Один старый рассказ...
В доме властвовала темнота, тёплая, по-домашнему уютная, согретая рыжим светом, вырывавшимся из трещины в чугунной плите на печи. Гул огня обволакивал тишину, дополняя её, оберегая от безмолвия ночи.
Проём окна донёс звуки быстрых шагов. Резко хлопнула внешняя дверь. Скрипнули половицы. Сердито распахнулась дверь в дом, впустив кого-то. Свет печи выхватил из темноты высокую, складно сложенную девичью фигуру. Тонкая рука привычным движением заскользила по белёной стене. Щёлкнул выключатель, но ничего не произошло. Мерный гул огня в печи нарушило разгневанное рычание. В угол полетел маленький кожаный рюкзачок. Ударившись о пол, звякнул брелок в виде перевёрнутого католического крестика. Тоненькие ножки заскользили по линолеуму к умывальнику. Струи воды, обтекая узкие ладони, забарабанили по раковине. Движения девушки быстрые, уверенные, были не лишены некой грациозности и какой-то особенности свойственной только ей одной. Эти движения вызывали интерес, открывая способным видеть, свойства души созданные не разумом, ситуацией, а врожденные.
Девушка потянулась через стол к окну и взяла с подоконника за белой занавеской толстую оплавленную свечу в жестяной кружке. Вспыхнувшая спичка дала жизнь огню на конце фитиля. Кухня ожила в жёлтом свете. Задвигались тени на белёных стенах, темнота пантерой отскочила в углы и затаилась.
Девушка на секунды замерла, глядя на язычок пламени. Доселе хранимые тьмой тонкие черты лица осветились огнём. Прямые густые волосы цвета ночи свободно спадали до плеч. Острый подбородок. Тонкая ниточка алых губ. Легкая тень легла на светлую гладкую кожу от ровного, чуть вздёрнутого носика. Каждая из длинных ресничек подыграла огню и оставила позади себя ниточку темноты, подчеркнув большие живые глаза. Зрачки, словно котлы в центре зелёного ведьмовского огня, таили в себе яркие искры пламенеющей души. Симпатичное личико лишенное видимых изъянов, не было красивым, а своей привлекательностью обязано очарованием, коим сквозит каждое движение губ, каждый взгляд.
Девушка отвернулась от огня и вышла из кухни. Там, на грани полумрака она сняла чёрные одежды и накинула лёгкий халатик. Теперь умыться, смыть косметику, смыть следы прикосновения дня. Она устала. В глазах печаль. Что им всем от неё надо? За что они…?
Прохладная вода из ладоней струями текла по лицу, крупные капли скользили по тонкой шее, меж лопаток, по спине. Вытираясь полотенцем девушка обдумала планы на ночь, а вариант только один: мать ушла в ночную смену, этой ночью дёвушка будет одна, поэтому нужно поскорее лечь спать, сон всегда был для неё добрым другом. Забраться под тёплое одеяло и, подогнув ноги, как в детстве, уснуть, а завтра все невзгоды позабудутся.
Поставив таз на пол, девушка набрала холодной воды, разбавила горячей из ведра на печи. Подняв стройную ножку, она опасливо тронула большим пальцем воду в тазе, улыбнулась и шагнула, встав обеими ногами. Так приятно поболтать ступнями в горячей воде. Ей вдруг стало одиноко, вроде не первый раз ночует одна, привыкла, а сердце вдруг сжалось в комок. Ну вот, когда ей так тоскливо, никого нет рядом. На глазах накатились слёзы. Испугавшись их, девушка наморщила носик, стараясь не заплакать. Но одна слезинка всё же не удержалась на длинных ресницах и каплею огня скатилась по гладкой щеке. Разозлившись на себя за проявление слабости, что никогда не позволяла себе, девушка топнула ножкой. Брызги слегка мыльной воды упали на пол. Резко наклонившись, она быстро помыла ноги, распрямившись шмыгнула носом. Вылив воду из тазика, девушка подняла кружку со свечёй со стала и вышла из кухни.
Прикрывая ладонью скачущий огонёк, она прошла в свою комнату. Свет плясал вокруг неё танец печали с тенями. Поставив свечу на письменный стол, она сняла с кровати покрывало и, заботливо свернув, положила на стул. Не успокоившееся пламя окатывало волнами теней стены причудливой комнаты. В ней не было ничего общего с теми прилизанными спальнями, что походят на бесполые гостиничные номера. Сразу чувствовалось, что здесь живёт девушка. Сбить с толку не могли ни плакаты рок групп, ни каменный нож висящий на входе, у косяка, ни лёгкая небрежность в разнообразных предметах, разложенных на письменном столе, среди книг и тетрадей. На полке стоит небольшой кассетный магнитофон, обложенный со всех сторон рядками кассет. Девушка с тоской посмотрела на немые динамики. Вдруг в глазах её вспыхнули огоньки, и она, пройдя через комнату к столу, начала рыться в шкафчиках. Наконец она нашла то что искала: четыре большие батарейки. Развернув магнитофон, вставила их. Тонкий пальчик пробежался по рядам кассет, выбрав, девушка ловким движением засунула кассету в откинувшийся карман. Стон электрогитары разодрал тишину, кинув девушку на стул. Перед сном захотелось послушать музыку под настроение. Закинув ногу на ногу, она сидела глубоко задумавшись, уставив печальный взгляд в мигающий индикатор магнитофона.
Металлический скрежет электрогитары походил на плач того, что жило в груди. Музыка проникала в тело, звучала в резонансе с душой, звала к действию, идти по повелению голоса сердца. Тусклый взгляд разгорался, печаль исчезла, её заменил блеск, блеск ненависти.
Куда угодно – только отсюда!
С кем угодно – только не с ними!
Резко встав, девушка гордо подняла голову и не добро улыбнулась. Расстегнув замочек, скинула халатик обнажив красивое девичье тело. Пройдя к шкафу, распахнула дверцы. Не раздумывая, сняла с плечиков длинное чёрное платье… Язычок пламени дрожа, наблюдал за размеренными приготовлениями. Любой, кто бы видел её сейчас, невольно б залюбовался тем, как она создаёт свой тёмный образ. Наконец она была готова. Взяв свечу и каменный нож, выключив магнитофон, вышла из комнаты.
Поставив кружечку с огарком, она подошла к печи. Откинула кочергой кружки плиты. Сунула в огонь тонкое полено, что, коснувшись жара углей, ярко вспыхнуло. Подождав пока полено достаточно обуглится, вытащила его и, присев на пол, словно кистью начала чертить пиктограмму. Магические знаки рождались в её чётких движениях. Она всё знает, знает, как это сделать, и пусть теперь из этих знаний родится сила, что бы все они умылись кровью, слезами или хотя бы захлебнулись в ужасе.
Окончив, девушка встала, расправила подол платья, кинула полено в печь. Пусть будет побольше света. Пусть тени пляшут по стенам. Пусть дом проснётся, хватит спокойного дрёма, пусть проснётся и увидит, что творит хозяйка.
Протянув левую руку над пиктограммой, она крепко зажала в правой рукоять каменного ножа. Вдруг вспомнился побежденный, но не умерший страх прошлых лет, что приходил к ней, когда она шла утром в школу. Вспомнились ночи полные тишины, когда она лежала в постели с мокрыми от слёз глазами. И вдобавок к этому теперь прольётся её кровь. Грань ножа на удивление легко разрезала нежную кожу. Плоть не почувствовала тёплый камень, лишь острая боль кинжалом рассекла руку, заставив сжаться ладонь в маленький кулачок. Медленно ведя ножом, девушка наблюдала, как тонкой струйкой начала сочилась густая, алая жидкость, как, капая на пол, кровь растекалась тёмным пятном. Убрав нож, она ещё немного подождала и положила на рану чёрный платок. Затягивая зубами и рукой узел, она ощутила запах крови показавшийся ей сейчас таким приятным. Перевязанная рана болела. Но девушка старалась не обращать на это внимание: сейчас ей нужно быть как никогда сильной.
Опустив руки, она закрыла глаза и замерла. Губы беззвучно двигались. В выражении лица появилась некая одухотворённость, как у молящегося, только в нём не было ни капли смирения. Ненависть, боль исчезли, растворившись в чертах, остались мольба и покорность. Поза, выражение лица, закрытые глаза – всё было наполнено в эти секунды безграничным очарованием. Но вот она закончила прошение. Открыла глаза. Насторожилась, вслушиваясь в мерный гул печи. Наверное, нужно лечь спать.
Стук в дверь разорвал тишину, заставил девушку вздрогнуть. Она даже не сразу поверила в звук, столь чуждый этой ситуации, он как бы звучал из другого мира. Стук повторился – громкий, отчётливый. Мгновения колебаний – и девушка быстрым шагом направилась к двери. Выйдя в сени, она ступила босой ногой на холодный половик, прохлада ночи приятно коснулась кожи. Подойдя к дверному засову, девушка негромко спросила:
- Кто?
Из-за двери донёсся бодрый, молодой голос.
- Да это сосед, Александр. В деревне электричество отключили, а дома даже свечки нет. Посидел, посидел в темноте, глядь, а у тебя свет горит. Думаю, дай зайду, огня спрошу. – В голосе звенела спокойность и уверенность, вместе с добротой и доброжелательностью.
Подумав несколько секунд, девушка откинула засов.
- Проходи.
Распахнув дверь, отступила на шаг, давая возможность гостю войти. В темноте фигура была почти неразличима, только в упор смотрели блестящие глаза. Девушке почему то захотелось отвернуться, что бы скрыть негодование. Ещё раз кинув «Проходи», она юркнула в дом. Встав посреди кухни, обернулась. Босые ноги озябли, и она стояла, потирая ступню о ступню, оглядывая гостя. В парне не было ничего особенного, складно сложенное, крепкое жилистое тело, узкое лицо, не особо симпатичное, короткая причёска. Скинув обувь в веранде, стоял теперь босой, простая футболка заправлена в синие свободные джинсы. Больше на нём, несмотря на холод ночи, ничего не было. Слабый свет свечи всё же ослепил Александра на мгновения. Наморщив брови, он ждал, когда глаза привыкнут к свету. Подняв голову, взглянул на девушку, на его лице изобразилось удивление, граничившее с восхищением, замерев, он несколько секунд смотрел, не отводя взгляда. Девушка заметила это, ей понравилось впечатление произведенное на парня, наклонив голову, она вопрошающе смотрела ему в глаза, пряча улыбку довольства.
Они никогда тесно не общались, парень был из городских, деревню посещал наездами. Поступками не выделяясь, он не проявлял интереса к соседке, а та не интересовалась им, для неё он один из сотен дачников, а к ним она испытывала столько же тёплых чувств сколько и к односельчанам.
Зато теперь ей понравилось чувство власти, что она приобрела над парнем. Власть над чёрнью тоже тешит самолюбие.
Но вот в его серых глазах что-то поменялось. Восхищение и удивление вдруг перестали быть живыми. Застыв, отражения чувств на несколько секунд облекли душу в панцирь, который через мгновение разбился, и сотнями осколков куда-то осыпался. В глубине глаз, как за поднятым занавесом заблестела насмешка, Завороженная этой метаморфозой, девушка смотрела и смотрела в лицо парня. Глубина серых глаз вдруг ставшая столь бесконечной, испугала девушку, заставив сердце сжаться в тревоге. Это ощущение длилось мгновение – парень отвел взгляд, опустив голову.
Сделав несколько шагов, он спросил, кивнув головой на пол:
- А это что ж – пиктограмма?
Девушка как-то рассеяно поглядела на пол. Она уже успела забыть о том, что здесь происходило.
Улыбнувшись, парень продолжил.
- А со знаками ты напутала. Кого ты собралась призывать?
Справившись с рассеянностью, девушка удивлённо взглянула на парня:
- Откуда тебе знать, как призывают?
- Может, у меня курсовая на тему « Верования Древних. Демонология.» - Весело взглянув на неё снизу вверх он стер большим пальцем ноги грань пиктограммы. Меня всегда удивляло, на что вы надеетесь вызывая их? Такое чувство, что демоны сидят в очереди, там у себя, и ждут, когда какой-нибудь подросток в приступе депресняка решит пролить кровь.
Лицо девушки вспыхнуло, в голове пронесся эскадрон мыслей: «Что бы какой-то там…»
- Ну почему какой-то там. – Парень хитро улыбнулся. – Будь внимательнее к тем, кто рядом.
Девушка замерла поражённая. Парень смотрел на неё, ожидая.
- Откуда ты знаешь, что я думаю?
- Ты это почти сказала. – Глаза парня смеялись. Прошлепав голыми ступнями по пиктограмме, он сел на табурет у стола. – Скажи, ты правда считаешь, что кто-то примчится на тёмных крыльях решать твои проблемы?
- Если ты в них не веришь, это не значит, что их нет. – Гневно проговорила девушка.
- Дело не в том, во что я верю, дело в том, что демонов нет. Я знаю их отца, а самих их нет. По крайней мере такими, какими вы их представляете.
Девушка фыркнула.
- И книгу лучше сжечь. – Взгляд парня посерьёзнел. В его глазах опять произошла некая метаморфоза: ухмылка посерела, завяла и рассыпалась в труху, словно оболочка, за которой появилось новое чувство.
- Какую?
- Ту, что познакомила тебя с демонами. Я понимаю, это, скорей всего, подарок, но ей не место в этом доме.
- Почему это я должна тебя слушать?
- Ну, не знаю, ты же звала кого-то.
- Но не тебя.
- Ну, а пришёл-то я. – Парень сделал паузу, слегка улыбнувшись. – Послушай, тебя ведь Саша зовут? – Девушка едва заметно кивнула. – Понимаешь, никто не придёт, что бы забрать тебя из этого мира. Ты здесь одна, не мотай головой. Я вижу, как чувство одиночества сочится по твоей груди. Если взываешь в пустоту, знай, что ответом тебе будет лишь звон тишины. А вместе с пустотой в дом проникает много плохого. Ты впустила беду. – Парень замолчал, похоже было, что он задумался, его взгляд как-то погрустнел, потух, уйдя в себя. Девушка тоже молчала, на языке вертелись слова протеста, но ей не хотелось их произносить, ей вспомнились упрямые дуры, с кем она так ненавидела говорить. И когда Александр поднял на неё взгляд, девушка вновь оказалась повергнута в растерянность глубиной глаз, в которых она читала теперь нечто вроде лёгкой грусти. Едва парень заговорил это ощущение исчезло:
- Ты не нашла от них поддержки. Так зачем тебе нужна их книга? Ты всё ешё надеешься проснуться утром под пристальным взглядом огненных очей? – Парень посмотрел в глаза девушки. Саша уже начала злиться на себя за то, что не переносит его взгляд хладнокровно. Слегка наклонив голову, она со злостью и вызовом впилась в глубину серых глаз. Две души соприкоснулись, как это бывает нередко, но не в поединке, как привыкли думать, а в сиротливых объятьях друг друга. Парень отчетливо произнёс, не отводя взгляда:
- Демон здесь только один, это ты. Сожги книгу.
Взгляд Саши распался, заскользил рассеяно по комнате. Она опустила голову, поколебалась секунды, раздумывая. Затем развернулась и, ступая быстрой, уверенной походкой, скрылась в темноте дверного проёма. Александр остался сидеть ожидая, прислушиваясь к шуму открываемых дверок, шуршанию коробок. Наконец из соседней комнаты появилась девушка, в руке она несла, прямоугольный сверток, размером в большую книгу. Откинув кочергой все кружки на чугунной плите, не колеблясь, запихнула свёрток в печь, где огонь с удовольствием поглотил его. Закрыв отверстие девушка поставила кочергу в угол и, повернувшись, поглядела на парня.
- Ты прав. Пусть мне будет жаль её утром, но ты прав. Теперь скажи мне, кто ты?
Парень как бы нехотя отвел взгляд от проснувшейся от дрёма печи и с улыбкой взглянул на девушку:
- Рад за тебя. Что ты хочешь слышать?
Саша слегка задумалась:
- Как тебя зовут? – И тут же, стушевавшись, едва заметно улыбнулась – Нет. Как твоё имя?
Парень, кивнув, улыбнулся ей в ответ:
- Гор.
На лице девушки изобразилось удивление. Она отошла от печи и села за стол напротив парня, облокотившись о стену. Приоткрыла рот, желая что-то сказать, но Гор опередил её:
- Не делай больше этого. – Он кивнул на пиктограмму.
- Почему? Их же нет, а значит, это безобидное занятие.
- Но я же пришёл.- Гор облокотился на стол. – Я вижу как семя обиды дало ростки в твоей душе. Ты обижена на мир, на людей. За что?
- Я их ненавижу, я презираю их.
- Ненависть? Нет, у тебя это минутное чувство, роса на тонких стеблях растения обиды. Ты не любишь людей, и это взаимно. А точнее будет сказать наоборот. Считаешь идеалом одиночку?
Девушка согласно кивнула:
- Меня отвергали, и, повзрослев, я отвергла их в ответ.
- В ответ. – Произнёс задумчиво парень. Он говорил тихо, почти без интонаций в голосе. – Дитя дня, ты можешь сколько угодно ходить, надев чёрные одежды, вокруг тёмного магического шара, ты можешь даже стать его хранителем, и каждый, кто будет входить под сводчатый потолок склепа, станет почитать тебя за учителя и восхищаться тобой, но ты никогда не станешь кем-то более, чем просто обиженной обществом, если не прикоснешься к тёмной глади шара, если не всмотришься в его туманную суть, если не войдёшь в его липкое пространство. – Парень сделал паузу, в глубине его глаз скакали искры, прыгая по острым стальным осколкам. - По венам горячим огнём разливается ненависть. Она бросается на людей, пугая их, из глубины глаз. Ты чувствуешь силу, откуда она, то ли от твоей непреклонности, толь от того, что ты делишь мир на себя и остальных, кто слабее тебя, не делая никому исключений, то ли ещё от чего, но ты можешь убивать людские души. Ты, словно жрец Майя, наполняешь свою лодку вырванными людскими сердцами, кидаешь в середину младенца любви и смотришь, как он тонет в розовой массе. Ты живёшь, радуешься, смеёшься, стремишься, добиваешься, а потом проворным движением вспарываешь чужую грудь, чувствуешь биение живого сердца в твоей ладони, смотришь в глаза полные боли и слез, в такт биению вырванного сердца сжимаешь ладонь в кулак. Ты не коллекционируешь, ты убиваешь, раз за разом отправляя лодку вниз по течению. И ненависть почти не покидает тебя, исчезает лишь когда приходит печаль, а это случается всё чаще. В эти минуты ты размышляешь. В глазах поднимаются видения растоптанного прошлого. Как ты хотел любить только её, заботясь, оберегая, создавая для неё мир света и тепла, но ей нужна была только ложь. Как ты держал открытой грудь, желая всех согреть пламенем, коим горело твоё сердце, но люди чурались, зовя глупцом. Ты находил успокоение в её голосе, доверялся её глазам, считая её одним племенем с собой, но она легко исчезла, найдя новый источник тепла. Ты желал всем сердцем пролить кровь за его дружбу, и они давали тебе возможность, пиная втроем, а ты, лёжа на щебне, смотрел в след убегающему. Когда ты более не хотел битвы с миром и клал меч к её ногам, она убивала тебя, прельщенная безоружностью. Шагая в толпе, ты вглядывался в глаза проходящим, но видел в них только безразличие и ладно бы к тебе, но в них было абсолютное безразличие, ко всем и каждому. – Гор говорил спокойным голосом, глядя в глаза Саши, наблюдая над тем, как изменяется их выражение. – Они заслужили. Как ты думаешь? – Гор улыбнулся, но улыбка не вязалась с выражением глаз. Саша молчала.- Нет. Никто не заслужил, ибо не наше право обвинять, но это не повод, чтобы остановится. Ненависть убивает носителя, если не находит выхода, поэтому ты причиняешь боль каждый раз, как только появляется шанс. Вот ненависть: бурлящая, кипящая, беспощадная, но хладнокровная и расчётливая. Только старушка-печаль даёт отдохнуть, приносит картины прошлого. И вот ты шагаешь по аллее, усыпанной жёлтыми листьями, ветер кружит их, бросает под ноги. Ты идёшь не спеша, дышишь запахом осени, в твоей руке её рука, рукав френча трётся о твою куртку, она так близко, ты слушаешь её голос. Вы частенько поглядываете друг на друга, непременно тепло улыбаясь… - Гор говорил тихо, лишив голос интонаций. Пейзажи текли и сменялись. Он знал, что она устала. Он смотрел, как закрываются её глаза, как, шипя, гаснет свеча. Замолчав, он ещё недолго смотрел на Сашу. Спящая хрупким сном, она была красива. «Не привыкла бодрствовать по ночам - девочка» - По-доброму подумалось Гору. Встав со стула, он подошел к девушке, наклонился, аккуратно взял её на руки. Он почувствовал, как напряглось её тело – она проснулась. Но веки не дрогнули, Саша решила остаться спящей, доверится тому, кто взял её на руки. Она позволила родится этому сказочно нереальному моменту доверия и заботы. «Может из тебя и выйдет что-нибудь», – подумал Гор, улыбнувшись, неся её в спальню, где положил на расстеленную кровать. Саша заворочалась, устраиваясь поудобней, засунула руку под подушку. Накрывая её одеялом, Гор прошептал:
- Спокойных снов, Дочь Ночи.
Отойдя от постели, Гор опустился в узкое кресло. Устремив взгляд на спящую девушку, он медленно исчез для мира. Остался только его взгляд, тёплый и мягкий. Она будет ощущать его присутствие, но он не помешает её сну. А когда девушка крепко уснёт в объятьях ночи, он уйдёт.