Признаться, я был удивлен ее поведением. Моя эгоистичная шкура пожелала ее слез, но
я обломался и ничего, кроме молчания, так и не получил.
Мы приехали к ней, в двушку на тринадцатом этаже, в которую, она видимо, успела переехать из
общаги. Она оставила меня в коридоре, зашла в дальнюю комнату, скоро вернулась с мужскими
шортами и футболкой.
Вопреки всему своему тупому безразличию я слегка напрягся. Она что, живет с парнем? Или это
Крип к ней зачастил настолько, что уже и вещи свои завел в ее шкафах?
Я удержался от расспросов. Хотя бы потому, что как только зашел, почувствовал такую дикую
боль, что пришлось закусить губу.
- Пойдем, - тихо сказала она, тронув меня за локоть.
Я прошел за ней в ванную, послушно снял свою футболку, подставив свое посиневшее от холода
тело. Она полезла в аптечку, вытащила перекись, бинты, еще что-то там, а я тупо пялился в зерка-
ло над раковиной и не мог понять, откуда столько крови на моем лице.
Она включила воду и начала смывать с меня эту кровь.
Видно было, что она сдерживает эмоции, что было необычно. Я предполагал, что она меня затопит
в слезах и упреках, но потом тут же вспомнил, что мы расстались давно, и нет гарантий того, что
я вообще ей нужен. Я помню, что она добрая, и кто знает, может, ее помощь в данном случае -
всего лишь гребаная забота о ближнем?
- Потерпи, - сказала она перед тем, как залить мою рассеченную бровь перекисью.
Я чувствовал себя чуточку идиотом, и это уязвило меня. Не люблю, когда ситуацией управляю не я,
а тот, кто раньше во мне нуждался.
Ей все так же плохо от вида крови, но она научилась управлять собой. Интересно, ради кого она
решила так измениться? Что с ней происходило все это время?
Я помню, что видел ее на тусах, но получалось всегда так, что мы не пересекались в принципе.
И я только что понял, что пропустил все, чего пропускать не должен был, и теперь уже придется
заново знакомиться с ней и - все может быть! - даже пытаться к ней привыкнуть.
Я не люблю ни к чему привыкать, но не это ли причина моей тупой депрессии?...
- Переодевайся, - сказала она, вручив мне чью-то одежду, после чего вышла.
Теперь я слышу от нее не сопливые просьбы, а приказы. Повзрослела?
Нет, скорее увидела наконец реальность, которую я еще тогда пытался ей показать.
Может, это и есть показатель взросления, но я не хотел бы, чтобы она такой становилась.
Я, пребывая на стадии тихого недовольства, переоделся и вышел.
Она тоже успела переодеться, и уже возилась на кухне.
- Есть будешь?
- Нет.
- Значит, будешь.
Она устала, от чего - неизвестно, да хотя бы от бессонной ночи, проведенной на ногах, но все же
принялась что-то там разогревать. Поставила на огонь кофеварку, взглядом заставила меня
сесть за стол, взяла с подоконника пепельницу и протянула мне сигарету.
Кажется, кто-то подарил мне девушку мечты, но слишком поздно, да еще и после такой драмы.
Я закурил, а она вернулась к плите и насыпала в турку кофе, поставив рядом вторую для пены.
Наблюдая за ее действиями, я не понимал, что заставляет ее все это делать, вместо того чтобы
сухо сказать мне "Давай сам, я спать" и упасть в кроватку. Может, ее деликатность, которая и
раньше была, но все скрывалась за ее навязчивостью...
Она заставила меня позволить ей себя накормить, потом поставила передо мной чашку с кофе.
Черный густой кофе, с нарисованным на молочной пене солнцем.
Потом села рядом, начала греть руки о свою чашку и вперила в меня такой взгляд, что я сразу
понял, какую боль причинил ей одним своим видом. Я хотел спросить ее, почему она молчит,
но не стал так быстро проигрывать.
- У тебя совсем ничего не осталось? - спросила она.
Я покачал головой.
- И ты их не помнишь?
- Вот только не надо пытаться решить мои проблемы, - обрадовался возможности огрызнуться я.
- Хорошо. Не буду.
Видимо, я ее уже успел обидеть. Она закурила, по-прежнему глядя на меня. Я почувствовал
раздражение.
Ну вот, все как всегда.
Кто знает, может, я соскучился по тем временам, когда мог сказать ей все, что угодно, да потом еще
и прощать ее за свою грубость, но теперь это не имеет значения, так как эти времена, похоже, ушли
безвозвратно.
Тепло разливалось с каждым глотком по моим венам, это было приятно, но ее ледяной взгляд наводил на
меня тоску. Я оказался в охренеть какой неудобной ситуации, когда не знаешь, что говорить, делать или
думать.
Но это ладно.
Она докурила и поднялась.
- Идем, я тебя спать уложу.
Я послушно поднялся, чего от себя не ожидал - чтобы я, да с таким спокойствием подчинялся чужой воле! -
пошел за ней. Оказавшись в комнате, молча сел на кровать и уставился на нее.
Она села за ноут, одела наушники и окончательно для меня исчезла.
Я не мог понять, почему она себя так ведет, но когда она зашла на игровой сервак, обнаружил, что вижу
перед собой самого себя. Да, она ведет себя так, как и я почти год назад. Не знаю, намеренно ли, но
видно было, что она тоже не видит смысла расспрашивать у меня что-то, упрекать, целовать или даже
просто сидеть рядом. Она и так рядом, пусть и в наушниках, уставившись в нарисованный кем-то мирок.
И это немыслимо, подумать не мог, что смогу когда-нибудь обнаружить человека, похожего на меня. Она
превращалась в меня, я не знал, как так вообще могло получиться, что для этого ей пришлось сделать,
какую цену пришлось заплатить за столь трешовый и всеми любимый, да никому не нужный образ меня, моей
жизни, моего прошлого и настоящего, с легкой тенью сомнительного будущего.
Может, я еще в силах остановить это? Кто знает, может быть. Но кто из нас будет марионеткой другого,
я уже не знаю. Знаю я лишь одно: теперь потерять ее будет намного легче, потому что она и не подумает
попытаться меня удержать.
Не люблю засыпать. Но пришлось.
Когда же я проснулся, она была рядом, но уже по-настоящему. Прижалась ко мне, держала в своей руке мою
руку. И я понял, что это была маска, ничто, обида или скрываемая злость, но это уже прошло.
Моя.