Падшие

Сергей Владимирович Жуков
                Падшие

               

                «…И милость к падшим призывал»                А.С. Пушкин
                1
    Отчего-то с самого раннего детства проявилась у меня жалость к побеждённым. И поскольку учебники истории, наполненные картами и картинками, были моими первыми книжками, то больше всего огорчила меня, восьмилетнего, гибель Карфагена.
Казалось бы, что мне далекий во времени и пространстве торговый и хищный город? Так нет же, читая учебник, сердечно переживал все три Пунические войны.

   Особое восхищение вызывал во мне Ганнибал. Пускай в книге говорилось, что этот вождь был жесток и вероломен, но сама внешность воина, запечатленная в мраморе, говорила, что только таким и может быть полководец. Лысый же шишковатый череп Сципиона Африканского, напротив внушал отвращение.
До того жаль мне было разрушенный до основания Карфаген, что даже после того, когда я узнал о младенцах, приносимых в жертву небезызвестному богу Молоху, не удалось изгнать из души странную скорбь.

   Великий греческий историк Полибий  вспоминал о том, как римский полководец Сципион Эмилиан, глядя на пылающий Карфаген, произнес стихи из «Илиады», повествующие о гибели Трои. Воитель выразил опасение грядущего разорения Рима, которое было не напрасным.

               
                2
                "Я рано встал и на пороге
                застигнут ночью Рима был."
                Ф.И. Тютчев

   Великий поэт, говоря о Цицероне, пожалуй, преувеличивает. Эпоха гражданских войн в древнем Риме скорее всего не ночь, а вечер.
Впрочем, какой из катаклизмов общественно-политического плана способен сравниться по своим последствиям с гражданской войной.
И не столь важно, посредством чего убивают людей из своего же народа, то ли с помощью «товарища Маузера», то ли превосходно отточенного пилума, в тачанку или в колесницу впряжены боевые лошади.

   Снова в памяти вспыхивает картинка. Древний германец тащит за волосы римскую девушку. Падают колонны и статуи, рушатся триумфальные арки. Тлеет сочувствие в детском сердце. Пройдут годы и с помощью Гая Светония Транквилла мне станет известна моральная мерзость Тиберия, Калигулы, Нерона и прочих деспотов, правивших Вечным городом.
Выходит, опять верна поговорка: «Поделом вору мука!»

               
                3
                «Как же так случилось, Византия?»
                К. Ковальджи

    Константинополь. Великий город пережил двукратное разорение: крестоносцами в 1204 году и турками-османами в 1453.
Родина Православия рушится. Лошади в храме Святой Софии, замызганные мозаики, переплавленные паникадила и потиры.

   Однако в диком рёве пожирающего пламени слышится вопль тысяч пленных болгарских воинов, ослепленных по приказу изувера-императора Василия 2-го, прозванного с той кровавой поры Болгаробойцей.

   Измены, отравления, разнузданный разврат, преисполнили тройное кольцо могучих стен «Второго Рима», вызвав на его жителей «бич Божий».


                4

   Мне восемь или девять лет. Я сижу в проходном коридоре деревянного двухэтажного дома, притулившись возле лестницы. В руках у меня толстый учебник «Новая история», вторая часть. Начинается эта книга с описания франко-прусской войны. На картинке – отступление французской армии в Седан.

  Солдатская масса продавливает себе путь через мост, у которого трещат и лопаются перила. Воины в кепи с загнутыми козырьками падают в темные воды реки.

  Где-то среди толпы затерялась карета. Наверное в ней сидит худой и бледный император Наполеон 3-й. Как мне жаль его. Детское сознание всегда монархично. Конечно, тогда я не знал все мерзости 2-ой Империи. Не ведал я о жестоких обстрелах Севастополя и мексиканского порта Веракрус, учиненных по приказу французского самодержца.

  Ёще не развернулась передо мной похабная панорама Ругон-Макаров. Почти каждый из 20-ти романов великого Золя подробно демонстрирует монстров французского общества. Стоит перечислить некоторые названия: «Деньги», «Накипь», «Добыча», «Человек-зверь», и т. д.

  Всё это я узнаю потом, а пока шишаки на стальных касках прусских вояк были так же ненавистны для меня, как ребристые шлемы римлян.
Франция, прекрасная Франция была низвергнута серой, казенной, казарменной Пруссией. Почему же это произошло? На бездарность командующих Базена и Мак-Магона все неудачи не спишешь.

  Интересное свидетельство приводит один из основоположников исторического материализма Фридрих Энгельс в своих замечательных «Заметках о войне»: «Капитан Жанро, 17-го прибывший из Брие в Конфлан, обнаружил здесь два кавалерийских полка французской гвардии, совершенно деморализованных и обращавшихся в бегство при одном только возгласе: «Прусаки идут!»

   Много позже был прочитан рассказ Мопассана о том, как французские женщины уничтожали германцев посредством сифилитического заражения.

   И это потомки тех самых людей, о которых восторженно отозвался последний римский историк Аммиан Марцеллин: «Для военной службы годятся у них люди любого возраста, и равным образом выступает в поход как старик, так и юноша, поскольку они закалены морозом и непрестанным трудом и способны вынести много трудных испытаний. Никогда у них не бывает случая, чтобы кто-нибудь из страха перед военной службой отрубил себе палец на руке, как случается это в Италии, где таких людей зовут по-местному «мурки». 

   Что ж, выходит, милость побежденным всегда милость к падшим, развращенным, духовно гниющим. В грязь можно втоптать только тех, кто уже вступил в нее.
И всё же падшие всегда достойны милости.


                5
                "Созидайте дух, созидайте дух, созидайте дух.
                Смотрите – он весь рассыпался."
                В.В. Розанов

   Наконец, приспело время сказать слово о Москве, о «Риме 3-ем, прозванной так пресловутым старцем Филофеем.

   Столица наша многострадальная, некогда «святая», но более грешная. Столько разоров и пожаров перенесла, что сразу и не припомнить. Но одно дело огонь внешний и совсем иное внутренний.

   Откроешь нынче любую газету, читаешь – досуг. То девочки, то мальчики и всё досуг, досуг. Магия, парапсихология, снятие всяческого сглаза. Поистине новый Вавилон какой-то. И рушится уже, падает. То дом провалится, то целая улица.

   Не внемлем, вину копим, да не потихоньку.
Что ж делать-то, а? Неужто прав Герберт Спенсер и всякий народ живёт и умирает. Но хочется верить в то, что дети спасут нас, дети плачущие над историей.

               
                1996