«За время написание этой маленькой повести
ни одно животное не пострадало, к счастью….»
Есть в нашем районе ателье, там всеми делами заправляет небольшое абхазское семейство. Говорят, что работают там одни беженцы. Во времена локальной войны их дома разворотила бомба, сброшенная с грузинского самолета, дом долго горел, пока не развалился полностью. Молчаливые абхазы покинули насиженные места и приехали в Москву, где и открыли это предприятие. Мастерская хорошо известна, работают кавказцы добротно, надежно. Здесь незадорого можно починить одежду, постричься, отремонтировать обувь.
Вот сдаю обувь в ремонт, сапоги жены. Нужно набить новые набойки. Мастер – седой старик-абхазец склонился у телевизора. Через рябь неуверенного приема и срывающийся звук на экране показывают сюжет из заморской чужой жизни. Среди калифорнийских пальм под ярким солнцем собрались разбуженные, растревоженные люди в панамах, они провожают известную киноактрису, Элизабет Тейлор. Она умерла миновавшей ночью. Люди плачут, несут ее молодые фотографии, где актриса-фея в молодые годы, как цветок, улыбалась и одаривала теплом, иногда конечно грустила, иногда радовалась, но всегда все понимала, и ярко сияла.
Сапожник тоже помнил эту актрису. Её жизнь, как жизнь сказочной Клеопатры шла в другом мире, на другом континенте, и это далеко, очень далеко, это - оборотная сторона Земли. Элизабет была в его молодости знойной недоступной красоткой, мечтой, символом времени, потом конечно постарела, надела парик и обмякла.
Абхазец задумался о чем-то своем, но уже улыбается мне и заводит разговор, как со старым знакомым. Наличие клиентской базы обычно выделяет частного предпринимателя, создавая иллюзию стабильности в бизнесе; сапожник ценит и знает своих заказчиков, а клиенты доверяют ему. Все довольны.
- Вы дядя Леша? – так рекомендовала сказать жена.
- Да. А вы - ?
- Я – муж.
Выкладываю из пластикового пакета женские сапоги. Мастер внимательно рассматривает обувь, чертит мелком на подошве крестики, отмечая места для будущей работы.
На экране телевизора в это время показывают опустевший особняк актрисы, дом, расположившийся в окружении массивных колонн. Вот её спальня, вот кабинет, вот её роллс-ройс. Здесь она принимала гостей, здесь танцевал ей Майкл Джексон, пока был жив, на этой кушетке стареющая актриса гладила свою маленькую собаченцию, вычесывая из грязной шерсти насекомых, словом жила.
Абхазец-сапожник рассматривает размер и общее состояние принесенной обуви. Сам собою клеится нехитрый диалог.
- Я знаю тут двух женщин с большими размерами. У одной есть сестра. У Вашей есть сестра?
- Нет.
- Тогда я вашу знаю. Оставляйте сапоги. Завтра будут готовы. - Потом через небольшую паузу сапожник заметил мне грустно:
- Я ведь людей не по лицам, по размерам ноги разбираю.…Так уж вот…
Я-то знаю, что хмурый сапожник дядя Леша знает мою жену не только размером ноги, но молчу об этом.
Утром, суетливо цепляясь за стенные углы и мои босые ноги, две домашние кошки, наша основная недвижимость, с поднятыми вертикально хвостами спешат следом на кухню. Домашняя живность размещается у пустых мисок и так ждёт завтрак. После недавней операции актуальной стала борьба с их лишним весом. И зачем была нужна эта операция? Смешные они, люди - так наверняка думают кошки…
Человек в трусах, желая скорее вернуться в теплую постель, сквозь сон сыпет в миски утреннюю порцию, еда займет место в их желудке и это притупит внутренний кошачий монолог, он колоколом наполняет внутренности и не даёт кошакам выспаться.
Кошек две. Одна - Дуня, можно и Евдокия, - это вальяжная чуткая женственная особа с белой шерсткой и желтыми мечтательными глазами. Думали приобрести голубоглазую, но вороватый продавец припугнул, - с такими глазами она наверняка будет глухой, лучше берите эту! Так настоящее и решило её судьбу.
Появление второго кота, позже, было совсем неожиданным. Его история овеяна тайной. Мощного и рослого молодого кота никто не хотел брать в дом. Он всласть побродил по миру, выполняя только ему ведомые задачи, потом стал кошачьим бомжем. Сердобольные люди принесли его в то абхазское ателье. Он прожил в мастерской совсем чуть, с недельку, и поначалу его жизнь радовала. Днем суетливо многолюдно, но в ночи – полный хозяин положения! Быть бы ему там второй Каштанкой, но что-то не поделили они с персоналом, чем-то он стал неугоден, дядя Леша топал на него ногой, они невзлюбили друг-друга, впрочем абсолютно взаимно.
Моя жена принесла тогда кота в наш дом. Животное было очень напугано и из всего его кошачьего лица были видны лишь длинные усы, очень мужественные, да красный флажок носа. Так и остался он здесь. Постепенно все привыкли к молодому коту.
Теперь подросший Бася – красавец, и был бы он вполне удачливым кошачьим ухажером, ибо дефицит мужского внимания ведом и кошачьему кругу, но судьба распорядилась иначе. В угоду хозяев он потерял свою мужскую доблесть, увы, за тарелку теплой еды. Впрочем, наверняка долгими пустыми вечерами, устав развлекать хозяев перекидываясь с ними мячом, ну чего не сделаешь ради них, совсем они несмышленые, большие, безволосые; Бася часто размышлял вполне в человеческих категориях.
Это была вынужденная конструкция, сказал бы кот. Его фигуру украшал черный фрак и белая манишка, и отдаленно, скажем во сне, или в мечтах, он вполне занял бы роль дворецкого. Да, потеря мужской натуры, безмолвное усечение плоти, он тогда не воспринял как значительный изъян. Ложась на расстеленную простынку и не подпуская к себе почти ласковые обманчивые пальцы ветеринара Гали, он подумал тогда – что ж, пусть, это вынужденная ситуация, естественное насилие над его душой, умом, смыслом, но это необходимое условие дальнейшей жизни в новом доме.
- Не знаю, как мне с ним быть.. И в мастерскую абхазы обратно не возьмут, ссорились они там очень. И дома есть уж одна кошка, но и его жалко, – говорила ветеринару Гале женщина с Котом. – Глаза такие умненькие…
Ветеринар внимательно рассмотрела кота, безропотно распластанного после операции.
- А вы не думайте! Я вам так скажу – посмотрите на него, - это явно Ваш кот!
Слова ветеринара и решили его кошачью судьбу. И стало у нас две живности.
В новой семье уже жила одинокая любвеобильная блондинка. Увидев эту белую кошку, чистого ангела с хитрыми глазами, Бася, юный и неумелый в делах подобного свойства, полюбил твердо и всерьез. Первое искреннее чувство мужчина помнит всю жизнь. В сознании молодого кота родилось ласковое имя, она - Миледи, впрочем, при ближайшем рассмотрении кошка оказалась просто Дуней. Одаренная природной красотой и добрым нравом, светлым взглядом и покладистым характером, кошка не сразу приняла нового, тогда уличного кота. Он был слишком молод, горд и раним, обидчив, но не по годам смышлен, силен, его мозг быстро оценивал всякую ситуацию, и он практически всегда мог повернуть ход событий на пользу. Кот не знал, что после операции буквально на следующий день место на простынке он уступил очаровавшей его блондинке, мало того, он даже не успел предупредить её об этом, стало быть не сберег, не спас будущего материнства, не смог…
Покладистая блондинка, падкая как все женщины на обещания и ласку, молча приняла удар судьбы. Лишь ее походка вначале чуть изменилась. Она стала робко смотреть вокруг на утро после операции, а еще – она потеряла веру в себя и ближних. Но – что было, то было, и быльем поросло, поется в одной тягучей нежной песне. Дуня часто напевала её сидя на окне и глядя в открытую форточку.
А за окном раскинулся целый мир, с его длинными проспектами, машинами, голубями у луж, помойными контейнерами, дождями и снегом, ногами прохожих, большими и малыми домами; этот большой мир пугал кошку своей неприветливостью. Но это и есть ее Родина, следовательно – судьба, а судьбу не выбирают.
Никто не знал, что потерянными темными ночами влюбленный кот Бася часто подолгу не мог заснуть. Он долго ворочался на мягком теплом пледе, пытался как то устроиться в ногах хозяев, и они тоже ворочались, тихо разговаривали, бывало – ссорились, выясняя между собою всякие мелочи, случалось что-то вспоминали, бывало хозяйка, лежа на спине и уставившись в потолок, молча, без слёз, плакала, случалась она кашляла и жадно пила из стакана обычную невкусную воду. Муж её, засунув в уши маленькие черные наушники подолгу слушал радио, и часто так и засыпал, и тогда коту казалось, что радио разговаривало теперь с ним, что–то бормотало, иногда ласковое, иногда чужое и незнакомое. Тогда кот бережно соскакивал с постели, долго стоял рядом со спящими фигурами и слушал ночную тишину. В большой квартире гуляли ночные сквозняки, они завывали и перемешивались с воздухом дома, пробегали над самым полом и томили душу, а потом выбегали в форточку, унося с собою часть ночного тепла. Кот смотрел как рядом спят его люди, их фигуры напоминали ему невысокие холмы, раскинувшиеся на просторной равнине, он слышал, как люди дышат, как ворочаются и сопят во сне. В такую ночь обычно ветер с дождем или снегом бил в темное окно, а в небе торчала большая белая тарелка Луны, раскрыв глаза, она была пуста и бессмысленна.
Кот запрыгнул на комод, что стоял у зеркала. Целый отдельный мир, маленькая страна находился на его плоскости. Пахучие баночки с кремом, кисточка для пудры, рядом расставлены маленькие фографические карточки в деревянных рамках. С них смотрели незнакомые грустные старухи, уже прожившие свой век, рядом - наверно их дети, они смеялись в тот день, который давно уже позади.
Рядом с фотографиями стояла чудесная дивная штучка. Под куполом стеклянной толстой колбы маленький домик с колоннами, сверху покатая черепичная крыша, возле него цветы в клумбе, а позади небольшая речушка несла свои воды в никуда. И вокруг, только задень тонкую колбу, всегда шел теплый снег, он закрывал собою эту крохотную жизнь, притуплял ее проблемы и заботы. Кот засматривался на эту фантастическую картину и ему всегда казалось, что он когда-то уже видел этот уютный ласковый мир, но не мог понять, почему эта тихое существование уже кончилась для него. Он поднимал глаза вверх ища ответа и всегда сталкивался взглядом с высокой тощей японкой, что гордо стояла поодаль. Японка прикрыла нехотя глаза и была отстраненной, холодной и чужой. Что-то в ней отвлекало и пугало кота.
Кот резко спрыгивал и шёл наощупь по темному коридору, мимо приколотых булавками в витрине на стене давно погубленных бабочек, их лица были искажены страхом скорой неминуемой гибели. Позади оставались цветочные горшки, расставленная старая обувь пахла кожей и вольностью, коту становилось не спокойно на душе и даже жутко. Но когда инстинкт ночного охотника отвлекал его, страх отступал; время излечивает любую тоску.
От входной двери через замочную скважину доносился дух уличной суеты, было слышно чужой запах от грязных шин проезжающих в ночи машин, в них сидели молчаливые мужчины, рядом с ними красивые дурно пахнувшие духами женщины, они громко смеялись, иногда курили тоненькие сигареты, иногда они умолкали и молча облизывали губы этих мужчин, и те наверно думали о любви и будущих детях, которые родятся от этих женщин, но чаще мужчины ошибались и дети не появлялись, увы…
А еще у самой двери кот прислушивался и слышал, как останавливался ниже этажом уставший за день лифт и из него выходил другой сосед, он вечерами выгуливал пытливую собаку, как шлепали их ноги по пыльному полу подъезда, как собаченция суетилась, шмыгала носом, и сердце её бодро колотилось в юной груди.
Кот помнил как такой же шум принес однажды беду. Тогда сосед тоже вернулся с прогулки, захлопнулась дверь, но возникла какая-то недобрая суета, снова поднимался лифт, из него бегом затопали специальные люди, они что-то несли тяжелое в носилках, громко испуганно лаяла собака, потом наконец все стихло. Наутро псина громко завыла в стену, она звала хозяина, еще она звала его мать, или жену, как знать, звала ту, которую унесли ночью носилки.
Потом в той квартире однажды собрались малознакомые люди в черной одежде, от холодных людей веяло наверно водкой, еще сильно пахло мерзлой свежей землей. Люди тихо курили у мусоропровода, выкрашенного ядовитой яркой краской, перешептывались, потом хлопали соседа по плечу, шуршали одеждой, снова обнимались и уходили в квартиру. Это был запах горя.
С тех пор кот стал бояться оставаться один в квартире. Он рассказал о своих ночных страхах белой кошке, но та осталась равнодушной. Он понял, что её красота заслоняет собою мир, маниакально ставит в центр внимания только её, наделяя собственный облик высочайшими полномочиями и значением, тем самым - заслоняет значимость других жизней. Кот стал бояться возможной потери. Его пугало, если хозяева задерживались где-то вечерами, тем более, если не предупреждали его заранее.
Наличие памяти делает умнее, но приносит с собою нестерпимую боль, и называется сознание. Кот часто теперь думал об этом. Ему было что вспомнить, о чем сожалеть и чему радоваться.
***
Была в его прежней, далекой теперь жизни одна корова. Пастух вечером загонял их целое стадо в деревню и каждая заходила именно в свою калитку. Это был дом коровы. Значит корове тоже ведомо чувство малой своей Родины.
Корова вполне незлобивое и бессмысленное громадное существо. Она вся, - это большой завод по выработке молока. Это коровье главное предназначение, смысл, подвиг, работа, быт и судьба. Целый день она пасется на сытном лугу, хвостом отгоняя надоедливых слепней. Это летом, а зимой она просто стоит в стойле в коровнике, и тоже всегда, целый день жует свой корм. Это ее работа! Корова представляет, как к вечеру фермерша тряпкой обмоет ей пухлое вымя и освободит от тягучего молока.
Перед сном фермерша наливала ему в миску этого теплого и вкусного продукта и он жадно пил его, чуть захлебываясь вкусным белым напитком. Кот весь наполнялся им, молоко полностью заполняло его маленькое тельце, и напоминало простое кошачье счастье.
Кот хорошо знал и теленка, сына коровы, С виду громадный, а умом совсем маленький и добрый. Он нюхал его большой мокрый нос, щекотал, на что теленок выдыхал теплый воздух, пропитанный нежностью и лаской, жизнью.… Он помнил большой глаз теленка, он синевой и светом изнутри казался влажным и будто чуть плакал. А на самом деле теленок всегда только улыбался!
Еще кот помнил, как недавним маем, когда травы особенно густы и наполнены весенним соком, фермерша отводила теленка на окраину села, где рукав небольшой речушки делал петлю. Там теленок оставался до позднего вечера, трава вилась на свежем ветерке, над ней летали маленькие комары, они тихо пели. А телок был привязан на длинном брезентовом шнурке, тот в свою очередь был надежно закреплен во вколоченный в землю колышек. Мир телёнка был закольцован просторным кругом – в этом мире было почти все – густая сочная трава, жухлые колючие кусты шиповника, они робко цвели, маленькие, пахучие, розовые, в них расположились унылые майские жуки, которые просто грелись на раннем еще не горячем солнце. В круге теленка был песчаный берег, холодный в тени влажный песок, в нем перемешаны сухие сучки, палки, прочий сор, отголоски прошедшей зимы.
Кот приходил к нему иногда, невзначай, сам телок не навязывал общения. Коту хотелось поймать на поляне белых бабочек-капустниц, впрочем всегда неудачно.
Разморенный солнцем, уставший жевать, теленок, нехотя обойдя радиус своей свободы, входил в ленивую волну речки. Пологий спуск реки, песчаное дно, редкая галька под ногой.
(Фермерша часто громко смеялась над анекдотом – Где у вас тут пруд? - Да все что плохо лежит, то и прут! Кот недолюбливал фермершу. Она грубая.)
Теленок осторожно входил в прохладную воду, покуда позволял ремень, вот илистое дно и уже вода. Он вошел в воду по брюхо, остановился и пофыркивая стал пить.
Кот чувствовал ответственность за жизнь малого сознанием теленка. Он тоже лапами ступал в воду, осторожно, боясь забрызгать шерстку. Вода обжигала влажностью и холодом. В мутной воде проплыл юный головастик, скользнул холодной кожей и скрылся в темной заросли на дне. Грязные, холодные и гнилые пучки – это его, головастика, мир. Он там свой. Кот смотрел, как жадно пьет теленок. Мухи кружили в лабиринте его худых ног. Вот теленок напился и пошел вперед, с тихим плеском рассекая воду. Вода собралась в волну и чуть окатила кота, почти до самого живота, до сердца.
Одинокий петух встряхнул гребешком и поскреб лапой сор. Его давно жгла всякая несправедливость в жизни. Основную жизненную функцию петуха – раннюю побудку села, передали дешевому китайскому ширпотребу - говорящим будильникам. В рассветной мгле из каждого окна доносились голоса бесполых китаянок, они будто спорили между собой. Пустой бабий спор:
– Пять часов. Ровно…
Петух нехотя взмахнул подрезанными крыльями, нахохлил грудь и отвечал приезжим гастробайтершам:
– Пять часов. Одна минута.
Когда теленка посадили в большой грязный кузов грузовика, тот молча стоял у бортика машины прижатый к толпе таких-же животных. Молодая поросль, ввиду явного однообразия жизни, радовалась неожиданному приключению. Их явно везут в людный город, дорога манит новыми впечатлениями и неожиданными радостями, может быть встречами, которые смогут изменить их предсказуемую сельскую жизнь. Это все бодрило и радовало животных. Они гордыми головами перевешивались из кузова грузовика и молча радостно смотрели на мир вокруг, на знакомые домики их села, на герани в окнах, на расхаживающих гордых гусей, индюшек и выводки цыплят.
Веселый молодой шофер грузовика о чем-то с вызовом и бодро, как бычок, поговорил с фермершей, видимо он шутил, но на его шутку не обратили внимания, потом парень прошуршал грязными накладными перекладывая документы во внутренний карман куртки, застегнул её на молнию, со скрежетом замкнул на металлический штырь замки на бортике кузова. Он задорно оббил от грязи резиновые сапоги. Уже в кабине мельком кивнул в глаза веселой кудрявой певице на фотографии, засунул в бардачок документы и чуть отпустил сцепление. Застучали включенные зачем-то дворники, заскрежетал мотор машины и она нехотя тронулась вперед. Живность в кузове обрадовавшись движению радостно вздохнула, более впечатлительные особи не сдержав эмоций замычали и стали смотреть на дорогу.
Озадаченный кот побродил в пустом сарае, тронул лапой пыльную былинку, потом долго нюхал в миске скисающее молоко, погнался за жирной жужжащей мухой, она спикировала круг-другой и вылетела в окно. И тут он все понял, мысль пронзила его!
Глупая корова, ее сына увезли на мясо!
Он никогда больше не встретится с юным теленком! И он больше никогда, никогда не увидит его… Кот зажмурил глаза и ясно увидел, как совсем недавно дождливой ночью он терся о длинные его ноги, как грустил, вспомнил его круглый выпуклый глаз, полный влаги и печали.
Он решил догнать грузовик с теленком, благо колея дороги хранила запах. Кот легко добежал до переезда, мимо товарной станции – ржавого полустанка. Здесь запах размешался с копотью железнодорожных вагонов, мешался резкий неприкаянный запах кожаного хлыста и общая суета нервных сборов, в воздухе еще разносился общий ужас, неразбериха и испуг. Животных явно загрузили здесь в пыльные неприветливые вагоны, и они отправились дальше, в неизвестность!
Кот решил обязательно найти телёнка по свежему следу и отправился в незнакомый город. След то ярко был слышан, то полностью пропадал, затертый большими шинами рефрижераторных фургонов. Может быть в этих стайках фургонов, вереницей бегущих по петляющему подмосковному шоссе были добротно уложенные в целлофановую пленку с пупырышками чудесные, нездешние экзотические фрукты, не знаю, но вполне возможно, что эти грузы везли из самой далекой Калифорнии, а укладывали их в коробки трепетными большими руками с черными ладошками настоящие негры, или как теперь правильно их называют, афро-американцы…
Столица встретила кота недружелюбными звуками и запахами и полностью поглотила его.
***
Сейчас кошки, два калачика, лежат на разложенном диване и смотрят свои сны. Никто не знает смысла сновидений.
Белая Дуня, разложив пухлые лапы улыбается чему-то, передние две она сложила на груди и запрокинула назад голову. Красивые особи всегда особо спят. Над ними витает тайна.
Бася тоже дрыхнет; в дреме он всегда куда-то бежит, боясь опоздать на отправляющийся поезд, он наверно догоняет убегающие вагоны, его ноги тихо шевелятся, он тяжело дышит и перебирает ими во сне.
Словом, история закончилась, а точнее сделала свой круг.