Новость принес мне другой Хватов десятник по прозвищу Сорока, и я ему сразу не поверил: чтобы Хвата убили мечом, быть того не может! Сорока повел меня смотреть. Лучше б я его таким не видел. Порубленным, с запрокинутым серым лицом, постаревшим и как-то сжавшимся. Но я его увидел, и сразу, раз и навсегда понял – моя вина. Я оставил строй, как под Словенском, увлек за собой бойцов, не меньше двух десятков и из-за этого, из-за никому не нужных ворот никому не нужной, горящей крепости погиб наш Хват. Погиб мой друг, единственный на всю жизнь. А самое главное, самое обидное, что на мне самом не было ни одной царапины!
Я вернулся к костру. Сидел, глядя на огонь. Черная, липкая, душная тьма разливалась по моим венам. Кто-то подошел, положил руку на мое плечо, я вскинулся на него совершенно по-волчьи. Снова остался один. Нет больше Веллихен. Пропал Акер. Погиб Ольрик. Теперь ушел Хват.
Сдохнуть! Сдохнуть мне, проклятому!
По ту сторону огня сидел человек. На меня не глядел, ковырял угли хворостиной, хмурился, молчал. А когда заговорил, я узнал в нем князя. Говорил он неспешно, будто через силу, и я услышал от него простую историю, немудреную повесть о воине и господине, которые выросли вместе, прошли через потери, познали дружбу, что ближе братства и дороже золота. Я услышал о том, как Хват вынес на руках с поля боя князева сына, да не донес его живым, и князь не успел с ним проститься. Князь сказал, что именно Хват выкупил меня из плена, о чем я уже догадался и раньше, без него, так же как и о том, что был Хват вечным моим заступником. Если б я только мог вернуть прошедший день, пусть ценою собственной жизни, о боги, я и на шаг бы от него не отошел! Стал бы по его правую руку, перекрыл бы его щит моим и мухе не дал бы пролететь рядом с моим другом. Это так просто, Хват, идти с тобою в бой, так радостно.
Я все молчал, не в силах произнести ни слова, но князь говорил как будто сам с собой, на меня даже и не глядел. А потом встал и так же, глядя в огонь, проговорил: "Вот еще что, Хендер. За ворота тебе особое спасибо. Не взять бы нам Дубровку, если б ты не удержал ворот. За это хочу, чтобы ты взял себе Хватову кольчугу. Знаю, он пожелал бы того же. Сейчас велю тебе ее принести."
Кольчугу принесли только утром, отмытой от крови и до блеска начищенной. Превосходной франкской работы, с резными пластинами на груди, она представляла собой целое состояние. За нее можно было, пожалуй, купить ладью, может поменьше, чем Веллихен, но такую, как Лада, запросто. Я был одновременно заворожен и пристыжен ее великолепием. Я вспомнил, что и сам Хват всегда носил коричневую, до середины бедра тунику поверх кольчуги и решил последовать его примеру. Тяжесть кольчуги была для меня непривычна, но как-будто даже приятна, словно кто-то положил мне на плечи сильные руки.
Мы возвращались в Словенск и вели в поводу потерявших своих всадников коней. За нашей спиной догорала русичская крепость, и черный дым стелился над высохшей землей. Мы возвращались домой, к изгибу мутной реки, к городу на холме, к тихому шепоту ласковой подавальщицы: "Хендарушка, ты сам не знаешь какой ты..."
Мы возвращались осиротевшими.
Как-то мы пережили несытую зиму. От города никто не умирал, покупали зерно у торговцев, развозили по деревням и крепостям. К Словенску потянулись люди, в основном из разоренных южных деревень, и за стенами города вскоре вырос другой город, недобрый и неспокойный. Дружина тоже выросла вдвое против прежней, причем набрали туда людей удивительно бестолковых и наглых, так что морды бить приходилось каждый день.
Князя я видел редко. Военными делами он не занимался, водился с людьми по виду мастеровыми, и как только стаял снет повсюду пошло стрительство, а на реке затеяли набережную, вроде Альдейгиной. Все больше торговых судов шло в Словенск, попадались среди них и варяжские. Я подумывал оставить княжью службу, наняться на такую ладью гребцом, меня возьмут, еще и как, дойти до Бирка, а там и до Акера как-нибудь. Я знал, что не сделаю этого.
Весь город изменился, лавки да лотки выросли, как грибы после дождя, плюнуть некуда, нахальные зазывалы хватали за рукава, совали в руки всякую ерунду, шлюх предлагали на каждом углу. Купцы сидели по трактирам, плевали в ладони, били по рукам. Открыли, кстати, два новых трактира, в хорошей, чистой части города, один так совсем напротив княжьих палат. В этом вот самом трактире у меня, кольчужного воина в полном вооружении, сняли с пояса кинжал. Я вора догнал, принялся бить, а тот оказался совсем мальчишкой.
Вдоль реки понастроили сараев, хранить купеческое добро, совсем как в Альдейге. А мы-то думали, что Альдейга побеждена. Как бы не так! Вот она, глядит на нас с наглым прищуром внезапно и без меры разбогатевшего быдла, и ничего с этим не сделаешь, и сталь уже не в цене, а только серебро. Если дальше так пойдет, думал я, то скоро повезут в Словенск и рабов. А нас, дружинников, поставят их охранять, и Халиб станет учить нас работать плетью.
Вот тогда я точно уйду.
Странное что-то творилось в моей жизни после смерти Хвата, будто что-то сломалось или, вернее, повернулось в другую, непонятную мне сторону. Мечу теперь учил десятник Cорока, и при первой же возможности я его побил. Побил обидно, зло, просто за то, что не был он Хватом. Очень мне его недоставало, прямо и сказать нельзя. И еще, я скучал по князю, что было и совсем глупо. Поэтому, когда мне передали княжье приглашение к обеду, я обрадовался просто по-детски, прямо дождаться не мог назначенного часа.
Собралось нас за княжьим столом четверо: я да князь, да Евфимус, и еще Сорока. Обед подали простой, как и положенно в несытом городе: пустой, без мяса крупник, кислая капуста с копченым угрем. Пили мало, разговор вели чинный. Говорил князь и Евфимус, все о тех же купцах, чтоб они были неладны, о новых городских стенах, вдвое выше прежних, и о том, откуда нынче везут в Словенск лес. Мы с Сорокой помалкивали. Наконец, обед убрали и князь заговорил о деле:
"Что, дружиннички, не засиделись ли в городе?" - так он начал, и никто ему не ответил. Пришлось мне сказать:
"Есть маленько, княже."
"То-то, - откликнулся князь с одобрением. - Отправляю вас в посольство. Главным послом назначаю Евфимуса. Воеводою – Хендара. Это понятно?"
Мы промолчали, но, похоже, ответа не требовалось.
"Поедете в Руссу, привезете оттуда княжну. Русичский князь, - при этом его лицо искривилось брезгливо, - отдает мне ее в жены, в знак вечного мира и дружбы, само собой."
Тут никакая княжна не поможет, подумал я, а князь между тем продолжал:
"Места между Словенском и Руссой опасные, разбойников расплодилось полно, еще с прошлого года. Так что за безопасность княжны спрошу лично с тебя, Хендар."
Я склонил голову. Мне было лестно, что князь поставил меня над Сорокой, таким же как я десятником, причем постарше годами и с большим опытом.
"Для охраны возьмете своих двадцать дружинников. Как прибудет проводник из Руссы отправляетесь в путь."
По крайней мере именно так нам князь тогда и сказал, а вышло все по-другому. Или задержался человек из Руссы, или еще по каким другим причинам, но закончилась весна, за ней прошло лето и наступила осень, когда мы, наконец, выехали в путь. Причем не в Руссу, а в неизвестную мне русичскую крепость, где княжне полагалось нас ждать. Я понял, что русичскому князю не очень хотелось видеть вооруженный словенский отряд в стенах своего города, и про себя такое решение одобрил. Многих хороших людей пришлось бы мне бить за безобразия в русичских кабаках, а может и самому быть битому.
Проводник наш сказался воспитателем княжны, и велел звать его просто Дядькой. Он мне не понравился, потому что сразу стал во все лезть и всем распоряжаться, но дорогу, кажется, знал и вместе с Евфимусом составил план нашего похода. И на том спасибо.
Князь выехал за ворота вместе с нами, некоторое время ехал рядом со мной и давал мне советы, но я не очень слушал, а просто был счастлив, что он говорит со мною, и тревожился, как он станет возвращаться в город один, и в конце концов предложил его проводить обратно. Он, как ни странно, согласился. У ворот простились и он мне сказал:
"Вот что я решил, Хендар. Драться нам с тобой больше нельзя, и не проси, а не то поубиваем мы друг друга или покалечим. Такая уж у нас с тобою натура, нетерпимая. Вот вернешься и мы решим, что делать дальше. Идет?"
Князь смотрел на меня по-дружески, с улыбкой, ему не свойственной, и от взгяда его мне стало тепло и покойно. Я ответил:
"Да, князь, спасибо," и пока я думал что бы еще ему сказать хорошего он хлопнул меня по плечу, бросил на ходу: "Бывай, Хендар," и пропал за воротами.
Ехали мы хорошо: двадцать четыре всадника на ладных ухоженных конях, под княжьим флагом – красная змея обвивающая черный меч – и всякой еды нам в путь выдали навалом. Кольчуги блестели на солнце, и погода стояла теплая да ясная, так и всю жизнь ехать можно. По пoлям, где селяне уже собрали урожай, вдоль реки, изгибающейся серебряной змеей, меж золотых холмов, под синим небом ехали мы, и я был счастлив, оставив Словенск с его купцами, кабаками и наглыми подмастерьями, хватающими девок за подол.
Наш путь лежал на юг, и чем дальше отъезжали мы от Словенска, тем гаже становилась земля. Все чаще попадались на пути сожженные в прошлом году деревни, заброшенные поля. Несколько раз мы видели всадников. Те держались на расстоянии, как будто ехали за нами, но близко не подъезжали. На ночь я удвоил караулы, но нас никто не тревожил.
На червертый день пути мы покинули Словенские земли и впервые ночевали в русичской деревне. Странный русичский язык казался мне испорченным словенским, и быструю речь я разбирал с трудом. Ненависть к нам чувствовалась такая, что ею, как черной смолой, можно было шпаклевать ладью. Ну и ладно. Помня Хвата, большой любви к русичам я тоже не питал, однако велел своим людям держать оружие в ножнах и твердо пообещал, что за каждого обиженного русича буду бить морды сам.
Дальше дорога шла по лесу. Я – лесной человек, выросший среди прямых, как пики, пахучих сосен и скрипучих кряжистых дубов, желтых медвяных лип и нервного орешника. Мне нравился запах осеннего леса, грибов и гниющей листвы, и давних летних дождей, настоянных на умирающих лесных травах. Я слышал и понимал неспокойную лесную тишину, как слышат клинок, еще не покинувший ножны, или лежащую на тетиве стрелу. Я взял пятерых бойцов и поехал с ними в дозор, в сотне шагов впереди отряда. Нам никто не встретился, но я чувствовал следящие за нами глаза немирного леса и не верил его слишком полной, неестественной тишине. Я решил что для вооруженного, закованного в железо отряда особой опасности лес не представлял, но когда мы повезем княжну, придется искать другую дорогу. Не все понимают как тяжело обороняться в лесу, какой легкой добычей становятся попавшие в засаду всадники, как трудно разглядеть опасность, притаившуюся в густой листве.
Мои опасения не оправдались, и мы без труда проехали густой русичский лес, со словенским, чистым да светлым березняком никакого сравнения, и к концу дня увидели цель нашего путешествия, небольшую крепость Серебницу, названную так по протекающей вблизи мелкой веселой речке. Пока подъехали к воротам, пока переговаривались со стражей да ждали когда нам откроют, я успел осмотреть крепость, и она мне понравилась: хорошо сложенные стены, вал, ров с отведенной из Серебницы водой, крепкие ворота, прочная над воротами галерея. Я вспомнил, ни к месту, тот далекий уже вечер, когда я впервые увидел на холме Словенск и сразу его полюбил, и признал его важность в моей судьбе. За воротами крепости тоже было неплохо, чистый выложенный камнем двор, а в конце двора аккуратный терем с широким крыльцом, да в два этажа! Я еще подумал: надо бы и нам в Словенске положить камень перед княжьими палатами, и грязи будет меньше, да и чинно. Мои мысли о том, как такой камень понравится коням, прервал некий русич в заплатанной кольчуге, который подбежал ко мне и стал тянуть меня за рукав, да трещать что-то по-своему. Я ему сказал важно: "Отойди, служивый. Все вопросы – к Евфимусу", но дотошный русич только махал руками, да галдел непонятное, а Евфимус как назло куда-то запропал, и терпение мое кончалось. Я стряхнул русича с рукава и решительно направился к терему, запрыгал по ступенькам желтого крыльца.
В дверях кто-то появился. Я поднял голову, увидел ее, и мир мой изменился навсегда.
Часть 12
http://www.proza.ru/2011/12/28/98