В предгорьях восточного Урала даже блиндаж нормальный не построишь. Черпаешь каской до одурения каменную крошку, а яма только пылит, и постепенно превращается в конусообразную ловушку. В пустынях, в таких ямках сидят фаланги, поджидают жертву. Ш-ш-ш-ш – только что насыпанный бруствер съехал вниз, мне под ноги. Все по новой, до конца сил у жертвы.
Собственно, мы и есть жертвы, мы сами выкопали свои ловушки, сами в них уселись. На этом выветрившемся холме, нас три десятка, даже не рота. Два водителя автобуса из Челябинска, друганы-сменщики из одного парка, с одного маршрута, с одной машины. Старенький врач-педиатр из Москвы, на боку у него санитарная сумка подгнившая с одного угла. Этой сумке 40 лет, память о системе Гражданской обороны. Йод в пузырьке выдохся, и осел на стекло коричневым налетом. Прелые бинты рвутся от малейшего усилия. Ножницы и скальпели слепила ржавчина, а от древнего обезболивающего – папаверина, осталась только картонная упаковка. Есть среди нас и сантехник, и два подольских менеджера-экспедитора, и школьный учитель физкультуры из Можайска. Есть два скинхеда, остатки добровольческой «88 бригады», которая вся полегла в бессмысленных и яростных контратаках под Читой. После переформирования бригада была полностью уничтожена на северном берегу Байкала во время массовой высадки вражьих десантов. Дважды убитые... По телевизору сказали, что указом Президента, название Бригады было присвоено малой планете в созвездии Гончих Псов, которую недавно открыли российские астрономы. Опомнились. А как же "таджикская девочка"ТМ? С нами, эти парни с седой щетиной на стриженных головах, почти не разговаривают. Разметили сектора, пристреляли их, и сидят теперь безвылазно в передовом посту с двумя Дегтяревыми и цинком патронов. Спят по очереди, лейтенат их не дрючит и навещает редко – доверяет. Вот и все, что смогла наскрести Родина в своих сусеках, для защиты Восточного рубежа. С другими парнями я еще не успел познакомиться, и, скорее всего, уже не придется.
Вещевое довольствие мы получить не успели, да и не собирался нам его никто давать. Только барахло переводить. Дали двести упаковок-лягушек с пайками, и хватит с нас. Мы жрем эти пайки уже пятый день. Еще два дня – гастрит. Температурный диапазон хранения рационов – от минус 50 до плюс 45. Голые консерванты, ими запрещено питаться больше недели, но про это никто не знает, а я не распространяюсь. Потому что уверен – наша сбродная команда не доживет до гастрита. Даже отрядом это не назвать, "разложившиеся сердюки". Все одеты пестро, но с претензией на некоторую боевитость – разномастные камуфляжи и берцы,пятнистые охотничьи панамы и кепи. У большинства на ногах кроссовки и, местами,встречаются даже остроносые туфли. Все это плохо сочетается с разноцветными туристскими рюкзаками и спальниками. Единственное исключение – наш лейтенант в выбеленной кавказским солнцем спецназовской горке, с американским «элисом» за спиной, из которого торчит антенна радиостанции. Питание в ушатанных аккумуляторах село в первый же день, но лейтенант все равно таскает рацию с собой. Наверное, ждет, что она оживет, как в сказке.
Мой второй номер, краснодипломник-историк, выпускник МГУ, приволок охапку кривых сосновых стволиков, накат будем ладить. Но, скорее всего, спалим эти дрова в ночном костерке на дне нашей ямы-ловушки. Накрывшись моей плащ-палаткой будем впитывать дым и тепло. Холод здесь по ночам лютый, далеко за минус. Вчера ночью, парень с РПГ отморозил пальцы на правой руке и ушел в тыл без разрешения. Не оглядываясь. Лейтенант пустил ему очередь в спину, но не попал. У него автомат собран из трех систем, ствол дутый, а крышка ствольной коробки прихвачена для надежности проволокой. Свой ствол, старенький-новенький,только с консервации, АК 47, он отдал последнему беженцу прошедшему через наши позиции: охотнику-промысловику дяде Леше, крепкому старикану с Иртыша. Просто, дядя Леша остался с нами. Бежать ему из Сибири некуда.
А зарево над тайгой с каждым днем все ярче. В первый день нашу позицию еще обтекали группы беженцев, пробирающихся на Запад. Женщины да старухи крестили нас, или плевали в нас. Всякое бывало. Беженцы и рассказали, что с оккупированных мест мужчин и подростков почему-то не выпускали. Только женщин от 45. Странная на нас шла армия. Она шла и заселяла. Тысячи людей, в одинаковом синем, возводили только что подорванные мосты, заготавливали лес, кормили брошенный скот, и сразу же начинали запахивать землю. На дворе конец апреля, а май – он весь год кормит… Немцы, только говорили о военных поселениях на Восточных территориях. Эти – делали, даже не дожидаясь ухода линии фронта и разминирования. Теперь и мы стали немцами. Когда-то, нашу кровь использовали чтобы потушить пожар национал-социализма.Так тушат степные и лесные пожары, пуская встречный пал. Именно русские подали немцам чашу страданий, и те испили ее безропотно. Теперь наш черед. Но когда-то, придет черед и виночерпия. Так заведено. Мы славно потрепали и обескровили нашего великого Восточного соседа. А времени у него мало, самый малый срок восстановления мужского населения - 14 лет. В этом возрасте, азиата уже не сносит с ног отдачей ствола, а значит, он может воевать. Успеют желтолицые, или тоже, покорно припадут к сосуду? Интересно только одно – кто наполняет чашу страданий? Кто заведует винной лавочкой и собирает всю выручку?Впрочем, я-то догадываюсь.
Поток беженцев, похоже, окончательно иссяк и это стал самый страшный наш Знак. Дед-охотник с утра до ночи нарезает петли по тайге, летучая разведка. Пытается определить, кто слева от нас на флангах, а кто справа. Но, судя по всему, мы здесь одни. Иначе, лейтенант поставил бы нас в известность. Хотя бы, для поднятия боевого духа. А так, он молчит,к чему-то прислушивается, и чернеет лицом не с каждым днем, а с каждым часом.
Вместе с командиром и на нас накатывает сладостное, предсмертное томление, безграничная скука, внутри которой – жалость к самому себе и ничего больше.