7. Концепция развития науки Т. Куна

1.6.5. Модель науки Т.Куна

“История… могла бы стать основой для  решительной перестройки

тех представлений о науке,

которые сложились у нас к настоящему времени” (Т.Кун [Кун, с. 23]])

 

Концепция Томаса Куна (Kuhn, 1922–1995) вырастает в споре с К.Поппером и его последователями (И.Лакатос и др.). Пафос ее состоит в том, что ни верификационизм логических позитивистов, ни фальсификационизм Поппера не описывают реальную историю науки. "Вынесение приговора, которое приводит ученого к отказу от ранее принятой теории, – говорит Кун, – всегда основывается на чем-то большем, нежели сопоставление теории с окружающим нас миром” [Кун, с.112–13]. "Вряд ли когда-либо, – вторит ему П.Фейерабенд, – теории непосредственно сопоставлялись с "фактами" или со "свидетельствами". Что является важным свидетельством, а что не является таковым, обычно определяет сама теория, а также другие дисциплины, которые можно назвать "вспомогательными науками" [Фейерабенд, с.118]. В основе историцистской критики Т.Куном и логического позитивизма, и фальсификационизма К.Поппера лежит тезис об отсутствии в реальной истории науки "решающего эксперимента" (т.е. такого, который отличает правильную теорию от неправильной). Таковыми их объявляют много позже, в учебниках. Поэтому Кун разрабатывает свою модель развития науки, в которой делает акцент на наличии скачков-революций. Последние характеризуются такими понятиями, как “ несоизмеримость” и “некумулятивность”.

Основными элементами куновской модели являются четыре понятия: "научная парадигма", "научное сообщество", "нормальная наука" и “научная революция”. Взаимоотношение этих понятий, образующих систему, составляет ядро куновской модели функционирования и развития науки. С этим ядром связаны такие характеристики как “несоизмеримость”  теорий, принадлежащих разным парадигмам, “некумулятивный” характер изменений, отвечающих “научной революции” в противоположность “кумулятивному” характеру роста “нормальной науки”, наличие у парадигмы не выражаемых явно элементов.

"Нормальная наука" противопоставляется “научной революции”. "Нормальная наука" – это рост научного знания в рамках одной парадигмы. Парадигма – центральное понятие куновской модели – задает образцы, средства постановки и решения проблем в рамках нормальной науки. Научная революция – это смена парадигмы и, соответственно, переход от одной “нормальной науки” к другой. Этот переход описывается с помощью пары понятий “парадигма – сообщество”, где высвечивается другая сторона понятия “парадигмы” –как некоторого содержательного центра, вокруг которого объединяется некоторое научное сообщество. Согласно куновской модели в периоды революций возникает конкурентная борьба пар “парадигма – сообщество”, которая разворачивается между сообществами. Поэтому победа в этой борьбе определяется, в первую очередь, социально-психологическими, а не содержательно-научными факторами (это связано со свойством “несоизмеримости” теороий, порожденных разными парадигмами).

Вот как эта система понятий задается Т.Куном в его книге “Структура научных революций” (1962).

“Термин “нормальная наука”, – говорит Кун, – означает исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых научных достижений (как мы увидим позже, это и есть “парадигма” – А.Л.) – достижений, которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообществом как основа для его дальнейшей практической деятельности. В наши дни такие достижения излагаются… учебниками… До того как подобные учебники стали общераспространенными, что произошло в начале XIX столетия… аналогичную функцию выполняли знаменитые классические труды ученых: “Физика” Аристотеля, “Альмагест” Птолемея, “Начала” и “Оптика” Ньютона… Долгое время они неявно определяли правомерность проблем и методов исследования каждой области науки для последующих поколений ученых. Это было возможно благодаря двум существенным особенностям этих трудов. Их создание было в достаточной степени беспрецедентным (т.е., как мы увидим позже, это “научные революции” –А.Л.), чтобы привлечь на длительное время группу сторонников из конкурирующих направлений научных исследований (т.е. “научное сообщество” – А.Л.). В то же время они были достаточно открытыми, чтобы новые поколения ученых могли в их рамках найти для себя нерешенные проблемы любого вида. Достижения, обладающие двумя этими характеристиками, я, – говорит Кун, – буду далее называть “парадигмами”, термином, тесно связанным с понятием “нормальной науки”" [Кун, с. 34].

По сути, здесь дано весьма четкое определение системы указанных четырех основных понятий. Как и во всякой системе, главными здесь являются отношения между понятиями.

Отношение между "научной парадигмой" и "научным сообществом" стоит в том, что "“парадигма” – это то, что объединяет членов научного сообщества, и, наоборот, научное сообщество состоит из людей, признающих парадигму… Парадигмы являют собой нечто такое, что принимается членами таких групп” [Кун, с. 226]. То есть эти два центральных понятия, строго говоря, определяются друг через друга[1]. К этому добавляются два очень простых отношения-определения: “нормальная наука” – это работа в рамках заданной парадигмы; “научная революция” – это переход от одной парадигмы к другой. При этом “и нормальная наука, и научные революции являются… видами деятельности, основанными на существовании сообществ” [Кун, с. 231].

В плане непосредственного сравнения “нормальной науки” и научной революции как двух фаз развития науки, следует отметить куновское “понимание революционных изменений как противоположных кумулятивным” [Кун, с. 232], характерным для нормальной науки. Согласно Куну, предшествовавшая ему позитивистская история науки исходила из кумулятивной модели развития науки и рассматривала науку “как совокупность фактов, теорий и методов… Развитие науки при таком подходе – это постепенный процесс, в котором факты, теории и методы слагаются во все возрастающий запас достижений, представляющих собой научную методологию и знание” [Кун, с. 24]. Подобное кумулятивное развитие, по Куну, действительно имеет место, но лишь в рамках нормальной науки, это одно из характерных ее свойств. “Нормальная наука… представляет собой в высшей степени кумулятивное предприятие, необычайно успешное в достижении своей цели, т.е. в постоянном расширении пределов научного знания и его уточнения” [Кун, с. 83][2]. При этом “три класса проблем – установление значительных фактов, сопоставление фактов и теории, разработка теории – исчерпывают... поле нормальной науки, как эмпирической, так и теоретической" [Кун, с. 62].

По Куну, ученые в рамках нормальной науки заняты тем, что “расширяют область и повышают точность применения парадигмы” и “не стремятся к неожиданным новостям” [Кун, с. 64], т.е. к тому, что не согласуется с принятой парадигмой. “Нормальная наука, на развитие которой вынуждено тратить почти все время большинство ученых, основывается на допущении, что научное сообщество знает, каков окружающий нас мир” [Кун, с. 28]. “Большинство ученых в ходе их научной деятельности” занято “наведением порядка”. “Вот это и составляет то, – пишет Т. Кун, – что я называю здесь нормальной наукой. При ближайшем рассмотрении этой деятельности... создается впечатление, будто бы природу пытаются "втиснуть" в парадигму, как в заранее сколоченную и довольно тесную коробку. Цель нормальной науки ни в коей мере не требует предсказания новых видов явлений: явления, которые не вмещаются в эту коробку, часто, в сущности, вообще упускаются из виду. Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых (в смысле выхода за границы парадигмы – А.Л.) теорий... Напротив, исследование в нормальной науке направлено на разработку тех явлений и теорий, существование которых парадигма заведомо предполагает... [Кун, с. 50–51].

Процессу кумулятивного "развития через накопления", характерному для нормальной науки, Кун противопоставляет “научные революции” (или "аномальные" фазы развития науки), суть которых состоит в смене лидирующей парадигмы. “Усвоение новой теории требует перестройки прежней и переоценки прежних фактов …, [а] не просто добавляет еще какое-то количество знания в мир ученых” [Кун, с. 30]. “Переход… к новой парадигме, от которой может родиться новая традиция нормальной науки, представляет собой процесс далеко не кумулятивный и не такой, который мог бы быть осуществлен посредством более четкой разработки или расширения старой парадигмы. Этот процесс скорее напоминает реконструкцию области на новых основаниях” [Кун, с. 121] или “трактовку того же самого набора данных, который был и раньше, но теперь их нужно разместить в новой системе связей друг с другом, изменяя всю схему”, – говорит Кун [Кун, с. 122]. “Каждая научная революция меняет историческую перспективу для сообщества, которое переживает эту революцию” [Кун, с. 18]. “Научные революции рассматриваются здесь как такие некумулятивные эпизоды развития науки, во время которых старая парадигма замещается целиком или частично новой парадигмой, несовместимой со старой” [Кун, с. 129]. Кун рассматривает “научную революцию как смену понятийной сетки, через которую ученые рассматривают мир” [Кун, с. 141], и, “поскольку они (ученые) видят этот мир не иначе, как через призму своих воззрений и дел, постольку у нас может возникнуть желание сказать, что после революции ученые имеют дело с иным миром” [Кун, с. 151]. “Следующие друг за другом парадигмы по-разному характеризуют элементы универсума и поведение этих элементов” [Кун, с. 142].[3]

Эта характеристика некумулятивного типа изменений при научной революции тесно связана с тезисом Куна (и Фейерабенда) о “несоизмеримости теорий”, отвечающих разным парадигмам. “Конкуренция между парадигмами не является видом борьбы, которая может быть разрешена с помощью доводов… – говорит Кун. – Вместе взятые эти причины следовало бы описать как несоизмеримость предреволюционных и послереволюционных нормальных научных традиций… Прежде всего защитники конкурирующих парадигм часто не соглашаются с перечнем проблем, которые должны быть разрешены с помощью каждого кандидата в парадигмы. Их стандарты или определения науки не одинаковы” [Кун, с. 193], переход между различными парадигмами – это “переход между несовместимыми структурами” [Кун, с. 196]. Другими словами, несоизмеримость теорий возникает тогда, когда сторонники двух конкурирующих теорий не могут логическими средствами доказать, что одна из теорий является более истинной или более общей, чем другая[4]. В истории науки в революционные периоды такие случаи наблюдаются часто.

 

Несоизмеримость парадигм обусловливает важнейшую черту куновской модели научной революции, противопоставляющую его модель модели «объективного знания» К.Поппера (п. 1.6.1). Суть научной революции, по Куну, состоит в переходе от одной парадигмы (старой) к другой (новой): согласно Куну, в силу несоизмеримости парадигм их конкуренция происходит как конкуренция научных сообществ и победа определяется не столько внутринаучными, сколько социокультурными или даже социально-психологическими процессами ("многие из моих обобщений касаются области социологии науки и психологии ученых", – говорит Кун [Кун, с. 32]). "Сами по себе наблюдения и опыт еще не могут определить специфического содержания науки, – утверждает Кун. – Формообразующим ингредиентом убеждений, которых придерживается данное научное сообщество в данное время, всегда являются личные и исторические факторы" [Кун, с. 27]. "Конкуренция между различными группами научного сообщества (т.е. между научными сообществами – А.Л.) является единственным историческим процессом, который эффективно приводит к отрицанию некоторой ранее принятой теории..." [Кун, с. 31].

Подтверждением этого тезиса является приводимое Куном высказывание Макса Планка: “Новая научная истина прокладывает дорогу к триумфу не посредством убеждения оппонентов и принуждения их видеть мир в новом свете, но скорее потому, что ее оппоненты рано или поздно умирают и вырастает новое поколение, которое привыкло к ней” [Кун, с. 196–197]. Согласно Куну “некоторые ученые, особенно немолодые и более опытные, могут сопротивляться сколь угодно долго… новой парадигме” [Кун, с. 198]. Подобно выбору между конкурирующими политическими институтами[5], выбор между конкурирующими парадигмами оказывается выбором между несовместимыми моделями жизни сообщества… каждая парадигма использует свою собственную парадигму для аргументации в защиту этой же парадигмы” [Кун, с. 131]. “Принятие решения такого типа может быть основано только на вере” [Кун, с. 204].

Важной чертой куновской парадигмы яляется наличие у нее неэксплицируемой (не выраженной явно) части, которая растворена в образцах непосредственной профессиональной деятельности[6]. “Вводя этот термин (парадигма – А.Л.), я имел в виду, – говорит он, – что некоторые общепринятые примеры фактической практики научных исследований – примеры, которые включают закон, теорию, их практическое применение и необходимое оборудование, все в совокупности дают нам модели, из которых возникают конкретные традиции научного исследования. Таковы традиции, которые историки науки описывают под рубриками “астрономия Птолемея (или Коперника)”, “аристотелевская (или ньютоновская) динамика”, “корпускулярная (или волновая) оптика” и т.д. ” [Кун, с. 149]. “Изучение парадигм, в том числе парадигм гораздо более специализированных, чем названные мною здесь в целях иллюстрации, является тем, что главным образом и подготавливает студента к членству в том или ином научном сообществе, поскольку он присоединяется таким образом к людям, которые изучали основы их научной области на тех же самых конкретных моделях…” [Кун, с. 34–35]. “Осваивая парадигму, ученый овладевает сразу теорией, методами и стандартами, которые обычно самым теснейшим образом переплетаются между собой” [Кун, с. 149]. “Ряд повторяющихся и типичных иллюстраций различных теорий в их концептуальном, исследовательском и инструментальном применении… представляют парадигмы того или иного научного сообщества, раскрывающиеся в его учебниках, лекциях и лабораторных работах. Изучая и практически используя их, члены данного сообщества овладевают навыками своей профессии” [Кун, с. 73][7]. Парадигма "располагает обоснованными ответами на вопросы, подобные следующим: каковы фундаментальные сущности, из которых состоит универсум? Как они взаимодействуют друг с другом и с органами чувств? Какие вопросы ученый имеет право ставить в отношении таких сущностей и какие методы могут быть использованы для их решения?" Все это вводится в сознание неофита соответствующим научным сообществом в ходе получения профессионального образования [Кун, с. 27]. Такое описание процесса приобщения к парадигме, напоминающее обучение мастерству в средневековых цехах, несколько гипертрофировано. Оно не совсем адекватно реальному положению дел, хотя и схватывает некоторые важные моменты. Критический анализ куновского видения этого процесса представлен в гл. 8.

Так выглядит “ядро” куновской модели, образуемое этими понятиями. Одно из важнейших достижений этой модели состоит в том, что она делает явными трудности внедрения принципиально новых (революционных) идей и теорий. “В науке…, – говорит Кун, – открытие всегда сопровождается трудностями, встречает сопротивление, утверждается вопреки основным принципам, на которых основано ожидание” [Кун, с. 97].

 

При конкретизации и применении той модели к истории науки Кун вводит дополнительные (“надстроечные”) пояснения и понятия: “аномалия”, “кризис”, “дисциплинарная матрица”. Все это помогает понять, как реализуется в истории науки куновская модель функционирования и развития науки, наполнить исходные понятия более конкретным содержанием и сделать их более ясными. Некоторые из этих уточнений и конкретизаций являются спорными (это частично обсуждается в гл. 8), что никак не перечеркивает основу куновской модели, которая будет работать даже в случае, если любой из этих дополнительных элементов надстройки будет оспорен[8].

То же можно сказать и о его попытке конкретизировать понятие “парадигмы” с помощью понятия “дисциплинарной матрицы”: “Что объединяет его (сообщество специалистов) членов?… Ученые сами обычно говорят, что они разделяют теорию или множество теорий… Однако, – справедливо замечает Кун, – термин “теория” в том смысле, в каком он обычно используется в философии науки, означает структуру значительно более ограниченную по ее природе и объему, чем структура, которая требуется здесь… С этой целью я предлагаю термин “дисциплинарная матрица”: “дисциплинарная” потому, что она учитывает обычную принадлежность ученых-исследователей к определенной дисциплине; матрица – потому, что она составлена из упорядоченных элементов различного рода… Все или большинство из предписаний из той группы предписаний, которые я в первоначальном тексте называю парадигмой, частью парадигмы или как имеющую парадигмальный характер, являются компонентами дисциплинарной матрицы. В этом качестве они образуют единое целое…” [Кун, с. 234]. Что же, с точки зрения Куна, представляют собой некоторые, наиболее важные компоненты этой дисциплинарной матрицы. Во-первых, это “символические обобщения”, примерами которых являются F=ma, I=V/R, “действие равно противодействию”. Благодаря им ученые “могут применять мощный аппарат логических и математических формул… Эти обобщения внешне напоминают законы природы”. Могут они выступать и “в роли определений… Второй тип компонентов, составляющих дисциплинарную матрицу,… я называю “метафизическими парадигмами”… Я здесь имею в виду общепризнанные предписания, такие, как: тепло представляет собой кинетическую энергию частей,… как убеждения в специфических моделях… спектра концептуальных моделей, начиная от эвристических и кончая онтологическими моделями… В качестве третьего вида элементов дисциплинарной матрицы я рассматриваю ценности… Вероятно, наиболее глубоко укоренившиеся ценности касаются предсказаний: они должны быть точными;… К четвертому [типу компонентов относится] … конкретное решение проблемы, с которым сталкиваются студенты… Все физики, например, начинают с изучения одних и тех же образцов: задачи – наклонная плоскость…” [Кун, с.234–240].

Однако не в понятии “дисциплинарной матрицы” и попытке описания ее компонентов суть и сила куновской модели. Повторю еще раз: она состоит, во-первых, в системе четырех понятий, составляющих “ядро” его концепции. Вторым достижением модели Куна является ее применение к анализу материала истории науки, которое наполняет их конкретным содержанием. Содержательное наполнение этих понятий, и в первую очередь понятия парадигмы, в разных случаях будет разным и с трудом поддается более точному определению. Поэтому перейдем к описанию этого “исторического пояса” куновской модели.

В истории любой науки Кун выделяет фазы или периоды: допарадигмальный, нормальной науки и научной революции. Допарадигмальный период характеризуется “множеством противоборствующих школ[9] и школок, большинство из которых придерживались той или другой … теории” [Кун, с. 37]. “Каждый автор… выбирал эксперименты и наблюдения в поддержку своих взглядов” [Кун, с. 38]. “Когда в развитии естественной науки отдельный ученый или группа исследователей впервые создают синтетическую теорию, способную привлечь большинство представителей следующего поколения исследователей, прежние школы постепенно исчезают… С первым принятием парадигмы связаны создание специальных журналов, организация научных обществ, требования о выделении специального курса в академическом образовании” [Кун, с. 44–46].

“Формирование парадигмы… является признаком зрелости развития любой научной дисциплины” [Кун, с. 36] – это период нормальной науки. “Успех парадигмы… вначале представляет собой в основном открывающуюся перспективу успеха в решении ряда проблем … Нормальная наука состоит в реализации этой перспективы [Кун, с. 50].

Как же происходит рождение новой парадигмы? Кун полагает, что новая парадигма рождается из аномалии (экспериментальной или теоретической). Аномалия – это “явление, к восприятию которого парадигма не подготовила исследователя”, таким образом, “аномалия появляется только на фоне парадигмы”. Осознание аномалии играет “главную роль в подготовке почвы для понимания новшества” [Кун, с. 89, 98]. Кун перечисляет ряд общих черт, “характеризующих открытие новых явлений. Эти характеристики включают: предварительное осознание аномалии, постепенное или мгновенное ее признание – как опытное, так и понятийное, и последующее изменение парадигмальных категорий и процедур, которые часто встречают сопротивление [Кун, с. 95][10]. Источник сопротивления лежит, с одной стороны, в убежденности, что старая парадигма в конце концов решит все проблемы [Кун, с. 197]. С другой стороны, “ученый, который прерывает свою работу для анализа каждой замеченной им аномалии, редко добивается значительных успехов” [Кун, с. 118], более того, тогда “наука перестала бы существовать” [Кун, с. 240].

На пути рождения новой парадигмы есть много препятствий. Во-первых, нет четких критериев, по которым можно было бы отличить аномалию от пока еще не решенной проблемы (“головоломки”) в рамках имеющейся парадигмы (нормальной науки)[11]. Во-вторых, утверждает Кун, – ученые “никогда не отказываются легко от парадигмы, которая ввергла их в кризис. Иными словами, они не рассматривают аномалии как контрпримеры… Достигнув однажды статуса парадигмы, научная теория объявляется недействительной только в том случае, если альтернативный вариант пригоден к тому, чтобы занять ее место… Решение отказаться от парадигмы всегда одновременно есть решение принять другую парадигму… Отказ от какой-либо парадигмы без одновременной замены ее другой означает отказ от науки вообще. Но этот акт отражается не на парадигме, а на ученом. Своими коллегами он неизбежно будет осужден как “плохой плотник, который в своих неудачах винит инструменты””[12]" [Кун, с. 112–114]. “Как и в производстве, в науке смена инструментов (т.е. парадигмы. – А.Л.) – крайняя мера, к которой прибегают лишь в случае действительной необходимости. Значение кризисов  заключается именно в том, что они говорят о своевременности смены инструментов” [Кун, с. 111]. Третье препятствие вытекает из указанного выше тезиса о несоизмеримости теорий (парадигм).

Как же в таком случае происходит переход к новой парадигме? Логически последовательный “жесткий” вариант куновского механизма появления новой пары “парадигма – сообщество”, индифферентный к процессам, идущим в старой паре, относится к логическому “ядру” модели и описан выше. Но в “исторической пристройке” Кун смягчает эту модель, добавляя идею о том, что в реальной истории смене парадигмы предшествует кризис, переживаемый старой парадигмой. Это существенно облегчает революционный момент смены парадигмы. “Возникновению новых теорий, говорит он, – как правило, предшествует период резко выраженной профессиональной неуверенности… (т.е. кризиса – А.Л). Банкротство существующих правил означает прелюдию к поиску новых” [Кун, с. 101]. Кун приводит три типичных, с его точки зрения, примера, в каждом из которых “новая теория возникла только после резко выраженных неудач в деятельности по нормальному решению проблем…” [Кун, с. 109]. Так, Кун приводит высказывание А. Эйнштейна, характеризующее состояние умов накануне создания теории относительности: “Ощущение было такое, как если бы из-под ног уходила земля, и нигде не было видно твердой почвы, на которой можно было бы строить” [Кун, с. 120]. В результате “кризис ослабляет правила нормального решения головоломок таким образрм, что в конечном счете дает возможность возникнуть новой парадигме… Теперь становится все более широко признанным в кругу профессионалов, что они имеют дело именно с аномалией как отступлением от путей нормальной науки. Ей уделяется теперь все больше и больше внимания со стороны все большего числа виднейших представителей данной области исследования…” [Кун, с. 115, 119]. Это приводит к “увеличению конкурирующих вариантов, готовность опробовать что-либо еще… – все это симптомы перехода от нормального исследования к экстраординарному” [Кун, с. 128]. “Новая теория, – по его мнению, – предстает как непосредственная реакция на кризис” [Кун, с. 109][13]. Кризис способствует и тому, что “большинство ученых так или иначе переходит к новой парадигме” [Кун, с. 198]. “Это одна из причин, в силу которых предшествующий кризис оказывается столь важным” [Кун, с. 204]. Но с логической точки зрения, кризис старой парадигмы не является обязательным для того, чтобы возникла новая.

Таковы основные и вспомогательные элементы куновской модели развития науки. Наиболее бурные споры вызвал предложенный им способ выбора революционных альтернатив, т.е., на языке Куна, выбор между парадигмами. Многие его оппоненты, в том числе И. Лакатос, относили предлагаемые им основания для выбора теорий к иррациональным, поскольку центр тяжести этого выбора переносился с содержания теорий на психологию сообщества. Однако Кун так не считал, он полагал, что его модель является тоже рациональной.


[1] Правда, сам Кун в дополнении, написанном в 1969 г., хочет уйти от такой совместной формы определения понятий, характеризуя ее как “логический круг”, который “в данном случае является источником логических трудностей”, и пытается определить понятие "научного сообщества" независимо от других понятий: "Научные сообщества могут и должны быть выделены как объект без обращения к парадигме; последняя может быть обнаружена затем путем тщательного изучения поведения членов данного сообщества" [Кун, с.226]. Для этого он предлагает опереться на то, что "научное сообщество состоит из исследователей с определенной научной специальностью…. Они получили сходное образование и профессиональные навыки; в процессе обучения они усвоили одну и ту же учебную литературу и извлекли из нее одни и те же уроки…." [Кун, с. 227–228]. Отсюда следует широкая программа исследований по социологии науки, которая стала реализовываться после его работы. Однако мы здесь имеем скорее способ нахождения сообщества (а заодно и связанной с ним парадигмы), чем ее определение (в [Липкин 2005] в качестве опоры для выявления сообщества и парадигмы в некоторой узкой области физических иследований были выбраны конференции по данной теме, из матералов которых легко извлекались соответствующие журналы, лаборатории и даже парадигма).

[2] Кун связывает это с тем, что “…ученые концентрируют внимание на проблемах, решению которых им может помешать только недостаток собственной изобретательности” [Кун, с. 66]. Речь идет об уподоблении “нормальной науке” “решению головоломок” [Кун, с. 71]. Последние характеризуются наличием “гарантированного решения” и жесткими “правилами решения”, как в “составной фигуре-головоломке” или кроссворде [Кун, с. 65, 67]. Эту метафору часто используют для характеристики нормальной науки и Кун, и его оппоненты. В обсуждении куновского понятия нормальной науки она занимает непомерно большое место. В гл. 8 будет показано, что эта метафора неверна. Тем не менее, это никак не подрывает куновскую модель, поскольку это уподобление не входит в ее ядро.

[3] При этом “факт и теория, открытие и исследование не разделены категорически и окончательно” [Кун, с. 99]. “Открытие нового вида явлений представляет собой по необходимости сложное событие… С открытием неразрывно связано не только наблюдение, но и концептуализация, обнаружение самого факта и усвоение его теорией, тогда открытие есть процесс и должно быть длительным по времени” [Кун, с. 87].

[4] Более строгое определение выглядит так: “Концептуальные аппараты теорий T и T’ таковы, что нельзя ни определить исходные дескриптивные термины T’на базе основных дескриптивных терминов T, ни установить корректных эмпирических отношений между терминами двух данных теорий… В этом случае объяснение теории T’ на базе T или редукция T’ к T, очевидно невозможны… В общем, использование T сделает необходимым устранение концептуального аппарата и законов теории T’ [Фейерабенд, с. 65].

[5] Кун показывает неслучайность аналогии научной и политической революций: “политические революции направлены на изменение политических институтов способами, которые эти институты сами по себе запрещают, …” [Кун, с. 130]. Когда… поляризация произошла, политический выход из создавшегося положения оказывается невозможным …. [Кун, с. 131].

[6] Схожие идеи несколько ранее были высказаны М.Полани (1891–1976) в его книге «Личностное знание», в центре которой стоит концепция «неявного знания». «Оригинальность подхода к науке, проведенного в книге, состоит прежде всего в последовательном отстаивании тезиса о том, что наука делается людьми, овладевшими соответствующими навыками и умениями познаватель­ной деятельности, мастерством познания, которое не поддается исчерпываю­щему описанию и выражению средства­ми языка, сколь бы развитым и мощным этот язык ни был. Поэтому явно выраженное, артикулированное научное знание, в частности то, которое представлено в текстах научных статей и учебниках,— это, согласно Полани, лишь некоторая находящаяся в фокусе сознания часть знания. Восприятие смысла всего этого невозможно вне контекста периферического, неявного знания… Смысл научных утверждений определяется неявным контекстом скрытого (или молчаливого) знания, которое, по существу, имеет инструментальный хар-р «знания как», знания-умения, в своих глубинных основах задаваемого всей телесной организацией человека как живого существа. Тем самым смысл научного высказывания (как и всякого др. высказывания), возникающий в процессе своеобразного опыта внутр. «прочтения» формирующегося текста «для себя» и усилий его артикуляции «во-вне» посредством сотворенной человеком языковой системы, в к-рой он пребывает в данный момент,— этот смысл принципиально неотделим от того инструментального знания, к-рое осталось неартикулированным. Более того, он неотделим также и от той личностной уверенности в истинности, которая вкладывается в провозглашаемое науч­ное суждение. Речь в данном случае идет не об обязательной невыразимости в языке к.-л. сторон внутр. человеческого опыта; речь идет о том, что процесс «считывания» и артикуляции смысла, находящегося в фокусе осознания, невозможен без целостного, недетализируемого в данный момент, а потому к неартикулируемого контекста…» [Аршинов В. И. «Личностное знание» // СЗФ, С. 159–160]

[7] “Ученые исходят в своей работе из моделей, усвоенных в процессе обучения и из последующего их изложения в литературе” [Кун, с. 76].

[8] “Ряд критиков сомневался, предшествует ли кризис… революции… Ничего существенного в моих аргументах не ставится в зависимость от той предпосылки, что революциям неизбежно предшествуют кризисы…”, справедливо отвечает критикам Кун [Кун, с. 232–233].

[9] Понятие «школы» Кун не определяет, считая, по-видимому, его достаточно ясным – это сообщество ученых, объединяющееся вокруг лидера (учителя), а не парадигмы.

[10] Кун подчеркивает, что часто “новая парадигма… возникает сразу, иногда среди ночи, в голове человека, глубоко втянутого в водоворот кризиса… Почти всегда люди, которые успешно осуществляют фундаментальную разработку новой парадигмы, были либо очень молодыми, либо новичками в той области, парадигму которой они преобразовали” [Кун, с. 127].

[11] Мне представляется, что это не всегда так. Иногда аномалия имеет четкую теоретическую формулировку, как это было с проблемой спектра теплового излучения черного тела накануне создания “старой” квантовой теории и с корпускулярно-волновым дуализмом накануне создания “новой” квантовой механики – А.Л.

[12] И действительно, “большинство аномалий разрешается нормальными средствами; также и большинство заявок на новые теории оказываются беспочвенными” [Кун, с. 239].

[13] При этом в этих случаях “разрешение кризиса в каждом из них было, по крайней мере частично, предвосхищено…, но при отсутствии кризиса эти предвосхищения игнорировались” [Кун, с. 110]


3.2. "НОРМАЛЬНАЯ" НАУКА

Науку, развивающуюся в рамках общепризнанной парадигмы, Кун называет "нормальной", полагая, что именно такое состояние является для науки обычным и наиболее характерным. В отличие от Поппера, считавшего, что ученые постоянно думают о том, как бы опровергнуть существующие и признанные теории, и с этой целью стремятся к поста­новке опровергающих экспериментов. Кун убежден, что в реальной на­учной практике ученые почти никогда не сомневаются в истинности основоположений своих теорий и даже не ставят вопроса об их провер­ке. "Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, обычно к тому же они нетерпимы и к созданию таких тео­рий другими. Напротив, исследование в нормальной науке направлено на разработку тех явлений и теорий, существование которых парадиг­ма заведомо предполагает”. 6.

Утвердившаяся в научном сообществе парадигма первоначально содержит лишь наиболее фундаментальные понятия и принципы и решает лишь некоторые важнейшие проблемы, задавая общий угол зре­ния на природу и общую стратегию научного исследования. Но эту стратегию еще нужно реализовать. Создатели парадигмы набрасывают лишь общие контуры картины природы, последующие поколения уче­ных прописывают отдельные детали этой картины, расцвечивают ее красками, уточняют первоначальный набросок. Кун выделяет следую­щие виды деятельности, характерные для нормальной науки:

1. Выделяются факты, наиболее показательные, с точки зрения па­радигмы, для сути вещей. Парадигма задает тенденцию к уточнению таких фактов и к их распознаванию во все большем числе ситуаций. Например, в астрономии стремились все более точно определять положения звезд и звездные величины, периоды затмения двойных звезд и планет; в физике большое значение имело вычисление удельных весов, длин волн, электропроводностей и т. п.; в химии важно было точно ус­танавливать составы веществ и атомные веса и т. д. Для решения по­добных проблем ученые изобретают все более сложную и тонкую ап­паратуру. Здесь не идет речь об открытии новых фактов, нет, вся по­добная работа осуществляется для уточнения известных фактов.

6 Кун Т. С. Структура научных революций. М., 1975, с. 45—46.

2. Значительных усилий требует от ученых нахождение этих фак­тов, которые можно было бы считать непосредственным подтвержде­нием парадигмы. Сопоставление научной теории, особенно если она использует математические средства, с действительностью — весьма непростая задача и обычно имеется очень немного таких фактов, кото­рые можно рассматривать как независимые свидетельства в пользу ее истинности. И ученые всегда стремятся получить побольше таких фак­тов, найти способ еще раз убедиться в достоверности своих теорий.

3. Третий класс экспериментов и наблюдений связан с разработкой парадигмальной теории с целью устранения существующих неясностей и улучшения решений тех проблем, которые первоначально были раз­решены лишь приблизительно. Например, в труде Ньютона предпола­галось, что должна существовать универсальная гравитационная по­стоянная, но для решения тех проблем, которые интересовали его в первую очередь, значение этой константы было не нужно. Последую­щие поколения физиков затратили много усилий для определения точ­ной величины гравитационной постоянной. Той же работы потребова­ло установление численных значений числа Авогадро, коэффициента Джоуля, заряда электрона и т. п.

4. Разработка парадигмы включает в себя не только уточнение фактов и измерений, но и установление количественных законов. На­пример, закон Бойля, связывающий давление газа с его объемом, закон Кулона и формула Джоуля, устанавливающая соотношение теплоты, излучаемой проводником, по которому течет ток, с силой тока и со­противлением, и многие другие были установлены в рамках нормаль­ного исследования. В отсутствие парадигмы, направляющей исследо­вание, подобные законы не только никогда не были бы сформулирова­ны, но они просто не имели бы никакого смысла.

5. Наконец, обширное поле для применения сил и способностей ученых предоставляет работа по совершенствованию самой парадиг­мы. Ясно, что парадигмальная теория не может появиться сразу в бле­ске полного совершенства, лишь постепенно ее понятия приобретают все более точное содержание, а она сама — более стройную дедуктив­ную форму. Разрабатываются новые математические и инструменталь­ные средства, расширяющие сферу ее применимости. Например, теория Ньютона первоначально в основном была занята решением проблем астрономии и потребовались значительные усилия, чтобы показать применимость общих законов ньютоновской механики к исследованию: и описанию движения земных объектов. Кроме того, при выводе зако­нов Кеплера Ньютон был вынужден пренебречь взаимным влиянием планет и учитывать только притяжение между отдельной планетой и Солнцем. Поскольку планеты также оказывают влияние друг на друга, их реальное движение отличается от траекторий, вычисленных соглас­но теории. Чтобы устранить или уменьшить эти различия, потребовав лось разработать новые теоретические средства, позволяющие описы­вать движение более чем двух одновременно притягивающихся тел. Именно такого рода проблемами были заняты Эйлер, Лангранж, Лаплас, Гаусс и другие ученые, посвятившие свои труды усовершенствова­нию ньютоновской парадигмы.

Чтобы подчеркнуть особый характер проблем, разрабатываемых учеными в нормальный период развития науки. Кун называет их "головоломками", сравнивая с решением кроссвордов или с составлением картинок из раскрашенных кубиков. Кроссворд или головоломка ха­рактеризуются тем, что: а) для них существует гарантированное решение и б) это решение может быть получено некоторым предписанным. путем. Пытаясь сложить картинку из кубиков, вы знаете, что такая' картинка существует. При этом вы не имеете права изобретать собст­венную картинку или складывать кубики так, как вам нравится, хотя бы при этом получались боле интересные — с вашей точки зрения — изображения. Вы должны сложить кубики определенным образом и получить предписанное изображение. Точно такой же характер носят проблемы нормальной науки. Парадигма гарантирует, что решение существует, и она же задает допустимые методы и средства получения того решения. Поэтому когда ученый терпит неудачу в своих попыт­ках решить проблему, то это — его личная неудача, а не свидетельство против парадигмы. Успешное же решение проблемы не только прино­сит славу ученому, но и еще раз демонстрирует плодотворность признанной парадигмы.

Рассматривая виды научной деятельности, характерные для нор­мальной науки, мы легко можем заметить, что Кун рисует образ науки, весьма отличный от того, который изображает Поппер. По мнению по­следнего, душой и движущей силой науки является критика — критика, направленная на ниспровержение существующих и признанных теорий. Конечно, важная часть работы ученого заключается в изобретении теорий, способных объяснить факты и обладающих большим эмпири­ческим содержанием по сравнению с предшествующими теориями. Но не менее, а быть может, более важной частью деятельности ученого яв­ляется поиск и постановка опровергающих теорию экспериментов. Ученые, полагает Поппер, осознают ложность своих теоретических конструкций, дело заключается лишь в том, чтобы поскорее продемонст­рировать это и отбросить известные теории, освобождая место новым.

Ничего подобного у Куна нет. Ученый Куна убежден в истинности парадигмальной теории, ему и в голову не приходит подвергнуть со­мнению ее основоположения. Работа ученого заключается в совершен­ствовании парадигмы и в решении задач-головоломок. "Возможно, что самая удивительная особенность проблем нормальной науки, — пишет Кун, — ... состоит в том, что ученые в очень малой степени ориентиро­ваны на крупные открытия, будь то открытие новых фактов или созда­ние новой теории" 7 . Деятельность ученого у Куна почти полностью ли­шается романтического ореола первооткрывателя, стремящегося к не­изведанному или подвергающего все беспощадному сомнению во имя истины. Она скорее напоминает деятельность ремесленника, руководст­вующегося заданным шаблоном и изготавливающего вполне ожидаемые вещи. Именно за такое приземленное изображение деятельности ученого сторонники Поппера подвергли концепцию Куна резкой критике.

Следует заметить, однако, что в полемике попперианцев с Куном правда была на стороне последнего. По-видимому, он был лучше зна­ком с современной наукой. Если представить себе десятки тысяч уче­ных, работающих над решением научных проблем, то трудно спорить с тем, что подавляющая их часть занята решением задач-головоломок в предписанных теоретических рамках. Встречаются ученые, задумы­вающиеся над фундаментальными проблемами, однако число их нич­тожно мало по сравнению с теми, кто никогда не подвергал сомнению ос­новных законов механики, термодинамики, электродинамики, оптики и т. д. Достаточно учесть это обстоятельство, чтобы стало ясно, что Поппер романтизировал науку, перед его мысленным взором витал образ нау­ки XVII—XVIII столетий, когда число ученых было невелико и каждый из них в одиночку пытался решать обширный круг теоретических и экс­периментальных проблем. XX век породил громадные научные коллек­тивы, занятые решением тех задач-головоломок, о которых говорит Кун.

3.3. НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Понятие научной революции является центральным понятием кон­цепции Куна. Многие исследователи основной вклад Куна в филосо­фию науки видят именно в том, что он привлек внимание к этому поня­тию и к тем проблемам, которые возникают в связи с анализом круп­ных концептуальных преобразований в науке. Некоторые философы-марксисты стремились принизить значение работы Куна, ссылаясь на то, что марксистская диалектика всегда говорила о "скачках", "перерывах постепенности", свойственных любому развитию, поэтому с фило­софской точки зрения в работе Куна нет ничего нового. Следует учесть, однако, что диалектика говорила о качественных преобразованиях, об отрицании старого новым абстрактно-схоластически, вообще, а Кун по­казал, как все это происходит в конкретном процессе развития науки. И если абстрактный аппарат диалектики так и остался бесплодным, ра­бота Куна вызвала широкий отклик. И научная революция в описании Куна предстала не просто как абстрактный переход количества в качест­во или от одного качественного состояния к другому, а как сложный мно­госторонний процесс, обладающий массой специфических особенностей.

7 Кун Т. С. Структура научных революций. М., 1975, с. 59.

Мы помним, что нормальная наука в основном занята решением головоломок. В общем этот процесс протекает успешно, парадигма вы­ступает как надежный инструмент решения научных проблем. Увели­чивается количество установленных фактов, повышается точность из­мерений, открываются новые законы, растет дедуктивная связность па­радигмы, короче говоря, происходит накопление знания. Но вполне может оказаться — и часто оказывается, — что некоторые задачи-головоломки несмотря на все усилия ученых, так и не поддаются реше­нию, скажем, предсказания теории постоянно расходятся с эксперимен­тальными данными. Сначала на это не обращают внимания. Это толь­ко в представлении Поппера стоит лишь ученому зафиксировать рас-. хождение теории с фактом, он сразу же подвергает сомнению теорию. Реально же ученые всегда надеются на то, что со временем противоре­чие будет устранено и головоломка решена. Но однажды может быть осознанно, что средствами существующей парадигмы проблема не мо­жет быть решена. Дело не в индивидуальных способностях того или иного ученого, не в повышении точности приборов и не в учете побоч­ных факторов, а в принципиальной неспособности парадигмы решить проблему. Такую проблему Кун называет аномалией. Пока аномалий немного, ученые не слишком о них беспокоятся.” Однако разработка самой парадигмы приводит к росту числа аномалий. Совершенствование приборов, повышение точности наблюдений и измерений, строгость концептуальных средств — все это ведет к тому, что расхождения между предсказаниями парадигмы и фактами, кото­рые ранее не могли быть замечены и осознаны, теперь фиксируются и осознаются как проблемы за счет введения в парадигму новых теорети­ческих предположений нарушают ее дедуктивную стройность, делают ее расплывчатой и рыхлой.

Иллюстрацией может служить развитие системы Птолемея. Она сформировалась в течение двух последних столетий до новой эры и первых двух новой эры. Ее основная идея, как известно, заключалась в том, что Солнце, планеты и звезды вращаются по круговым орбитам вокруг Земли. В течение длительного времени эта система давала возможность рассчитывать положения планет на небосводе. Однако чем более точными становились астрономические наблюдения, тем более заметными оказывались расхождения между вычисленными и наблю­даемыми положениями планет. Для устранения этих расхождений в па­радигму было введено предположение о том, что планеты вращаются по вспомогательным кругам — эпициклам, центры которых уже вращаются непосредственно вокруг Земли. Именно поэтому при наблюдении с Земли может казаться, что иногда планета движется в обратном направлении по отношению к обычному. Однако это помогло ненадолго. Вскоре пришлось ввести допущение о том, что эпициклов может быть несколь­ко, что у каждой планеты своя система эпициклов и т. п. В конечном ито­ге вся система стала настолько сложной, что ей оказалось трудно пользо­ваться. Тем не менее, количество аномалий продолжало расти.

По мере накопления аномалий доверие к парадигме падает. Ее не­способность справиться с возникающими проблемами свидетельствует о том, что она уже не может служить инструментом успешного решения головоломок. Наступает состояние, которое Кун именует кризисом. Ученые оказываются перед лицом множества нерешенных проблем, не­объясненных фактов и экспериментальных данных. У некоторых из них господствовавшая недавно парадигма уже не вызывает доверия, и они начинают искать новые теоретические средства, которые, возможно, окажутся более успешными. Уходит то, что объединяло ученых, — па­радигма. Научное сообщество распадается на несколько групп, одни из которых продолжают верить в парадигму, другие выдвигают гипотезу, претендующую на роль новой парадигмы. Нормальное исследование вымирает. Наука, по сути дела, перестает функционировать. Только в этот период кризиса, полагает Кун, ученые ставят эксперименты, на­правленные на проверку и отсев конкурирующих теорий. Но для него это период распада науки, период, когда наука, как замечает он в одной из своих статей, становится похожей на философию, для которой как раз конкуренция различных идей является правилом, а не исключением.

Период кризиса заканчивается, когда одна из предложенных гипо­тез доказывает свою способность справиться с существующими пробле­мами, объяснить непонятные факты и благодаря этому привлекает на свою сторону большую часть ученых. Она приобретает статус новой парадигмы. Научное сообщество восстанавливает свое единство. Сме­ну парадигмы Кун и называет научной революцией. Так как же происхо­дит этот переход? И на что опираются ученые, отказываясь от старой парадигмы и принимая новую?

Чтобы вполне понять ответ Куна на эти вопросы, следует яснее представить себе, что такое научная революция в его понимании. Ис­толковывать этот переход просто как замену постулатов или аксиом одной теории постулатами другой при сохранении остального содер­жания рассматриваемой научной области — значит совершенно не по­нимать Куна. У него речь идет о гораздо более фундаментальном изме­нении. Как уже отмечалось, господствующая парадигма не только формулирует некоторые общие утверждения, но и определяет, какие проблемы имеют смысл и могут быть решены в ее рамках, объявляя псевдопроблемами или передавая другим областям все то, что не может быть сформулировано или решено ее средствами. Парадигма задает методы решения проблем, устанавливая, какие из них научны, а какие недопустимы. Она вырабатывает стандарты решений, нормы точности, допустимую аргументацию и т. п. Парадигма детерминирует содержа­ние научных терминов и утверждений. С помощью образцов решений проблем парадигма воспитывает у своих приверженцев умение выде­лять определенные "факты", а все то, что не может быть выражено ее средствами, отсеивать как шумовой фон. Все это Кун выражает одной фразой: парадигма создает мир, в котором живет и работает ученый. Поэтому переход от одной парадигмы к другой означает для ученого переход из одного мира в другой, полностью отличный от первого — со специфическими проблемами, методами, фактами, с иным мировоз­зрением и даже с иными чувственными восприятиями.

Теперь мы можем спросить: как происходит или мог бы происхо­дить переход от одной парадигмы к другой? Могут ли при таком по­нимании существа этого перехода сторонники старой и новой парадиг­мы совместно обсудить их сравнительные достоинства и недостатки и, опираясь на некоторые общие для них критерии, выбрать лучшую из них? Такое сравнение, считает Кун, невозможно, ибо нет никакой об­щей основы, которую могли бы принять сторонники конкурирующих парадигм. Если бы существовали общие для обеих парадигм факты или нейтральный язык наблюдения, то можно было бы сравнить парадиг­мы в их отношении к фактам и избрать ту из них, которая лучше им со­ответствует. Однако в разных парадигмах факты будут разными и ней­тральный язык наблюдения невозможен. Кроме того, новая парадигма обычно хуже соответствует фактам, чем ее предшественница: за длинный период своего существования господствующая парадигма сумела дос­таточно хорошо "приспособиться" к громадному количеству фактов и, чтобы догнать ее в этом отношении, ее молодой сопернице нужно время. Таким образом, факты не могут служить общей основой сравнения па­радигм, а если бы они могли это делать, то ученые всегда были бы выну­ждены сохранять старую парадигму, несмотря на все ее несовершенства.

Можно было бы попробовать сравнивать конкурирующие пара­дигмы по числу решаемых ими проблем и обосновывать переход уче­ных к новой парадигме тем, что она решает больше проблем и, следо­вательно, является более плодотворным орудием исследования. Однако и этот путь оказывается сомнительным. Во-первых, старая и новая парадигмы решают вовсе не одни и те же проблемы. То, что было проблемой в старой парадигме, может оказаться псевдопроблемой с точки зрения новой; проблема, которая считалась важной сторонниками одной пара­дигмы и привлекала лучшие умы для своего решения, приверженцам дру­гой может показаться тривиальностью. Во-вторых, если мы при сравне­нии парадигм будем ориентироваться на количество решаемых проблем, то мы опять-таки должны будем предпочесть старую развитую парадиг­му: новая парадигма в начале своего существования обычно решает очень немного проблем и неизвестно, способна ли она на большее. Для выяснения этого нужно начать работу в рамках новой парадигмы.

Таким образом, если принять во внимание то, как полновластно господствует куновская парадигма над мышлением ее сторонников, становится понятным, насколько трудно найти общие основания для сравнения и выбора одной из конкурирующих парадигм. Причем с точки зрения всех существующих методологических стандартов новая парадигма всегда будет казаться хуже старой: она не так хорошо соот­ветствует большинству фактов, она решает меньше проблем, ее техни­ческий аппарат менее разработан, ее понятия менее точны и т. п. Для того чтобы улучшить ее, развить ее потенциальные возможности, нуж­ны ученые, способные принять ее и начать разрабатывать, однако "принятие решения такого типа может быть основано только на вере" ”.

Ученые, принявшие новую парадигму, начинают видеть мир по-новому: например, раньше на рисунке видели вазу. Нужно усилие, что­бы на том же рисунке увидеть два человеческих профиля. Но как толь­ко переключение образа произошло, сторонники новой парадигмы уже не способны совершить обратного переключения и перестают пони­мать тех своих коллег, которые все еще говорят о вазе. Сторонники разных парадигм говорят на разных языках и живут в разных мирах, они теряют возможность общаться друг с другом. Что же заставляет ученого покинуть старый, обжитой мир и устремиться по новой, незна­комой и полной неизвестности дороге? — Вера в то, что она удобнее старой, заезженной колеи, религиозные, метафизические, эстетические и аналогичные соображения, но не логико-методологические аргумен­ты. "Конкуренция между парадигмами не является видом борьбы, ко­торая может быть решена с помощью доводов" 9 .

В одной из своих лекций 10. Кун очень ясно показал, почему, по его мнению, универсальных методологических стандартов и критериев, подобных тем, которые формулировал Поппер, всегда будет недоста­точно для объяснения перехода ученых от одной парадигмы к другой.

8. Кун Т. С. Структура научных революций. М., 1975, с. 207.

9 Там же, с- 195.

10 Kuhn Т . S. Objectivity, value judgement, and theory choice // Essential tension. Chicago; L., 1977, pp. 320—339.

Он выделяет несколько требований, которые философия науки уста­навливает для научных теорий. В частности: 1) требование точности — следствия теории должны в определенной мере согласовываться с ре­зультатами экспериментов и наблюдений; 2) требование непротиворе­чивости — теория должна быть непротиворечива и должна быть со­вместима с другими признанными теориями; 3) требование относи­тельно сферы применения — теория должна объяснять достаточно широкую область явлений, в частности, следствия теории должны превосходить ту область наблюдений, для объяснения которой она первона­чально была предназначена; 4) требование простоты — теория должна вносить порядок и стройность там, где до нее царил хаос; 5) требование плодотворности — теория должна предсказывать факты нового рода. Считается, что этим или аналогичным требованиям должна удовлетво­рять хорошая научная теория.

Кун вполне согласен с тем, что все требования такого рода играют важную роль при сравнении и выборе конкурирующих теорий. В этом он не расходится с Поппером. Однако если последний считает, что этих требований достаточно для выбора лучшей теории и методолог может ограничиться лишь их формулировкой. Кун идет дальше и ставит во­прос: "Как отдельный ученый может использовать эти стандарты в случае конкретного выбора?" При попытке ответить на этот вопрос выясняется, что для реального выбора этих стандартов недостаточно.” Прежде всего, все методологические характеристики хорошей научной теории неточны, и разные ученые могут по-разному их истолковывать. Вдобавок, эти характеристики могут вступать между собой в конфликт: например, точность принуждает ученого выбрать одну теорию, а пло­дотворность говорит в пользу другой. Поэтому ученые вынуждены решать, какие характеристики теории являются для них более важными, Л решение такого рода может определяться, считает Кун, только индивидуальными особенностями каждого отдельного ученого. "Когда уче­ные должны выбрать одну из двух конкурирующих теорий, два челове­ка, принимающие один и тот же список критериев выбора, могут тем не менее придти к совершенно различным выводам. Возможно, они по-разному понимают простоту или имеют разные мнения по поводу тех областей, с которыми должна согласовываться теория... Некоторые из различий, которые я имею в виду, являются результатом прежнего ин­дивидуального опыта ученого. В какой части научной области он ра­ботал, когда столкнулся с необходимостью выбора? Как долго он в ней работал, насколько успешно и в какой степени его работа зависит от понятий и средств, изменяемых новой теорией? Другие факторы, также имеющие отношение к выбору, находятся вообще вне науки" ". Не только методологические стандарты определяют выбор, который со­вершает конкретный ученый, — этот выбор детерминируется еще мно­гими индивидуальными факторами.

11. Кун Т. С. Структура научных революций. М., 1975, с. 324—325.

Приведенные соображения Куна объясняют, почему переход от старой парадигмы к новой с его точки зрения нельзя обосновать ра­ционально — опираясь на логико-методологические стандарты, факты, эксперимент. Принятие новой парадигмы чаще всего обусловлено внерациональными факторами — возрастом ученого, его стремлением к успеху и признанию или к материальному достатку и т. п. Но такое ут­верждение означает, что развитие науки не является вполне рациональ­ным, наука — основа рационализма сама оказывается нерациональной! Этот вывод вызвал ожесточенную критику куновского понимания на­учных революций и стал поводом к обсуждению проблемы научной рациональности.

3.4. АНТИКУМУЛЯТИВИЗМ В ПОНИМАНИИ РАЗВИТИЯ ЗНАНИЯ

Традиционно считалось, что наука развивается прогрессивно и кумулятивно — научное знание с течением времени совершенствуется и растет. Ученые сегодняшнего дня знают о мире все, что знали о нем ученые предшествующих эпох, и в дополнение к этому знают то, что было неизвестно более ранним поколениям. Это убеждение настолько прочно вошло в общественное сознание, что сомнение в нем кажется невозможным. Ну, в самом деле, можно ли сомневаться в том, что Эйнштейн или Бор знали гораздо больше, нежели Аристотель, Архи­мед или Евклид? А если последние и знали что-то, что неизвестно со­временным ученым, то это — заблуждения, отброшенные в процессе развития науки.

Тем не менее, несмотря на очевидную убедительность подобных рассуждений, в философии науки середины XX века появились концеп­ции, отрицающие прогресс в развитии научного знания. Уже фальсификационизм К. Поппера отвергал накопление истины, единственный прогресс, по мнению Поппера, возможный в науке, состоит в разобла­чении и отбрасывании ложных идей и теорий. В его модели развития наука переходит от одних проблем к другим — более глубоким, но науч­ные теории не становятся более глубокими и более истинными. Однако Поппер так и не смог полностью порвать с идеей научного прогресса и разработал концепцию возрастания степени правдоподобия в истори­ческом развитии науки. Кун в этом отношении пошел еще дальше.

Модель развития науки Куна выглядит следующим образом: нор­мальная наука, развивающаяся в рамках общепризнанной парадигмы - рост числа аномалий, приводящий к кризису, - научная революция, означающая смену парадигм. Накопление знания, совершенствование методов и инструментов, расширение сферы практических приложений, т. е. все то, что можно назвать прогрессом, совершается только в период нормальной науки. Однако научная революция приводит к отбрасыва­нию всего того, что было получено на предыдущем этапе, работа наук начинается как бы заново, на пустом месте. Таким образом, в целом развитие науки получается дискретным: периоды прогресса и накопления разделяются революционными провалами, разрывами ткани науки.

Следует признать, что это — весьма смелая и побуждающая к размышлениям концепция. Конечно, довольно трудно отказаться от мыс­ли о том, что наука прогрессирует в своем историческом развитии, что знания ученых и человечества вообще об окружающем мире растут и. углубляются. Но после работ Куна уже нельзя не замечать проблем, с которыми связана идея научного прогресса. Уже нельзя простодушно считать, что одно поколение ученых передает свои достижения следующему поколению, которое эти достижения преумножает. Теперь мы< обязаны ответить на такие вопросы: как осуществляется преемственность между старой и новой парадигмами? Что и в каких формах пере­дает старая парадигма новой? Как осуществляется коммуникация между сторонниками разных парадигм? Как возможно сравнение парадигм?" Концепция Куна стимулировала интерес к этим проблемам и содейство­вала разработке более глубокого понимания процессов развития науки.

И все-таки влияние концепции Куна на философию науки было обусловлено не столько смелостью и оригинальностью его идей — идеи' логических позитивистов, Поппера, Лакатоса и других были не менее смелыми и оригинальными, — сколько тесной связью его методологи­ческих построений с реальной историей науки. До Куна история науки привлекалась философами лишь в качестве материала, иллюстрирую­щего и поясняющего их философско-логические схемы развития позна­ния. И пожалуй только Кун (правда, вслед за А. Койре) попытался придать изучению истории большее значение. Будучи сам историком, Кун склонен отстаивать самостоятельность своего предмета перед ли­цом философской экспансии и с недоверием относиться к попытками философов навязать истории априорные стандарты и нормы. Хотя он и согласен с тем, что при изложении исторических событий историк опи­рается на некоторые философские и методологические предпосылки при отборе, интерпретации и оценке исторических данных, он подчер­кивает в то же время, что у историка имеются еще и другие, специаль­но-исторические принципы построения исторического изложения. "На­пример, повествование историка должно быть непрерывно в том смыс­ле, что одно событие должно переходить в другое событие или сменять­ся другим, нельзя перепрыгивать через события. Кроме того, его рас­сказ должен быть правдоподобным в том смысле, что поведение людей и деятельность учреждений должны быть понятными для нас... И, наконец, следует указать еще на один момент, наиболее важный для на­ших целей: история должна быть построена без насилия над данными, которые мы собираемся отбирать и интерпретировать" 12. Только благо­даря своей независимости и самостоятельности история может оказывать влияние на философско-методологические рассуждения о познании.

Однако для Куна этим вовсе не исчерпывается значение истории для философии науки. Большая часть философов видит в истории лишь совокупность примеров, которые можно привести в подтверждение или опровержение той или иной методологической концепции. Для Куна же история может служить также "чрезвычайно важным источником проблем и решений" 13 для философов науки. Вместо того, чтобы изо­бретать методологические концепции, устанавливать методологические стандарты, нормы и правила, опираясь исключительно на философию и логику, философ должен обращаться также и к истории науки, с тем что­бы в ее материале отыскивать элементы своих методологических конст­рукций, а не только проверять их. "Я глубоко убежден в том, — говорит Кун, — что многое в сочинениях по философии науки было бы улуч­шено, если бы история играла большую роль в их подготовке..." 14 . На­пример, почти все методологические концепции говорят о научных от­крытиях, причем под "открытием" обычно понимают некоторое одно­актное событие, которое всегда можно отнести к определенному месту, времени и конкретному индивиду. Однако изучение истории могло бы показать философам, что "многие научные открытия, в частности наибо­лее интересные и важные из них, не относятся к тому сорту событий, от­носительно которых можно задавать вопросы 'где?' и 'когда?'. Даже если все возможные данные налицо, на такие вопросы нельзя ответить. То, что мы упорно продолжаем ставить такие вопросы, есть симптом фун­даментальной неадекватности нашего понимания научных открытий" 15 .

Анализируя открытия кислорода, планеты Уран, рентгеновских лучей. Кун показывает, что открытия такого рода включают в себя по крайней мере три этапа: констатация расхождения теоретически ожи­даемого с наблюдаемым в опыте; признание этой аномалии как обу­словленной не случайными ошибками, а некоторыми новыми явления­ми; теоретическая ассимиляция этого явления, связанная с перестрой­кой имеющегося знания. Все это растягивается в достаточно длитель­ный процесс, в котором могут принять участие несколько ученых, поэтому часто трудно с уверенностью сказать, кто и когда сделал откры­тие подобного рода. Это следует учитывать философам.

12 Кун Т. С. Замечания на статью Лакатоса // Структура и развитие науки. М ., 1978, с .277.

13 Kuhn Т . S. Relationships between history and philosophy of science // Essential Tension, Chicago, 1977, p. 4.

14.Kuhn T. S. Relationships..., p. 12.

15 Kuhn T. S. Historical structure of the scientific discovery // Essential Tension, Chicago, 1977, p. 166.

Далее, считает Кун, история науки могла бы уменьшить то рас­стояние, которое в настоящее время отделяет философию науки от са­мой науки благодаря существующей специализации. Конечно, лучшим способом приблизиться к реальной науке для философа была бы прак­тическая работа в одной из областей науки. Однако современная орга­низация научных исследований и система образования делают это поч­ти невозможным. Поэтому единственным средством приблизить фило­софию науки к самой науке оказывается обращение к изучению исто­рии развития науки. Ясно, что сближение философии с наукой может оказать плодотворное влияние на методологические концепции.

Таким образом, значение истории науки для философии Кун ус­матривает в трех факторах: история может давать материал для мето­дологических обобщений; история помогает сблизить методологию с наукой; история исправляет построения философов науки.

В значительной мере под влиянием книги Куна философы науки чаще стали обращаться к истории научных идей, стремясь обрести в ней твердую почву для своих методологических построений. Казалось, что история может служить более прочным основанием методологиче­ских концепций, нежели гносеология, психология, логика. Однако ока­залось наоборот: поток истории размыл все методологические схемы, правила, стандарты; релятивизировал все принципы философии науки и в конечном итоге подорвал надежду на то, что она способна адекват­но описать структуру и развитие научного знания.