Заметил, что все отшельники строго делятся на два типа - отшельники по работе, и отшельники по убеждениям. При внезапной встрече, первых невозможно разговорить,а вторых - заставить замолчать. Мне сказочно повезло несколько лет назад, когда судьба свела меня с профессиональным молчуном, охотником-промысловиком Лешей, обитателем заброшенного и позабытого поселка Якша стоящего на самых задворках Республики Коми, почти на границе с Пермским краем. Леша изредка появлялся в своей деревне, а большую часть своей жизни он провел на реке Березовая, в 100 километрах от ближайшего жилья. На одном из тысячи речных притоков у него стояло уютное зимовье, были припрятаны сети, капканы и прочая охотничья снасть.
В личном безумии мне понадобилось спуститься по этой реке в конце октября, когда берега уже забирал лед. Да и вообще, по словам местных жителей, Березовая могла встать буквально в любой день. Леша подрядился съездить со мной на 120 километров вниз по течению, и вернуть меня обратно, где взял - на пристань у поселка Якша. Мы загрузили в лодку 200 литров бензина, моторное масло, продукты. Поразил меня второй, запасной лодочный мотор, который Леша аккуратно упрятал под мое барахло. Я просил - Зачем?
Леша, объяснил, чуть ли не зевая:
- А сломается мотор, сдохнем, не выберемся, особенно в такую сучью погоду.
С серого неба, как по команде, посыпалась снежная крупка. Я удивился:
- Чего, до Якши сто километров не дойдем?
- Не дойдем, - сказал мне Леша просто:
-Дорог тут нет, болота непроходимые. Пойдем по берегу, придем инвалидами с хозяйством застуженными. У тебя дети есть?
Получив утвердительный ответ, Леша замолчал минут на пятнадцать. Потом продолжил:
-В речку через каждые сто метров приток впадает - замучаешься переплывать. Соображай, паря, куда приехал. Это не ваша Европа.
И мы пошли вниз по реке. По бесконечной реке, объезжая топляки, постоянно срывая шпильки с винта лодочного мотора. Шли в звенящей тишине, съежившись от лютого холода помноженного на речную сырость. Иногда мы заезжали в гости Лешиным друзьям, таким же охотникам-одиночкам. Оказывается, по реке Березовой стоял добрый пяток сказочных избушек, и в каждой сидел старичок-лесовичок с чистыми глазами. Все ждали первого снега, чернотропа, соболя. Мы пили чай с лесными обитателями, грелись у красных, ревущих печурок и общались почти что без слов.
Не сразу, но Леша начал разговаривать со мной. Со стороны это напоминало запуск застоявшегося тракторного дизеля. Крутишь стартером, крутишь, топливо вспыхивает лениво то в одном цилиндре, то в другом... И тут взрыв! И все заработало. Мы сидели в одной лодке, и это как-то уравняло городского человека и лесного отшельника. Леша не спеша рассказывал жуткие и интересные вещи, про которые, конечно писали в книгах, другое дело, что Леша этих книг не читал. Рассказывал, как при долгих одиноких хождениях по лесу, кто-то все время смотрит тебе в спину. Так, что жжет между лопаток. А иногда, этот кто-то не смотрит, и ты понимаешь - ОН отвернулся. Рассказывал как приходят к отшельникам по ночам красивые и срамные лесные девки, и ты перестаешь понимать где явь, а где навь. И редко-редко, но сманивают эти лесные девки охотника. И если люди найдут такого бедолагу по весне, то потом долго ломают голову - куда его понесло из зимовья, в стужу, без ружья, в тонком свитерке и в одних шерстяных носках на босу ногу? Рассказывал, что главный враг охотника не волк, не медведь, а еловый сучок. Левый глаз у Леши видел плохо, и бельмо было зловещим подтверждением его слов. Артельный промысел Леша не любил, объяснил просто:
- Много людей, все разные. С кем уживешься под одной крышей - не знаешь. И с кем не уживешься - не знаешь тоже. Опять же удача ко всем по-разному идет. И фарт и не фарт вещи заразные. Один не фартовый, может весь сезон артели сорвать. Потом, много кто пьет без меры, а я меру знаю.
Леша действительно знал свою меру четко, каждый вечер он выпивал ровно сто грамм водки и накрывал стакан огромной лапой - казалось, сейчас стекло хрустнет и лопнет. Но Леша просто отставлял сосуд нашего народного проклятья в сторону, и начинал шуровать печку, так, что искры летели в звездное небо столбом. Я говорил:
-Леша, спалишь же свою избушку!
Но Леша только улыбался:
- Сам спалю, сам новую построю.
Это было четвертое Лешино зимовье, по счету. Три прошлых дома он сжег своими собственными руками.
- Испакостились люди - толковал мне охотник. Раньше у нас вора могли сто километров на лыжах гнать, и догоняли. Прорубь рубили и туда его спускали - чтобы на воровство заводу не было. А сейчас как - охотник из леса вернулся, а вор по его лыжне в лес ушел. Если повадились пакостить в зимовье, тут уж ничего не поделаешь, если в тюрьму неохота. Печку вынес, стеклышко, гвозди-крючки, дверь снял, шифер снял и запалил дом. Когда дом горит, жар такой, что плачешь. Я плакал, сказал мне Леша.
- Но если что, рука не дрогнет, спалю и уйду.
В десятке километрах от Лешиного зимовья было когда-то огромное поселение старообрядцев. Жили они на том месте без малого сотню лет, а в один день, непонятно почему, сожгли свою деревню и куда-то ушли. Их никто не гнал, не обижал, не трогал. Людям староверы оставили только головешки и треснувший старинный колокол с самодельным языком из пористого болотного железа. Куда они ушли - неведомо, но можно не сомневаться, что куда-то пришли. Может, просто захотели поменять свою жизнь.