17. Основы теории речевых актов. Понятие речевого

17. Основы теории речевых актов. Понятие речевого акта, виды речевых актов. Условия успешности речевых актов.

триф:
Речевой акт
Теория речевых актов возникла в русле аналитической философии. Характерной чертой данного направления являлся интерес к языку, попытка ответить на вопросы о том, что есть язык, какова его связь с объектами мира, что представляет собой значение слова. М. Фреге, Б. Рассел, ранний Л. Витгенштейн считали, что существует целый ряд слов, так называемых "простых символов", значение которых сводится к референции — указанию на объект. Предложения, включающие эти слова, могут быть истинными или ложными в зависимости от их соответствия или несоответствия фактам действительности.
Дж. Остин оспорил тезис о том, что предложение может только "описывать" положение вещей или "утверждать нечто о каком-то факте" и быть либо истинным, либо ложным. Он показал, что употребляемые нами фразы часто имеют совершенно иное назначение: мы можем отдавать приказы, приносить извинения, давать обещания, выдвигать предположения, предупреждать кого-то, порицать, приветствовать — словом, использовать язык для совершения разнообразных действий [2]. Такие высказывания-действия (например, "Вы уволены", "Собрание откладывается", "Завещаю наручные часы старшему брату") Дж. Остин назвал перформативами. Их отличительными чертами является то, что они не могут быть ни истинными, ни ложными; кроме того, подобные высказывания не описывают наши действия и не утверждают, что мы что-то делаем; самим актом их произнесения мы производим действия. Например, поблагодарить кого-то и означает произнести слова благодарности, открыть собрание и означает произнести: "Объявляю собрание открытым", предупредить об опасности — сказать или написать нечто наподобие: "Осторожно, высокое напряжение!"
Иллокутивный акт: интенциональный и конвенциональный аспекты
Для Дж. Серля, продолжателя идей Остина, теория речевых актов была в первую очередь теорией значения. Серль сосредоточил основное внимание на одном из трех уровней речевого акта — "иллокутивном акте". Иллокутивный акт — это действие, которое мы совершаем посредством произнесения некоторой фразы (мы можем убеждать кого-то, просить, обвинять, наставлять), его следует отличать от локутивного акта — самого по себе произнесения некоторых звуков или записи некоторых значков на бумаге — и перлокутивного акта — воздействия нашего высказывания на действия, мысли или эмоции слушающих (наше высказывание может убедить/не убедить собеседника, заставить его сделать что-то либо вызвать у него раздражение или скуку и т. п.). Серль считал, что основное назначение языка не в описании объектов действительности, а в осуществлении целенаправленных действий; поэтому в поиске ответа на вопрос: "Что есть значение?", он перешел с уровня отдельного слова на уровень единицы общения, с помощью которой и осуществляется отдельное действие, то есть на уровень иллокутивного акта [3]. Это стало важным шагом в рамках функционального подхода к анализу языковых феноменов и позволило рассматривать высказывания не в терминах истины/лжи, а в терминах интенций и конвенций.
Если иллокутивный акт является интенциональным действием, то для понимания соответствующего высказывания необходимо привлечь понятие намерения говорящего. Тогда вопрос о значении можно переформулировать так: "Что имел в виду говорящий, употребляя данное высказывание?" Ответом на этот вопрос у Серля служит заимствованная им у П. Грайса трактовка понятия "значение": сказать, что А что-то имел в виду под х (А meant something by х) — значит сказать, что "употребив выражение х, А намеревался оказать этим определенное воздействие на слушающих, которые опознают это намерение" [4].
Для совершения интенционального действия посредством произнесения некоторых звуков недостаточно одного только намерения осуществить это действие. Серль присовокупляет к интенциональному аспекту значения также и конвенциональный аспект: необходимо воспользоваться именно теми словами и выражениями, которые обычно используются для осуществления таких воздействий. "Скажите "Здесь холодно", имея в виду "Здесь тепло"", — озадачивает читателя в своих "Философских высказываниях" Л. Витгенштейн [5]. Причина, по которой этого сделать нельзя, заключается в том, что в случае неадекватного и расходящегося с конвенцией использования языка намерение говорящего не имеет шанса быть распознанным слушающим.
Таким образом, возможность осуществления действий при помощи слов — вопрос не только интенций, но и конвенций. Значение произносимого высказывания и характер совершаемого посредством него действия определяется, во-первых, тем, с каким намерением употребляет говорящий это высказывание, и, во-вторых, тем, каковы конвенции употребления языка для осуществления именно этого типа намерений.
Значение и контекст
Конвенциональный аспект иллокутивного акта имеет еще одно измерение. Значение высказывания — функция многих "конвенциональных переменных", в их число входят не только языковые средства, используемые для его построения, но и тот контекст, в котором оно употребляется. Только в соответствующей ситуации, в соответствующих условиях произносимые нами фразы могут быть восприняты в том смысле, который нами подразумевается, и быть эффективными для совершения задуманных нами действий. Например, для того, чтобы имела силу фраза "Объявляю вас мужем и женой", необходимо, чтобы она как минимум была произнесена в ситуации бракосочетания; мы не осуществим никакого приказа с помощью слов "Подготовьте на завтра ваш отчет", если адресуем их своему начальнику; бессмысленно просить кондуктора проверить билеты, если очевидно, что он и так это сделает. Иными словами, для того чтобы последовательность звуков была воспринята окружающими как предупреждение, обещание, совет, просьба, необходимо существование в этом обществе некоторых конвенций употребления, или правил. Серль называет их "конститутивными правилами" и придает им столь большое значение, что определяет иллокутивные акты как акты, осуществляемые в соответствии с конститутивными правилами. Он считает, что для каждой из разновидностей речевых актов: обещаний, советов, приказаний — может быть составлен свой перечень таких правил. В случае если все правила из данного перечня выполняются для некоторого конкретного словоупотребления, у нас есть веские основания для отнесения высказывания к иллокутивным актам именно этого типа. Так, например, для иллокутивного акта просьбы можно перечислить следующие правила:
1. Правило пропозиционального содержания

Содержание высказывания Р должно относиться к действию Х, которое должно быть совершено слушающим.
2. Подготовительные правила:
(а) слушающий способен выполнить действие Х, и говорящий убежден в этом;
(б) для обоих участников интеракции очевидно, что слушающий не осуществил бы действие Х, если его об этом не попросили.
3. Правило искренности
Говорящий желает, чтобы действие Х было совершено слушающим.
4. Существенное правило
Произнесение высказывания Р является попыткой побудить слушающего совершить действие Х.
На первый взгляд, данный перечень достаточно полно представляет условия, которые должны быть выполнены, чтобы произнесение некоторой фразы было совершением акта просьбы. Например, исходя из него, можно показать, что вопрос "Не могли ли бы вы задержаться на минуту?" на самом деле является просьбой. Действительно, (1) содержание данного предложения предицирует некоторый акт слушающему, и этот акт не относится к прошлому; (2) не вызывают сомнений подготовительные условия, то есть характеристики ситуации, при которой осуществление данной иллокуции имеет смысл; (3) произнесение указанного предложения на самом деле может расцениваться как намеренная попытка побудить слушающего нечто сделать.
Однако практика эмпирических исследований языка показывает, что наборы конститутивных правил Серля часто оказываются недостаточными для того, чтобы точно распознать тип иллокутивного акта, они не вмещают все многообразие связей между значением и контекстом. Так, на основании приведенного списка правил невозможно объяснить, почему упомянутый вопрос "Не могли ли бы вы задержаться на минуту?" может считаться не просьбой, а приказом, будучи употребленным по отношению к подчиненному (данный пример взят из [6]). В таком случае для понимания значения высказывания требуется привлечение более широких сведений о контексте.
Иллокутивная цель как основание классификации речевых актов. Показатели иллокутивной цели
Интенциональный аспект значения высказывания, употребляемого для совершения речевого действия, нашел выражение в предложенном Серлем понятии иллокутивной цели. По Серлю, главное, чем один иллокутивный акт отличается от другого, это намерение, с которым говорящий произносит соответствующее высказывание. Например, при совершении акта обещания говорящий берет на себя обязательство совершить некоторое действие. Данный параметр был положен Серлем в основу предложенной им классификации иллокутивных актов. Иллокутивная цель — это установка на определенную ответную реакцию адресата, которая сообщается ему в высказывании.
Серль показал, что иллокутивные акты с одним и тем же содержанием могут иметь совершенно различные иллокутивные цели. Так произнесение следующих выражений:
1. Джон выйдет из комнаты?
2. Джон, выйди из комнаты!
3. Если Джон выйдет из комнаты, я тоже выйду

является в первом случае вопросом, во втором — просьбой или приказом, в третьем — гипотетическим выражением намерения. Это позволило ввести разграничение между общим содержанием предложения (упоминаемом им также как суждение, или пропозиция) и его иллокутивной целью (функцией). "О большом классе предложений, используемых для совершения иллокутивных актов, можно сказать в целях нашего анализа, что предложение имеет две (не обязательно отдельные) части — элемент, служащий показателем суждения, и средство, служащее показателем функции" [3, с. 216]. Этот тезис имел большую практическую важность для анализа речевых актов.
Показателями функции, то есть параметрами, позволяющими оценить, какой иллокутивный акт совершается при произнесении данного предложения, могут быть, по Серлю, наклонение глагола, интонациональный контур, пунктуация, ударение. К ним относится также множество так называемых перформативных глаголов; я могу указать на тип совершаемого мной иллокутивного действия, начав предложение с "я обещаю", "я предупреждаю", "я одобряю", "я соболезную".
Данный ряд содержит, безусловно, только самые элементарные показатели функции иллокутивного акта. Некоторые выводы, сделанные Дж. Остином в работе "Как совершать действия при помощи слов?", позволяют к ним добавить также наречия и наречные сочетания ("возможно", "безусловно"); сопроводительную мимику, жесты, церемониальные невербальные действия; частицы: "поэтому" (ее употребление эквивалентно выражению "я делаю вывод, что"), "все-таки" (равно по силе "я настаиваю"), "хотя" (в некоторых случаях можно приравнять к "я допускаю, что").
Необходимо отметить, что и Остин, и Серль признавали, что в ряде случаев понять, с какой целью употребляется высказывание, можно только на основании контекста. Например, как показывает Остин, слова "Однажды я умру" или "Я завещаю Вам свои часы" по-разному понимаются нами в зависимости от состояния здоровья говорящего.
Tипы речевых актов
Первая классификация речевых актов была предложена создателем теории речевых актов Дж. Остином. Позднее Дж. Серль предложил собственную классификацию. В качестве основания для нее он выбрал иллокутивную цель и вытекающие из нее понятия: направление приспособления и выражаемые условия искренности.
Перечислим классы речевых актов, выделенные Серлем [7]. Это, во-первых, репрезентативы — высказывания, направленные на то, чтобы зафиксировать (в различной степени) ответственность говорящего за сообщение о некотором положении дел, за истинность выражаемого суждения. Сюда относится широкий спектр высказываний от гипотетического утверждения до клятвы, содержащих такие несхожие глаголы, как "хвалиться", "жаловаться", "выводить", "заключать". Репрезентативы — единственный класс высказываний, укладывающийся в противопоставление "истинно — ложно". Самый простой тест для их выявления — попытка буквально оценить высказывание (кроме прочего) как истинное или ложное.
Следующий класс речевых актов — это директивы. Их иллокутивная направленность состоит в стремлении говорящего добиться того, чтобы слушающий нечто совершил. Акты этого класса часто можно определить по наличию таких глаголов, как "спрашивать", "приказывать", "командовать", "просить", "умолять", "заклинать", "приглашать", "советовать" и т. д.
Еще один класс речевых актов — комиссивы. Серль определяет их как иллокутивные акты, направленные на то, чтобы возложить уже не на слушающего, а на говорящего обязанность совершить некоторое будущее действие или следовать определеннной линии поведения. К данному классу относятся различного рода обещания и клятвы. Сюда не следует однозначно относить те акты, которые содержат глаголы intend — "намереваться" и shall — "должен (буду)". По мнению Серля, данные глаголы вообще не являются перформативными. Например, сказать "я намереваюсь" не значит "намереваться", а значит только "выразить намерение".
Предпоследний класс в таксономии Серля — это экспрессивы. Их иллокутивная цель — выразить психологическое состояние, задаваемое условием искренности относительно положения вещей, определенного в рамках пропозиционального содержания. Характерные глаголы для экспрессивов: "благодарить", "поздравлять", "сочувствовать", "извиняться", "сожалеть", "приветствовать". Пропозициональное содержание высказываний данного класса должно приписывать некоторое свойство (не обязательно действие) говорящему либо слушающему. Например, вы можете поздравить человека с тем, что он выиграл на скачках, или с тем, что он хорошо выглядит, можете сожалеть, что вам не удастся встретиться с ним через час, но было бы бессмыслицей поздравлять собеседника с открытием ньютоновского первого закона движения.
Декларации — это такие речевые акты, результатом которых является осуществление представленных в их пропозициональном содержании положения дел. Здесь "говорение конституирует факт". Примеров деклараций множество: "Отлучаю вас", "Ухожу в отставку", "Объявляю военное положение", "Вы уволены", "Объявляю вас мужем и женой" и т. д.
Декларации занимают особое место в теории речевых актов. Именно их приводят в качестве примера того, как социальная реальность "творится" посредством языка: "Если я успешно осуществляю акт назначения вас председателем, вы становитесь председателем; если я успешно осуществляю акт выдвижения вас кандидатом, вы становитесь кандидатом; если я успешно произвожу акт объявления состояния войны, то начинается война; если я успешно осуществляю акт бракосочетания с вами, то вы связаны брачными узами" [7, с. 244].
Обратим внимание, что наиболее характерные примеры деклараций принадлежат к институциональному дискурсу:
Я нахожу вас виновным в предъявленном обвинении.
Я объявляю вас мужем и женой.
Я отлучаю вас от церкви.
Вы вне игры (употребленное арбитром во время состязаний).
Нетрудно заметить, что для успешного осуществления действий посредством высказываний подобного рода в большей мере, чем для иллокутивов других типов, требуется выполнение следующих внеязыковых контекстуальных условий: (1) и говорящий, и слушающий должны занимать соответствующие социальные положения; (2) слова должны быть произнесены в рамках определенной институционально обусловленной ситуации; (3) форма фраз должна быть регламентирована институциональными рамками. Иными словами, действенность деклараций и их способность воплощать слова в реальность прочно укоренены в структуре социальных установлений. "Именно при наличии таких установлений, как церковь, закон, частная собственность, государство, и конкретного положения говорящего и слушающего в их рамках можно, собственно, отлучать от церкви, назначать на пост, передавать и завещать имущество, объявлять войну" [7, с. 245].
Косвенные речевые акты
Иногда люди предпочитают не сообщать о своих коммуникативных намерениях прямо, но делают это в косвенной форме. В этих случаях они осуществляют одно (задуманное ими) речевое действие, воспользовавшись другим. Например, задавая вопрос и тем самым будто бы ожидая от слушателя предоставления нам какой-то информации, мы можем на самом деле обращаться к нему с просьбой и тем самым побуждать его совершить какое-то действие. Характерные примеры — вопросы вида:
(1) Вы не могли бы закрыть окно?
(2) Могу я попросить вас передать мне соль?
(3) Ты не одолжишь мне свой конспект?
Прояснить реальную цель высказывания в ряде случаев помогает его содержание. Например, во всех приведенных примерах речь идет о некотором будущем действии, совершение которого предицируется слушающему, что характерно для директив (просьб, приказаний и т. п.). Однако иногда иллокутивная цель косвенного речевого акта менее очевидна и не связана непосредственно с содержанием высказывания, как, например, в косвенных директивах вида:
(4) Здесь становится прохладно (может интерпретироваться как просьба закрыть окно).
(5) Бар закрывается через 10 минут (просьба к посетителям поторопиться сделать последний заказ).
Форма высказываний, употребляемых в косвенных речевых актах, может быть более или менее конвенциональной. Так, употребление вопросительных предложений типа (1) – (3) в косвенных директивах общепринято, поэтому распознать их не представляет особого труда [11]. Сложнее обстоит дело с примерами (4), (5), где для определения истинной иллокутивной цели необходимо знать контекст употребления, который может включать cо-текст, параметры ситуации и более широкий социокультурный контекст.
Существенным подспорьем в интерпретации косвенных речевых актов являются коммуникативные правила речевого общения, сформулированные П. Грайсом. Согласно Грайсу, в своем речевом поведении люди следуют четырем универсальным правилам (максимам) коммуникации, вытекающим из обязательного для любого коммуниканта "принципа кооперации", это: (1) максимa полноты информации; (2) максимa качества ("Говори правду!"); (3) максимa релевантности ("Не отклоняйся от темы!"); (4) максимa манеры ("Говори ясно, коротко и последовательно!") [12]. В ряде случаев коммуниканты, с точки зрения эксплицитных смыслов, нарушают эти максимы. Как правило, это именно те случаи, когда говорящий вуалирует истинную цель своего речевого действия и заинтересован в косвенном способе ее выражения. Так ребенок, указывающий в магазине игрушек на плюшевого зайца с вопросом "Что это?", нарушает максиму полноты информации, поскольку очевидно, что ответ хорошо ему известен. Данный вопрос может служить сигналом бабушке, что ребенку хочется такую игрушку и он просит ее купить.
 конец


Словосочетание «теория речевых актов» употребляется в широком и узком смысле. В первом случае оно обозначает любой комплекс идей, направленных на объяснение речевой деятельности, и является синонимом «теории речевой деятельности». Во втором случае оно выступает как название одной конкретной теории (англ. термин speech act theory, theory of speech acts), получившей, как указывает система публикаций, широкое распространение за рубежом и привлекшей к себе внимание советских ученых, разрабатывающих проблемы речевой коммуникации как в теоретическом, так и в прикладном аспекте.

Ядро теории речевых актов (далее ТРА) составляют идеи, изложенные английским логиком Дж. Остином в курсе лекций, прочитанном в Гарвардском университете в 1955 году и опубликованном в 1962 году под названием «Слово как действие» (см. с. 22—129)1. Впоследствии эти идеи были развиты американским логиком Дж. Серлем в монографии «Речевые акты»2 и ряде статей. В обсуждении идей Остина принял участие и известный английский логик П. Ф. Стросон. В работах Остина, Стросона и Сер-ля, включенных в данный сборник, с исчерпывающей полнотой отражен тот круг проблем и методов их решения, который можно назвать стандартной теорией речевых актов в отличие от разнообразных ее модификаций, появившихся в последнее время. К рассмотрению этой основной части ТРА мы и обратимся.
1  Здесь и далее в скобках даются ссылки на страницы настоящего сборника.

2  S е а г 1 е J. R. Speech acts: an essay in the philosophy of language. London,
До недавнего времени Дж. Остин и П. Ф. Стросон были известны советскому читателю только как представители «лингвистической философии». В работах философов-марксистов их научное наследие рассматривалось в основном под углом зрения критики неопозитивизма как направления буржуазной философии, сводящего философию к деятельности по анализу языковых форм
1  См., например: Козлова М. С. Философия и язык. М., 1972; Богомолов А. С. Английская буржуазная философия XX века. М., 1973; Б р у т я н Г. А. Очерки по анализу философского знания. Ереван, 1979; Альбрехт Э. Критика современной лингвистической философии. М., 1977.

2 Богомолов А. С. Указ. соч., с. 267.

3  Философский энциклопедический словарь. М., 1983, с. 314.
4 Богомолов А. С. Указ. соч., с. 267.

5  В этой области уже имеется ряд исследований: см. Арутюнова Н. Д. Предложение и его смысл. М., 1976; Звегинцев В. А. Предложение и его отношение к языку и речи. М., 1976; Падучева Е. В. Актуализация предложения в составе речевого акта. — «Формальное представление лингвистической информации». Новосибирск, 1982; Старикова Е. Н. Зарубежные теории речевой деятельности. — «Язык и идеология», Киев, 1981; Барчунова Т. В. Коммуникативная функция языка и методология современной лингвистики. — «Методологические и философские проблемы языкознания и литературоведения». Новосибирск, Л984; Безменова Н. А., Герасимов В. И. Некоторые проблемы теории речевых актов. — «Языковая деятельность в аспекте лингвистической прагматики». М., ИНИОН, 1984.
знания1. В них убедительно доказывается, что, сознательно устраняясь от решения основных вопросов философии, объявляя классические проблемы философии «метафизикой», неопозитивизм в целом и лингвистическая философия в частности не дали и не могли дать решения актуальных философско-методологических проблем современной науки. Действительно, в контексте философско-методологических проблем статья Дж. Остина «Три способа пролить чернила», посвященная различению значений слов intentionally 'умышленно*, deliberately 'преднамеренно' и on purpose 'нарочно' выглядит несерьезно2. Однако, стоит лишь представить себе, что автором данной статьи является лексиколог, как решаемая в ней проблема сразу приобретает научную значимость. Поэтому при оценке исследований, выполненных в русле лингвистической философии, философы-марксисты проводят четкое различие между их философско-мировоззренческим содержанием или философскими импликациями и их специально лингвистическим содержанием. Если первое признается безоговорочно теоретически несостоятельным <и идеологически вредным, то во втором усматриваются положительные моменты, связанные с решением ряда собственно лингвистических проблем. «Лингвистическая философия содержит некоторые позитивные результаты по анализу логической структуры обыденного языка и изучению его семантических возможностей»3. ТРА относится к той части лингвистической философии, которая представляет собой «явный выход в сферу лингвистики как таковой»4. Дать объективную оценку результатов этого выхода, оценить рабочие возможности ТРА в свете проблем теоретической и прикладной лингвистики — одна из актуальных задач советского языкознания5, решение которой существенно облегчает публикация работ по ТРА в данном сборнике.

В первой половине XX века языкознание в течение довольно длительного периода было сосредоточено на изучении одной из двух диалектически взаимосвязанных сторон языка — языковой системы, но, начиная со второй половины 60-х годов, центр внимания лингвистов переносится на вторую сторону этого диалектического единства — речевую деятельность и ее продукт — связный текст, дискурс. О закономерном характере такой переориентации и о том, как она изменяет облик современной лингвистики, много писалось, что избавляет нас от необходимости останавливаться на этом подробнее. Отметим только, что еще в 20-х — 30-х годах выдающиеся советские ученые Е. Д. Поливанов, Л. В. Щерба, Л. П. Якубинский, А. М. Пешковский, М. М. Бахтин использовали марксистское понятие деятельности в качестве объяснительного принципа1 при изучении языка как системы. Однако сама речевая деятельность не была тогда предметом серьезного изучения со стороны лингвистов. Когда же они стали обращать на нее более пристальное внимание, обнаружилось, что сложившиеся представления о ней явно недостаточны для анализа реальных процессов говорения и понимания. Естественно, что в таких условиях оказался закономерным интерес лингвистов к любой попытке построения общей или частной теории речевой деятельности.
Почему же именно ТРА оказалась столь популярной? Ведь она не первая и не единственная в ряду других деятельностных представлений языка. Достаточно вспомнить глубокую лингво-философскую концепцию В. Гумбольдта и другие концепции гум-больдтианской ориентации, теорию языка и речи А. Гардинера, теорию высказывания М. М. Бахтина, теорию речевой деятельности в советской психолингвистике, основанную на психологической теории деятельности Выготского — Леонтьева, теорию аргументации (неориторику), концепцию «анализа диалога» («conversational analysis»), сложившуюся в рамках социолингвистики, процессуальную семантику, возникшую в контексте создания систем человеко-машинного общения.

Среди причин популярности ТРА есть как чисто внешние, так и внутренние, вытекающие из ее содержания.

1 О различных функциях понятия деятельности в процессе познания см.: Юдин Э. Г. Понятие деятельности как методологическая проблема. — «Эргономика», 1976, № 10.
К чисто внешним причинам можно отнести, например, знакомство достаточно широкого круга лингвистов, владеющих английским языком, с курсом лекций Дж. Остина «Слово как действие», выпущенным в 1962 г. отдельной книгой. (Ср. судьбу книги Ости^
на с судьбой работы М. М. Бахтина «Проблема речевых жанров», в которой изложена его теория высказывания. Написанная в 1953 г., она лишь в 1978 г. была частично опубликована в журнале, и только в 1979 г. увидела свет полностью1.) Простота языка и живость стиля лекций Остина в немалой мере способствовали популярности его идей.

Но не внешние причины способствовали распространению ТРА. Главные причины внутренние: очевидно, эта теория уловила и раскрыла какой-то важный аспект речевой деятельности, который в других деятельностных концепциях не получил должного освещения. Чтобы выявить как сильные, так и слабые стороны ТРА, необходимо рассмотреть ее общие и специфические черты.

з

Остановимся сначала на наиболее общих характеристиках ТРА, определяющих ее место в типологии теорий речевой деятельности. Для этого мы воспользуемся набором признаков, предложенным В. И. Постоваловой2: 1) методологический статут теории; 2) ее концептуальные предпосылки; 3) широта задания области исследования языка; 4) акцентированность определенного плана объекта изучения; 5) отношение к субъекту деятельности; 6) метод исследования.

По своему методологическому статусу ТРА есть узкоспециальная лингвистическая теория, не претендующая на выдвижение общей теории о природе языка, в отличие от деятельностных концепций гумбольдтианской ориентации.

1 Б а х т и н М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

2      Постовалова В. И. Язык как деятельность. Опыт интерпретации концепции В. Гумбольдта. М., 1982, с. 199.
Как и всякая другая теория речевой деятельности, ТРА имеет свои концептуальные предпосылки. Для создателей этой теории она выступала прежде всего как развитие и углубле ние представлений о смысле и значении языковых выражений, сложившихся в философской логике. Так, Дж. Остин, вводя понятие перформатившго высказывания, рассматривает это как очередной шаг в развитии представлений о границе между осмысленными и бессмысленными высказываниями, а Дж. Серль, формулируя правила употребления глагола promise 'обещать* в качестве показателя функции высказывания, рассматривает это как доказательство правильности взгляда, согласно которому знание значения языкового выражения есть знание правил его употребления. Этот взгляд на значение так же, как и представление о теснейшей связи языка с теми не собственно речевыми действиями, в которые он  вплетен, — свидетельство  того глубокого идейного влияния, которое оказали на ТРА взгляды позднего Витгенштейна1. Что касается связей ТРА с лингвистической традицией, то здесь следует отметить, с одной стороны, отсутствие прямой идейной связи с какой-либо лингвистической школой, а с другой стороны, — достаточно высокий уровень лингвистической подготовки ее создателей. По свидетельству Дж. Урмсона, оксфордские философы «почти без исключения приходят к философии после весьма серьезного изучения классической филологии»2. Характерно для ТРА отсутствие опоры на какую-либо психологическую, социологическую или философскую теорию деятельности. Наконец, следует отметить, что первоначально в качестве основного объекта рассмотрения в ТРА выступали речевые действия, относящиеся к юридической сфере, то есть регулируемые правовыми нормами. Поэтому Остин нередко апеллирует к опыту юристов, а иногда и полемизирует с ними. Акцент на «юридических» речевых актах, несомненно, отразился на понимании речевого действия как действия, совершаемого согласно определенным неязыковым установлениям, или конвенциям.

Объектом исследования в ТРА является акт речи, состоящий в произнесении говорящим предложения в ситуации непосредственного общения со слушающим. Таким образом, ТРА характеризуется максимальным сужением объекта исследования по сравнению с другими теориями. Действительно, в концепции «анализа диалога» (см. выше, с. 9) в качестве глобального объекта исследования выступает диалог, то есть обмен речевыми актами. В советской психолингвистической теории речевой деятельности глобальным объектом исследования является деятельность общения ((коммуникация) в рамках целостного акта социального взаимодействия. Еще шире задается область исследования в концепциях гумбольдтианской ориентации, изучающих языковую деятельность в целом, то есть «язык в экстенсии по всему пространству духовной жизни человека»3. Сужение области исследования, с одной стороны, ограничило возможности ТРА, но, с другой стороны, позволило сфокусировать внимание на детальном описании внутренней структуры речевого акта — этого элементарного эвена речевого общения. Не случайно, что концепции речевой деятельности, имеющие более широкий диапазон, когда рассуждают о минимальных единицах речевой деятельности, заимствуют многие понятия, выработанные в ТРА.

1             Wittgenstein L. Philosophical investigations. Oxford, 1963.

2  Цит. по книге: Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974, с. 301—
3 Псстовалова В. И. Указ. соч., с. 201.
Анализируя речевой акт, можно, в принципе, делать упор на разные планы его исследования — статический или динами-
ческий. В работах основателей ТРА превалирует статический подход к речевому акту, что дает основание упрекать ее в игнорировании динамической природы общения (см., например, мнение Д. Франк на с. 367). Однако в ней встречаются и элементы динамического подхода. Так, Серль формулирует последовательность правил, которыми руководствуется говорящий, избирая глагол promise 'обещать* для экспликации функции своего высказывания (см. с. 167), реконструирует процедуры, осуществляемые слушающим при понимании высказываний, актуальный смысл которых не совпадает с их буквальным смыслом (см. с. 199, 211). В ходе развития ТРА усиливается крен в сторону динамического подхода. Не последнюю роль в этом сыграли идеи процедурного, или процессуального, подхода к языку, сформулированные в исследованиях по искусственному интеллекту1.
В ТРА субъект речевой деятельности понимается как абстрактный индивид, являющийся носителем ряда характеристик, психологических (намерение, знание, мнение, эмоциональное состояние, воля) и социальных (статус по отношению к слушающему, функция в райках определенного социального института). Очевидно, что социальные свойства субъекта, проявляющиеся в его речевом поведении, представлены в ТРА весьма слабо по сравнению с рядом других учений, в которых говорящий индивид выступает как обладатель определенного репертуара ролей, как носитель определенных национально-культурных традиций. Это, безусловно, относится к числу ее слабых сторон.

Основной метод исследования объекта в ТРА — это аналитический метод в разных его видах. Отличием ТРА от пш-хо- и социолингвистических теорий речевой деятельности в данном аспекте является то, что первая базируется на данных мысленного эксперимента, тогда как последние используют методы сбора и обработки данных, выработанные в социологии и экспериментальной психологии.

Подытоживая вышесказанное, мы получаем общую характеристику ТРА: это логико-философское по исходным интересам и лингвистическое по результатам учение о строении элементарной единицы речевого общения — речевого акта, понимаемого как актуализация предложения, причем речевое общение рассматривается как форма проявления преимущественно межличностных отношений.

1 См., например: Bach К., Harnish R. М. Linguistic communication and speech acts. Cambridge (Mass.), 1982; см. также статью Аллена и Перро в наст, сборнике.
Охарактеризовав ТРА извне, со стороны ее общетипологических черт, перейдем к рассмотрению ее изнутри.

Ни одна теория коммуникативной деятельности, независимо от масштабов ее объекта исследования, не может обойтись без формулирования модели коммуникативной ситуации.

ТРА предлагает свою оригинальную модель коммуникативной ситуации. Наряду с такими компонентами, как говорящий, слушающий, высказывание, обстоятельства, без которых не обходится ни одна модель общения (в других моделях эти компоненты могут называться иначе), модель речевого акта в ТРА включает в себя также цель и результат речевого акта. Напомним, что пражский функционализм, выдвинувший требование «анализировать все свойства языка, связанные с тем, что язык является инструментом, под углом зрения задач, для выполнения которых эти свойства предназначены»1 (разрядка моя. — Я. /С.), и называвший свою модель языка «целевой», в силу специфической трактовки понятия целенаправленности (отождествления ее с функциональностью) не раскрыл определяющей роли фактора цели в речевой деятельности2. Не случайно в известной модели коммуникативного акта Р. О. Якобсона компонент «цель» отсутствует3.

Подход к речевому акту как к способу достижения человеком определенной цели и рассмотрение под этим углом зрения используемых им языковых средств — главная особенность ТРА, привлекшая к ней языковедов, которых перестала удовлетворять простая констатация того, что язык есть средство, орудие, инструмент общения. Интересы развития собственной науки и задачи, поставленные перед ней практикой, заставили лингвистов искать ответа на вопрос о том, каков механизм использования языка для достижения многообразных целей, возникающих в ходе социального взаимодействия людей.

1      Якобсон Р. Разработка целевой модели языка в европейской лингвистике в период между двумя войнами. — «Новое в лингвистике», вып. IV. М., 1964, с. 374.

2 См.: Звегинцев В. А. Функция и цель в лингвистической теории.— «Проблемы теоретической и экспериментальной лингвистики». М., Изд-во МГУ, 1977.

3      Якобсон Р. Лингвистика и поэтика. — «Структурализм: „за" и „против"». М., 1975.

4 Ср. с советской психолингвистической теорией речевой деятельности, где также выделяется три уровня ее рассмотрения — деятельность, действие и операция. См. «Основы теории речевой деятельности». М., 1974.
Единый речевой акт представляется в ТРА как трехуровневое образование4. Речевой акт в отношении к используемым в его ходе языковым средствам выступает как локативный акт. Речевой акт в его отношении к манифестируемой цели и ряду условий его осуществления выступает как иллокутивный акт. Наконец, в от-

ношении к своим результатам, речевой акт выступает как перло-кутивный акт. (См. работу Остина в наст, сборнике.)

Данная тройная оппозиция находит свое соответствие в представлении о гетерогенности плана содержания высказывания. Используя языковые средства в ходе локутивного акта, говорящий наделяет свое высказывание локутивным значением. Манифестируя цель говорения в определенных условиях в ходе иллокутивного акта, говорящий сообщает высказыванию определенную иллокутивную силу. Что же касается перлокутивного акта, то по самой своей сути он не находится в необходимой связи с содержанием высказывания (см. с. 93). Таким образом, имеется две пары взаимосвязанных категорий анализа речевого акта и семантики высказывания: локутивный акт — локутивное значение и иллокутивный акт — иллокутивная сила, обобщаемые в понятиях локуции и иллокуции.

Главным новшеством трехуровневой схемы речевого действия, предложенной Остином, несомненно, является понятие иллокуции. Локуция была объектом изучения всех семантических теорий в лингвистике, моделировавших соответствие между изолированным предложением и его смыслом, а точнее, псевдосмыслом — теоретическим конструктом, абстрагированным от целого ряда аспектов содержания, передаваемого предложением при его употреблении в общении1. Перлокуция — воздействие речи на мысли и чувства аудитории и посредством этого воздействие на дела и поступки людей — это тот аспект речевого акта, которым издавна занималась риторика. Только понятие иллокуции фиксирует такие аспекты акта речи и содержания высказывания, которые не улавливаются ни формальной семантикой, ни риторикой в ее традиционном понимании. Естественно, что именно разъяснению понятия иллокуции в ТРА уделяется главное внимание.

1 См.: Звегинцев В. А. Предложение и его отношение..., с. 188—200. Сказанное о локуции не относится к референции, которую Остин включал в понятие локуции. Референцией, то есть соотнесенностью с внешним миром, обладает в общем случае только предложение, употребленное в речи, или высказывание; а применительно к изолированному предложению можно говорить только о референциальном предназначении содержащихся в нем языковых выражений (см. Падучева Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. М., «Наука», 1985, с. 38—40, 83).
Остин не дает точного определения понятию иллокутивного акта. Впервые вводя это понятие (см. с. 86), он только приводит примеры иллокутивных актов — вопрос, ответ, информирование, уверение, предупреждение, назначение, критика и т. п. Далее Остин пытается обнаружить различительные признаки иллокуции. Его пространные и полные интересных наблюдений рассуждения по этому поводу сведены Стросоном к четырем основным положениям (см. с. 131—132), из которых самые важные — первое и чет* вертое. Согласно первому положению основным признаком, по которому иллокутивный акт отличается от локутивного, является признак целенаправленности. Согласно четвертому положению, основным признаком, по которому иллокутивный акт противопоставляется перлокутивному, является признак конвенционально-сти.
В этих двух положениях отражается, хотя и в недостаточно ясной форме, присущее высказыванию противоречие между двумя неразрывно связанными в нем моментами — субъективным (цель говорящего) и объективным ((не зависящие от говорящего способы обеспечения распознавания этой цели слушающим). В дальнейшем в ТРА данное противоречие трактуется как антиномия интенционального и конвенционального в речевом акте.

Понятие намерения (интенции) говорящего было введено в категориальный аппарат ТРА последователями Остина с целью уточнения его идей относительно иллокутивного уровня анализа речевого акта.

Логик П. Грайс определил в терминах намерения понятие субъективного значения высказывания, или «значения говорящего»—понятие, выражаемое глаголом mean в контексте "Л means something by х" 'Л имел в виду нечто под х' (см. с. 158). По Грайсу, субъективное значение высказывания есть намерение говорящего получить с его помощью определенный результат, благодаря осознанию слушающим этого намерения1. Стросон и Серль каждый по-своему модифицируют это понятие (см. соответственно с. 136—140 и 159—160) и приходят к выводу, что намерение, подлежащее распознаванию, или коммуникативное намерение («открытая интенция» по Стросону), составляет самый существенный момент в определении иллокуции2.

1       Ср. с определением смысла высказывания в советской психолингвистической теории речевой деятельности (см. «Основы теории речевой деятельности») и с определением смысла предложения, понимаемого как единица речи у В. А. Зве-гинцева (3 в е г и н ц е в В. А. Предложение и его отношение..., с. 193).

2       Ср. с аналогичной ролью понятия речевого замысла или речевой воли в теории высказывания М. М. Бахтина (см.:   Бахтин  М. М. Указ. соч., с. 256)*
Если в трактовке интенционального аспекта иллокуции разные версии ТРА сходятся, то этого нельзя сказать о ее конвенциональном аспекте. Применительно к речевым действиям можно говорить о двух разных видах конвенций. Первый — языковые конвенции, которые действуют на уровне локутивного акта и определяют локутивное, или языковое, значение высказывания. В общем случае языковых конвенций недостаточно для объяснения производства и восприятия речевого акта на иллокутивном уровне. Так, одно и то же предложение Я поговорю с твоими родителями может быть использовано говорящим с разными намерениями— просто проинформировать адресата, принять на себя обязательство, прекратить или предотвратить какие-либо действия адресата и т. п. Несмотря на то что по отношению к языковым конвенциям во всех этих случаях производятся тождественные действия, в каждом из этих случаев говорящий совершает разные иллокутивные акты — сообщает, обещает, предупреждает или угрожает, а слушающий понимает, какой иллокутивный акт совершает говорящий. Как же объяснить закономерный характер производства и восприятия иллокутивного акта?

Остин считал, что иллокутивный акт также регулируется конвенциями (см. выше, с. 15), хотя в отличие от локутивного акта эти конвенции не являются собственно языковыми. Однако ему не удалось объяснить, в чем состоят эти конвенции.

Развернутое представление иллокутивного акта как конвенционального действия мы находим в статье Серля «Что такое речевой акт?» (с. 151—169). Заменяя понятие конвенции понятием правила, он пытался показать, что иллокутивный акт есть действие, подчиняющееся правилам. При этом все правила делятся им на регулятивные, упорядочивающие «формы поведения, которые существовали до них» (напр., правила этикета), и конститутивные, которые «не просто регулируют, (но создают... новые формы поведения» (например, правила различных игр). По предположению автора, семантика языка может рассматриваться как ряд систем конститутивных правил, и «иллокутивные акты суть акты, совершаемые в соответствии с этими наборами конститутивных правил» (с. 155). Таким образом, различие между конвенциями локутивного и иллокутивного уровня речевого действия снимается. Не случайно Серль отказывается от понятия локуции. Вместо локутивного акта он говорит об актах референции и предикации, а вместо локутивного значения использует понятие суждения (пропозиции), или пропозиционального содержания высказывания. План содержания высказывания представляется и виде формулы И (р), где И — иллокутивная сила, а р — суждение (см. с. 171). Оба компонента формулы имеют единую конвенциональную природу: они конституируются правилами употребления выражений, служащих для указания на эти компоненты. В статье выявляется набор правил употребления для показателя иллокутивной силы обещания, выводимый из условий осуществления акта обещания, и намечается программа анализа на той же основе речевых актов других типов, реализованная позже в работе «Речевые акты» (см. выше, с. 7).

Предложенный Серлем способ объяснения механизма передачи намерения от говорящего к слушающему в процессе коммуникации, был важным шагом на пути решения указанной проблемы. Вместо общих и неопределенных рассуждений о влиянии ситуативного контекста высказывания на передаваемый им смысл был для основных типов речевых актов перечислен ряд аспектов ситуации общения (в виде подготовительных условий), которые находятся в закономерной связи с возможным намерением говорящего (воплощаемым в существенном условии) и тем самым способствуют его идентификации. Однако преувеличение роли языковых средств ib общении (см. поправку Серля к определению субъективного значения Грайса на с. 160) привело к тому, что правила Серля имеют достаточно узкую сферу применения. Они действительны только для высказываний, в которых присутствует тот или иной языковой показатель коммуникативности намерения— лексический, грамматический, просодический, — и этот показатель употреблен в буквальном смысле. Так что в качестве общего подхода к объяснению механизма речевого общения представление о речевом акте как о полностью конвенциональном действии оказалось неприемлемым.

В отличие от Остина и Серля, Стросон считает конвенциональными не все иллокутивные акты, а лишь те из них, которые действительно упорядочиваются неязыковыми социальными конвенциями (см. с. 132—136). Большинство речевых актов, конвенциональных в указанном строгом смысле, относится к сфере социальных институтов. Назначение на должность, вынесение приговора, капитуляция, закрытие собрания, присвоение имени — в этих и им подобных речевых актах наиболее ярко проявляется связь языковой деятельности с внеязыковой практической деятельностью. Не случайно именно из анализа подобных высказываний была выведена Остином дихотомия «перформатив/конста-тив», переросшая в учение о трех уровнях речевого действия (см. примеры перформативов на с. 26). В особый класс — декларации— выделяет такие акты и Серль (с. 185). К какой бы сфере деятельности ни относился конвенциональный речевой акт, он сохраняет свое основное отличие от акта неконвенционального: для его совершения достаточно действовать в строгом соответствии с установленной процедурой, и результат, на который нацелено данное действие, будет достигнут. Стросон совершенно правильно указывает, что акты подобного типа, будучи важной частью деятельности общения, не являются типичными представителями иллокутивных актов. Основной проблемой остается объяснение того, каким образом обеспечивается распознавание коммуникативного намерения говорящего в речевых актах, не регламентированных социальными конвенциями.

Итак, в форме вопроса о том, как обеспечивается понимание иллокутивной силы высказывания, в ТРА был поставлен вопрос о факторах, благодаря которым высказывания в процессе общения обретают подлинный смысл, становясь носителями речевого замысла коммуникантов и вплетаясь в структуру их внеязыковой деятельности, — вопрос, на который семантические теории, оперирующие изолированными предложениями, независимо от степени их формального совершенства, в принципе не могли дать ответа.

И развитие ТРА можно рассматривать как движение по пути постепенного расширения области этих факторов.

Одним из путей выявления этих факторов, понимаемых как разные аспекты иллокутивного акта, с самого начала в ТРА служило построение классификации иллокутивных актов.

 

5
Первая такая классификация принадлежит Остину (см. с. 118—128). Остин полагал, что для уяснения сущности иллокуции надо собрать и расклассифицировать глаголы, которые обозначают действия производимые при говорении, и могут использоваться для экспликации силы высказывания — иллокутивные глаголы1.

Классификация иллокутивных глаголов Остина с точки зрения современного уровня развития лексической семантики выглядит весьма грубым приближением к сложной структуре данного семантического поля2. Серль подверг ее критике в статье «Классификация (иллокутивных актов» (см. наст, сборник). Он справедливо указал на неправомерность смешения иллокутивных актов, которые являются реальностью речевого общения и не зависят от конкретного языка, ih иллокутивных глаголов, являющихся специфическим отражением этой реальности в системе лексики конкретного языка.

1  См. развитие данного подхода к изучению структуры речевого акта в: Ballmer Т. Т., Brennenstuhl W. Speech act classification: A study in the lexical analysis of English speech activity verbs. Berl;n etc., 1981.

2       Ср. с тем, как эта структура представлена в книге Вежбицкой: Wierz-bicka. Semantic primitives. Frankfurt-am-M., 1972, р. 122—147.

3  См., например: Vendler Z. Res Cogitans. Ithaca etc., 1972; а также работы: Fraser В. A partial analysis of vernacular performative verbs; McCaw-ley J. Remarks on lexicography of performative verbs, опубликованные в сб.: «Proceedings of the Texas conference on performatives, presuppositions and impli-catures», ed. by A. Rogers et al. Austin, 1977.
Классификация Сер л я, которую он строит именно как классификацию актов, а не глаголов, представляет собой значительный шаг вперед по сравнению с целым рядом предшествующих опытов3, будучи первой попыткой универсальной классификации иллокутивных актов. Базу этой классификации составляют 12 признаков, которые сам автор называет «направлениями различий между иллокутивными актами» (см. с. 172—177). И хотя данный список признаков может быть в свою очередь подвергнут критике (не все признаки существенны, взаимонезависимы и имеют четкий смысл), он расширяет область факторов, участвующих в передаче говорящим и восприятии слушающим актуального смысла высказывания.  Появляется  такой важный  фактор, как отношение речевого акта к предшествующему дискурсу. То, что было высказано коммуникантами к моменту очередного речевого акта, играет роль как в формировании коммуникативного намерения говорящего, так и в распознавании его слушающим.

 

6

Еще более расширяется область факторов, определяющих речевое действие на уровне иллокуции, когда ТРА сталкивается с необходимостью объяснения феномена косвенных речевых актов— речевых действий, иллокутивная цель которых не находит прямого отражения в языковой структуре употребленного высказывания1. iB узком смысле косвенными речевыми актами называют только высказывания, в которых представлен некоторый стандартный способ косвенного выражения цели, то есть языковое выражение, которое, сохраняя свое основное, прямое назначение показателя иллокутивной силы х, регулярно используется как показатель иллокутивной силы у (например, структурная схема вопроса не могли бы вы (сделать что-либо)? регулярно используется для выражения вежливого побуждения)2.

1  Ср. с понятием проективного текста в книге: Верещагин Е. М., К о с -томаровВ. Г. Язык и культура. М., 1983, с. 137—138.

2  Ср. с разграничением первичных и вторичных функций предложений в монографии: Русская грамматика. М., 1982, т. II, с. 394—396.

3  См.: S a d о с k J. М. Towards a linguistic theory of speech acts. New York etc., 1974.

4  См.: G г i с e H. P. Logic and conversation. — In: «Syntax and semantics*, vol. 3, New York, 1975. О принципах и правилах общения см. также La ко if R. The logic of politeness; or minding your p's and q's. — In: «Papers from the 9th Regional Meeting of Chicago Linguistic Society», Chicago, 1973; Рождественский Ю. В. О правилах ведения речи по данным пословиц и поговорок. — «Па-ремиологический сборник». М., 1978; Почепцов Г. Г. мл. Семантический анализ этикетизации общения. — «Семантика и представление знаний». Тарту, 1980; Демьянков В. 3. Конвенции, правила и стратегии общения. — «Известия АН СССР. Серия литературы и языка», 1981, № 4.
Высказывалось мнение, что косвенные речевые акты (в узком смысле) следует рассматривать как проявление языковой полисемии3. Серль, оспаривая эту точку зрения в своей статье «Косвенные речевые акты» (см. наст, сб.), показывает, что косвенные речевые акты независимо от того, является ли стандартизованным способ их осуществления, имеют в основе один и тот же механизм косвенного выражения намерения говорящего. Прибегая по той или иной причине (например, из вежливости) к косвенному способу выражения своей цели, говорящий рассчитывает не только на языковые знания собеседника, но и на его разнообразные неязыковые знания: знания принципов общения типа Грайсовых максим кооперативного диалога4, знания условий успешности речевых актов (см. с. 160—167) и, наконец, «энциклопедические» знания (представления о мире, роль которых в процессе понимания является главным объектом изучения в исследованиях по искусственному интеллекту)1. Так, к факторам, обусловливающим актуальный смысл высказывания (=иллокутивная функция + пропозициональное содержание), добавляется два чрезвычайно важных — знания коммуникантов о принципах общения и их «энциклопедические» знания.
 

7
Подводя итог рассмотрению стандартной теории речевых актов, кратко перечислим основные проблемы теории речевой деятельности, в решение которых она внесла позитивный вклад.

Рассматривая речевой акт как многоуровневое образование и выделяя иллокутивный уровень в качестве основного объекта исследования, ТРА продемонстрировала важность учета подлежащей распознаванию цели (намерения) говорящего для объяснения процессов речевого взаимодействия. Была выявлена, с одной стороны, взаимосвязь намерения с другими экстралингвистическими факторами в форме соответствия между иллокутивной целью ( = существенным условием речевого акта) и обстоятельствами речевого акта (фиксируемыми в качестве подготовительных и др. условий)—психологическим состоянием говорящего, его интересами, социальным статусом, его представлениями о ситуации общения и в том числе о слушающем с его знаниями, интересами, социальным статусом. С другой стороны, были выявлены основные формы отражения иллокутивной цели говорящего в языковой структуре используемого предложения.

Кроме того, в ТРА затронут ряд других вопросов, входящих в компетенцию теории речевой деятельности. Это имеющая большое прикладное значение проблема типологии коммуникативных неудач, в решение которой ТРА внесла вклад своей классификацией неудач перформативных высказываний (см. с. 35) и учением об условиях успешности речевых актов. Это и проблема типологии первичных речевых жанров2, которая в ТРА решается с помощью инвентаризации и классификации иллокутивных актов.

1       О классификации знаний применительно к задачам лингвистики см. Паршин П. Б. К вопросу о лингвистически ориентированной классификации знаний.— «Диалоговые системы и представление знаний». Тарту, 1981.

2     См.: Б а х т и н М. М. Указ. соч., с. 259.
Разумеется, в силу ряда причин — отсутствия адекватной методологической базы, крайнего сужения объекта исследования, абсолютизации роли иллокутивной цели при недооценке других целей, достигаемых в общении, внесоциального понимания акта коммуникации, статической точки зрения на объект — ТРА не дает ответа на многие важные вопросы теории общения.

В частности, она не объясняет, как иллокутивная цель соотносится с практической, не выявляет связей между стратегической целью речевого взаимодействия и тактическими целями составляющих его речевых актов, не показывает, каким образом принадлежность человека к определенному коллективу и к определенной культуре влияет на характеристики его речевого поведения.

Позитивные результаты ТРА, разумеется, не могут рассматриваться как окончательные решения соответствующих проблем и нуждаются в переосмыслении с позиций марксистской теории предметной деятельности.

Создание адекватной теории речевой деятельности — задача междисциплинарная. Советские лингвисты наряду с психологами, социологами, логиками в последние годы активно работают в этом направлении. Помимо исследований в русле психолингвистической теории деятельности здесь следует отметить работы, выполненные в рамках проекта «Диалог», ведущегося под эгидой Научного совета по проблеме «Искусственный интеллект» Комитета по системному анализу при Президиуме АН СССР1, а также исследования, координируемые межвузовской проблемной группой «Семантика и прагматика речевого общения»2. Думается, что публикация основных (работ по теории речевых актов в переводе на русский язык будет способствовать интенсификации исследований в данной области.

1       См. в особенности: Кибрик А. Е. К построению лингвистической модели коммуникативного взаимодействия. — «Методологические проблемы искусственного интеллекта». Тарту, 1983; Дебренн М. М., Нариньяни А. С. Речевой акт как элемент диалогового взаимодействия. — Там же; Ы й м X. Я. и др. Рассуждения и диалог: эксперты как связь между рассуждениями высокого и низкого уровня. — «Принципиальные вопросы теории знаний». Тарту, 1984; сб. «Психологические проблемы создания и использования ЭВМ». М., 1985.

2       См.: Содержательные аспекты предложения и текста. Под ред. И. П. Су-сова и др. Калинин, 1983; Прагматика и семантика синтаксических единиц. Под ред. И. П. Сусова и др. Калинин, 1984.
И. М. Кобозева


Теория речевых актов – разновидность функционального подхода к языку, основные положения которой были сформулированы в работах Дж. Остина «Слово как действие» и Дж. Р. Серля «Что такое речевой акт». Под речевыми актами понимаются иллокутивные речевые акты, т.е. действия, с помощью которых говорящий утверждает, отдаёт команду, поздравляет, предупреждает и т.п. , иначе говоря действия, обозначаемые в английском языке с помощью глаголов и глагольных сочетаний state “излагать, констатировать, утверждать, assert “утверждать, заявлять”, describe “описывать”, warn “предупреждать”, remark “замечать”, comment “комментировать”, command “командовать”, order “приказывать”, request “просить”, criticize “критиковать”, apologize “извиняться”, censure “порицать”, approve “одобрять”, welcome “приветствовать”, promise “обещать”, express approval “выражать одобрение”, express regret “выражать сожаление” и т.п. Именно иллокутивный речевой акт рассматривается в данной теории как минимальная и основная единица языкового общения. Речевые акты (РА) анализируются в трех аспектах правила, регулирующие их использование:

содержание РА (суждение, или пропозиции, в них выраженные);
значения РА, образованные взаимодействием . «того, что мы имеем в виду, когда говорим, и того, что означает предложение в языке, на котором мы говорим»,  т.е. конвенционального и интенционального компонентов (Дж.Р. Серль).
Также предметом интереса в теории РА являются такие прагматические характеристики высказывания, как условия искренности, успешности и т.п. Большой вклад в теорию РА внес Г.П. Грайс, разработавший понятие «импликатуры» и сформулировавший Принцип Кооперации. Принцип Кооперации гласит «Твой коммуникативный вклад на данном шаге диалога должен быть таким, какого требует совместно принятая цель (направление) этого диалога» и включает четыре постулата - Количества, Качества, Отношения и Способа.

Теория речевых актов заложила основы современной лингвистической прагматики. В то же время Дж. Остина называют выдающимся английским философом языка.

Рекомендуемая литература

Арутюнова Н. Д. Речевой акт // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990

Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17: Теория речевых актов. М., 1986

How to do Things with Words: The William James Lectures delivered at Harvard University in 1955. Ed. J. O. Urmson, Oxford: Clarendon

Grice H. P. Logic and conversation // «Syntax and semantics», v. 3, ed. by P. Cole and J. L. Morgan, N. Y., Academic Press, 1975, p. 41—58

Searle John R. What is a speech act? // «Philosophy in America» ed. Max Black, London, Alien and Unwin, 1965, p. 221—239

Дискурс как структура. Речевой акт
Речевой акт - целенаправленное речевое действие, совершаемое в соответствии с принципами и правилами речевого поведения, принятыми в данном обществе; единица нормативного социоречевого поведения, рассматриваемая в рамках прагматической ситуации.
Основные черты речевого акта:
-намеренность (интенциональность)
-целеустремленность
-конвенциональность
Речевые акты всегда соотнесены с лицом говорящего.
Последовательность речевых актов создает дискурс.

Целостная и развитая теория речевых актов сложилась [лишь] в рамках лингвистической философии под влиянием идей Л. Витгенштейна о множественности назначений языка и их неотделимости от форм жизни: взаимодействие языка и жизни оформляется в виде «языковых игр», опирающихся на определенные социальные регламенты.
Основы теории речевых актов заложил John Austin («How to do things with words»).

В речевом акте участвует говорящий и адресат, выступающие как носители определенных согласованных между собой социальных ролей или функций.
Участники речевого акта обладают фондом общих речевых навыков (речевых компетенций), знаний и представлений о мире.
В состав речевого акта входит обстановка речи и тот фрагмент действительности, которого касается его содержание.
По Остину, выполнить речевой акт - значит:
(1) произнести членораздельные звуки, принадлежащие общепринятому языковому коду.
(2) построить высказывание из слов данного языка по правилам его грамматики.
(3) снабдить высказывание смыслом и референцией, т.е. соотнести с действительностью, осуществив речение (locution).
(4) придать речению целенаправленность, превращающую его в иллокутивный акт (illocutionary act) - выражение коммуникативной цели в ходе произнесения какого-то высказывания.
(5) вызвать искомые последствия (perlocution), т.е. воздействовать на сознание и поведение адресата, создать новую ситуацию.
Схематически модель речевого акта можно представить следующим образом:
Говорить с целью изменить


John Serle выделяет в речевом акте:
-акт произнесения (utterance act)
-пропозициональный акт, осуществляющий
референцию и предикацию
-иллокутивный акт, реализующий
целеустановку говорящего
Целенаправленность ; «действенная интонация» ; иллокутивная сила речевого акта (или потенциал). Она включает в себя:
-иллокутивную цель (e.g. побуждение)
-ее интенсивность
-способ достижения цели
-особенности зависимой пропозиции и др.
индивидуальные условия
Некоторые иллокутивные цели могут быть достигнуты мимикой, жестами (т.е. без непосредственного речения, без произнесения слов).

Глаголы: клясться, обещать и др. - перформативны
хвалиться, угрожать, оскорблять - неперформативны

Основные классы речевых актов:
1) репрезентативы (поезд пришел)
2) директивы, акты побуждения (Уйдите! в том числе и требование информации: Который час?)
3) комиссивы (акты принятия обязательств), например, Обещаю прийти вовремя.
4) экспрессивы (акты, выражающие эмоциональное состояние), в том числе формулы социального этикета (behabatives, Austin). E.g. Извините за беспокойство.
5) декларативы (акты установления: назначение на должность, присвоение званий, имен, вынесение приговора).

Речевой акт характеризуется условиями успешности, несоблюдение которых ведет к иллокутивным неудачам.

Ситуация + личностные факторы
(социальные роли) (e.g. условие искренности ; интенции).
Условия успешности предполагают, что адресат способен опознать иллокутивную силу речевого акта, которая должна быть вербально или невербально выражена.

Речевые акты могут быть прямыми или косвенными.
Косвенные речевые акты всегда конвенциональны (e.g. Модализованный вопрос).
Что-то здесь душно - косвенный речевой акт.
Я бы хотел, чтобы здесь не было душно - прямой речевой акт.
Когда мы анализируем коммуникацию, мы должны учитывать не только все аспекты механизма порождения, начиная с этапа мотивации, но и весь спектр факторов, «провоцирующих» порождение речи и обуславливающих ее восприятие и понимание. В центр внимания должен быть поставлен коммуникативный акт во всем многообразии своих проявлений.
Коммуникация (общение) - есть процесс, разворачивающийся во времени и пространстве.

Речевой акт понимается как коммуникативное действие, структурная единица языковой коммуникации, дискретно выделяемый такт, квант дискурса.
Коммуникативный акт имеет два «плана», две составляющих: ситуацию и дискурс. Ситуация - фрагмент объективно существующей реальности, частью которой может быть и вербальный акт. Дискурс - вербализованная деятельность, включающая в себя не только лингвистические, но и экстралингвистические компоненты.

H. Parret: пять теоретических моделей контекста:
-речевой контекст = котекст
-экзистенциальный контекст (подразумевает мир объектов, состояний, событий, т.е. то, к чему отсылает высказывание в акте референции)
-ситуационный контекст
-акциональный контекст (конституируется речевыми актами)
-психологический контекст

В. Красных: три типа контекста:
-микроконтекст (эксплицитно содержится в микротексте, ближайшем речевом окружении)
-макроконтекст (эксплицитно содержится в макротексте, отдаленном речевом окружении)
-контекст-тень (имплицитно содержится в ситуации)

Одинаковое понимание контекста коммуникантами является частью пресуппозиции.
Пресуппозиция является частью контекста, актуализируясь в нем.

Проблемы в общении возникают, если один из коммуникантов не понимает смыслов, актуальных для данного коммуникативного акта, т.е.
-когда для одного из коммуникантов коммуникативный акт остается закрытым (Я догадываюсь, что вы имеете в виду, но не понимаю, что именно);
-неосознанным ; несуществующим (Я вообще не понимаю, о чем вы говорите и что вы имеете в виду).
Речевой акт — отдельный акт речи, в нормальных случаях представляет собой двусторонний процесс порождения текста, охватывающий говорение и протекающие параллельно и одновременно слуховое восприятие и понимание услышанного. При письменном общении речевой акт охватывает соответственно писание и чтение (зрительное восприятие и понимание) написанного, причём участники общения могут быть отдалены друг от друга во времени и пространстве. Речевой акт есть проявление речевой деятельности.
В речевом акте создаётся текст. Лингвисты обозначают этим термином не только записанный, зафиксированный так или иначе текст, но и любое кем-то созданное (всё равно — описанное или только произнесённое) «речевое произведение» любой протяжённости — от однословной реплики до целого рассказа, поэмы или книги. Во внутренней речи создастся «внутренний текст», то есть речевое произведение, сложившееся «в уме», но не воплотившееся устно или письменно.
Содержание  [убрать]
1 Составляющие речевого акта
2 Виды речевых актов
3 Библиография
4 См. также
5 Ссылки
[править]Составляющие речевого акта

К. Бюлер выделял три составляющих речевого акта: «отправителя», «получателя», «предметы и ситуации» и соотносил их с определёнными функциями языка (в скобках приводятся названия функций по Р. О. Якобсону, см. след. абзац): экспрессии (эмотивная, «сосредоточенная на адресанте»), апелляции (конативная, ориентирующаяся на адресата) и репрезентации (референтивная, сообщение о действительности). См. Бюлер К. Теория языка.
Р. О. Якобсон добавляет к выделенным К. Бюлером компонентам речевого акта ещё три: контакт, код, сообщение, и называет соответствующие данным компонентам функции (фатическую, или контактоустанавливающую; метаязыковую, при реализации которой предметом речи является сам код-язык; и поэтическую). «Отправитель», «получатель», «предметы и ситуации» называются у Якобсона «адресант», «адресат» и «контекст» соответственно. См. Р. О. Якобсон. Лингвистика и поэтика (текст: Лингвистика и поэтика).
[править]Виды речевых актов

 — прямые;
 — непрямые, или косвенные речевые акты (имеют место в результате своеобразной прагматической транспозиции)
Перформатив
[править]Библиография

John R. Searle. What is a speech act? — In: «Philosophy in America» ed. Max Black, London, Alien and Unwin, 1965, p. 221—239.
Винокур Т. Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения. М., 1993.
Падучева Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. М., 1985
Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17: Теория речевых актов. М., 1986.
Арутюнова Н. Д. Речевой акт // Лингвистический энциклопедический словарь. — М.: СЭ, 1990. — ISBN 5;85270;031;2.
Модели чисто русских речевых актов

Исследования в сфере прагматики показывают, что основные типы речевых актов могут быть обнаружены во всех языках, но тем не менее, существуют речевые акты, специфические для группы языков или даже для одного языка.

Исследование русского языка позволило нам выделить ряд специфических особенностей некоторых моделей русских речевых актов, а также выявить некоторые речевые акты, избегаемые носителями русского языка.

Так, русские не любят эксплицировать коммуникативное задание. Этим, на наш взгляд, объясняется сравнительно редкое использование перформативов в русском коммуникативном поведении, ср.:

* – Я протестую; вы мне продали просроченные консервы. Возможно, это связано с разветвленной системой падежа в русском языке, где падеж берет на себя выражение того, о чем идет речь, например: – Чай? – Семгу?

В русском общении готовность выполнить каузируемое действие редко выражается языковыми средствами (например, в ответной реплике: – Сию минуту! Сейчас!).

В речевом акте совета русские не любят использовать модальные предикаты мочь, хотеть, что сделало бы речевой акт косвенным, предпочтение отдается прямому речевому акту совета.

С другой стороны, русские любят использовать прием коммуникативного дублирования при упрашивании, просьбе и отказе, например: – Пойди сходи, купи, принеси хлеба; – Не, не, не, не, не.... и др.

В ответной реплике на запрос информации о совершении/несовершении действия (например, Ты идешь на работу?) русские предпочитают использовать модели Да, иду /Нет, не иду, вместо, казалось бы, более логичных Да/Нет.

В речевом акте угрозы русские предпочитают использовать Я-высказывания вместо упоминания о возможном возмездии, например: – Я тебе поболтаю! Я тебе дам!

В ситуации проводов гостей при прощании русские любят использовать каузативные глаголы: – Заходите! Звоните! Пишите! Данный тип русского коммуникативного поведения в ситуации прощания вызывает зачастую неадекватную реакцию иностранцев: вместо предполагаемого русским речевым этикетом Спасибо!, они говорят: С большим удовольствием! или спрашивают: Когда?, Зачем?.

Высокую частотность в русском общении имеют безглагольные модели и усеченные конструкции типа: – Вот я тебе... (при угрозе), – Никакого телевизора (при запрете).

При уговаривании и упрашивании русским часто используются модели с частицей ну: – Ну куда же ты? Ну, я не понимаю! Ну хочешь, я все сделаю?

В речевом акте замечания на фоне повышенного раздражения русские часто используют притяжательные местоимения: – Да убери же ты свои тапочки!

Как известно, ситуация критики почти всегда приводит к конфликту. Анализ приемов критики позволил выделить около двадцати языковых моделей речевых актов критики. По опросам информантов, наиболее частотными в русском языке оказались модели, которые являются наиболее конфликтными и раздражающими слушающего: это критика-удивление – Как, неужели ты этого не знаешь?!; критика-опасение – меня очень волнует твое поведение; критика-укоризна и упрек – Что ж ты так –; Сколько раз можно повторять?..., вместо почти бесконфликтных языковых моделей: критика-поддержка – Ничего, в следующий раз получится; и конструктивная критика – Сколько Вам нужно времени, чтобы исправить ошибку?, Чем я могу Вам помочь?

Любопытно было бы продолжить данное исследование в плане выявления не только чисто русских, но и чисто финских речевых актов.

Мигунов А.И.
 | Об авторе | | Тексты | | Содержание сборника |

«Условия искренности» Дж. Серля как обязательное условие успешности коммуникации

А.И. Мигунов

Образование. Коммуникация. Ценности. (Проблемы, дискуссии, перспективы). По материалам круглого стола «Коммуникативные практики в образовании», 19 ноября 2004 года. — Под ред. С.И. Дудника. — СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2004. — С.30-33

[30]

В своей классификации иллокуций Серль делает вывод, что «число различных действий, которые мы производим с помощью языка, довольно ограничено: мы сообщаем другим, каково положение вещей; мы пытаемся заставить других совершить нечто; мы берем на себя обязательство совершить нечто; мы выражаеи свои чувства и отношения; наконец, мы с помощью высказываний вносим изменения в существующий мир» [1]. Таким образом, он выделяет 5 основных иллокутивных сил: ассертив, комиссив, директив, экспрессив, декларатив. Каждая из этих элементарных иллокуций включает в себя определенный набор характеристик, на основании которых она отличается от другой. Это своего рода конститутивные правила, то есть, правила, выполнение которых означает выполнение соответствующего иллокутивного акта. Серль в «Классификации иллокутивных актов» выделяет 12 «значимых измерений», позволяющих слушателю различать иллокутивные акты. Но самыми важными он считает три: иллокутивная цель, направление реализации соответствия между словами и миром (direction of fit), и выражаемые иллокутивным актом психологические состояния, в дальнейшем получившие название условие искренности.

При построении логики иллокуций важным вопросом, на который необходимо ответить, прежде чем давать приемлемое определение отношения логического следования применительно к рассуждениям в иллокутивном контексте, сохранение каких характеристик речевого акта гарантируется отношением логического следования. Истинностная характеристика относится к пропозициональному содержанию речевого акта, но иллокутивная сила, то есть, коммуникативная функция не обладает истинностным значением. Или обладает? Другими словами, нам надо либо перетолковывать категорию истинности, включая в нее иллокутивный контекст, либо обнаруживать и формулировать иные характеристики речевых актов, которые, будучи интегрированы в современную концепцию истины, позволят нам понять основания нашего согласия с комиссивным, директивным или декларативным речевым актом. Мы подтверждаем суждение о мире, потому что оно истинно, то есть соответствует действительному положению дел в мире и/или нашему пониманию его. Но почему мы подтверждаем речевой акт, директив, например?

[31]

Даниель Вандервекен, развивая идеи Дж. Серля, наряду с истинностью пропозиционального содержания речевого акта, выделяет успешность (success) и эффективность (satisfaction) речевого акта в качестве дополняющих истинностную характеристику. Как показывает Вандервекен [2], нельзя понять природу иллокутивных актов, не понимая их условий успешности и эффективности. Условия успешности и эффективности элементарных иллокутивных актов не сводимы к условиям истинности их пропозициональных содержаний. Следовательно, важная задача, как логики речевых актов, так и семантики естественного языка, состоит в том, чтобы развить предлагаемую концепцию успешности и эффективности, интегрируя ее с теорией истинности для высказываний.

Он выделяет уже не 12, как Серль, а шесть компонентов, которые определяют условия успешности и эффективности речевых актов: иллокутивная цель (их пять, как и у Серля, но направления реализации соответствия между словами и миром он рассматривает как основание различения иллокутивных целей), способ достижения, условия пропозиционального содержания, предварительные условия, условия искренности и интенсивность. Согласно Вандервекену [3] иллокутивный акт F(P) успешно выполнен в данном контексте произнесения, если и только если, во-первых, в этом контексте, говорящий преуспевает в достижении иллокутивной цели силы F в высказывании P со способом достижения F, и P удовлетворяет условиям пропозиционального содержания F, во-вторых, говорящий преуспевает в предположении пропозиций, определенных предварительными условиями F, и, наконец, он также преуспевает в выражении с интенсивностью F ментальных состояний, определенных условиями искренности F относительно факта, представленного пропозициональным содержанием P. Таким образом говорящий дает обещание в некотором контексте произнесения, когда (1) иллокутивная цель его произнесения — согласиться на выполнение некоторого действия A (иллокутивная цель), (2) произнося этот речевой акт, говорящий берет на себя обязательство совершить действие A (способ достижения), (3), пропозициональное содержание произнесения — то, что говорящий совершает действие А (условие пропозиционального содержания), (4), говорящий предполагает, что он способен совершить действие A и что это действие А соответствует интересам слушателя (предварительные условия), и наконец (5) он выражает с сильной интенсивностью намерение совершить это действие (условия искренности и интенсивность). Причем как Серль, так и Вандервекен, эксплицируя условия искренности, связывают их с выражаемыми психологическими состояниями говорящего.

[32]

Вот это толкование условий искренности и является предметом возражения в настоящей статье. Что значит преуспевать в выражении ментальных состояний, психологических состояний? Попытки оценить успешность речевого акта упирается в этом случае в поиск критериев успешности выражения психологического состояния, а иллокутивная логика рискует предстать как описание возможных переходов от искреннего выражения одних ментальных состояний, к выражению других ментальных состояний с логической необходимостью. Представляется, что логика иллокутивных актов должна освободиться от психологических апагогий в анализе правильности рассуждения.

На слабость этого места в теории речевых актов указывают основатели амстердамской школы аргументации, теоретики прагма-диалектического подхода к анализу аргументативного дискурса Франс ван Еемерен и Роб Гроотендорс в своей работе «Речевые акты в аргументативных дискуссиях» [4]. Одним из принципов реализуемого ими подхода является принцип экстернализации. Согласно этому принципу исследователи аргументативного дискурса должны исследовать то, что было высказано, представлено явно или имплицитно в вербальной форме, а не те идеи, мотивы и прочие ментальные состояния, которые могли лежать в основе высказываний. Логика, теория аргументации не исследуют, что в действительности думал и чувствовал человек, когда он производил высказывания. Так что необходимо все психологические термины перевести в объективные.

Еемерен и Гроотендорст формулируют два важных в контексте нашего разговора условия: (1) определенность речевому акту задается не только говорящим, но и слушателем; (2) иллокутивная определенность речевого акта зависит от места, которое он занимает в контексте, в котором он производится.

Серль сам же замечает: «…то, что мы можем иметь в виду, является функцией того, что мы говорим. Субъективное значение обусловлено не только намерением, но и конвенцией» [5] Невозможно сказать «здесь тепло», имея в виду, что здесь холодно. Поэтому слушатель, руководствующийся в распознавании речевого акта языковыми конвенциями, имеет полное право так определить иллокуцию, как того требуют соответствующие конститутивные правила языка. Говорящий, который нарушает условия искренности, производя иллокутивный акт, разрушает диалог, так же как его разрушает безумец или попугай, исчезая как субъект речи. Безумец или попугай, что бы они не произносили, ничего не говорят слушателю. Попугай может произнести «Пора спать!», но он

[33]

не может посоветовать идти спать. Речевой акт как реальный элемент речи производится в диалоге, только в диалоге присутствует иллокутивная сила речевого акта. Нельзя что-либо сказать, если тебя никто не слышит. Более того, определенность речевому акту задает слушатель, и только слушатель. Он на основании той системы конститутивных правил, тех конвенций языка, которые свидетельствуют о его знании языка, наделяет как пропозициональным, так и коммуникативным смыслом, речь, которую он слышит, включая и его собственную. Он сам говорит нечто определенное, прежде всего потому, что сам себя слышит. Мы не потому приходим в нужное место, что знаем, куда идем, а потому, что умеем ориентироваться на местности, и поэтому знаем, куда идем.

Мало переименовать условия искренности в условия ответственности. Важно понимать, что выполнение этих условий является свидетельством разумности, вменяемости.

Условия ответственности для аргументативных речевых актов требуют, чтобы говорящий не только полагал, что слушатели могут принять как истинное пропозициональное содержание его аргументативных речевых актов, но и сам считает его истинным; он не только полагает, что слушатели примут его рассуждение как правильное, то есть обосновывающее его точку зрения, но и сам считает его таковым. Что происходит, если говорящий не выполняет эти условия? То же, что происходит, когда разумный человек пытается поговорить с попугаем — диалога не случается. То же, что происходит, когда один из участников диалога говорит, что он ничего не может возразить по поводу посылок вашего рассуждения, то есть считает их истинными, и полагает что рассуждение ваше было логически безупречным, но не может согласиться с вашим заключением. Мы отказываемся признать этого человека разумным, а, следовательно, собеседником. И мы сделали этот вывод без каких-либо ссылок на психологию и несоответствие ментальных состояний высказываниям, основаниями которых они вроде должны были быть. Конечно, в реальных дискуссиях мы довольно часто сталкиваемся с лицемерием, обманом, неискренностью. Иногда это открывается не сразу. Но если пропонент не верит в истинность пропозиционального содержания аргументативных речевых актов, то он не участвует в аргументативном диалоге, и это вскоре обнаруживается, как только он оказывается бессильным их обосновать. Но и в разговоре с безумцем не всегда понимаешь после первой фразы, с кем имеешь дело. Но если понимаешь, то не потому, что удается установить, что его высказывания не соответствуют его намерениям. Наоборот, сначала устанавливаешь нарушения норм рациональной речи, а потом делаешь предположение о его умственной неполноценности.

Л.В.Вилкова, М.А.Сергеева
Классификация реплик на вопросительный иллокутивный акт
Исходным моментом классификации реплик на вопросительный иллокутивный акт является определение иллокутивной силы вопроса. Не вдаваясь в подробности дискуссии по поводу данной проблемы, уточним, что мы разделяем мнение К.Кербрат-Ореккиони о том, что главная цель вопроса заключается в получении от собеседника некоторой информации [8,14]. Интересующая говорящего информация может быть связана с истинностью пропозиции р (в этом случае от собеседника требуется подтвердить или опровергнуть р) либо с пропозициональной функцией (от собеседника требуется сообщить недостающую информацию, чтобы установить истинность пропозиции).
В зависимости от содержания ответного речевого хода обычно различают два типа реакций на вопрос: 1) положительная реакция, или ответ (предоставление искомой информации); 2) отрицательная реакция, или реплика, в той или иной форме указывающая на неприятие собеседником вопроса. В отличие от ответа реплика представляет собой реакцию на перформативный аспект вопроса, так как она ставит под сомнение успешность предшествующего речевого акта [9;6,16-17;11,114]. Реплика означает по существу коммуникативную неудачу, поскольку спрашивающий не получает или не сразу получает на свой вопрос адекватный ответ.
Наиболее полная, на наш взгляд, типология реплик была разработана В.Вейном. Приняв за основу концепцию Дж.Серля о 4х-уровневой структуре речевого акта, В.Вейн классифицирует реплики в соответствии с тем актом, при реализации которого произошло нарушение условий успешности. Таким образом он выделяет четыре типа реплик с последующим их делением: реплики на акт произнесения, реплики на пропозициональный, иллокутивный и перлокутивный акты [11]. Проведенное нами вслед за В.Вейном исследование на материале французского языка показало, что действительно все источники сбоев в вопросно-ответном диалоге можно унифицировать, вписав их в 4х-уровневую структуру речевого акта. Однако в настоящей статье мы ограничимся анализом только одного типа реплик- реплик на иллокутивный акт вопроса, поскольку именно при реализации иллокутивного акта, непосредственно связанного с интенцией говорящего, требуется соблюдение специфических условий.
Исходя из трактовки речевого акта как конвенционального действия, Дж.Серль в статье «Что такое речевой акт?» постулирует 5 основных условий успешности иллокутивных актов:
1) условия нормального входа и выхода;
2) условие пропозиционального содержания;
3) предварительные условия;
4) условие искренности;
5) существенное условие [3,160-166].
Условия нормального входа и выхода в формулировке Серля являются наиболее общими и приложимы ко всем иллокутивным актам. Кроме того, далеко не все иллокутивные акты характеризуются наличием особого условия пропозиционального содержания; в этом случае говорят о пустом условии пропозиционального содержания [5,259]. К этой категории иллокутивных актов относится и вопрос, так как теоретически его содержанием может быть любая пропозиция в некотором подходящем контексте. Следовательно, специфическим для иллокуции вопроса будут три последних условия, которые обычно формулируются следующим образом (см., например [1,262;6,65-66]):
1. Предварительные условия:
а) спрашивающий не знает ответа;
б) ни для спрашивающего , ни для адресата не очевидно, что последний сообщит эту информацию в данный момент без соответствующей просьбы.
2. Условие искренности: спрашивающий хочет получить эту информацию.
3. Существенное условие означает попытку получить эту информацию от адресата.
Однако этот стандартный перечень условий успешности вопроса не принимается всеми безоговорочно. Так, А.Вежбицка, не отрицая правильность условия 1б, считает его избыточным в силу очевидности. По этим же соображениям она не включает в число предварительных условий предположение о том, что адресат знает ответ [1,261-262]. В.Вейн, напротив, предлагает расширить данный список за счет введения специфических (а не общих, как у Дж.Серля) для иллокуции вопроса условий нормального входа и выхода: понимание иллокутивного акта и наличие у спрашивающего права задавать вопросы. К предварительным условиям добавляются еще два: адресат знает ответ; спрашивающий надеется, что адресат сообщит ответ. В то же время В.Вейн не разграничивает условие искренности и существенное условие, акцентируя при этом желание говорящего получить ответ [11,116-133]. Чтобы больше не возвращаться к последнему условию, отметим, что существенное условие в формулировке Дж.Серля, особенно при его адаптации к частным иллокутивным актам (см., например [4,172]),полностью дублирует определение иллокутивной цели. Позднее вместо данного условия появляется интенсивность условия искренности, по поводу которой говорится, что обычно она совпадает с интенсивностью иллокутивной цели [5,261]. Как бы ни называлось данное условие, по сути речь идет об определении соответствующей иллокутивной силы, поэтому, как нам кажется, необходимость в данном условии отпадает либо его можно объединить с условием искренности, как это делает В.Вейн.
Предлагаемая ниже классификация реплик основывается на типологии В.Вейна, но наша трактовка отдельных типов реплик не всегда совпадает с их интерпретацией у В.Вейна. Расхождения вызваны, в частности, иным распределением реплик между пропозициональным и иллокутивным уровнями: все реплики, обращенные на интенцию говорящего, мы относим к репликам на иллокутивный акт.
1. Реплики на условия нормального входа и выхода
а) Реплики, вызванные непониманием иллокутивной цели Адресат должен прежде всего понять, что ему был задан вопрос. Непонимание или неуверенность в правильной интерпретации иллокутивной цели высказывания выражается в уточняющем вопросе типа: Это вопрос? Вы задали мне вопрос? Такого рода реплики- явление достаточно редкое, так как наличие у вопроса специфических маркеров в совокупности с содержанием и контекстом речевого взаимодействия обычно позволяет легко идентифицировать иллокутивную силу высказывания.
б) Реплики, обращенные на коммуникативную интенцию спрашивающего Критикуя теорию речевых актов за абсолютизацию роли иллокутивной цели, И.М.Кобозева справедливо отмечает, что иллокутивная цель обычно соотносится с практической целью, т.е. существует связь между стратегиями речевого взаимодействия и тактическими целями использования речевых актов [2,21]. Другими словами, коммуникативное намерение говорящего не исчерпывается понятием «иллокутивная цель речевого акта». Известно, что кроме общей для всех вопросов иллокутивной цели- получить от собеседника необходимую информацию- вопросы могут различаться прагматическими целями: прервать молчание, показать свою компетентность, обидеть и т.д. [8,22-23]. Адресату не всегда удается понять, зачем был задан вопрос. Реплики, связанные с уточнением коммуникативной интенции спрашивающего, могут быть вызваны как неожиданным, часто банальным вопросом, в котором адресат начинает искать скрытый смысл, так и сомнением в доброжелательности намерений собеседника.
(1) - Tu vas bien,p’pa? - Pourquoi me demandes-tu ca? - Comme ca!... Pour savoir! - Pour savoir quoi? - Ben... Si tu vas bien! (Jamiaque) (2) - Et les criminels? Parlez-moi des criminels. Ils doivent vous plaire les criminels? - Que pretendez-vous? Ou essayez-vous de me conduire? - Moi? Mais nulle part. Je ne pretends rien. Je bavarde. (Cocteau)
в) Реплики на право говорящего задать вопрос Вопросительный речевой акт характеризуется некоторой двойственностью в плане соотношения сил партнеров. По сравнению с ассертивными и побудительными актами вопрос является актом, наименее угрожающим статусу собеседника, поскольку спрашивающий становится в позицию просителя, признаваясь в своем незнании, некомпетентности [10,90]. В то же время вопрос- это вторжение на территорию собеседника, так как в нем содержится настойчивое предложение адресату поделиться своей информацией, выразить свое мнение или признаться в отсутствии такового [7,99]. В некоторых ситуациях асимметричного общения право задавать вопросы принадлежит собеседнику, наделенному большей властью. Но и в ситуации равноправного общения вопрос может восприниматься как желание говорящего занять доминирующую позицию [8,28-29]. «Возвышение» одного собеседника неизбежно приводит к понижению в ранге другого. Несогласие с такой расстановкой сил может выразиться в реплике, отрицающей или ставящей под сомнение право собеседника задавать вопросы. По-видимому, в неофициальной обстановке реплики данного типа обусловлены в первую очередь содержанием вопроса, но не желая ответить на заданный вопрос, адресат прибегает к уловке, оспаривая в целом право собеседника задавать вопросы.
(3) - Voulez-vous dire que vous etes sa maitresse?
- C’est un interrogatoire?
- Vous m’avez demande conseil, ma petite Margo... Comme une fille a sa mere. Il me semble qu’une mere aurait le droit de s’inquieter un peu de tout ce que je viens d’apprendre. (Cocteau)
2.Реплики на предварительные условия успешности
а)Реплики на условие «Спрашивающий не знает ответа» Эти реплики можно разделить на три группы. К первой группе относятся реплики, в которых говорящий выражает удивление по поводу незнания спрашивающим ответа:
(4) - Qu’est-ce qu’on lui a demande au juste?
- Tu n’etais pas la?
- Je n’ai pas fait attention. (Beckett) В репликах второй группы содержится эксплицитное указание на то, что спрашивающему известен ответ (знаете; как видите). Такого рода реакции представляют собой смешанный тип - реплику-ответ, поскольку одновременно с критикой в них содержится искомая информация:
(5) - Ils ne peuvent pas nous entendre, de l’atelier?
- Tu... Vous savez bien que non. (Cocteau) Наконец, отрицательная реакция адресата на вопрос может быть вызвана очевидностью ответа:
(6) - Aide-moi!
- Tu as mal?
- Mal? Il me demande si j’ai mal! (Beckett)
б) Реплики на условие «Ни для спрашивающего, ни для адресата не очевидно, что последний сам сообщит необходимую информацию» Это реплики типа «Я как раз собирался сказать об этом»:
(7) - D’ou viens-tu?
- Laisse-moi souffler un peu! Je n’en ai que trop a vous dire. (Cocteau) в) Реплики на условие «Спрашивающий надеется, что адресат знает ответ» Спрашивающий часто не получает интересующую его информацию, потому что собеседник не в состоянии предоставить ее. Типичной реакцией на данное предварительное условие будет эксплицитное признание в незнании (Я не знаю. Разве я знаю? Откуда я знаю?), которое может сопровождаться комментарием, объясняющим, почему адресат не может ответить на вопрос:
(8) - Qu’est-ce qui vous prend?
- Je ne sais pas, on ne sait jamais. (Jonesco) Ж.Мошлер относит подобные высказывания не к репликам, а к неудовлетворительным ответам, хотя и признает, что за признанием в незнании ответа может скрываться нежелание отвечать, т.е. отказ сотрудничать [9,68]. Мы же рассматриваем предположение спрашивающего о том, что адресат обладает нужной информацией, как важное условие успешности вопросительного иллокутивного акта, так как неправильная оценка компетентности адресата заканчивается коммуникативной неудачей. Тем более что в реактивном высказывании спрашивающий может подвергаться эксплицитной критике:
(9) - Mais pourquoi ne travaille-t-il pas pendant ces trois jours s’il n’y a pas de concurrence?
- Je ne peux pas tout savoir. Je ne peux pas repondre a toutes tes questions idiotes! (Jonesco) Признание адресата в отсутствии у него необходимой информации может выражаться в косвенной форме через отсылку к более компетентному источнику (лицу):
(10) - Juridiquement, que peut-on faire?
- Il faut demander au contentieux. (Jonesco) С этим же параметром могут быть связаны переспросы и неинформативные реактивные высказывания (последние рассматриваются В.Вейном как разновидность ответов [11,121]):
(11) - Maintenant qu’est-ce que nous avons fait hier soir? - Ce que nous avons fait? - Essaie de te rappeler. (Beckett)
(12) - Cela est impossible. - Pourquoi cela est-il impossible? - Parce que c’est impossible. - Expliquez-moi pourquoi cela est impossible, puisque vous pretendez etre en mesure de tout expliquer... (Jonesco) г) Реплики на условие «Спрашивающий надеется, что адресат сообщит ему ответ» К этому типу реплик мы относим все случаи, когда адресат отказывается отвечать из-за неуместности предшествующего вопроса в данной ситуации общения. Обычно адресат обосновывает свое поведение, указывая на причину (реальную или фиктивную) своего нежелания отвечать на вопрос.
(13) - Y a-t-il du neuf? - Bien sur qu’il y a du neuf... Il y a toujours du neuf... Trop de neuf, beaucoup trop de neuf... - Peut-on savoir? - Non, Didier; meme avec toi, je deteste parler de mon travaille. (Cocteau)
(14) - Pourquoi mentais-tu? - Vous ne me croiriez pas, c’est inutile. (Cocteau)
(15) - «Je-m’en-vais», Martine! - Avec qui? - Pose-t-on des questions pareilles? (Jamiaque) В.Вейн рассматривает подобные реакции как реплики на пропозициональный акт, поскольку неприятие вопроса вызвано его содержанием. В то же время в качестве типичной реакции на анализируемое предварительное условие он приводит совершенно аналогичный пример: Est-ce que? - Secret militaire! [11,124-125]. Однотипность этих реплик подтверждается возможностью их предварения высказыванием «Je ne veux pas (Je ne vais pas) repondre a cette question» («Я не хочу» или «Я не буду отвечать на этот вопрос»). Причем это реплики именно на иллокутивный акт, так как они не связаны ни с пониманием пропозиции, ни с критической оценкой ее истинности.
3. Реплики на условие искренности «Спрашивающий хочет получить ответ» Данное условие предполагает, что спрашивающий действительно заинтересован в получении ответа. Однако адресат может указать на неискренность спрашивающего:
(16) - Que se passe-t-il, cheri? - Question purement formelle, je suppose? (Jamiaque)
Проведенное нами исследование подтвердило, что вопрос об условиях успешности речевых актов не может решаться только теоретически, но обязательно должен опираться на анализ фактического материала, так как в репликах отражено реальное представление говорящих о принципах и правилах речевого взаимодействия. Заключенная в репликах критическая оценка одного из параметров реализации иллокутивного акта не всегда сопровождается его экспликацией. Поэтому предложенная в статье интерпретация реплик на вопросительный иллокутивный акт не лишена элемента субъективности, хотя во внимание принимались все обстоятельства коммуникативного акта. В заключение отметим, что несоблюдение условий успешности речевых актов приводит к сбоям, задержкам в диалоге, переводящим речевое взаимодействие на метаречевой уровень: предметом разговора на некоторое время становятся сами речевые действия, оцениваемые как прагматические поступки.
Литература

1. Вежбицка А. Речевые акты// Новое в зарубежной лингвистике. Вып.17.-М.: Прогресс, 1986. С.



триф:

В речевых актах участвуют говорящий и адресат, выступающие как носители определенных, согласованных между собой социальных ролей, или функций. Участники речевых актов обладают фондом общих речевых навыков (речевой компетенцией), знаний и представлений о мире. В состав речевого акта входит обстановка речи (контекст) и тот фрагмент действительности, который обсуждается. Выполнить речевой акт значит: произнести членораздельные звуки, принадлежащие общепонятному языковому коду; построить высказывание из слов данного языка по правилам его грамматики; снабдить высказывание смыслом и значением (т.е. соотнести его с действительностью), осуществив речение (англ. Locution); придать речению целенаправленность (англ. Illocution); воздействовать на сознание или поведение адресата, вызвать искомые последствия (англ. Perlocution).
Остин различает, следовательно, три типа речевых актов:
1.      Локутивный - акт говорения самого по себе, акт-констатация. Например, «Он сказал мне: застрели ее».
2.      Иллокутивный -  выражает намерение другому лицу, намечает цель. По сути дела, такого рода акт - это выражение коммуникативной      цели. Например, «Он побуждал меня застрелить ее».
В двух свойствах иллокутивного акта – интенциональности и конвенциональности – кроется присущее речевому акту противоречие между двумя неразрывно связанными в нем моментами: субъективным (цель говорящего) и объективным (не зависящие от говорящего способы обеспечения распознавания этой цели слушающим).
Итак, основным признаком иллокутивного акта является его цель. При этом имеется в виду не всякая цель, для достижения которой мы совершаем речевое действие, а только та, которая в соответствии с нашим замыслом должна быть распознана адресатом. Только такая – открытая для распознавания – цель называется иллокутивной, и она, в принципе, может и не совпадать с подлинной целью говорящего. Так, желая выпроводить надоевшего гостя и зная, что он в ссоре с NN и вряд ли захочет с ним встречаться, хозяин может сказать: Вчера звонил NN и сказал, что зайдет сегодня около девяти. Подлинная цель говорящего – побудить слушающего уйти – не может рассматриваться как иллокутивная цель его речевого акта, потому что она скрыта и для ее достижения вовсе не обязательно (а в ряде случаем и нежелательно), чтобы адресат ее распознал. Иллокутивной целью речевого акта в данном случае будет цель предоставления адресату некоторой информации. Эта цель, и в данном случае только она, подана открыто, чтобы быть опознанной как таковая. Поэтому данный речевой акт на иллокутивном уровне анализа будет рассматриваться как сообщение, а не побуждение.
3.      Перлокутивный - вызывает целенаправленный эффект и выражает воздействие на поведение другого человека. Цель такого акта состоит в том, чтобы вызвать искомые последствия. Например, «Он уговорил меня застрелить ее».
Строго говоря, три типа речевых актов не существуют в чистом виде, в любом из них присутствуют все три момента: локутивный, иллокутивный, перлокутивный. Функции речевых актов Остин назвал иллокутивными силами, а соответствующие им глаголы - иллокутивными (например, спрашивать, просить, запрещать). Некоторые иллокутивные цели могут быть достигнуты мимикой, жестами. Однако клятва, обещание и т.п. невозможно без участия речи.
Поскольку перлокутивный эффект находится вне собственно речевого акта, теория речевых актов сосредоточена на анализе иллокутивных сил, а термин «речевой акт» и «иллокутивный акт» часто употребляются как синонимы. Наиболее обобщенные иллокутивные цели отлагаются в грамматической структуре предложения. Для этого достаточно сравнить повествовательные, вопросительные, побудительные предложения. Иллокутивные цели играют важную роль в построении диалогической речи, связность которой обеспечивается их согласованностью: вопрос требует ответа, упрек - оправдания или извинения и т.п.
При классификации речевых актов учитывается иллокутивная цель, психологическое состояние говорящего, направление отношений между пропозициональным содержанием речевого акта и положением дел в мире (референция), отношение к интересам говорящего и адресата и др. Выделяются следующие основные классы речевых актов:
- информативные - сообщения (репрезентативы): «Поезд пришел»;
- акты побуждения (директивы, прескрипции): «Уйдите!», в том числе требование информации: «Который час?»;
- акты принятия обязательств (комиссивы): «Обещаю прийти вовремя»;
- акты, выражающие эмоциональное состояние (экспрессивы), в том числе формулы социального этикета: «Извините за беспокойство»;
- акты-установления (декларации, вердиктивы, оперативы), такие, как назначения на должность, присвоение имен и званий, вынесение приговора и т.п.
Кстати сказать, значение речевого акта не сводится к значению его пропозиционального содержания. Одна и та же пропозиция (одно и то же суждение) способна входить в различные речевые акты. Так, суждение «Я приеду завтра» может быть обещанием, угрозой, сообщением. Понимание речевого акта, обеспечивающее адекватную реакцию, предполагает правильную интерпретацию его иллокутивной силы. А это невозможно без знания контекста. В одних случаях для эффективности речевого акта необходима определенная социальная ситуация (приказ, приговор и т.п. имеют силу только в устах людей, наделенных соответствующими полномочиями, и опираются на социальные институты). В других случаях успешность речевого акта зависит от личностных факторов.
Поль Грайс предложил серию постулатов, описывающих процесс коммуникации [484]. Данная проблематика возникла, когда не лингвисты, а философы обратились к анализу более сложных вариантов человеческого общения. К примеру, почему в ответ на вопрос за столом: "Вы могли бы дотянуться до соли?", мы не скажем "да" и продолжим дальше есть, а почему-то передаем соль. Что заставляет нас воспринимать данный вопрос не как вопрос, а как косвенно высказанную просьбу?
Ряд своих постулатов П. Грайс объединил под общей шапкой "кооперативного принципа": "Делайте ваш вклад в разговор таким, как это требуется на данной стадии в соответствии с принятой целью или направлением беседы, в которой вы принимаете участие" [484, р. 26]. Это общее требование реализуется в рамках категорий Количества, Качества, Отношения и Способа.
Категория Количества реализуется в рамках таких постулатов:
1. Делайте ваш вклад столь информативным, насколько это требуется.
2. Не делайте своего вклада более информативным, чем нужно.
Например, когда вы чините машину и просите четыре винта, то ожидается, что в ответ вы получите именно четыре, а не два или шесть.
Категория Качества требует говорить правду:
1. Не говорите того, что вы считаете ложью.
2. Не говорите того, для подтверждения чего у вас нет достаточных доказательств.
Например, когда вы просите сахар для пирога, то не должны получить соль, если вам нужна ложка, то вы не должны получить "обманную" ложку, к примеру, сделанную из фольги.
Категория Отношения требует быть релевантным.
Например: при приготовлении пирога на каждом этапе требуется тот или иной ингредиент, он не нужен раньше или позже, хотя в принципе нужен.
Категория Способа требует быть ясным и понятным, избегая двусмысленности, длиннот и т.д.
П. Грайс анализирует множество примеров, пользуясь предложенными максимами. Например:
- У меня кончился бензин.
- За углом есть гараж.
В соответствии с требованием быть релевантным, ожидается, что в этом гараже есть бензин, что гараж в это время работает и т.д.