Коробков рыл яму. Неизвестно для чего он ее рыл, может, хотел сделать колодец, а может, не к столу будет сказано, отхожее место или что-то другое, а только рыл себе и рыл. И как только он глубоко вкопался в Землю – мать, что уже почти скрылся с головой в этой яме, то есть натурально в полный рост, то решил вылезать. Только он в последний раз копнул, как вдруг «кр-р-ак» - лопта что-то зацепила на дне и это «что-то» тускло заблестело.
«Самородок», - обмер Коробков. От нахлынувшего волнения у него случился спазм в горле, мелко задрожали руки, а в глаза ударили слезы.
«Господи! Спасибо тебе, Господи! За все, за все ты мне отплатил разом. И за то, что жена моя – дура жадная, и за то, что сын у меня лопоухий и на меня совсем не похож, а дочь, как две капли воды – теща, такая же язва, прости меня, Господи, и за то, что жалованье мне не добавили, и нос у меня кривой, и крыша совсем прохудилась, а денег на новую нет, потому что я их уже полгода не получаю, и за то что грибами в прошлом году отравился, и свинья отчего-то сдохла. За все, за все ты разом отплатил мне, Господи!»
Коробков еще раз всхлипнул, растер по грязному лицу слезу и поддел самородок лопатой.
«Здоровый, однако же, кусок! И на сколько же такой потянет? Ох, и деньжищ урву, кучу! Вот заживу! Шляпу себе куплю и драповое пальто. Еще бутылку водки. Нет, две – одну сразу выпью, а другую спрячу, чтоб змея эта, Верка, не нашла. А куда же ее спрятать? Может, в ларь с мукой? Нет, там найдет. В предбаннике? И там найдет, зараза. Куда ж ее… А-а! Вот куда! За хлевом, в дыру поставить, там нипочем не догадается. И закусочки надо: колбаски там вареной кило, или два. Или копченой. Нет дорого, лучше вареной, а черт с ней – копченой, но полкило. Та-а-а-ак, что еще? Пашке – велосипед, Машке – куклу, Верке - туфли на каблуке. Пусть носит, зараза, знает мою доброту, все одно меня выше, но я…Стоп! Господи, как это я забыл? Идиот! Ух ты, даже в пот прошибло. Нельзя водку за хлев прятать, крысы там бегают – или пробку отгрызут или бутылку на камни уронят. Вот старый осел, чуть все дело не погубил. Не-е-ет, за хлев никак нельзя! А куда ж ее? Все равно она найдет, Верка-то…А может, Верку на курорт отправить? Пусть поплещется в море, позагорает. Она ведь, вобщем-то, баба, в смысле фигурки, еще ничего, даже еще очень ничего. Это ж надо, таких оболтусов родить и … Нет, не отпущу, уведут. Там на этих курортах одних артистов да писателей, как на собаке блох, не говоря уже о всяких там национальных меньшинствах. Пусть лучше дома сидит. Вот на крышу досок куплю, нет лучше сразу новый дом. Ага, тот, что Борька продает. Хороший дом, крепкий…Нет, лучше квартиру где-нибудь…В Москве! Во где! Приеду сюда, все тогда заговорят: «Вот Коробков! В столице квартиру хапнул! Ах, ох, молодец!», а я шляпе и драповом пальто, и Верка в туфлях новых, и мы выходим так из своих «Жигулей», нет – из «Волги», а Пашка с Машкой меж собой по-английски шпарят.…Ох, красота!»
Коробков блаженно улыбнулся и, еще раз ковырнув землю, подцепил лопатой свою находку. В тот же миг мечтательная улыбка исчезла с его лица и оно тотчас приобрело свой обычный страдальческий вид. На солнце тускло поблескивала, точно смеясь, слегка поржавевшая и набитая землей пустая консервная банка.
1994