МАСКИРОВЩИК
1
Её волосы, похожие на золотистые колосья ржи, искрящиеся свежим прохладным утром в лучах августовского солнца, подобно сказочному водопаду ниспадали на её белые и хрупкие, как мел, плечи. Её чудная стройность стана, подчёркнутая чёрными облегающими брюками, заставляла взгляд нормального человека смешать окружающий мир в одну пёструю несуществующую массу и создать в своей голове нового кумира, отдав своё бренное существо на проповедование этой новой альтернативной религии. Однако на меня она производила впечатление полной дуры. Её глаза, словно лакмусовая бумажка, отражали бессмысленную покорность подчинённого исполнить любой каприз шефа – старого мразматичного ублюдка, потерявшего весь волосяной покров на голове и любое маломальское уважение к людям, пусть даже к таким лицемерам как эта павшая богиня.
– Вы должны будете принести военный билет, иначе я буду вынуждена оштрафовать вас за подачу просроченных документов о принадлежности к военной службе.
Восемь часов в день, сорок в неделю, сто восемьдесят в месяц, чёрт знает сколько в год – треть жизни бессмысленно убивается на работе. А тут ещё и военкомат – заведение, которое любой здравомыслящий человек пытается обойти стороной под любым предлогом. Но у меня нет выбора. Либо искать новую работу, где повторится тоже самое, либо лечь на недельку в больницу, чтобы врачи подтвердили мою несуществующую болезнь. Нету выбора, в этой чёртовой дыре уже давно ни у кого нету выбора.
2
Человек, похожий на поношенную портянку, зло смотрел на меня из-под своих густых чёрных бровей.
– Почему вы сразу не получили военный билет после первого медицинского освидетельствования?
– Вы знаете, как-то всё не было времени.
– В любом случае, вам надо пройти переосвидетельствование, так как срок вашей отсрочки давно истёк.
Я кивнул.
«Поношенная портянка» начал механически что-то писать. Он писал, писал и писал. Я был поражён, сколько он обо мне всего знает. Я и сам столько о себе не знал. Да, возможно эта была моя ошибка не получить сразу военный билет, но из-за панического страха перед военной службой, я не решался за ним сходить. Полгода назад я сменил работу. По производственной необходимости в штат меня зачислили быстро, не обращая сильно внимания на воинские бумаги. Через два месяца обратили. В результате процедуру «военкомат – комиссия – больница – военкомат» мне надлежало пройти заново, но я, уже стреляный воробей, этого не боялся. Мне просто было жаль потерянного времени. Вот и всё.
«Поношенная портянка» протянул мне направление.
– Думаешь, ты самый умный? Я же тебя вижу насквозь! Нету у тебя этой болезни, а если и есть, то в казарме её быстро вылечат. Я вас, дезертиров, вешал бы на каждом суку, чтобы другим не повадно было! Я научил бы вас Родину любить! Вы бы, фрицы недорезанные, лизали у меня сапоги, только и моля вернуть свой должок Родине.
И тут меня взяла такая досада. Этот армейский гондон сидит здесь, протирая очередные штаны, отправляет на службу действительно крепких и здоровых парней, может быть даже настоящих патриотов, а они возвращаются оттуда неизлечимо больными, инвалидами и с отбитыми мозгами, озлобленными на всех и вся. А этот хрен с горы сидит здесь и, как ни в чём ни бывало, протирает очередные штаны.
– Я ничего не должен, тем более родине. Я постоянно плачу налоги, квартплату, соблюдаю закон. Я должен только моему другу, и то двадцать долларов, и вот уже месяц не могу отдать.
– Пшёл вон отсюда, щенок! Едва от маминой цыцки оторвался, а уже учит старого волка. Я из тебя быстро бы дурь вышиб!
– Благодарю за содержательную лекцию, – сказал я и вышел прочь.
Проходя мимо приёмной, я услышал как одна дама сказала:
– Обзвони всех ветеранов, принимающих участие в параде победы. Им надо получить пропуск.
3
Несмотря на то, что действия свои я знал наизусть, надо было осмотреться. С того раза в больнице ничего не изменилось. Даже на туалетах висели всё те же расшатанные защёлки. Моя задача упрощалась донельзя. Единственным изменением было то, что меня поместили в другую палату. Процедуры должны были начаться лишь завтра, и я с удовольствием растянулся на кушетке, проспав до самого вечера. Проснувшись, я долго и лениво смотрел в потолок, слушая бессмысленные разговоры соседей по палате.
– Знаете, меня поражает эта постоянная боязнь, что НАТО собирается напасть на нашу страну, – сказал один больной, который лежал здесь, наверное, с позапрошлого века.
– Какого хрена тогда они прут на восток? – сказал другой, представлявшийся «рядовым Симоновым».
– Мне кажется, опасения совершенно беспочвенны. Если бы они хотели, они давно бы это сделали.
– Ну ты, брат, даёшь. Как это беспочвенны? Это же самый настоящий враг. Я вижу, ты совсем не шаришь в международном положении. После Ирака они примутся за Иран, потом за Северную Корею, а следующие на очереди мы.
– Мне кажется, ядерное оружие обеспечивает нашу безопасность.
– Всё равно! С этими козлами надо быть настороже.
– Да ладно, заткнитесь вы, – сказал больной под капельницей. – Это бесполезная дискуссия.
– Да, правильно, бесполезно спорить с дилетантами, – сказал «рядовой Симонов».
Собеседник «рядового» хмыкнул и вышел выбросить мусор.
– Не переживай, земляк, – обратился «Симонов» скорее к себе, чем к остальным. – Такие нас и предали. Это они разорвали Отчизну на части, это они из атеистов превратились в набожных, это они, когда запахло жареным, назвались демократами, в душе оставаясь последними скотами и полными ничтожествами. Стыд и позор! Нету на них Сталина!
Мой лечащий врач был родом не то с Армении, не то с Непала, не то с Пакистана – в общем, откуда-то с тех мест. Звали его Алан. Говорил он с чудовищным акцентом, но это меня не смущало. Я сразу понял, что это не такая скотина, каким был завотделением. В последнем я по глазам и хитрой козлиной бороде без труда распознал паразита и с большим облегчением принял Алана.
Ничего нового он мне не назначил: анализы, кардиограмма, флюорография.
Больше всего мне понравилось сдавать анализы. Перед тем как сдать мочу, я закрылся в туалете и стал мастурбировать. Достигнув желаемого эффекта, я слил сперму в унитаз, а остатки выцедил в пробирку для анализа. После чего, помочившись, я понёс всё это добро в лабораторию. Дорого бы отдал, чтобы узнать, что подумала лаборант, когда исследовала мою мочу. Перед анализом крови я развёл в стакане с горячей водой пять столовых ложек сахара и выпил. Сдав и этот анализ, я с осознанием своей полной исключительности возвратился в палату аккурат к утреннему осмотру.
Утренний осмотр напоминал королевскую процессию. Королём, естественно, был завотделением. Его сопровождали Алан, какой-то старый, остановившийся в карьерном росте, врач и две сексапильные медсестры. Одна из них носила полотенце, а другая служила, вероятно, классной задницей, которую втихую можно было шлёпнуть. В общем, эту процессию я застал за выпиской больного, который день назад лежал под капельницей.
– Я не могу понять одного, – говорил завотделением, – этот камень не может причинять боли. Он, похоже, там прижился и расценивается организмом как часть его.
– А я о чём вам говорю. Меня этот камень не беспокоит. Он там, родной, семь лет уже сидит и не подаёт признаков жизни. А болит мне гораздо ниже.
– Но ниже находится мочеточник. Там не может быть камней.
– Однако мне именно там и болит. Я сегодня ночью два раза просил обезболивающее. Это ж неспроста.
– Значит, причина в чём-то другом. А вот ваше дальнейшее здесь пребывание я считаю необязательным. Мы вам пропишем процедуры, будете ходить в поликлинику.
– Но доктор, я уже три года на пенсии, мне совсем не нужен больничный, мне нужно только избавиться от этой боли. Не исключено, что если вы меня выпишете, я через день-два опять попаду к вам.
Завотделением начал опять совещаться со своей свитой, не забывая перемигнуться с медсестрой, служившая классной задницей.
– Хорошо, – заключил завотделением. – Мы вам назначим осмотр невропатолога. Если и он ничего не обнаружит, то придётся вас выписывать.
С этими словам процессия двинулась дальше, а я, незатронутый этим чёртовым маразмом, решил сходить покурить.
Вскоре пришёл невропатолог с таким видом, будто был в срочном порядке снят с молодого податливого тела студентки-практикантки. Он долго бил резиновым молоточком по коленям и по локтям того бедолаги, а потом, осведомившись, где болит, с облегчением заявил, что это не в его компетенции и поспешно удалился завершать начатое дело.
Через несколько минут вошёл Алан и заявил бедняге, что его выписывают.
Алан ушёл, а из уст «рядового Симонова» полился словесный понос на устаревшую систему взаимоотношений между больными и врачами. Прослушивать мне это не хотелось, и я решил сходить позавтракать.
На балконе я разговорился с одной дамой. Она, подобно всем больным, начала рассказывать мне про свои болячки, а я стоял, рассматривая унылый апрельский пейзаж, и думал, что чёрта с два я хочу защищать этих сумасшедших, чёрта с два я из-за них потеряю уйму времени и здоровья – достаточно того, что на протяжении всей моей сознательной жизни они мешают мне остаться наедине с собой, собственные проблемы превращают в общие, компенсируя тем самым недостаток умственного развития, а потом ещё хотят, чтобы я не остался эгоистом и принимал активное участие в большинстве своём раздутом фарсе. Но в обществе, живущем в постоянном страхе перед химерой мнимого врага, я остаюсь лишь боевой единицей, расходным материалом, а не личностью, способной найти богатство в непреходящих духовных ценностях.
Вернувшись в палату, я застал Алана. Он назначал только что «выписанному» больному новые процедуры.
Мне было не до смеха.
4
К кардиограмме сердца я подготовился в лучших традициях: выпил шесть чашек кофе, мигом пробежал вверх и вниз девять этажей и, успокаивая сердцебиение, вразвалочку поплёлся к кардиологическому отделению. Мне оставалась флюорография, но из-за наплевательского отношения врачей я не смог её пройти до выходных. Подсчитывая своё дальнейшее пребывание в больнице, я понял, что раньше вторника мне отсюда не выкарабкаться. Ну что ж, измором одного из ведущих специалистов по безделью взять довольно проблематично, ведь я это расценивал как наличие дополнительного отдыха.
Вечером я решил выпить немного пива. Удобно примостившись на балконе, я разглядывал однообразно освещённый город, курил, потягивал пиво, постепенно выстраивая из обрывков мыслей определённую логическую последовательность.
Спустя некоторое время ко мне присоединилась какая-то девушка. Попросив у меня огня, она некоторое время смотрела вниз, изучая архитектурный ансамбль здания.
– Хочешь пива? – неожиданно предложил я.
– Ну, если только чуть-чуть.
Я протянул ей вторую банку.
– Спасибо. Меня зовут Таня.
– Женя.
На некоторое время повисла пауза.
– Ты знаешь, я тут всего день, а безделье меня уже достало. Я не привыкла к такой жизни. Мне постоянно нужно чем-то заниматься.
– Сегодня очень красивый закат. Вообще, меня всегда поражали такие вещи. Небо часто нам дарит потрясающие картины. К сожалению, многие люди этого не замечают.
– Я почти никогда не смотрю на небо.
– Я тоже большую часть времени веду довольно обыкновенную жизнь. Но иногда меня настолько изматывают дела, что мне хочется наблюдать такие картины, оставшись наедине со своими мечтаниями.
– И о чём же ты мечтаешь?
– Знаешь, иногда по утрам я могу мечтать лишь о бутылке пива. Но это к слову. Если говорить в глобальном масштабе, я стремлюсь к миру и гармонии.
– Я не совсем могу уследить за ходом твоих мыслей, но мне кажется, что в чём-то ты прав.
– Я поясню. Дело в том, что человек подсознательно стремится найти золотую середину между материальным и духовным миром. То есть, занимаясь чем бы то ни было, человек хочет оставить в своём сердце кусочек красоты этого мира, и открыто заявлять, что он богат только потому, что у него есть солнце, небо, зелёная трава и прочие непреходящие вещи. И в беседе с другими людьми в совершенно свободной манере говорить о своём внутреннем мире, о будоражащих душу образах или… о том, что эти волосы (я притронулся к её вискам) пахнут одуванчиками.
– …одуванчиками?.. А это как?
– Когда они созревают, и лёгкий порыв ветерка разбрасывает парашютики по земле, они пахнут свободой и умиротворённостью.
– ...этого… не может быть…
– Как ты думаешь, если я тебя поцелую, мир встанет с ног на голову?
Улыбнувшись, её губы соприкоснулись с моими.
Несколько минут мы стояли на фоне догорающего заката и предавались жарким поцелуям.
– Это невероятно… Но не сегодня… Я не могу так
– Я и сам ещё не понял что происходит. И ещё я чувствую себя в некоторой мере ущербным.
– Это почему?
–Я же не служил в армии и не стал настоящим мужчиной.
Она рассмеялась.
– Совсем не обязательно настоящему мужчине служить в армии.
– Я знаю.
Мы провели чудесные выходные, в воскресенье вечером, закрывшись в ванной комнате, отдались друг другу.
5
В понедельник утром, получив направление, я поплёлся сдавать флюорографию. Закрывшись перед этим мероприятием в одном из туалетов, выпил литр противной водопроводной воды и совершил сто прыжков на левой ноге. Расслабившись, я со всей дури нанёс себе удар в область почек. Придя в себя после болевого шока, с мертвенно-бледным лицом я вышел из туалета.
И тут у меня начались проблемы.
Перед тем как ввести какое-то лекарство, врач спросила, есть ли у меня аллергия на цитрусовые. Что такое аллергия я слабо представлял и естественно сказал что нет. Однако, когда она ввела лекарство у меня зачесалось в области колен, живота и локтей, а на языке начало пощипывать. Врач сразу оценила ситуацию и ввела противоядие. После этого меня около часа продержали в рентгенкабинете. Мне дико хотелось опустошить мочевой пузырь, но этого делать было нельзя, и я с острыми болями в брюшной полости стойко переносил лишения данного момента.
Но это было ещё не всё. На протяжении дня у меня было такое ощущение, что моя голова постепенно раскалывается на обе части. Таблетки аспирина, анальгина, цитрамона на посту не было. Все эти препараты были только в уколах. Свою нежную и симпатичную задницу я демонстрировать медсёстрам принципиально не хотел и поэтому, отдавшись воле своей непредсказуемой судьбы, решил ждать облегчения. Помощь пришла откуда не ждал. У молоденькой, похожей на высушенную ножку берёзы, санитарки нашлась таблетка цитрамона. От радости я сразу канонизировал это худосочное создание. Через некоторое время я с улыбкой на лице благодарил свою спасительницу, источая её самые пафосные комплименты, какие знал. Она усмехнулась и, пожелав мне доброго здоровья, отправилась выполнять свою работу.
Вечером мы ещё раз закрылись с Таней в ванной комнате, а на следующий день, как я и предполагал, Алан заявил мне о моей выписке, поставив утешительный диагноз.
Времени оставалось только чтобы попрощаться с Таней.
– Всё, моя хорошая, меня выписывают.
– Поздравляю. Будешь прикрывать тыл?
– Так точно.
– Понимаешь… Я замужем…
– Меня это не удивляет. Ты лучше запиши мой телефон.
– Вряд ли мы сможем часто видеться.
– Это не важно. Когда ты почувствуешь себя одиноко, звони, и мы опять с тобой посмотрим на закат.
– Обязательно позвоню.
– Спасибо, что поверила мне и летала вместе со мной.
– До встречи… и …
6
«Поношенная портянка» зло смотрела из-под своих густых чёрных бровей то на меня, то на заключение медкомиссии.
– Распишитесь в получении военного билета. Не доведётся вам, молодой человек, служить в вооружённых силах, по крайней мере, три года.
– Я предпочту служить в военное время.
– Будем надеяться, что оно не наступит.
– Очень бы хотелось в это верить. Всего доброго.
– Вольно.
Выйдя на улицу и щурясь от яркого весеннего солнца, я начал рассматривать документ и читать содержащиеся в нём записи. Внезапно я поперхнулся сигаретным дымом и упал от смеха на ближайшую скамейку.
В графе «воинская специальность» каллиграфическим почерком было выведено: «маскировщик».