Поезд метро. Стук колес. Может и последний на сегодня поезд. В вагоне практически никого нет. Все чисто и спокойно. Напротив меня дремлет кавказец неопределенного возраста. Черный пиджак, умиротворенный взгляд. Не ясно из каких соображений, на одной ноге у него шнурки развязаны, а концы заправлены видимо выше, в штанине, в носок. Может это его способ сохранения счастья, удачи, мира в душе? Надо подумать об этом!
Смерть всегда присутствует где-то рядом, и всегда - неожиданна, всегда овеяна ореолом житейской тайны. Все время очень боялся встречи со смертью. Впервые на похоронах я был несколько лет назад. В городе моего детства умерла моя мама. Как не стыдно это говорить, но умерла она легко, тихо, копая грядку клубники. Ей было 76 лет. В один момент, сразу. Это и беда, и закономерный финал любой деятельности, наверно и облегчение в делах земного промысла. Успокоение. Она как часть общего мироздания, избавления. Смешно отрицать, но все мы и знаем, и понимаем это. И привыкаем к этой мысли. Кто-то писал, что оплакивая ушедших, мы всегда плачем в первую очередь о себе.
Наверно на следующий день, после того, печального, похоронного, устав от хлопот, я забрел в свою школу. Благо она напротив, уже через дорогу ее серые кирпичные стены. А когда пошел в первый класс, здание только открылось. Мне выпало быть в первом потоке новобранцев.
В коридоре первого этажа, в окружении каких-то учеников-учениц, я заметил учителя математики. Это она. Очень теперь полная женщина; всегда считал, не хорошо так говорить о даме, но не грешу против истины и в этот раз. В руках она держала кучу всего. И классные журналы, и тетради, и указку, и еще массу всякого нетяжелого, но видимо необходимого. Это была Алевтина Константиновна. (Имя подлинное!) Никакому вымыслу не придумать столь точного названия ее личности. О ней и рассказ.
Под стук колес мчащейся в черной трубе подземки мысли живут мирно и неохотно. Они копошатся внутри в ожидании ужина, светлой кухни; день уже позади. Его впечатления остывают. На перегоне сверкают непонятно зачем включенные здесь в черном пустом тоннеле прожектора. Стук колес стремительно усиливается.
В чем я действительно не успевал школьником, так это в математике. Ну не дал бог ума в этом деле! Но была хорошая провинциальная школа застойного времени, не образцовая, общеобразовательная, средняя. Нас не готовили к Нобелевской премии или в Ньютоны. Просто хотели видеть сытыми, ухоженными детьми из полных семей. И пусть наши уставшие родители стоят у станка, водят автомобили, они будут спокойны за то, что их чада съедят на обед стакан столовского киселя с галеткой или пирожок с картофелем за четыре копейки. Заодно их обучат грамоте, читать-писать. Программа максимум того времени. И их не догонит пьяный обезумевший насильник за углом. Да кто тогда об этом думал!
Всю последующую жизнь я гордился своим столовским воспитанием - неприхотливостью в еде, ее количеству, да и к качеству. Для «гурманности» – жареные до корки котлеты с пюре, после тарелки первого, а по будням можно и сосиски с капустой, можно и вареное яйцо. Холодное своей законченностью формы и содержания.
Перед глазами - столовская раздача, в траектории от окна до висящей липучки пикируют камикадзе-мухи; кафе «Европа», второй этаж. Почему-то слышится стук моющейся в подсобке посуды. Вот выставлены чистые, отмытые до скуки белые мелкие тарелки. «Хлеб к обеде в меру бери, он драгоценность, им не сори!»
И на теле фарфоровой тарелки с витой надписью «Общепит» пополам разрезанное белое одинокое яйцо, утопленное в майонезе. (Как часто я потом удивлялся, пытаясь между прочим повторить ту гурманскую пищу юности. Из чего был сделан тот майонез господина Оливье*, который растекался по тарелке, и полностью покрывал тело яйца? Сколько я не пытался повторить знакомое блюдо, нынешний цепко держит форму и не растекается.
Вот некоторые слова из моего детства – Штандр**, гудрон***, рабочий поезд****, партия**** (геологическая, разумеется!) и еще десяток забываемых к этому времени. Может и к счастью…
Зима. За окном выпал первый снег, теплые, жирные хлопья. Уютная аудитория моего школьного класса. Свежевымытые половицы блестят от чистоты. Муха, зимующая между оконных рам в тот год, задремала под скрип перьевых ручек нашего школьного братства. Идет «контрольная» по математике. Алевтина Константиновна, как на троне, за столом у доски молча читает какой-то педагогический журналец. Память выбеляет людей из того времени, удаляет шелуху наносного, временного, их образ, лишенный ежеминутного впечатления, кажется объемным и значимым. На последней парте мой детский дружок Артур, закончивший впоследствии школу с крутой медалью, и я.
Мы заняты важнейшим делом, уже дней десять мы работаем над отчетом и наблюдениями за нашей учительницей. Все заносится в толстое «Дело №…» в грубой папке. Нашли черно-белую фотографию в титуле. Имя, фамилия. Образование. Учитель математики средней школы. Выяснили, и легко, что живет она по нашим понятиям далеко от школы, на окраине, в простом деревянном домике, что она дочь в учительской семье, по утрам выходит с ведрами за водой, как простая сельская жительница. С коромыслом. Проводимая работа вызвала у нас одобрительный смех. Пишем в Деле – «Баба с воза - кобыле легче…»
Алевтина Константиновна услышала смешки в классе. Это не порядок!
- Артур, почему не работаем? - строго спрашивает она. – Что там за смех?
- Это смех без причины! – давимся мы.
- Смех без причины, признак … чего? – не унимается учительница, желая вернуть нас на ниву математики.
- А дурак - дурака видят издалека…
Класс покатывается от смеха. Урок явно сорван.
Отпарировать румяную детскую грубость придется теперь нашим родителям. Мы изгнаны из класса. До конца четверти.
Ну, сколько ей тогда было? Лет тридцать, может чуть меньше. Похожая на стюардессу международных авиарейсов, которых мы тогда, разумеется, никогда и не видели, худая, с короткой стрижкой, строгая и холодная. Стальная. Нам казалось, что она держится особняком в коллективе учительском, сплошь состоящих из Рубенсоновских красавиц. Теперь - то понимаю, ее, Алевтину, не подпускали к себе «маститые» педагоги, этот коллектив школьных учителей, это нерушимое братство незамужних и малообеспеченных женщин. Она молода, слишком, по их понятиям, и…. красива. Независима. Не чета!
Был анекдотически случай из детства, связанный совсем с другой женщиной-учителем. Ранним утром в рекреации первого этажа у лестницы висело большое зеркало. Юные невыспавшиеся красавицы в школьной однообразной форме и в черных передниках поправляли здесь косички или подтягивали чулки перед уроком.
Здесь, задолго, до первого звонка, поправляла прическу и учительница из младших классов. Сонно она смотрела в свое отражение и расчесывала чуть всклокоченные под шапкой волосы. Девочки улыбались меж собою и робели сказать ей, что - та была….почти голой! Видимо, в сумятице утренних сборов, еще плохо проснувшись, женщина забыла надеть кофточку на пышное грудастое тело, и была лишь в розовом бюстгальтере небывалых размеров и черной юбке. Поправляя помаду на губах и смотря себе прямо в глаза, она не обращала внимания на одежду, а вернее ее отсутствие. Конфуз закончился утренней пробежкой по коридору, вызовом к директору, слезами и подмоченной репутацией педагога. Вся школа обсуждала это событие потом не меньше года!
Провинциальная школа того времени, - это крепость, куда соваться с чужим уставом, амбициями и взглядами не стоит. Прослывешь белой вороной.
А Алевтина Константиновна даже красные чернила такие доставала, что те светились в темноте. Проверяли! (описываемые события сильно опережают эру шариковых ручек!) И ей явно нравилось, и учить, и самой учиться. Это дело ее отца, старого математика-пенсионера. И выполняла она его со старательностью и кропотливо.
Наверняка Алевтина не была учителем-новатором, проверяющая на школьниках новомодные методы обучения и добивающаяся великих результатов. И для нас она тогда была яркой представительницей противоположного пола, вожделенной и недоступной. Алевтина была другой, в этом достаточно сером мире дом-школа-дом.
Она была не такой, как все. Сама по себе. И это привлекло наше гормональное томление!
О, юность!
До начала следующего урока оставалось еще куча времени. Школьные коридоры во время уроков пустынны и тихи. Гулом отражались через закрытые двери монологи учителей в соседних классах. На географии Нина Николаевна, заслуженный учитель, едва ли бывавшая за территорий соседнего района, проводила скучную экскурсию по пустыне Невада. На литературе разбирали лирику Маяковского, звучали стихи о Советском паспорте. И наша контрольная сопела и подходила к нескорому финалу. Идти домой на 45 минут смешно и нелепо. Что скажешь дома? Как объяснишь такое «окно» в занятиях? Рассказывать про ссору с Алевтиной не хотелось. Да и гнева домашних опасался. Гулять по пустым коридорам было опасно. Можно встретиться с классным руководителем. И с директором. От такого общения добра не жди!
На втором этаже в рекреации был холл. Пол там покрыт красной ковровой дорожкой, везде цветы в кадках и горшках. С точки зрения эстетики проверяющих школу инспекторов это был высший пилотаж! В центре, у выкрашенной масляной краской в зеленый цвет стены стоял бюст вождя мировой революции с лысым блестящим черепом. Мудрый холодный вождь охранял покой школы, и нас, ее учеников. Услышав шаги по коридору, мы с Артуром замерли в почетном карауле возле вождя, и стояли так под пионерским салютом не шелохнувшись.
Мимо прошла директор школы. Она одобрительно оценила и нас, юных пионеров, и полный порядок вверенного ей помещения.
Так продолжалась целая неделя. А потом наступили долгожданные каникулы, и вся история нашего отторжения и ссоры с учителем математики как-то забылась или выветрилась временем.
Неожиданно даже для самой себя, уже в зрелом возрасте, Алевтина вышла замуж. Гуляла вся школа. Ее муж, постаревший учитель физкультуры Семенов, легендарный и крепкий, знавший ее больше двадцати лет, переехал к ней в опустевший к тому времени деревянный домик на окраине.
Молодоженам подарили грамоту народного образования. Директор слезами плакала на свадьбе в школьной столовой и желала счастья в личной жизни. Семенов вскоре вышел на пенсию, а Алевтина Константиновна продолжала работать. Учителей не хватало, в ней была потребность. Вечерами Семенов встречал ее от остановки транспорта. Дорога шла вдоль железной дороги. Было снежно и скользко, Алевтина уставала, и шли они молча друг за другом по узкой тропике, как школьники в летнем походе. Тут очень редко ходил рабочий поезд, обычно товарный состав с пустыми грязными вагонами. Вокруг тишина, покой. Пожухлая листва. Семенов шел по заснеженному склону. Алевтина переступала по шпалам, где было не так скользко. В сумках учительницы томились тетрадки школьников с непроверенным домашним заданием. Жизнь наладилась, определилась и с уходом молодых фантазий на ее резкое переустройство стала стабильной и только радовала. Еще куча тетрадей на проверку, а завтра в восемь вставать, первый урок!
Она шла и говорила в спину мужу. Про склочницу-географичку, про что-то пустое и малозначительное. Семенов молча улыбался. В голове уставшей за длинный день учительницы все звучали школьные звонки, гульба школьников на перемене, смех..
Внезапно Семенов обернулся на луч локомотива за спиной, услышав свисток машиниста, и резко кинулся назад, к жене. Она не слышала за спиной подходящего медленно состава, упала на шпалы и так и погибла под колесами рабочего поезда.
В студенчестве, через много лет и уже в другом городе, мне пришло в голову мое единственное стихотворение, смысл которого открывается только теперь. Я скрывал авторство, и выдавал его знакомым девушкам за модную в то время японскую танку.
Вот оно-
ТАК НЕЗАМЕТНО И ПРОСТО
НАШЕ НАСТОЯЩЕЕ
СТАНОВИТСЯ НАШИМ ПРОШЛЫМ….
(Необходимые пояснения)
Г-н Оливье* – мифологическая фигура Советской кулинарии с ударением на слог «нА». Стеклянные баночки, носящие его имя, с металлической крышкой, вожделенно раздаваемые по большому блату могли бы стать символом эпохи развитого социализма.. Мечта любой хозяйки застойного времени. Кстати, настоящий майонез, дегустируемый впоследствии, оказался совсем другим на вкус. А жаль!
Штандр** - глупейшая детская игра, смысл которой нуден и ясен – перекидывание мяча.
гудрон*** - аналог жевательной резинки Орбит черного цвета естественного происхождения на строительной площадке.
рабочий поезд**** - что-то непонятное в рассказе старой бабушки Ани. Происхождение слова и аналоги неизвестны.
партия (геологическая) ***** - Мои родители из геологов. Отец уезжал на летние работы, как теперь бы сказали, на пленер!