Я почти никогда не вру. Не потому, что хороший, и воспитание не позволяет. А потому, что убедился: дело это довольно опасное. Можно по крупному в показаниях запутаться. Особенно учитывая слабеющую память. Поэтому и стараюсь обычно строго следовать истине. Хотя, надо признать, справедливости ради, что пришел я к этому с возрастом, то есть, по мере того, как эпизоды, которые следовало бы скрывать, стали происходить все реже, а значит, и необходимость что-то такое выдумывать постепенно начала отпадать. Раньше же привирать приходилось частенько. В большинстве случаев, признаюсь, ради собственного спасения. Но бывало, и во имя более высоких целей.
Однажды, например, я своей невинной ложью буквально спас человеку жизнь. Произошло это в далекие студенческие годы. Как-то подошла ко мне однокурсница, назовем ее Мариной. Отношения у нас были прекрасные, дружеские. Но дома у нее бывать мне до того не приходилось. И ни с кем из членов ее семьи я не был знаком. «Мне, - говорит, - нужна твоя помощь. Только дело не совсем обычное».
Оказывается, у нее есть бабушка. Очень старая. К тому же, она приболела. Доктор, который лечил бабушку уже давно, и которому все в семье очень доверяли, приходил, смотрел ее, выписал лекарства, научил, какие нужно делать процедуры. И все бы, может быть, пошло на поправку. Но на беду бабушка почему-то взъелась на доктора, что-то на этот раз ей в нем не понравилось. И она, после того, как врач ушел, заявила, что не верит ему, отказывается выполнть его рекомендации. И категорически потребовала привести к ней другого врача.
«Можно было бы, конечно, к кому-нибудь обратиться, - продолжала Марина. – Но вдруг этот новый врач назначит другое лечение. Бабушка из упрямства начнет ему следовать. И ей от этого лучше не станет. Потому что мы дома точно знаем: наш доктор все делает правильно. Не случайно он наблюдает бабушку уже три десятка лет».
От меня требовалось следующее. Я должен был прийти к Марине под видом врача. Осмотреть ее больную бабушку, покачать головой, поцокать языком, помолчать с умным видом. А потом сделать назначение, то есть, слово в слово повторить все то, что уже было однажды сказано попавшим в опалу доктором. При этом, главной моей задачей было как можно больше понравиться бабушке, внушить ей доверие к себе и ко всему, что я говорю. Чтобы уже на этот раз выполнение всех предписаний было гарантировано.
Поначалу я испугался такой миссии. Но Марина меня убедила. «Чем ты рискуешь? – спросила она. – Бабушка тебя не знает. К тому же, она почти не видит и совсем ничего не слышит. Раскрыться твой обман не может. А что касается назначения, ты что, названия трех лекарств вызубрить не можешь? Тупой, что ли? К тому же, учти. Бабушке с каждым днем становится хуже. Если не начать ее вовремя лечить, она умрет. И это целиком будет на твоей совести».
В общем, мы с Мариной в тот же день одолжили у знакомых студентов-медиков белый халат и фонедоскоп и отправились смотреть бабушку. Скажу без ложной скромности, в тот день я сделал одно из самых добрых дел в своей жизни. Спектакль прошел блестяще. После осмотра, в ходе которого я полчаса тыкал фонедоскопом бабушке в спину, приговаривая «дышите – не дышите» и назначений, мы с Мариной и больной бабушкой еще долго пили чай с вареньем и говорили о том- о сем. Со слухом у старушки проблемы, конечно, были. Но если кричать ей под ухо, она слышала почти все. В общем, мы прекрасно провели время.
А на следующий день в институте Марина мне сообщила, что сразу после моего ухода бабушка выразила готовность в точности следовать всем моим профессиональным советам. «Вот это доктор!, - будто бы сказала она. – Не то, что наш болван». Я доподлинно знаю, что больная начала быстро выздоравливать. Вскоре же полностью поправилась и благополучно дожила до нашего окончания института. Что было потом, мне неизвестно. Потому что вся семья моей однокурсницы (бабушка, в том числе) переехала жить в Батуми. И наши с Мариной контакты как-то сами собой прекратились.
Вторая история - совсем в другом роде. Но мне кажется, что-то их все-таки связывает. Может быть, наличие бабушек. Как-то, когда я был совсем еще маленьким, родители взяли меня с собой на званый обед к своим близким друзьям. Полагаю, сделано это было только потому, что дома оставить меня было не с кем. Впрочем, за давностью лет это не имеет ровно никакого значения. Среди гостей был один необыкновенно обаятельный и остроумный человек, сразу ставший центром компании. Он ненавязчиво весело шутил и с большим мастерством рассказывал по-настоящему смешные истории.
Одна из историй посвящалась его старой бабушке. Будто бы та жила одна в деревне. И чтобы ей было не так трудно и одиноко, внук перевез ее к себе в Тбилиси. В городе у бабушки, привыкшей к тяжелому деревенскому труду, оказалась уйма свободного времени, и она проводила досуг, главным образом, сидя преред окном и с интересом наблюдая, что же такое делается на улице. Оптитмизма увиденное ей обычно не прибавляло.
«Я тут одну вещь заметила, - сказала она как-то внуку. – У вас в городе люди слишком часто умирают. Видимо, климат здесь не здоровый, или пища плохая. Вот и я чувствую, что мне с каждым днем все хуже становится. Тоже, видимо, умру от вашей городской жизни».
Дело было в том, что окно, возле которого любила сидеть бабушка, выходило на дорогу, ведущую к одному из городских кладбищ. И в иные дни мимо него следовало по несколько похоронных процесий. Внук пытался все это бабушке растолковать, объяснить, что умирают в Тбилиси люди не чаще, чем в деревне, просто их тут намного больше. Но бабушка и слышать ничего не хотела.
«Не успокаивай меня, - пресекала она все попытки привести ее в хорошее настроение. – Разве я не вижу: несут и несут покойников. Нет, не протяну я долго в этом городе».
И действительно, бабушка, которая никогда до того ничем не болела, стала чувствовать себя хуже. Причем. болезнь прогрессировала с каждым днем. Она уже редко подходила к окну. Все больше лежала на диване. Лишь иногда просила кого-нибудь из домашних выглянуть – посмотреть, не идет ли мимо окон похоронная процессия.
К ней, конечно, приходили доктора, в том числе, и весьма именитые. Говорили, что надо понимать: возраст нешуточный. Выписывали лекартства. Бабушка их аккуратно принимала. Но улучшения за этим не следовало. Наоборот. С каждым днем силы все больше покидали ее.
«Послушай, - обратилась она однажды к внуку, - я чувствую, что мне недолго жить осталось. Я по этому поводу не печалюсь. Всему есть свой срок. Настал, видимо, и мой час. Только об одном хочу тебя попросить. Отвези ты меня обратно в деревню. Хоть дух испущу в собственном доме. А не в этой городской коробке».
Не выполнить последнюю просьбу бабушки рассказчик не мог. На следующий же день он посадил ее на машину и повез в деревню. Приехали вечером. И бабушкка, еле доковыляв от машины до дома, отправилась спать. А наутро встала чуть свет, позавтракала, чем Бог послал, выпила стаканчик домашней водки и принялась за дела по дому. До самого вечера ни разу не присела. То же самое повторилось и на следующий день. «Как твое здоровье? Тебе лучше?», - спрашивал у нее внук. «Не знаю, что и сказать, - говорила в ответ старушка. - Где у меня здесь время думать о том, как я себя чувствую?».
- После этого, - заключил рассказчик, - бабушка ни разу на плохое самочувствие не пожаловалась. И прожила еще много лет. Причем. почти до последнего дня все сама делала по дому. А кто знает, как бы все сложилось, если бы я ее в городе оставил?
В тот день этот человек куда-то спешил. Поэтому ушел он раньше других. И как только за ним закрылась дверь, оставшиеся принялись хвалить его. Особенно усердствовал в этом один приезжий россиянин, как говорили, серьезный ученый-филолог. Он подчеркивал в ушедшем яркий талант рассказчика, его умение отобрать нужные детали, несколькими словами дать исчерпыввающую характеристику чему и кому угодно, управлять вниманием слушателей. «Полностью с тобой согласен,- ответил ему хозяин дома. – Только я не вижу тут ничего странного. Ведь это – Нодар Думбадзе».
Произведения замечательного писателя тогда уже были известны всей стране. В лицо же его еще мало кто знал из посторонних.