Подлог

               
Наутро проснулась Валентина чем свет, едва первые лучи солнца скользнули в горницу. Но вставать было еще рано и она, открыв глаза, лежала и думала, что вот сегодня, совсем скоро, всего-то  через несколько часов, поселится в их доме маленькое существо, крохотная девочка, дочка, которую она будет любить и растить. И отчего-то под ложечкой непонятно заныло, не то от страха перед этим существом, не то от долгожданной радости.
Вчера в больнице ей уже показали малышку, такую крепенькую, кругленькую девчушечку, что она даже подумала, как бы не сглазили, до чего же хорошенький ребеночек. Договорились, что сегодня к девяти часам утра они с Вениамином приедут в роддом и заберут Дашеньку. Валентина уж и имя придумала  дочке – Даша, в честь тетки Дарьи, которая была Валентине и отцом и родной матерью. Валентина пожалела сейчас, что добрая душа, тетушка, земля ей пухом, не дожила до ее, Валентининого счастья, а то бы порадовалась вместе с ней.
Валентина вздохнула и глянула на спящего мужа. Жилка на виске его вздулась и пульсировала надсадно и неровно, видно, голове низковато, подумала она и опять вздохнула, да и тяжело ему на шоферской работе с его здоровьишком-то, никудышнее стало, может сменить на что?.. И ничего не придумав, вернулась мыслями к малышке.
Взять чужого ребенка они решились, когда оба поняли, что детей у них не будет, да и врачи не обнадеживали. Вениамин не возражал, но и не настаивал, знал, что обихаживать дитенка придется жене.
Часов в шесть проснулся и Вениамин, привычка рано вставать взяла свое.
Завтракали около семи, времени до девяти было еще с избытком, да только и по хозяйству работы много.
Валентина привычно и легко двигалась по дому. Почти машинально, заученными движениями убрала со стола, вымыла посуду, она всегда в первую очередь прибирала кухню, потом пошла в горницу, застелила постель, протерла мокрой тряпкой пол, но все сегодня как-то неловко получалось: то одеяло криво застелется, то тряпка из рук выскочит, как говорится, все из рук валится.
Вот уж и все вроде переделала, а, может, и не все, только неудержимо тянет ее к заветному шкафу с детским бельем. Достала одеялко  летнее калевое, простынку с выбитым на машинке уголком, красивый рисунок получился, сама придумала. В самом углу солнышко, от него лучи идут, а внутри солнышка и на лучиках – цветочки разные, необычные, не то розочки получились, не то гвоздички…
Валентина полюбовалась на свою работу, повернув ее к солнышку и, аккуратно свернув, положила на одеялко. Еще достала две пеленки – тоненькую и байковую, две распашонки – батистовую и тепленькую, чепчик…
В это время Вениамин справлял во дворе дела хозяйские: напоил скотину, почистил в сарае, задал корм корове с теленком, двум поросятам, сыпанул на заднем дворе отходов птице. Обметая березовой метелкой лужицу у крылечка, подумал, что надо бы двор перекрыть, а то зимой снег попадать будет. Только вот когда этим большим делом заняться, разве что во время отпуска, если дадут до уборочной, все одно отпуск дома проводить, может, и дни погожие постоят, глядишь, и крышу перекрою и дровишек привезу.
Подумав о дровах, он в сердцах сплюнул, вспомнился недавний разговор с завгаром. Вениамин спросил его, можно ли в ближайший выходной съездить на машине за дровами, выписанные дрова, двенадцать кубометров, он давно уж заготовил в лесу, ездил по вечерам после работы, очистил, сложил и теперь боится, как бы кто не увез  готовенькие-то, а завгар на просьбу Вениамина сердито буркнул: «Никаких машин. Слыхал, что в постановлении о нетрудовых доходах сказано? Нечего государственный транспорт в личных целях использовать, ясно?» И ушел, оставив Веньку, ошарашенного таким поворотом дела, а когда он пришел, наконец, в себя, то завгар уже исчез, и слушать Веньку было некому.
И сейчас, вспомнив об этом разговоре, Вениамин негромко выругался и решил, что завтра же пойдет к партийному секретарю, хоть сам и беспартийный, а все вдруг поможет, или к начальнику. Надо же выяснить, как дальше-то быть? В городе хоть агентства какие-то есть, где машину заказать можно, а в деревне, что делать? Ну, запретят, так ведь в рабочее время возить будут или еще как-то извернутся, топить-то зимой всем надо, не замерзать же. А может, предложить, чтобы деньги в кассу автобазы платили за такие рейсы, пусть и на своей машине, на которой работаешь, только в нерабочее время привези себе или кому другому и чтобы за деньги для государства. Неужто откажут, а если.., что тогда?
С этими мыслями Вениамин поднялся на крыльцо, вошел в дом, чтобы спросить у Валентины, не пора ли заводить машину.
Отворил горницу и увидел Валентину, Она стояла посреди комнаты и с самым серьезным видом рассматривала распашонки: брала то одну, то другую, то третью, раскладывая их на столе.
Заметив Вениамина, чуть смутилась и заоправдывалась: « Смотрю вот, да и не знаю, какую лучше взять. Вень, а может, вот эту, смотри, какой на ней вензелек красивый, а?»
- Та, какая разница, бери любую, - махнул он рукой, смешавшись, – скажи лучше, не пора ли машину заводить? Это вот мое дело.
- Давай, давай, заводи уж, - встрепенулась Валентина, - пора уж, пора, ну, а немного пораньше приедем, так не беда.
И Вениамин пошел во двор, где в пристроенном в прошлом году гараже, стояли «Жигули». Они купили их года три назад, когда после очередной доброй уборочной, за сверхплановые перевозки зерна он получил много денег и премию. Остальные дозаняли у родных и знакомых да немного взяли с Валентининой сберкнижки из тех денег, что выручила она от продажи своего дома, когда вышла замуж за Вениамина и переехала к нему жить.
Валентина мечтал на эти деньги когда-нибудь, когда привезут в сельпо натуральную, каракулевую шубу, купить себе такую, она была бы ей в самый раз по сибирским морозам. Но, узнав однажды о том, что ее Венька спит и видит свою «маленькую» машину, она тут же отбросила свои мечты о шубе и стала убеждать мужа, что с шубой можно и обождать, есть же у нее искусственная и пальто есть, а вот машина им просто необходима.
Она понимала, почему Вениамину хотелось купить легковую машину: после громоздкого и тяжелого ЗИЛа ему хотелось передохнуть за рулем легких «Жигулей», и они, собрав все свои силы, купили машину.
До роддома ехали минут пятнадцать. Главврач был на обходе, и пришлось ждать. Они сидели на лавочке у входа, тихие и молчаливые. Все уже было решено и обговорено, и сейчас им хотелось только одного – поскорее взять малышку и уехать, но время шло нестерпимо медленно.
Наконец, их пригласили в кабинет главврача. Еще раз проверили собранные документы: справки с места работы его и ее, о зарплате, характеристики с места работы, справку о жилищных условиях, заявление будущих родителей, заключение специальной комиссии исполкома.  Когда они подписали, наконец, последнюю бумагу, Венька с облегчением выдохнул: «Неужто все? Небось ребенка бросить мамаше не понадобилось столько бумаг?»
Главврач укоризненно посмотрел на него, Венька смущенно и виновато крякнул и поспешил за женщинами в отдельный бокс, где находился ребенок.
А родной мамаше, действительно, понадобился лишь маленький клочок бумаги, чтобы нацарапать впопыхах, мол, к удочерившим моего ребенка, претензий не имею, и поставить подпись… вымышленную.
Обман был таким подлым, что медсестры, нянечки, врачи в роддоме были потрясены случившимся, такого здесь давно не случалось.
И всего-то дней пять прошло со дня родов, а молодая мамаша беспокоилась: не во что будет одеть ребенка при выписке, и стала упрашивать нянечку отпустить ее в раймаг, купить детскую одежду. Родных у женщины, как она сказала, в селе не было, она здесь оказалась случайно, якобы ехала к мужу в соседнюю область, и при выписке ей не на кого надеяться, никто за ней не придет.
Сердобольная тетя Поля, работающая в роддоме уж четвертый десяток лет и повидавшая на своем веку всякого, пожалела женщину, дала ей и плащ свой: сходи уж, что с тобой поделаешь, да только прохладно на улице-то, неровен час, грудь застудишь, ребеночка молока лишишь.
Только напрасно ждала тетя Поля молодую мамашу, уж и обед прошел, и очередное кормление настало, ребеночек плакал, и его отдали покормить соседке по палате, и вечер наступил, а «мать» так и не пришла. Зато наутро Зиночка из бухгалтерии принесла тети Полин плащ, такая честная оказалась беглянка: подкинула в роддом старухин плащ, а заодно и записку, где отказывалась от пятидневной дочери.
Искали ее потом, да разве найдешь, деревня большая, автобусы в город через каждые три часа идут, ищи ветра в поле.
Бывали и раньше случаи, когда молоденькие, одинокие мамаши отказывались от детей, а чтобы вот так, по-обманному, такого еще не бывало.
В боксе стояли две кроватки, и Валентина направилась к той, что стояла у окна, ей показывали девочку из той кроватки, но сменный врач повернула налево, взяла ребеночка из другой и протянула Валентине. Та растерянно и вопросительно посмотрела на медсестру. Произошло минутное замешательство. Ребенок был вовсе не тот, которого Валентина видела накануне. Это было крохотное худенькое существо с шелушащимся красным тельцем. Девочка плакала, но голоса ее почти не было слышно, лишь судорожные вздрагивания указывали на то, что ребенок плачет. У девочки не было ни бровей, ни ноготков на пальцах, она была явно недоношенной…
 Валентина смотрела на это беспомощное, безответное существо, и сама готова была разрыдаться не то от жалости, не то от обиды, и сердце ее обливалось тоскливой горячей волной.
- Но это же не тот ребенок, что мне показывали…
Врач глянула на медсестру и все поняла.
- Простите Валентина Васильевна, сестра вчера по ошибке показала вам другого ребенка, но у той девочки есть родители.., -и, помолчав, тихо добавила, - но вы можете отказаться, мы, конечно, виноваты, что хоть и случайно, но все же ввели вас в заблуждение, невольный подлог совершили.
Валентина от такого неожиданного поворота дела стояла совсем потерянная, беспомощно опустив свои большие затекшие руки, не зная, как ей поступить, что сказать, на что решиться. А в душе поднималась горячая жалость к этому маленькому брошенному существу. В растерянности она умоляюще посмотрела на стоявшего рядом Вениамина. И он, милый, понял ее без слов.
-А. ничо, что хилая, выходим, - сказал он с уверенной прямотой и добавил, - чего ж мы от ей отказываться будем, у дитя еще и жисть, можно сказать не начиналась, а уж мать родная отказалась. – И Валентина согласно закивала.
Медсестра, вздохнув с облегчением и радостью, проворно стала пеленать малютку