надо петь живьем. Нет, конечно, она и сейчас не поет под фанеру. Ну, только иногда, там, где публика не особенно притязательна из-за дефицита зрелищ, а перед требовательным зрителем, боже упаси. Что касается признательности зрителей, выраженной в аплодисментах и цветах, то на эстраде этого удовольствия гораздо больше.

             Марина позволила себе развлечься тем, что начала вспоминать, где и какие цветы ей преподносили поклонники. В начале  артистической карьеры это необычайно радовало.  Она ревностно отслеживала, много ли цветов. Какие корзины. Розы, гладиолусы, хризантемы. Была и герань. Она так удивилась, увидев среди роскошных, причудливо упакованных букетов простенькие белые лепестки. Это Вадим тогда принес. Скрипач из театрального оркестра.  Она расставила букеты в вазы.  Дорогие цветы скоро  увяли, а герань стояла и стояла, пока не дала корешки. Вроде бы даже кто-то пересадил ее в горшок с землей.

            Отдохнуть так хочется. А еще ведь Рыжая Бестия на свадьбу пригласила. Уже и платье для этого случая заказано шикарное. И потом, Крутошин надеется, что она там будет. Если она не появится, он может разозлиться.  Ну и что, пусть злится. Больше любить будет. Пусть пострадает. Никуда не денется. Может, не стоило принимать от него такие дорогие подарки?  Но ведь до чего настойчив. Подавляюще настойчив и самонадеян. «Я превращу твою жизнь в сказку», - заявил он, едва они успели познакомиться. И теперь каждый раз, преподнося ей очередной подарок, назойливо припевает: «Мы рождены, что б сказку сделать былью…».

           Может сдаться этому великому сказочнику?  Как Рыжая  своему сдалась. Пока не поздно принять его предложение и стать замужней дамой. Самое главное, что он не против ее карьеры. И дети не помешают. Мамки – няньки, гувернантки обеспечены. На все соглашается, только бы я стала его собственностью. А как же? Все давно куплено, только звездной жены не хватает.
А чувства? Чувства, в общем – то субстанция невидимая. И, потом, он же любит. Этого достаточно. 

           Возможно и тоска, так досаждающая последнее время, пройдет?  Пустота заполнится, и жизнь будет по-настоящему счастливой. Мадам Крутошина!?  Ерунда, фамилию она оставит свою. Так. Но об этом потом. Сейчас надо решать ехать ли на Урал? По всему выходит - не надо туда ехать. Деньги не главное. «Не поеду», - подумала Марина, хватая заливающийся регтаймом мобильник.
        - Я вам не доченька. Да. Да. Я согласна.

               Четыре года много или мало? Для города оказалось много, судя по тому, как все изменилось. Огромные магазины с эскалаторами и лифтами внутри, центральная улица сверкает витринами брэндовых бутиков. Театр тоже реконструирован. Новый, явно дорогой  пристрой, элегантно скромен, и кажется, создан лишь для того, чтобы уважительно подчеркнуть достоинства старой архитектуры.

                Концертный зал, где проходит выступление, тоже хорош. Даже даст фору некоторым столичным площадкам. Зрителей много, а зал спроектирован так, что видно глаза каждого. А какая акустика! Как потрясающе звучит ее голос, сопровождаемый божественной музыкой.

           Марина, чувственно ощущая каждый полутон, опускается в нижний регистр. Здесь ее поджидает виолончель. Их унисон звучит мощным сильным ручьем.  Как хороши эти влажные и сочные нижние ноты, похожие на лепестки трепетного цветка. Но пора разлучаться.  Виолончель останется лишь легкой тенью, ведущего мелодию голоса.

         Марина сделала мощный вдох, еще раз с наслаждением коснулась бархатных лепестков, и мягким толчком отправила голос на волю. Он послушно и легко устремился ввысь, ликующе и страстно завис над не смеющим перевести дыхание залом. Несколько секунд трепетно  звенит тонкая натянутая струна, бередя душу  и не оставляя надежды на покой.

           - Не больше часа на интервью. С бывшими коллегами ужин - не больше двух часов,       - Марина торопливо, тоном, не предполагающим возражений, скорректировала дальнейший план пребывания в городе и попросила администратора оставить ее одну.

          Цветы, визитки, записки, приглашения. Нетерпеливо перебрала разноцветную горку картонок. Настроение падало. Только этого не хватало. А чего она ждала? Надо приводиться в порядок.  Приняла душ. Пригласила парикмахера. И посвежевшая, в скромном элегантном костюмчике спустилась вниз, где ее ждала машина.

 
             Стол накрыли в большой гримерной. Одноразовые стаканчики.
Хлеб на бумажной салфетке. Как будто никуда и не уезжала. Странно, ей действительно все так рады? Марина незаметно оглядела присутствующих. Меццо-сопрано Елена Грибоедина, само дружелюбие. В глазах бывшей главной соперницы приветливая заинтересованность. Непревзойденная актриса, с характером редкой дурноты и истеричка.    Прыщавый тенор Кульков, безобидно глупый и наигранно манерный, обладатель абсолютного слуха и голоса редчайшей красоты.

 Не имеющая возраста, гримерша Людочка, «ваяющая» кульковское лицо к каждому спектаклю так мастерски, что шарм  красавца-серцееда уже много лет  неизменно  волнует сердца зрительниц всех возрастов, а зрители-мужчины затаенно комплексуют перед совершенством кульковской красоты.  Приме  Болохоновой пора худеть. Добрейший гобоист Жора – ветеран театрального оркестра. Молодой флейтист из новеньких. Из струнной группы никого…

- Струнники на репетиции, - цепляя  Марину масляными глазками, сообщает Кульков. И внезапно становится тихо.  Вот оно что? Публика ждет маленького спектакля. Сюжет - любовь известной певицы и скромного оркестранта. Ну да, давно ли богемная братия трепетно «переживала» по поводу их связи с Вадимом? Спектакль, нарушив жанр, оборвался на самом интересном месте, внезапным расставанием героев.
А нынешние обстоятельства сулили продолжение: развязку или следующий акт. 
 
- Ну, здравствуй, соловей-разбойник. Прилетел, спел, и всех разметал по сторонам.

- Здравствуй, Властелин смычка. Ты был на концерте?

- Был. Потрясающе. Это тебе. - И он, лукаво улыбаясь, протянул ей цветок.  Незатейливая шапочка круглых матово-белых  лепестков на тоненьком стебле.

- Герань, - усмехнулась Марина, - Опять с какого-то  подоконника стащил?

- Представь. Хотя, раньше поиски такого чуда были гораздо проще. Все было проще… Помнишь?

- Помню. А давай завтра посидим в нашем кафе на набережной.

- Разве ты завтра не улетаешь?

- Нет, - отважно соврала Марина, одновременно соображая, что скажет Раздольскому, - У меня еще кое-какие дела с утра. И до следующего рейса я свободна. Почти сутки.

- Я тоже отложу все дела. Но только «наше» кафе, к сожалению, превратилось в неприглядную пивнушку, как и все прочие заведения на набережной. Мы посидим в ресторане.

- Нет, -  заупрямилась Марина.  Там было хорошо.

- Вот поэтому мы поступим мудро, отправившись в другое место. Не стоит возвращаться туда, где  было хорошо.

              Марина не могла заснуть после пережитого дня, так щедро одарившего ее множеством событий. А выспаться необходимо. Ведь теперь неизвестно, когда она снова вырвется в Провинцию.  Надо, чтобы Вадим  запомнил ее цветущей и неотразимой. Спать, спать.

Интересно, как она ему показалась? Уверенная, красивая, столичная.  Ничего не спросил. Никаких воспоминаний, упреков по-поводу того, что она тогда уехала и постепенно  свела на нет их отношения. Спать. Спать.

О том, что она уезжает в столицу надолго, а может быть и навсегда, они заговорили только на вокзале, куда он приехал ее проводить.

- У тебя все получится. Ты талантлива и не ленива. Все сложится, как ты мечтаешь.

- Ты говоришь со мной так, как будто прощаешься. У нас множество вариантов, чтобы быть вместе. Ей очень хотелось сказать тогда, что он так и просидит все жизнь в оркестровой яме. Что страсть к музыке можно утолить, слушая исполнение других. А заниматься надо делом, которое может обеспечить безбедную жизнь.
Но разговоры на подобную тему каждый раз растворялись в его неуемном остроумии и теряли свою актуальность и значимость.
Если бы он тогда сказал ей одно слово: «Останься». Почему он не сказал? Знал, что она не останется?... Спать. Спать.

            Всю весну и лето они были вместе. Какой подъем  был творческий. Она знала, что он рядом и слышит, как она поет. И от сознания, что она нравится, любима, что ею восхищается мужчина, умный, прекрасный, тонкий, умеющий ценить искусство, все получалось у нее легко и красиво. Летом, на гастролях в Испании, они почти не спали. Ночью тайком убегали на море.  Хотя «главный» приказал всем ложиться спать не позднее одиннадцати. Эти короткие ночные купания были сладким запретным плодом.

Общая тайна еще больше сблизила их.  Зачем она украла у себя эти четыре года? Ради чего?  Слава. Деньги. А на противоположной чаше весов ее чувства,  любимый человек. Звонить немедленно, сейчас. Просить прощения за украденные дни их общей жизни. Сказать, что любит по-прежнему. Что дороже не было, нет, и не будет никого на свете.

Марина вскочила с кровати. Нервно дернула оконный занавес. Внизу, расцвеченный огнями мирно спал знакомый город. Включила светильник, отыскала трубку и начала набирать номер, который преданно хранила ее память, прежде никогда не навязывая занятому важными делами  сознанию.

Нажала на «сброс», не набрав номер до конца. Что она знает о его  настоящей жизни? Может быть, сейчас на его плече мирно спит его любимая женщина?  Нет, не может быть…он все еще любит ее, только ее. Она видела сегодня его глаза. И потом, эта странная герань…Странная? Да просто с нее когда-то все началось. Разве это не признание? Дождаться утра. А теперь спать, спать.

           Коротко отстояв в перепалке с Раздольским свои права, внутренне готовая к другой жизни, в которой ему уже не будет места, Марина успокоилась и стала ждать звонка от Вадима.

Она знала, что у Вадима обязательно будет какой-нибудь план. Он не относился к тем мужчинам, которые под видом корректной уступчивости, предоставляли   женщине самой выбрать вид развлечения. Он не говорил:  давай перекусим. У него ничего не было  временного. Он жил сию минуту, сейчас и делал это с наслаждением.  Даже  номер в дешевой гостинице, где они прежде жили на гастролях, становился в его присутствии  уютным и даже стильным.  И сейчас, стоило услышать его голос в телефонной трубке, как  знакомая волна счастливого бытия растворила все недовольства, переживания и тоску.

- Сейчас у нас легкий завтрак - маленькая «увертюра» нашего необыкновенного дня. Потом мы отправимся по святым местам. «Разработка» подведет нас к главной теме - основному ужину в ресторане отеля, где ты живешь. Лейтмотив - наши общие приятные воспоминания. Что будет в «репризе»? Это тайна не известная ни тебе, ни мне. Но по всем канонам трехчастной формы  она  будет аллегро, оживленной, радостной и… ха-ха…жизнеутверждающей. Принимаешь?
- Для начала согласна на увертюру. Ужасно есть хочется.

            Каким достойным становится все, к чему прикасаются его руки? Всего лишь скромная, не очень новая девятка.
 А она чувствует себя в ней королевой. Китайский ресторанчик средней руки.
 Здесь  хорошо, и тоже от его присутствия.

Потом поездка по «святым» местам, известным только им одним.
- Помнишь, как нас застал дождь, и мы прятались под этим деревом?

- А ты помнишь, как здесь мы целовались, потом бежали за последним трамваем, и нас подвез какой-то толстый дядька на «Жигулях»?
 
- А потом мы до центра шли пешком.

- А вот и наша лестница. – Марина выжидающе - лукаво посмотрела на Вадима. На седьмой ступеньке этой лестницы они всегда останавливались, и Вадим целовал ее.

- Раз, два, три…, - отсчитав до заветной семерки, Марина остановилась.

- Восемь, девять, - продолжил счет Вадим, поднявшись на одну ступеньку выше.  Повернулся  к Марине, кончиками пальцев прикоснулся к ее подбородку, нежно привлек к себе и поцеловал.

- Ты ничего не ешь?
- Я не голодна. Сама удивляюсь, весь день гуляла, а есть не хочется. Давай заберем что-нибудь ко мне в номер, и там я может быть поем. Почему-то на нас все время обращают внимание окружающие.

- Узнают тебя. Спасибо, что никто не просит автографа.

- Нет, даже в Москве меня редко узнают. Я на сцене совсем другая. Может быть тебя?…Ты женат?

- Нет. Я много работаю. Театр. Я теперь ассистент дирижера. Езжу на стажировки. Преподаю в училище. В моей жизни все стабильно, медленно и горизонтально. А ты  движешься быстро и вертикально, - он посмотрел вверх.

- Ты посмотрел в потолок, Вадим.

- Я посмотрел в сторону вершины, к которой ты стремишься.

          Заказанная в номер еда и шампанское так и остались не тронутыми.
Оставшись наедине, мужчина и женщина, тотчас же оказались в объятиях друг друга.
Вечное, беспощадное ко всему земному время вдруг остановилось, безмятежно растянулось где-то на просторах вселенной и ненадолго забыло об их существовании. Казалось, что так было, есть, и будет всегда.
 
Вадим не остался до утра.
- Меня никто не ждет. Просто я  привык просыпаться утром в своей постели, - ответил он на ее немой вопрос.

- Ты целуешь меня в лоб, как будто прощаешься навсегда? Приезжай меня проводить утром.

- Зачем? Разве мы плохо провели время? И, потом, это уже было…

-  Теперь будет по-другому. Мы не будем ни о чем говорить…Все пустое… Ты просто скажешь мне одно слово: «Останься».
 И я останусь.

             Рейс немного  задержался. Но Марину это обстоятельство не раздражало. Она внимательно вглядывалась в каждый подъезжавший к зданию аэропорта автомобиль. Она все еще смотрела с надеждой в окно иллюминатора, хотя самолет уже включил двигатели, набрал скорость и  оторвался от земли. И только когда  в круглом оконце показались похожие на нетронутый снег облака, Марина открыла сумочку, ища платок, чтобы утереть нахлынувшие слезы. Рука нащупала  сломанный стебелек с мятыми засохшими лепестками.

- Надо было поставить в воду, появились бы корешки, - подумала Марина, глядя в круглое окно, за которым ослепительно ярко светило ничем не замутненное радостное солнце.