Продолжение
Начало см.http://www.proza.ru/2011/12/23/374
Однажды, когда я с ещё двумя ребятами из нашего физфаковского оперотряда прибыл по вызову утром в Большой Дом (Литейный, 4), нас тотчас посадили в машину и повезли на улицу Желябова к известной ювелирной мастерской. Мастерскую сразу же заперли, а нам наказали строго-настрого запрещать работникам мастерской звонить по единственному имеющемуся там телефону, чтобы никто не предупредил сообщников.
Мне указали место, где я должен сидеть. Как всегда, ничего не объяснили.
Через некоторое время ко мне подошёл заведующий мастерской и сказал:
- Вот, я кладу журнал.
Оказалось, рядом со мной стоял большой сейф. Заведующий открыл его, положил туда какую-то тетрадь и снова запер.
Спустя ещё несколько минут заведующий опять открыл сейф и, предупредив меня, что что-то берёт оттуда (я не разобрал – что), забрал какую-то коробку.
Так повторилось несколько раз. Я чувствовал себя полным идиотом. Зачем я тут сижу? Что я должен делать? Позволительно ли заведующему забирать что-то из сейфа? Зачем он меня каждый раз предупреждает?
Я хотел спросить у оперативников, но их не было видно, а покинуть свой пост я не решался.
Наконец, вернулся опер и сказал, что я могу походить, поразмяться. Я рассказал ему про поведение заведующего, но он на это никак не отреагировал.
Вдруг начался переполох: оказалось, одна из работниц ухитрилась каким-то образом выскользнуть из мастерской. Оперативники кричали друг на друга и на заведующего.
А тем временем работники мастерской – в основном, это были женщины, – не теряли даром времени и продолжали работать. Мне было очень интересно, я стал наблюдать за их работой. Видя мой интерес, они стали охотно рассказывать про ювелирное дело. На каждой из них был коричневый кожаный фартук, закрывающий грудь и колени. Оказалось, каждый день в конце работы они протирают его влажной тряпочкой, тряпочку потом прополаскивают в специальной ванночке, за ночь в ней осаждается осадок, и из него добывают золото, которое при обработке золотых изделий разлетается мельчайшими частицами и падает на фартук.
Но тут вошёл опер и, прервав мою интереснейшую экскурсию, забрал меня с собой. Мы сели в чёрную «Волгу» и поехали. Куда, зачем, - ничего не объяснялось, а расспрашивать мы не могли, нас об этом предупредили в самом начале работы в оперотряде: всё, что надо, нам скажут.
Доехав до места назначения, мы вошли в парадную жилого дома. Вместе с нами вошла девочка лет десяти с задорно торчащими косичками, перевязанными пышными белыми бантами. Перед лифтом опер спросил её, на каком этаже находится нужная нам квартира.
- Ой, это же наша квартира! Пойдёмте, я Вам покажу! Лифт всё равно не работает!
И девочка весело заскакала впереди нас по ступенькам, мелькая белыми гольфиками и размахивая портфелем. Видимо, она возвращалась из школы.
- А Вы к кому?
Опер назвал имя.
- Ой, это же моя мама! Но она сейчас на работе!
- Может быть, сегодня она как раз дома – хмуро произнёс опер.
У меня ёкнуло сердце в предчувствии чего-то недоброго. Вряд ли наш визит несёт радость этой женщине. И нехорошо, что это происходит на глазах у ребёнка.
Девочка отперла квартиру ключом, висевшим на шнурке у неё на шее, и мы вошли в тускло освещённый, узкий и длинный коридор ленинградской коммуналки, где по стенам на гвоздях висели тазы и корыта, в которых в установленный для них день жильцы по очереди стирали в ванной бельё.
Девочка приготовила второй ключ – отпереть комнату, но на всякий случай нажала ручку. Дверь подалась.
- Мамочка дома! Заходите! – с ликующей улыбкой обернулась она к нам и вбежала в комнату. Тотчас раздался её полный ужаса крик:
- А-а-а!!! Ма-а-ма!!!
Мы бросились за ней. Посреди комнаты на верёвке, привязанной к крюку для люстры, висела женщина. Лицо её было искажено мукой, из открытого рта виднелся язык, внизу на полу расплылась лужа, пахло туалетом.
- Ч-чёрт, не успели… - процедил опер. Он обьяснил, что ускользнувшая из мастерской женщина позвонила этой, работавшей там бухгалтером.
Потом он махнул рукой на лужу:
- Это всегда так у висельников. Организм опорожняется. Давай снимать.
Он отвёл бьющуюся в истерике девочку к соседской бабушке и попросил у неё нож.
- Лезь на стол, режь верёвку. Я буду держать. Чёрт, кроме бабки, никого в квартире нет, помочь некому…
Он обхватил труп за толстые бёдра, болтавшиеся на уровне его лица, отворачиваясь от отвратительно пахнувшей, мокрой юбки. Я влез на стол, с которого, похоже, и сделала последний шаг эта женщина, и, стараясь не глядеть на труп, перерезал верёвку. Щуплый опер не выдержал веса рухнувшего на него грузного тела и, поскользнувшись на мокром паркете, упал прямо в лужу. Я спрыгнул со стола и стал помогать ему выбраться из-под придавившей его толстой туши. К горлу подкатывала тошнота.
- Проклятая работа, – опер, матерясь, пытался вытереть мокрые брюки скатертью. – Надо позвонить. У тебя не найдётся двухкопеечной? В квартире нет телефона.
Монета нашлась. Опер пошёл на улицу искать телефон-автомат.
Вернувшись, он сказал, что сейчас поедет по делам, а я должен дождаться санитаров, которые подъедут через час. Потом написал протокол, дал нам с бабушкой подписать его и уехал.
Санитаров пришлось ждать четыре часа. Домой я вернулся затемно.
Продолжение http://www.proza.ru/2011/12/28/343